Текст книги "Нэнси Паркер и сделка на миллион долларов"

Джулия Ли
Нэнси Паркер и сделка на миллион долларов

1
Будущее

Журнал Нэнси

Меня зовут Нэнси Паркер, и это мой новый журнал. Он не похож на дневник. Здесь не нужно делать записи каждый день, а только когда хочешь сказать что-то важное. А я ДЕЙСТВИТЕЛЬНО хочу сказать кое-что важное, потому что:

Сегодня, 24 июня 1920 года, МНЕ ИСПОЛНИЛОСЬ ЧЕТЫРНАДЦАТЬ и Я ОКОНЧИЛА ШКОЛУ.

Я на пороге БУДУЩЕГО, и вот как оно выглядит:

Я пыталась объяснить эту теорию моей семье, но безуспешно. Только тётушка Би поняла. Кстати, она всегда улыбается, когда слушает меня.

(Забыла написать, что я живу на Бред-стрит, в доме номер 44, в Лондоне, с папой, бабулей и тётушкой Би. Мама умерла, когда я была маленькой. Не знаю, что бы она сказала про мои теории.)

Они думают, что всё это глупость. Само слово ТЕОРИЯ звучит глупо, если речь идёт о такой девочке, как я. (В школе я отыскала это слово в словаре и научилась его правильно писать.)

Так вот, о БУДУЩЕМ:

Тётушка Би говорит: «Кто знает, что может случиться!»

Бабуля говорит, что мне нужно знать своё место и не задирать нос.

Папа вообще мало разговаривает, но я уверена, он желает мне добра.

Этот журнал – прощальный подарок от моей учительницы мисс Лэмб. Мейнроудская школа небольшая, и я целую вечность проторчала в старшем классе. К слову, мисс Лэмб понимала, что я СЫТА ПО ГОРЛО этой школой – одни и те же уроки снова и снова, пока не настанет день, когда я смогу покинуть это место!

Мисс Лэмб сказала, что мало кто живёт такой интересной жизнью, чтобы каждый день записывать что-то стоящее. Но у меня точно будет масса интересных дней, ведь я наконец сбросила с себя ОКОВЫ ШКОЛЫ!

Я намерена писать очень аккуратно и следить за правописанием. Хатя[1]1
  Время от времени вам будут попадаться слова с ошибками. Нэнси Паркер пишет не очень грамотно. (Здесь и далее – прим. ред.)


[Закрыть] это всегда было моим слабым местом, – потому что этот журнал такой потрисающий.

(Кажется, я уже ошиблась и теперь не знаю, зачеркнуть это слово или так будет ещё хуже.)

Когда мисс Лэмб вручила мне подарок, он был завёрнут в красивую упаковочную бумагу, с бантиком, но я сразу поняла, что это книга. Сначала я решила, что это книга по самасавершенствованию, как те, что дают в воскресной школе, когда ходишь в неё целый год каждую неделю. У меня шесть таких книг, вон на полке выстроились. Поэтому ещё одна мне точно не нужна. Савершенствоваться дальше просто НЕКУДА.

А читать мне нравится совсем другие книги – дешёвые детективные романы, которые тётушка Би приносит из Бюро находок автобусного парка. На обложке либо окровавленные ножи, либо высокие фигуры с длинными тенями, либо истошно орущие девицы. Они замусоленные, потрёпанные, да и вообще, брошенные кем-то в автобусе. Но мне всё равно. Главное – история. Я не думала, что мисс Лэмб подарит мне дешёвый детективный роман с орущей девицей на обложке. (Вряд ли она вообще о них слышала.)

Я знаю, что в БУДУЩЕМ не смогу стать учителем – для этого нужно сдать экзамены, а Мейнроудская школа – не самое подходящее место для сдачи экзаменов. Также мне не светит работа кондуктором автобуса, как тётушка Би. (Сейчас редко берут женщин. «Во время войны они и им были рады, так ведь?» – любит повторять тётушка Би. Но теперь мужчинам снова нужна работа, и желающих явно больше, чем работы.) Тётушка Би любит свою работу, хатя весь день проводит на ногах, собирает плату за проезд и форма у неё красивая.

Вот какая работа мне по душе:

1. На сцене и в кино.

Мой опыт ограничивается рождественской пьесой в воскресной школе. Обычно я играла пастуха или человека из толпы, но однажды я была женой хозяина гостиницы. У меня огромный ТАЛАНТ! Но разве кто-то выберет девочку с рыжими кудряшками на роль ангела?

2. В магазине.

Хатя это не ИДЕАЛЬНЫЙ вариант, я бы вполне могла работать в магазине, где носят элегантное чёрное платье и продают интересные вещицы. Не хочу работать в овощной лавке, а то руки потрескаются, как у Этель Бойд, которая ушла из школы на Рождество. Или у мясника. (Терпеть не могу опилки на полу. Сначала они белые, а потом становятся тёмно-коричневыми в тех местах, на которые с мяса капает кровь.)

3. Детектив.

Об этой работе я мечтаю больше всего. Нет ни одной причины, по которой я не могу стать детективом. Кроме двух: я ещё слишком маленькая и очень не люблю кровь.

А вот чем мне совсем НЕ хочется заниматься, так это работать на фабрике по производству печенья, как почти все жители города, и возвращаться домой, еле передвигая ноги. Волосы и одежда пропахнут печеньем! Ой, меня зовут вниз.

(ДОПИСЫВАЮ ЧУТЬ ПОЗЖЕ)

Тётушка Би купила в кондитерской торт на мой день рождения. Чтобы бабуля не возилась с готовкой, а потом шепнула мне на ухо: «И чтобы мы не мучились его есть!» (Бабулины торты всегда странные на вкус – отдают сиропом от кашля или капустой.) (Кулинария не самое любимое занятие бабули.)

Ещё мне подарили:

• Новые ботинки, которые мне очень нужны. Это не сюрприз, потому что мне пришлось примерить их в магазине в прошлое воскресенье.

• Новый детективный роман от тётушки Би. (Не из бюро находок!)

• Огромный мешок бракованных печенюшек от папы. Он работает на фабрике печенья (не готовит и не упаковывает – этим занимаются девушки и женщины). Он следит за оборудованием и ремонтирует его. Помню, я написала, что не хочу там работать и пропахнуть печеньем. Но совершенно не возражаю, когда это делает папа. Особенно в те дни, когда там готовят квадратики с корицей (мои любимые).

Я никому из домашних не показывала этот журнал, хатя он такой красивый, с красной обложкой и золотым обрезом. Это мой секрет, а если они узнают, то сразу захотят прочитать. Поэтому придётся спрятать его в комод, под одежду, и писать в нём, только когда никого нет поблизости. Мы с тётушкой Би спим в одной спальне, и это задачка не из лёгких.

Не верится, что я написала 3½ страницы. В школе даже одна страница превращалась в ПЫТКУ.

Тороплюсь закончить, пока тётушка Би не пришла спать. Поэтому почерк не такой аккуратный, как хотелось бы, зато ни одного зачёркивания и даже ни одной

2
На ножах

В пятидесяти милях от Бред-стрит мальчик и девочка сверлили друг друга взглядом, замерев на противоположных сторонах поляны с весьма скучным названием Пустошь. Хотя они не были знакомы, их вполне можно было назвать заклятыми врагами, мечтавшими вцепиться друг другу в глотку.

У мальчика было круглое лицо и очки в роговой оправе, которые он ненавидел. Он выглядывал из-за живой изгороди, окружавшей сад викария. Его звали Квентин Айвс, и своё имя он тоже ненавидел. Юноша мечтал о более героическом и придумал себе псевдоним, секретное имя Джон Хорсфилд. Никто ещё не предлагал Квентину рискнуть жизнью за родину, но он был готов.

Девочку, которая смотрела на него, звали Элеонора Мэри Оттер, или просто Элла. Она обожала своё имя, и полное, и сокращённую версию, была небольшого роста, плотного телосложения, с прямыми чёрными волосами, как у японской куклы, и тоже носила очки. Сейчас она щурила глаза на полуденное солнце и думала: «Ага, тот самый мальчишка!»

Она, конечно же, догадалась, кто этот мальчишка, хотя пока не знала его имени. В Пустоши мало что происходило без её ведома. Если уж на то пошло, за пределами – тоже.

Элла знала, что мальчика, притаившегося за изгородью, отправили жить к викарию, мистеру Чизману, потому что он ужасно учился. Он был худшим учеником в классе почти по всем предметам, и школа не собиралась принимать его обратно в следующем году, если он не возьмётся за ум. Поэтому на летних каникулах ему предстояло заниматься и доказать, что он способен исправиться.

Элла высокомерно вздёрнула носик. Она никогда не ходила в школу. Её отец был экспертом в археологии и обучал её дома. Были и другие преподаватели, которых он нанял по тем предметам, в коих ему самому не удалось преуспеть. Недавно профессор Оттер решил, что Элла готова к новым свершениям, и записал её на вступительные экзамены в среднюю школу для девочек. Элла блестяще справилась с задачей и собиралась приступить к обучению в сентябре вместе с другими одиннадцатилетними девочками. Летом отец разрешил ей отдохнуть от уроков, оставив только одно задание – вести антропологический дневник, то есть изучать традиции и привычки аборигенов. Элла предпочла бы исследовать дикие племена джунглей, но отец сказал, что нужно писать только о тех людях, за которыми она может наблюдать. Поэтому пришлось остановиться на обитателях Сибурна – городка, где она жила. Ей предстояло делать заметки, составлять карты и делать вырезки из местных газет. По мнению профессора Оттера, это вряд ли можно назвать работой. Он обожал учёбу и не мог понять, как можно отдыхать от неё. Однако Элла радовалась каникулам, ведь теперь у неё есть хоть что-то общее с другими детьми.

Но уже через день или два ей стало скучно. Заняться нечем, да и не с кем. Ей отчаянно не хватало друзей. Хотя этот мальчик – явно не самая подходящая компания для неё… по крайней мере, на первый взгляд.

Она забежала в дом. Отец сидел за письменным столом, погружённый в свои мысли. Очки сползли на кончик его милого старого носа, походившего на птичий клюв. Ручка покоилась в руке, абсолютно забытая, а на лбу красовалось чернильное пятно.

– Можно я возьму бинокль, отец?

– Мм… да, конечно. Зачем он тебе?

– Для детального наблюдения, – сказала Элла и выскочила из дома.

* * *

Квентин Айвс был единственным ребёнком. Его мама – женщина беспокойная, нетерпеливая – часто называла людей ничтожествами, а отец – вспыльчивый, желчный – считал всех, кроме себя, тупицами. И когда прошлой осенью Квентин поступил в частную школу-пансион, он также называл своих одноклассников ничтожествами и тупицами. Из этого можно сделать вывод, что друзей у него не было. А когда его оценки озвучили перед всем классом, стало очевидно, что самым большим ничтожеством и тупицей на самом деле был сам Квентин. Для него это стало жестоким ударом и полной неожиданностью.

Он пытался объяснить родителям, что пансион – не самый лучший выбор для него, но они и слушать не стали. «Глупости!» – ответили они.

Поэтому, когда закончился летний семестр, а вместе с ним и школьный год, он почувствовал неимоверное облегчение. Ему не терпелось вернуться домой – где нет ни одного мальчика, вообще никаких детей. В свою собственную уютную спальню, к привычной еде и родителям, которые в основном занимались своими делами и не мешали ему. А вместо этого его отправили к репетитору, чтобы снова учиться! Идеальные летние каникулы Квентина выглядели так: ничего не делать, валяться на лужайке под тёплыми лучами солнца или в прохладной тени, у себя в комнате, читать комиксы и приключенческие рассказы, наслаждаясь лимонадом и сэндвичами с ветчиной, которые волшебным образом возникали на подносе рядом с ним. А после этого – кто знает! – можно и придумать увлекательное приключение.

Однако мистер Чизман успел составить насыщенную программу обучения, а миссис Чизман вряд ли понравилось, что ребёнок при любой возможности норовил сбежать в свою комнату. Хорошо, хоть других детей в доме не было. Квентин боялся, вдруг миссис Чизман решит, что ему одиноко. И захочет познакомить с соседскими детьми или, что ещё хуже, пригласит их на чай. Если повезёт, по соседству не окажется его ровесников.

Он решил незамедлительно изучить окрестности. Джон Хорсфилд понимал, как важно знать врага в лицо. Из своей спальни, через высокие окна на лестнице, из-за кустов перед домом Джон пристально следил за Пустошью и близлежащими домами. Море было недалеко, но до Пустоши не доносилось ни звука, ни запаха. Ничем не отличается от любой тихой, уютной деревушки в любой части Англии. Но – на этом всегда заострялось внимание во всех приключенческих рассказах, которые он читал, а внешность обманчива.

Квентин мысленно подмечал каждую деталь: допотопный коттедж с соломенной крышей – старая леди в саду, с курицами и маленьким коричневым осликом. Никаких детей.

Квадратный дом, похожий на миниатюрный замок, – старый джентльмен, с виду военный, прогуливающийся по лужайке и смахивающий с конца трости повылезавших червяков. Детей нигде не было.

Большая белая вилла – две молодые леди сидят на качелях, болтают и смеются. Недостаточно взрослые, чтобы иметь детей, разве что пару малышей (они Квентина не беспокоили).

Один дом абсолютно безжизненный.

Остаётся только красный дом с высокой белой крышей на другой стороне Пустоши. Именно там – когда он выглядывал из-за изгороди – он заметил ту девчонку. Она стояла у калитки, наглая, самоуверенная, и глядела на него. Он быстро втянул голову в плечи.

Выждав ровно две минуты, Квентин снова выглянул. Она всё ещё была там. Смотрела в его сторону, но теперь что-то держала в руках. Бинокль! Она поднесла его к себе, навела прямо на него, словно орнитолог, высматривающий редкую птицу.

Квентин нырнул за изгородь. Там пахло кошками. Мистер Чизман гордился своим садом, в особенности высокой изгородью жёлтого пятнистого лавра. Укрытие из неё вышло прекрасное, несмотря на вонь, царапины и листья, которые выглядели так, словно кого-то стошнило на них заварным кремом.

Он сверился с часами. Ровно четыре с половиной минуты он лежал неподвижно. За четыре с половиной минуты любой решит, что опасность миновала. Бесшумно, крадучись, Джон Хорсфилд выполз из укрытия. На четвереньках он добрался до края изгороди. Девчонка, если она ещё смотрит, не станет искать его там. Он выглянул.

Толстый рыжий кот, прошествовавший в нескольких дюймах от его лица, недовольно уставился на него. Когда он понял, что это всего лишь мальчишка, совершенно не пригодный в качестве обеда, то бросил на него уничтожающий взгляд и важно удалился.

Девчонка исчезла.

– Квентин Айвс! – прогремел голос мистера Чизмана. – Что это ты задумал, мальчик? Вставай сейчас же и иди сюда!

3
Кто рано встаёт, тому бог подаёт

Журнал Нэнси

Меня взяли на РАБОТУ!!!

Теперь будущее выглядит так:

Я стану горничной. Конечно, не об этом я мечтала, но тётушка Би говорит: «Надо же с чего-то начинать». Ещё вчера я была школьницей, умирающей от тоски, а теперь я буду получать жалованье.

Напишу, как всё было, не хочу забыть о таком важном событии. (Пока я очень довольна тем, как наполняется мой журнал!)

Вчера вечером мы просматривали страницу с ВАКАНСИЯМИ в вечерней газете с тётушкой Би. На сцене или в магазине никакой работы не предлагали. Как и в детективном агентстве. Даже для взрослых и опытных.

Все ВАКАНСИИ были для прислуги.

Я расстроилась, но тётушка Би подчеркнула несколько мест, куда я могла бы обратиться. «Никогда не знаешь, к чему это приведёт», – сказала она. А бабуля добавила: «Кто рано встаёт, тому Бог подаёт. Поэтому отправляйся туда с самого утра, моя девочка!»

Так я и сделала.

И получила работу – у леди по имени миссис Брайс, которая живёт на Сент-Олбанс-роу, 11, в двух автобусных остановках от моего дома. Сначала я попробовалась в несколько других мест, но мне отказали. Первый раз – это был лысый дядька в блестящей чёрной жилетке, он взглянул на меня и сразу сказал: «Место занято. В следующий раз заходи с чёрного хода!» – и захлопнул дверь прямо перед моим лицом. (Кстати, эта дверь тоже была чёрная и блестящая.)

А ко второму дому я подошла с чёрного хода и обнаружила там толстенную женщину, которая изо всех сил выбивала ковёр. Её руки походили на варёные окорока. Она взглянула на меня – видимо, одного взгляда было достаточно – и сказала, что я слишком молодая и худосочная для этой работы. Я стояла в облаке пыли, поднимавшейся от ковра, стараясь не закашляться, а она подробнейшим образом рассказывала, почему я ей не подхожу. Мне должно быть минимум шестнадцать лет, я должна быть сильной и с опытом работы.

Откуда мне взять опыт работы, если я только что окончила школу?

Я ужасно расстроилась! Пришлось сменить три автобуса, пока я плутала в незнакомом районе. Новые туфли натирали пятки. День был тёплый, а я всегда краснею, как помидор, когда мне жарко. Платье, которое я тщательно отутюжила, помялось, а руки так вспотели, что типографская краска с газетных вырезок, которые тётушка Би дала мне с собой, стала стираться.

Оставался последний адрес, который уже сложно было разобрать. Место оказалось далеко не таким шикарным, как остальные. Сент-Олбанс-роу – уродливая ветхая терраса, без сада и дорожки к чёрному ходу. Когда я подошла к дому номер 11, симпатичная девица весьма нахального вида, минимум шестнадцати лет, спускалась по ступенькам и бросила на меня такой взгляд! Будто уже получила эту работу. А если и не получила, то знала, что мне тоже откажут.

Я всё равно постучалась в дверь (совсем не блестящую). Открыла сама миссис Брайс.

Она меня ПОРАЗИЛА. Я представляла кого-то вроде миссис Вокс, учительницы из воскресной школы: ледяной взгляд, седые волосы, пышная грудь, на которой болтались чёрные бусы. (Миссис Вокс – единственная элегантная дама, которую я знаю.) А миссис Брайс оказалась молодой особой. Она улыбнулась мне и пригласила войти! Сначала я решила, что платье у неё слишком уж невзрачное, но потом поняла, что оно очень даже МОДНОЕ.

Раз уж меня впустили в дом, я не собиралась проворонить такую возможность – поэтому применила весь свой актёрский талант и сказала самым лучшим актёрским голосом, на какой была способна: «Меня зовут Нэнси Паркер. Я только что окончила школу, но у меня большой опыт ведения хозяйства. Моя бабушка научила меня всему, что нужно знать».

(Хатя это не совсем так. У бабули очень своеобразная манера ведения хозяйства, и она щетает щитает, что никто не справится с этим лучше, чем она. Мне она доверяет самые простые задачи: чистить картошку и заправлять постель. Она всегда говорит: «Жизнь – ТЯЖКИЙ ТРУД. Но тебя она избаловала».)

– Я сильная, – сказала я и показала ей руки. Они выглядели слишком уж нежными для того, кто привык к домашним заботам. И немного потными.

Я поспешила добавить: «У меня нет рекомендаций, но можете написать моей учительнице мисс Лэмб из Мейнроудской школы. Она подтвердит, что я старательная и трудолюбивая».

Я не забывала о вежливости и вставляла «мэм» после каждого слова. Тётушка Би предупредила меня: леди любят, когда к ним обращаются «мэм». И не надо горланить – «маам». И не надо бубнить, словно проглотила сливу, – «модом». Так делают в модных магазинах, и это звучит глупо. (Даже не знаю, когда тётушка Би успела побывать в модных магазинах!)

Миссис Брайс всё ещё улыбалась. Она спросила, сколько мне лет и работала ли я до этого, я повторила, что только что окончила школу, а потом странно посмотрела на меня, словно щитала в уме или ещё что-то в этом роде. Потом задала ещё один вопрос: «У тебя есть мама?» Я так удивилась. Хатя откуда мне знать: может, об этом всегда спрашивают, когда устраиваешься на работу. Я не хотела рассказывать о маме, вместо этого просто покачала головой.

Потом она спросила: «А отец?» Я ответила, что папа работает на фабрике по производству печенья. Я сказала, что он воевал, вдруг она подумает, что он не герой. Хатя с войны он вернулся совсем другим человеком. (Бабуля всегда так говорит. И я знаю, что это правда. Но о таком незачем рассказывать этой шикарной леди, которую я едва знаю.)

Затем она сказала, что хозяйство у неё небольшое. Только она и её песик. При этом леди бросила такой печальный взгляд на камин, где стояла фотография мужчины в военной форме. Наверное, её муж, и, наверное, он ПОГИБ НА ВОЙНЕ. И я уже не жалела, что рассказала про папу.

И ЗНАЕТЕ ЧТО? Меня взяли!

Приступаю с понедельника. С проживанием, а каждое воскресенье, после второго завтрака, как только уберу со стола, я абсолютно свободна. Второй завтрак! Подумать только!!! У неё есть кухарка, а мне нужно делать всё остальное. Надеюсь, миссис Брайс не будет раса разачерована. Я оч. быстро учусь.

Хатя не понимаю, почему она выбрала меня. Согласно моей теории – которую я обдумывала в автобусе по дороге домой, – она щитает, что мной легче командовать, потому что я МОЛОДАЯ И НЕОПЫТНАЯ. (По крайней мере, в хозяйстве я действительно мало что смыслю.) И к тому же я ДЁШЕВО ей обхожусь. Молодым без опыта работы можно платить половину того, что платят девушкам постарше. Вряд ли миссис Брайс такая же богатая, как хозяева других домов, куда я ходила наниматься.

Я всё же набралась смелости и спросила про девушку, с которой столкнулась на лестнице, и миссис Брайс ответила: «Она не подходит – слишком дерзкая и нахальная».

Как сказала бы бабуля: «Слишком уж умничает». (Обычно она так говорит обо мне.)