Текст книги "Сэру Филиппу, с любовью"

Глава 1

Май 1824 года

На пути между Лондоном и Глостерширом. Полночь

«Дорогая мисс Бриджертон!

Спасибо Вам за Ваши проникновенные слова соболезнования по поводу кончины моей жены. Было очень любезно с Вашей стороны найти время выразить соболезнования джентльмену, с которым Вы никогда не встречались. В качестве благодарности разрешите презентовать Вам скромный засушенный цветок. Это всего лишь обычный Silene diоicа (лихнис красный), но, когда он цветет, поля у нас в Глостершире представляют собой весьма живописное зрелище. К тому же данный экземпляр примечателен тем, что появился необычно рано для теперешнего времени года. Кроме того, этот цветок был любимым цветком Марины.

Искренне Ваш,

сэр Филипп Крейн».

Элоиза Бриджертон читала это письмо, несмотря на то что единственным освещением в карете был проникавший сквозь окна свет полной луны. Впрочем, она и так знала текст письма почти наизусть. Перечитанный много раз листок был уже основательно потрепан, а цветок – скорее, пожалуй, розовый, чем красный, – сохранялся теперь между страниц толстого фолианта, принадлежавшего брату Элоизы.

Получив это письмо от сэра Филиппа, Элоиза не очень удивилась. Правила хорошего тона требовали от джентльмена ответа на ее соболезнования. Правда, мать Элоизы обычно говорила, что та слишком серьезно относится к своей переписке.

Впрочем, часто писать письма подругам и друзьям для незамужней девушки вполне типично. Элоиза не видела ничего дурного в том, что сама она пишет едва ли не по десятку писем каждый день и получает столько же. Иногда Элоиза любила написать письмо кому-нибудь, с кем не общалась уже много лет – по случаю дня рождения, свадьбы, похорон, в общем, по любому подходящему поводу. Элоизе нравилось представлять себе, как удивится этот человек, получив письмо от дальней родственницы или давней, забытой знакомой.

Вообще говоря, Элоиза сама вряд ли могла бы объяснить, почему она так любит писать письма – от обширных посланий кому-нибудь из братьев или сестер, находящихся в данный момент не в Лондоне, до коротких формальных поздравлений или соболезнований далекой родне.

Откликались на ее письма многие – кто с радостью, потому что был для Элоизы близким другом, кто лишь из вежливости. Но никто еще не додумался вложить в письмо в качестве подарка скромный, но симпатичный полевой цветок.

Элоиза закрыла глаза, и перед ее мысленным взором снова возникли нежно-розовые лепестки. Ей трудно было представить столь хрупкий цветок в руках мужчины. Все четверо братьев Элоизы были крупными, широкоплечими, и в их могучих руках от цветка наверняка мгновенно не осталось бы ничего.

Заинтригованная письмом Филиппа (особенно необычным показалось ей то, что он знает латынь), Элоиза ответила ему следующим образом:

«Дорогой сэр Филипп!

Сердечное спасибо за подарок – цветок Ваш очень мил. Когда он вдруг выпал из конверта, это было для меня приятной неожиданностью и трогательным напоминанием о милой Марине.

Я также была приятно удивлена тем фактом, что Вы упомянули латинское название цветка. Осмелюсь полюбопытствовать: Вы занимаетесь ботаникой?

С уважением,

Элоиза Бриджертон».

Уже отправив письмо, Элоиза вдруг подумала, что было довольно дерзко с ее стороны закончить письмо вопросом – теперь бедный сэр Филипп будет вынужден непременно ответить на него!

И конечно, сэр Филипп не обманул ее ожиданий. Всего лишь через десять дней Элоиза получила ответ:

«Дорогая мисс Бриджертон!

Да, я изучал ботанику в Кембридже, хотя мне так и не удалось стать ученым со степенью. Я провожу эксперименты на растениях исключительно у себя дома, в Ромни-Холле, в оранжерее.

Полюбопытствую, в свою очередь: Вам тоже приходилось изучать какую-нибудь науку?

С уважением,

сэр Филипп Крейн».

Элоиза неожиданно почувствовала, что переписка с сэром Филиппом начинает ей нравиться – может быть, своей необычностью? – Элоиза не могла припомнить случая, чтобы практически незнакомый человек так жаждал вступить с ней в эпистолярный диалог. Как бы то ни было, получив письмо, она ответила почти сразу.

«Дорогой сэр Филипп!

Как говорится, Господь с Вами! – никакой науке мне никогда не приходилось обучаться. Пожалуй, единственным моим научным талантом можно назвать то, что я умею легко складывать в уме многозначные числа. Впрочем, если уж на то пошло, ум у меня скорее гуманитарный – люблю вот общаться с людьми, письма писать…

Ваш искренний друг,

Элоиза Бриджертон».

Когда Элоиза подписывалась так, на нее вдруг нашло сомнение: не слишком ли это смело – навязываться к практически незнакомому мужчине в друзья? Однако сэр Филипп сам, судя по всему, ищет повод продолжить общение – иначе бы не закончил свое письмо вопросом.

Сомнения Элоизы были развеяны через две недели.

«Дорогая мисс Бриджертон!

Я был рад прочесть, что Вы считаете себя моим другом. Живя в сельской глуши, я, к сожалению, не очень избалован человеческим общением – часто даже за обеденный стол садиться мне приходится в полном одиночестве. Не могу не признать, что Ваши любезные письма вносят приятное разнообразие в мою отшельническую жизнь.

Прошу принять в качестве моего скромного подарка еще один цветок – на этот раз Gerаnium prаtense, более известный как герань луговая.

С глубокой признательностью за Ваше дружеское расположение,

Филипп Крейн».

Элоизе хорошо запомнился тот день. Она тогда просидела в своей спальне, в кресле у окна, должно быть, целую вечность, рассматривая бережно засушенный скромный лиловый цветок. У нее вдруг мелькнула мысль: уж не собирается ли этот сэр Филипп завести с ней роман – на первых порах хотя бы по переписке?

Переписка их продолжалась около года – примерно в том же ключе. Но однажды Элоиза получила письмо, резко отличавшееся от всех предыдущих.

«Дорогая мисс Бриджертон!

Мы с Вами переписываемся уже в течение долгого времени, и, хотя мы ни разу не встречались, мне порою кажется, что я уже давно и хорошо знаю Вас. Надеюсь, что Вы испытываете те же чувства.

Простите мою дерзость, но я осмеливаюсь пригласить Вас в мое имение Ромни-Холл. Надеюсь, что после того, как Вы погостите у меня некоторое время, мы сможем понять, подходим ли мы друг другу, ибо я хотел бы тешить себя надеждой, что Вы сможете стать моей женой.

Уверяю Вас, что в моем доме Вы всегда можете рассчитывать на самый теплый прием. Чтобы Вам не скучать, в качестве компаньонки для Вас я намерен пригласить в Ромни-Холл мою тетю, почтенную вдову.

Смею надеяться, что Вы подумаете над моим предложением.

С уважением,

Филипп Крейн».

Элоиза решила не раздумывать над этим странным предложением. Прочитав письмо, она сразу же убрала его в ящик своего стола. Делать предложение женщине, с которой даже не знаком – можно ли это назвать серьезным?

Но потом Элоиза подумала, что ведь нельзя сказать, будто они с сэром Филиппом совсем не знают друг друга. Более того, за год переписки они сумели узнать друг о друге гораздо больше, чем иные семейные пары за долгую совместную жизнь.

Но как бы то ни было, лично они не встречались ни разу.

Для Элоизы это предложение руки и сердца было далеко не первым. Честно говоря, она даже не была уверена, что может с точностью сказать, сколько их было – кажется, шесть… Элоиза отвергла их все, хотя и сама не могла бы объяснить, по какой, собственно, причине. Должно быть, просто потому, что они… как бы это сказать…

Элоиза наконец нашла подходящее слово. Претенденты на ее руку не были идеальны.

Многие, возможно, упрекнули бы ее за то, что она, будучи уже не в очень юном возрасте, продолжает ждать прекрасного принца. Но ведь так хочется, чтобы…

Впрочем, Элоиза считала, что ее требования, если разобраться, не столь уж велики. Ей вовсе не нужен был неземной, идеальный мужчина – пусть он будет идеальным только для нее.

Элоиза жила не в безвоздушном пространстве – она отлично знала, о чем судачат все эти светские кумушки за ее спиной. «Что она о себе воображает? Не боится остаться старой девой?» Правда, ее уже можно было назвать старой девой. Двадцать восемь лет – возраст далеко не юный. Элоиза даже успела привыкнуть к подобным репликам за спиной – а иной раз и прямо в глаза.

Но Элоиза не унывала. Во всяком случае, до последнего времени.

Кто, собственно, сказал, что ей не суждено встретить того, единственного… Надо только набраться терпения и ждать – а пока просто наслаждаться жизнью. Почему бы, в конце концов, не радоваться жизни, когда у тебя такая замечательная семья и столько братьев и сестер, которых родители называли последовательно по буквам алфавита. Элоиза была пятым по счету ребенком, и ей досталась буква «Э»; за ней шли еще трое. Мать Элоизы была замечательной женщиной, единственным недостатком которой, пожалуй, было то, что она все время пилила дочь, убеждая ее в необходимости выйти замуж – впрочем, в последнее время она, похоже, смирилась с существующим положением. Статус Элоизы в обществе по-прежнему был высоким – все уважали Бриджертонов, а кое-кто, пожалуй, даже побаивался. Правда, последнее относилось исключительно к Бриджертонам-мужчинам – Элоиза считала, что уж она-то любима всеми. Общаясь с этой легкой, веселой девушкой, ее друзья меньше всего думали о том, что эта пташка уже засиделась в девицах.

По крайней мере так было до последнего времени.

Элоиза вздохнула, почувствовав себя вдруг так, словно ей было не двадцать восемь, а гораздо больше. В последнее время она почему-то стала замечать, что на нее все чаще и чаще находят приступы грусти. Неужели все эти старые матроны правы и ей суждено остаться старой девой? Может быть, она просто слишком разборчива? Подумав, Элоиза решила, что дело совсем не в этом. Просто перед ней слишком живо стоят примеры ее женатых братьев и замужней сестры – все эти браки были заключены по страстной, пламенной любви, не всегда, впрочем, декларируемой – в свете не принято выставлять свои чувства напоказ, но Элоиза-то знала! Знала – и завидовала братьям и сестре белой завистью, терпеливо ожидая, когда сама встретит подобную любовь.

Впрочем, это не обязательно должна быть безумная, бурная любовь. Слепая любовь – это даже, может быть, и не всегда хорошо… Достаточно простой человеческой близости, взаимного уважения и понимания.

Но объяснить все это другим Элоизе было сложно. С матерью говорить было просто бесполезно: та твердила лишь одно: «Ты должна выйти замуж!» – и больше ничего не хотела знать и понимать. Разговор с братьями, пожалуй, тоже мало чем мог помочь. Старший, Энтони, скорее всего попробовал бы решить проблему в лоб – нашел бы более или менее подходящего, с его точки зрения, кандидата и стал бы уговаривать беднягу жениться на его сестре. Бенедикт был человеком непрактичным, жил в каком-то своем, вымышленном мире, к тому же в последнее время не часто наведывался в Лондон, предпочитая столичной суете романтическое уединение тихого поместья. Колин же – это, как говорится, особая статья…

Лучше всего, пожалуй, поняла бы ее Дафна. Но каждый раз, когда Элоиза навещала сестру, та была слишком занята своим семейным счастьем и четырьмя очаровательными малютками, чтобы вникать в чужие проблемы. Франческа же и вовсе жила за тридевять земель отсюда – в Шотландии. К тому же проблемы Элоизы наверняка показались бы ей пустыми по сравнению с ее собственной бедой: Франческа недавно овдовела – и это в двадцать три года! Элоиза и сама чувствовала, что не вправе тревожить безутешную вдову по таким пустякам.

Может быть, именно поэтому переписка с сэром Филиппом так увлекла Элоизу – было в ней, в этой переписке, что-то невинно-грешное… Может же, в конце концов, быть у женщины хотя бы один маленький секрет! Однако в такой большой, шумной семье трудно было подолгу хранить секреты. Одна Хайасинт – младшая сестра Элоизы – могла дать сто очков вперед любому из шпионов его величества.

Впрочем, до сих пор Элоизе, похоже, удавалось скрывать от родных свою переписку с сэром Филиппом. Пачка его писем, перевязанная розовой шелковой лентой, надежно скрывалась под кучей других бумаг в ее столе.

Сэр Филипп был ее маленькой тайной. И поскольку до сих пор Элоиза ни разу не встречалась с ним лично, она могла рисовать в уме любой мужской образ, словно облекая то немногое, что удавалось ей узнать о нем из писем, в плоть. Если на свете когда-либо и существовал идеальный мужчина, то это был сэр Филипп – не реальный, а такой, каким рисовало его Элоизе ее воображение.

И вот теперь он хочет встретиться с ней… Встретиться?! Да что он, с ума сошел?

«Нет, – сразу твердо решила она, – никуда я не поеду!» Встреча с сэром Филиппом из плоти и крови могла лишь испортить их идеальный платонический роман.

Так Элоиза решила, получив то письмо. И пребывала бы, пожалуй, в этом своем решении, если бы вдруг не произошло одно совершенно невероятное событие.

Пенелопа Физерингтон, самая близкая подруга Элоизы на протяжении вот уже, наверное, двенадцати лет, вдруг вышла замуж. Но это было еще не самым неожиданным. Пенелопа вышла замуж за Колина – брата Элоизы! Если бы луна вдруг свалилась с неба и приземлилась прямо в ее саду, Элоиза и то бы, пожалуй, удивилась меньше.

Нет, конечно, она была рада за подругу – искренне рада… Как, впрочем, и за Колина. Для Элоизы эти двое всегда были самыми близкими на свете людьми, и, если они решили соединить свои судьбы, можно было только радоваться за них. И Колин, и Пенелопа вполне заслуживали того, чтобы быть счастливыми. Но почему-то после их свадьбы Элоиза вдруг начала все чаще ощущать какую-то отчаянную, щемящую пустоту…

Раньше, если Элоиза и задумывалась о том, что ей с ее разборчивостью грозит опасность навсегда остаться старой девой, перед ее мысленным взором вставал пример другой «старой девы» – Пенелопы. Пенелопа была ее ровесницей, и Элоиза могла утешаться тем, что она по крайней мере не одна такая – хотя и нехорошо, конечно, утешаться переживаниями подруги. Бог свидетель, Элоизе искренне хотелось, чтобы Пенелопа нашла наконец себе мужа, но шансов у той, казалось, не было никаких. Элоиза знала, что ее подруга и добра, и умна, и остроумна… но все же она была не той девушкой, на которую мужчины из высшего света обращают внимание. Если самой Элоизе предложение делали уже шесть раз, то бедняжке Пенелопе – ни одного. Мужчины словно вовсе не замечали ее.

Поразмыслив, Элоиза была вынуждена признаться себе, что она, пожалуй, лукавила, когда пыталась уверить себя, что мечтает о замужестве подруги. В глубине души ей все-таки хотелось, чтобы Пенелопа подольше оставалась для нее тем, чем была – самой лучшей подругой и товарищем по одиночеству.

Более того, эгоизм Элоизы простирался даже настолько, что ей никогда не приходило в голову задуматься, как же будет чувствовать себя подруга, когда она, Элоиза, выйдет замуж (конечно, Элоиза ничуть не сомневалась, что скорее произойдет это, чем свадьба Пенелопы).

Но судьба распорядилась иначе. И как ни радовалась Элоиза за подругу и брата, считая их идеальной парой, ее не покидало пронзительное чувство одиночества. Одиночество среди большой, любящей семьи, в огромном, шумном Лондоне…

«Самое большое одиночество, – вспомнилось Элоизе чье-то изречение, – то, которое человек испытывает порой среди шумной толпы или в кругу самых, казалось бы, близких людей…»

Странное и смелое предложение сэра Филиппа, ожидающее своего часа среди других его писем в шкатулке, которую Элоиза специально купила, чтобы запрятать эти письма подальше от самой себя, уже почти забытое, вдруг словно предстало перед ней в новом свете.

День ото дня все нестерпимее становилась для Элоизы ставшая почти уже привычной ее одинокая жизнь – и все заманчивее казалось ей предложение сэра Филиппа.

И вот после того, как Элоиза однажды хотела проведать Пенелопу, но открывший ей дверь дворецкий заявил, что, к сожалению, мистер и миссис Бриджертоны не могут сейчас ее принять (причем тон дворецкого не оставлял сомнений в том, что являлось причиной), решение было принято. Пора наконец не ждать милостей от судьбы, а самой взяться за вожжи! Что толку посещать бал за балом, ожидая, когда перед тобой вдруг материализуется твой прекрасный принц? Ведь за целых десять лет поездок на эти самые балы уже можно было перевидать всех здешних мужчин, среди которых так и не нашлось ни одного достойного кандидата!

В конце-то концов, ее вовсе не принуждают выходить замуж за этого самого сэра Филиппа! Съездить посмотреть, подходит ли он ей – это ведь ни к чему не обязывает… А вдруг? Чем черт не шутит?..

Элоиза знала, что серьезные решения даются ей нелегко, но, если уж решение принято, ничто на свете не может ее остановить. К своей цели Элоиза шла решительно и упорно. Пенелопа однажды сравнила ее с собакой, которая если вцепится в кость, то ни за что ее не отдаст. А Пенелопе можно было верить: ее суждения о людях всегда бывали безошибочны.

Элоиза знала, что теперь, чтобы остановить ее, не хватит и объединенных усилий всего многочисленного семейства Бриджертонов, а Бриджертоны – могучая сила, если объединятся. Можно было считать счастьем Элоизы – и почти чудом, – что до сих пор ее желания никогда не шли вразрез с желаниями ее семьи, во всяком случае, в серьезных вопросах.

Элоиза знала, что семья вряд ли поддержит ее решение отправиться в гости к мужчине, с которым она до этого ни разу не встречалась. Энтони скорее всего потребует, чтобы сэр Филипп сам приехал в Лондон и встретился со всей семьей, а такой «сценарий» наверняка отпугнул бы любого потенциального жениха. Те, кто до сих пор делал Элоизе предложения, по крайней мере более или менее знали, в какую семью им предстояло бы войти. Для бедняги сэра Филиппа это было полнейшей неизвестностью, тем более что он, если верить его письмам, в последний раз появлялся в лондонском свете, когда был еще школьником.

Так что единственно возможным решением для Элоизы было самой отправиться в Глостершир и – к такому выводу она пришла после нескольких дней размышлений – в тайне от всех. Если бы родные пронюхали об ее планах, они наверняка были бы не в восторге. Элоиза была девушкой упорной и знала, что в конце концов все равно добилась бы своего, но зачем лишние сложности? Не говоря уже о том, что, даже разрешив ей ехать, родные наверняка навязали бы ей парочку каких-нибудь компаньонок, что было Элоизе совершенно ни к чему.

Элоиза нервно передернула плечами. Компаньонками скорее всего стали бы ее мать и Хайасинт. Попробуй влюбись, когда за тобой неотступно следит эта парочка!

Для побега лучше всего было воспользоваться балом, который в скором времени должен был состояться у Дафны. Бал предстоял грандиозный, гостей ожидались целые толпы. Если уж бежать, то проще всего это будет сделать посреди шума и всеобщей суматохи. Тогда ее исчезновение заметят, может быть, не раньше чем часов через шесть. Мать всегда требовала, чтобы на бал семья приходила без опозданий, даже заранее – значит, она, Элоиза, должна быть у Дафны самое позднее в восемь. Так как бал продлится до самого утра, то, если ей удастся улизнуть пораньше, ее исчезновения, возможно, никто до утра и не заметит. А когда заметят, она уже будет на полпути к Глостерширу.

Осуществить план Элоизе удалось до невероятного просто. В тот момент, когда внимание всех было приковано к Колину – он собирался сделать какое-то грандиозное заявление, – Элоиза, извинившись, удалилась. Никто не придал этому значения, решив, что ей, должно быть, просто понадобилось посетить дамскую комнату. На самом же деле Элоиза направилась домой (благо до дома было недалеко), чтобы забрать из сада предварительно спрятанные там сумки с вещами. После этого ей осталось лишь завернуть за угол, где ее ждал заранее нанятый экипаж.

«Черт побери, – думала девушка, садясь в карету, – знать бы, что осуществить побег так легко, я бы сделала это еще много лет назад!»

И вот теперь Элоиза ехала одна навстречу неизвестности, прихватив с собой лишь несколько платьев на смену и пачку писем от джентльмена, с которым никогда не встречалась, но женой которого ей, возможно, предстояло стать.

Это приключение было захватывающим и пугающим одновременно.

Возможно, то было просто глупостью – самой большой глупостью, которую ей когда-либо приходилось совершать. А Элоиза привыкла считать себя здравомыслящей девушкой, не склонной к сомнительным авантюрам.

Но – кто знает? – может быть, не всегда надо смотреть на вещи трезво…

Элоиза поморщилась. Что пользы гадать, что ее ждет? Получится – так получится, нет – она ничем не обязана сэру Филиппу и имеет право в любой момент извиниться и покинуть его гостеприимный дом.

Элоиза попыталась вспомнить все, что ей удалось узнать о сэре Филиппе за год их переписки – выходило, что не так уж и мало.

Филиппу тридцать лет – он на два года старше ее.

Одно время он изучал ботанику в Кембридже.

Восемь лет он был женат на Марине, ее четвероюродной сестре. Значит, женился он на ней в двадцать один год.

Он шатен.

Все зубы у него свои.

Он баронет.

Он живет в поместье Ромни-Холл; у него большой каменный дом восемнадцатого века в окрестностях Тетбери, в Глостершире.

Он любит поэзию и читает научные трактаты. Романы и философские трактаты он не любит.

Ему нравится дождливая погода.

Его любимый цвет – зеленый.

Он никогда не был за пределами Англии.

Он не любит рыбу.

Элоиза вдруг нервно усмехнулась. Он не любит рыбу – надо же, она знает о нем и это! Если тебе известны наперед даже кулинарные привычки мужчины, самый резон выходить за него замуж!

А что сэр Филипп знает о ней такого, что вдруг заставило его сделать предложение практически незнакомой девушке? Элоиза попыталась вспомнить все, что ей когда-либо приходилось сообщать сэру Филиппу о себе.

Ей двадцать восемь лет.

У нее каштановые волосы. Все зубы – свои.

У нее серые глаза.

У Элоизы большая, дружная семья.

Один из ее братьев – виконт.

Ее отец умер, когда она была еще ребенком. Трудно поверить, но причиной его смерти был укус шмеля.

Она очень болтлива («Господи, и зачем я написала ему об этом?!»).

Она любит читать стихи и романы, но никак не научные – не говоря уже, избави бог, о философских! – трактаты.

Она никогда не была за пределами Англии, если не считать Шотландии.

Ее любимый цвет – темно-красный.

Она не любит баранину и терпеть не может кровяную колбасу.

Снова нервный смешок сорвался с губ Элоизы. Нечего сказать, прекрасную невесту представляла она собой!

Элоиза выглянула в окно, словно могла определить, где именно она в данный момент находится.

За окном тянулись бесконечные зеленые холмы. Подобный пейзаж можно наблюдать практически в любой точке старой доброй Англии.

Сложив письмо сэра Филиппа вчетверо, Элоиза снова засунула его под ленту, в общую пачку, а пачку убрала в сумочку. С минуту она сидела задумавшись, нервно барабаня пальцами по коленям.

Да и было отчего нервничать. Элоиза покинула родимый дом, привычный быт. Ей предстояло проехать едва ли не пол-Англии. И ни одна живая душа, кроме самой Элоизы, об этом не знала.

Даже сам сэр Филипп.

Элоиза так спешно покинула Лондон, что даже не удосужилась предупредить Филиппа, что едет. Не то чтобы она забыла написать ему письмо – просто почему-то все откладывала его написание, пока уже не стало поздно.

Была, правда, и еще одна причина… Если бы Элоиза предупредила сэра Филиппа, что едет к нему, то уже не могла бы отказаться от своего плана – это было бы невежливо. А так она в любой момент еще может передумать и повернуть обратно… Элоиза пыталась уверить себя, что поступила так потому, что в любой ситуации любит оставлять за собой право выбора окончательного варианта. Однако в глубине души она понимала, что причина не в этом: на самом деле ее просто немного пугала неизвестность.

Отъезжая все дальше и дальше от Лондона, Элоиза пыталась уверить себя, что сэр Филипп не обидится, если она явится без предупреждения. Разве не сам он пригласил ее погостить у него?

Филипп встал с постели и, подойдя к окну, раздвинул шторы. За окном смеялся новый – ясный и солнечный – день.

Ясный и солнечный…

Направившись в смежную с его спальней комнату, Филипп обнаружил там свою одежду, тщательно вычищенную и отглаженную слугами. Филипп распорядился, чтобы его одежду оставляли в этой комнате: после смерти Марины он не любил – хотя сам не мог бы объяснить почему, – чтобы слуги входили в спальню, нарушая его сон.

Филипп даже уволил Майлза Картера, хотя этот малый, казалось бы, делал все, чтобы после смерти жены стать Филиппу настоящим другом. Но почему-то все искренние попытки Майлза утешить хозяина приобретали обратное действие, и в конце концов Филипп решил расстаться со своим секретарем, снабдив его платой за полгода вперед и отличным рекомендательным письмом.

После смерти жены Филипп сильно изменился. Раньше он, бывало, остро чувствовал отсутствие необходимого ему собеседника, поскольку Марина чаще всего находилась в невменяемом состоянии. Теперь же Филипп, напротив, замкнулся в себе и не хотел никого видеть.

Порой Филиппа беспокоило, что такое состояние не совсем нормально, и, чтобы избавиться от этого, он пытался завязать хоть какой-то контакт с миром, лежащим за стенами его дома. Поэтому, получив письмо с соболезнованиями от некой мисс Элоизы Бриджертон, он словно ухватился за ниточку, связывающую его с таинственной незнакомкой из внешнего мира. Ответ на письмо мисс Бриджертон, в свою очередь, повлек ее ответ… и так продолжалось полгода, пока Филипп наконец не осмелел настолько, что решился сделать своей корреспондентке не то чтобы предложение, но нечто очень близкое к тому. Ответом была тишина, длящаяся вот уже целый месяц, особенно угнетающая его потому, что раньше Элоиза отвечала на его письма с завидной аккуратностью. Неужели он слишком поспешил?

Филипп нахмурился. Загадочная незнакомка Элоиза Бриджертон была, если разобраться, не такой уж и загадочной: из ее писем у Филиппа сложился образ открытой, бесхитростной и какой-то очень солнечной девушки. После вечно пребывающей в меланхолии Марины такая жена стала бы для него настоящим лучом света.

Филипп натянул грубоватую холщовую рубаху – этот день он собирался провести в оранжерее, с головой погрузившись в работу, а следовательно, не было смысла одеваться иначе. Но как ни пытался Филипп сосредоточиться на мыслях о растениях и семенах, в голову упорно лезло другое. Почему все-таки эта Элоиза стала отдаляться от него? Уж не испугал ли он ее? А жаль, черт побери – лучшей кандидатки в жены Филипп не мог себе и представить. Впрочем, он заботится даже не о себе – детям срочно нужна мать, а то ему не всегда удается справляться с ними…

Филипп снова вздохнул. Эх, вот в этом-то и загвоздка… Какая женщина, взглянув хотя бы раз на этих маленьких монстров, согласится стать для них нянькой на всю жизнь – или по крайней мере до тех пор, пока они не повзрослеют.

Мисс Бриджертон двадцать восемь лет, и, судя по всему, она не замужем. Возможно, она уже отчаялась найти мужа, если переписывалась целый год с практически незнакомым мужчиной. А почему он ей, собственно, не пара? У него обширное поместье, он далеко не беден, и ему всего тридцать лет. Неужели ей этого недостаточно?

Ругаясь себе под нос, Филипп натянул шерстяные брюки, в которых обычно работал. Стало быть, мисс Бриджертон нужен лучший муж, если она не сочла Филиппа достойным даже того, чтобы отказать ему в письме…

Ба-бах!!!

Филипп с недоумением посмотрел на потолок. Откуда этот грохот? Несмотря на то что дому уже больше ста лет, он еще очень прочный… Дети, должно быть, уронили (а скорее всего нарочно бросили) нечто уж очень тяжелое, если заставили сотрясаться такой мощный потолок!

Ба-бах!!!

Новый грохот был еще громче прежнего. Но почему, собственно, он должен беспокоиться? Что бы там ни вытворяли дети, няня наверняка сейчас с ними, и приструнить их – ее обязанность. Иначе за что же он ей платит? А он уже через минуту наденет ботинки и выйдет из дома, и совесть его будет чиста, словно он ничего и не слышал – кто сможет сказать, раньше или позже он покинул дом, чем раздался грохот? С глаз долой – из сердца вон!

Никогда еще, наверное, Филипп не надевал ботинки столь быстро. Через минуту он уже сбегал по лестнице словно ошпаренный.

– Сэр Филипп! Сэр Филипп!

Черт побери! Дворецкий! Филипп сделал вид, что не слышит.

– Сэр Филипп!

– Проклятье! – пробормотал он себе под нос. Но не отвечать было невозможно, иначе слуги, чего доброго, решат, что хозяин оглох.

– В чем дело, Ганнинг? – проворчал Филипп, оборачиваясь. – Пожар?

– Вас желает видеть дама, сэр, – кашлянув, проговорил тот.

– Дама? – растерянно повторил Филипп. – Так это она здесь… э-э-э…

– Грохочет? – пришел ему на помощь Ганнинг.

– Да.

– Никак нет, это дети, сэр.

– Кто бы сомневался! – фыркнул Филипп. – Кто еще может так грохотать?

– Надеюсь, они ничего не сломали, сэр.

– Хотелось бы надеяться, но это было бы чудом.

– Вас желает видеть дама, сэр, – напомнил дворецкий.

Филипп нахмурился. Как ему казалось, он никого сегодня не ждал. Кого еще черт принес в столь ранний час?

Ганнинг попробовал улыбнуться, но улыбка вышла натянутой.

– Удивлены, сэр? Разве у нас никогда не было посетителей?

Ганнинг служил в доме с незапамятных времен – еще задолго до рождения Филиппа – и привык обращаться с молодым барином почти запанибрата, как и большинство старых дворецких. Филипп давно привык к этому и уже не тешил себя надеждой что-либо изменить.

– Кто эта дама? – спросил он.

– Не знаю, сэр.

– Не знаете?

– Я не спрашивал, кто она такая, сэр.

– Не кажется ли вам, Ганнинг, что это входит в обязанности дворецкого?

– Спрашивать у гостей, кто они такие?

– Да.

«Пошли мне, Господи, терпения – еще пара минут подобного диалога, и меня хватит удар!»

– Я думал, – невозмутимо заявил тот, – вы сами выясните у нее это, сэр.

– Вы всерьез так думали, Ганнинг? – Филиппу казалось, что его покидают последние силы.

– В конце концов, она желает видеть вас, а не меня, сэр!

Такая вольность со стороны дворецкого уже граничила с бунтом.

– Ганнинг, – стараясь не терять самообладания, проговорил Филипп, – все наши гости до сих пор желали видеть меня, а не вас. Но это не значит, что вы должны пренебрегать своими обязанностями.

– Вообще-то…

– Ладно, Ганнинг, хватит! – обреченно махнул рукой Филипп.

– Вообще-то в последнее время к нам никто не ездит, сэр. – Всем своим видом Ганнинг давал понять, что в их словесной битве победил именно он.

Филипп хотел было возразить, что к ним все-таки ездят, раз эта таинственная дама, к примеру, приехала, но препираться с Ганнингом не было смысла.

– Где она? – спросил Филипп.

– Я проводил ее в гостиную, сэр.