Текст книги "Тайна голубиного пирога"

– Не в силах понять, что нашла в нем миссис Бэгшот, – заметила Минк. – Я случайно столкнулась с генеральшей, когда она уезжала в Египет, и сразу почувствовала к ней симпатию.

– Миссис Бэгшот очаровательна, – согласилась графиня. – Но ее муж – совсем другое дело. Я слышала, что однажды он ударил кухарку за то, что та отвергла его домогательства. И еще он очень грубо выражался по поводу внутреннего убранства моих апартаментов с видом на Темзу, когда они с женой в них въехали.

– Значит, он не совсем лишен вкуса, – пробормотала леди Монфор-Бебб, разглядывая отдыхающих через лорнет. – Куда же подевалась леди Беатрис? Так мы рискуем не попробовать бланманже. О, смотрите, доктор Хендерсон! Почему я вынуждена вкушать обед в обществе человека, который меня лечит? Однако леди Беатрис настояла, чтобы я пригласила доктора. Похоже, ее дочь без ума от него. О господи, Хендерсон идет к нам! – Она обернулась к Минк. – Дайте мне знать, если не хотите быть представленной доктору, и я притворюсь, что не заметила его.

– Напротив, – ответила принцесса. – Этого человека необходимо научить, как вести себя, когда он путешествует поездом.

Леди Монфор-Бебб признала, что заметила доктора, слегка кивнув ему, и Хендерсон, подойдя, приподнял шляпу, открыв свои взъерошенные кудри.

Она повернулась к Минк:

– Позвольте мне представить вас друг другу. Принцесса Александрина. Доктор Хендерсон.

Минк взглянула на него, не вставая с места, и язвительно заметила:

– Похоже, вы маниакальный приверженец сквозняков.

– Свежий воздух, поступающий в вагон поезда через окно, значительно полезней для здоровья, чем тот, что выдыхают пассажиры.

Принцесса вздернула подбородок:

– А как же холод, доктор? Согласитесь, что можно серьезно простудиться и даже умереть при полностью открытом окне, когда едешь в поезде в середине марта?

Доктор Хендерсон, который до этого смотрел в сторону, все-таки встретил взгляд ее голубых глаз:

– Сильные эмоции подчас заставляют людей совершать поступки, о которых они впоследствии горько сожалеют. Остается только надеяться, что жертва такого поведения найдет в себе силы простить их за эту глупость.

Принцесса собиралась ответить, но тут леди Монфор-Бебб поднялась с места.

– Ну наконец-то! – воскликнула она.

Минк обернулась и увидела леди Беатрис, приближающуюся к ним вместе с дочерью, некрасивой, скромно одетой девушкой, чей взгляд перескакивал с одного участника пикника на другого, пока не остановился на докторе Хендерсоне. За ними шел обливающийся потом дворецкий, несущий на серебряном блюде большое розовое бланманже, похожее на бомбу. Внезапно он споткнулся, видимо, потому, что землю под ногами закрывал дрожащий вместе с блюдом груз. Все могло бы обойтись, если бы не прискорбная боязнь совершить ошибку. Никто не понял, достиг ли первым земли дворецкий или бланманже, но все увидели, что они лежат, составляя единое целое. Не оглядываясь назад, леди Беатрис с дочерью ускорили шаг, чтобы поскорее опуститься на стулья.

– По-видимому, ваш дворецкий так и не вылечил свою подагру, – заметила леди Монфор-Бебб.

Минк, вопросительно подняв бровь, обратила взор на Хендерсона.

– Ведь это ваш пациент, доктор? – спросила она.

– Его состояние улучшается, – заверила принцессу леди Бессингтон, смахнув со щеки носовым платком с траурной каймой выкатившуюся от смеха слезинку. – Вот и генерал, а с ним, как я предполагаю, его американский гость.

– Не пойму, что надето на этом иностранце? – спросила леди Монфор-Бебб, разглядывая американца через лорнет.

Минк тоже присмотрелась к нему внимательнее:

– Напоминает пальто на обезьяньем меху.

На генерале были шляпа-котелок, пиджачная пара спокойного, в соответствии с модой, серого цвета и экстравагантный жилет с двумя рядами пуговиц. Бэгшот обвел взглядом женщин, остановив его на Минк. Генерала сопровождал широкоплечий человек в цилиндре и какой-то роскошной шкуре до колен. Темные волосы незнакомца были тщательно расчесаны, широкую улыбку венчали изящные усы.

– Эти стулья уже заняты, генерал, – объявила леди Монфор-Бебб, указывая на пустые места рядом.

– И кем же? – поинтересовался Бэгшот, улыбнувшись. – Продавцами моллюсков или трубочистами? А может быть, шарманщиком? Нет, наверное, это мистер Блад! Жаль, что он не взял вас с собой в прошлое воскресенье. Не беспокойтесь: он обязательно вернется.

Леди Монфор-Бебб отвернулась в сторону, раздувая ноздри, в ярости сжимая трость. Генерал стал знакомить американца с присутствующими. Услышав свое имя, она неохотно обернулась и увидела протянутую Корнелиусом Б. Пилгримом руку. Леди Монфор-Бебб посмотрела на нее с таким видом, словно ощутила аромат заплесневелого сыра.

– В Англии, мистер Пилгрим, хорошо воспитанный мужчина никогда не протягивает руку даме первым, – язвительно сказала она. – Это делает дама, подчеркивая таким образом, что она выше по своему положению.

Американец рассмеялся, шлепнул ее по спине и сел. Она тоже молча заняла свое место, ошеломленно глядя перед собой.

– Мистер Пилгрим – друг семьи, палеонтолог по профессии. Он поживет у меня несколько недель, ознакомится с нашими музеями, – сообщил генерал Бэгшот, присаживаясь рядом с Минк, которая тут же словно заледенела.

Леди Беатрис подалась вперед, розовые страусовые перья на ее шляпке колыхались.

– Мистер Пилгрим, вам необходимо сходить в Хрустальный дворец, чтобы увидеть статуи динозавров в натуральную величину. Они были первыми в мире, как и многое другое в Британии. От планов устроить нечто подобное в Центральном парке[21]21
  Парк на площади в 340 гектаров в центре острова Манхэттен в Нью-Йорке.


[Закрыть], как я понимаю, отказались.

Корнелиус Б. Пилгрим поблагодарил ее за совет и сообщил, что только что был там.

– Мне нравятся английские поезда. От них гораздо меньше сажи.

Минк отодвинулась подальше от генерала, который так широко расставил ноги, что его колени касались края ее юбки.

– Это объясняется качеством угля, который мы используем, мистер Пилгрим, – сказала принцесса. Она взглянула на доктора Хендерсона. – А еще, конечно, зависит от того, насколько широко открыты окна поезда. Некоторые люди настаивают, чтобы окна всегда были опущены, и это доставляет массу неудобств другим пассажирам.

Доктор сидел, уставясь в землю.

– Никогда не удается достичь согласия насчет свежего воздуха в вагоне, – сказала леди Монфор-Бебб. – Хуже всего ехать вместе с больными туберкулезом. Есть ли у вас еще какие-нибудь планы, кроме посещения музеев, где всегда полно черни, мистер Пилгрим? Вам следует избегать Национальной галереи в дождь. В сырую погоду там укрываются простолюдины.

– Я собираюсь посетить некоторые из мест, описанных в романах Диккенса, – ответил американец, откинувшись на спинку стула. – Вероятно, еще можно увидеть ступеньки Лондонского моста со стороны Суррея, о которых говорится в «Оливере Твисте».

Леди Беатрис поправила свою золотистую челку.

– Не удивлюсь, если большинство памятных мест вытоптано до неузнаваемости ногами иностранных туристов. Гостиница «Фернивал», где Диккенс начинал писать «Посмертные записки Пиквикского клуба», снесена несколько месяцев назад. По крайней мере одной Меккой меньше для орд янки.

Корнелиус Б. Пилгрим поскреб щеку:

– Должен признаться, не читал эту книгу. Подумываю начать «Крошку Доррит».

Женщины неодобрительно переглянулись в наступившей тишине.

Минк повернулась к американцу:

– Надеюсь, вы будете чувствовать себя как дома во время пребывания в Англии, мистер Пилгрим. Кстати, магазин «Джексонс» на Пиккадилли торгует американскими бакалейными товарами.

– Если они нужны кому-то, – сказала леди Монфор-Бебб с сомнением.

Внезапно Минк почувствовала чью-то руку на спинке своего стула. Генерал повернулся к ней и прошептал:

– Я заходил вчера, но служанка сказала, что вас нет дома. Вы ведь не прячетесь от меня? – спросил он, скользнув взглядом по ее груди.

Минк почувствовала отвратительный запах трубочного табака и портвейна, и ее затошнило.

– Прятаться от вас, генерал? Откровенно говоря, я о вас даже не вспоминала. Ходила на собрание Национального союза обществ, борющихся за избирательные права женщин.

– В самом деле? – удивился генерал, оглядев ее с головы до ног. – Но ведь Библия осуждает женское равноправие.

Минк вежливо улыбнулась:

– Вот не знала, что вы прочли ее, генерал.

– А этому что здесь надо? – вскричала леди Монфор-Бебб, глядя на Гиббса, рассыльного бакалейщика, бегущего к ним с шапкой в руках.

Тяжело дыша, он остановился перед доктором Хендерсоном.

– Мама прислала меня сообщить, что роды скоро начнутся, – сказал он.

Минк смотрела вслед доктору. Когда он оглянулся, она отвела взгляд.

– Как жаль, что ушел доктор Хендерсон, – сказала леди Беатрис, глядя на дочь, которая разговаривала с кем-то из обитателей дворца. – Уж и не знаю, где она отыщет себе мужа. – Наклонившись к графине, она понизила голос: – Конечно, я и для вас подыскиваю хорошую партию.

– Но я не хочу снова замуж, – прошипела графиня, оглянувшись в страхе, не слышал ли кто-нибудь. – И я говорила вам об этом бессчетное число раз. Вы ведь тоже вдова и прекрасно знаете, что лучше всего вовсе не иметь мужа. Никто не будет сыпать табак на ковер, оставлять воротнички во всех углах спальни и забывать, что надо выставить башмаки в коридор для чистки. Почему вы так и подталкиваете меня к алтарю?

Леди Беатрис склонилась к ней поближе:

– Я значительно старше вас, а ведь этого не скажешь. Вы не желаете красить свои седые волосы, не хотите знаться с моей дочерью. Ваш удел – полное одиночество в холодных, как могила, апартаментах Рыбного двора, где компанию вам составляют одни папоротники. От подобной эксцентричности пора избавляться в вашем зрелом возрасте. – Оглянувшись по сторонам, она открыла сумочку. – У меня есть кое-что для вас, – прошептала она. – Женщинам надо уметь подавать себя в лучшем виде. Вам повезло, что вы красивы от природы, но и она нуждается в помощи.

Графиня, нахмурившись, заглянула в сумочку.

– Похоже на какое-то чучело, – пробормотала она.

Леди Беатрис сунула руку внутрь сумочки и вывалила ее содержимое на колени графини:

– Это накладная челка. Возьмите ее себе. Денег платить не надо. Только сообщайте мне обо всех джентльменах, годных в женихи.

Леди Бессингтон тут же прикрыла подарок обеими руками. Стоило леди Беатрис отвернуться, как графиня брезгливо взяла его кончиками пальцев, бросила на землю и отправилась за новой порцией кларета. К ней, спасаясь от назойливого внимания генерала, присоединилась и Минк. Но когда она вернулась, пришлось опять садиться рядом с ним: других свободных мест не было.

– Теряюсь в догадках, думали ли вы о моем предложении, – пробормотал Бэгшот, склонившись к Минк так близко, что она ощущала прикосновение его багрового носа к своим волосам. – Я всегда знал, что вы, цветные, имеете сильную тягу к наслаждениям. Взять, к примеру, вашего отца. Надеюсь, что и вы сделаны из того же теста.

Минк резко встала, выплеснув содержимое бокала на Бэгшота. Он издал вопль, недоумевающе глядя на большое красное пятно, расползавшееся по его брюкам. Принцесса прерывисто дышала, прижав руки к щекам.

– Простите, генерал! – вымолвила она. – Я такая неуклюжая.

Подбежал дворецкий с салфеткой. Бэгшот схватил ее и стал прикладывать к брюкам, в то время как все вокруг безмолвно взирали на происходящее.

– Они безнадежно испорчены! – воскликнул генерал, свирепо взглянув на принцессу.

Минк извинялась без устали. Потом наклонилась к Бэгшоту и промурлыкала в ухо:

– Вы абсолютно правы, генерал. Я очень похожа на своего отца. У меня есть превосходный замысел.

Графиня, видя, как Бэгшот буквально зажмурился от удовольствия, перевела взгляд на столы и громко сказала:

– Не пора ли нам начать обед? Развлечения на свежем воздухе возбуждают аппетит.

– Прекрасная идея! – поддержала ее леди Монфор-Бебб. – Вы принесли масло на этот раз? Впрочем, есть ли смысл спрашивать? Ответ известен заранее.

Графиня смахнула с юбки воображаемую пылинку.

– Боюсь, что с моим счетом не все в порядке, – заметила она беззаботно.

Леди Беатрис повернулась к ней.

– Вам следует сочетаться браком с торговцем маслом, – сказала она, смерив графиню презрительным взглядом. – Тогда нам не пришлось бы есть сухие булочки.

Леди Монфор-Бебб отошла к столам и вернулась, нахмурившись, через несколько минут.

– Похоже, никто не знает, где гонг, – сообщила она. – Могу лишь предположить, что о нем забыли второй год подряд.

Леди Беатрис поднесла ладошку ко рту.

– Столько всего приходится помнить, – сказала она, нервно хихикая. – Вам трудно вообразить, какие хлопоты доставляет мне кухарка. Она уехала на прошлой неделе, накануне званого обеда. Ей, мол, надо увидеть мать на смертном одре. Эта женщина умирает уже лет восемь.

В разгар обеда генерал окликнул Пуки, потребовав пирога с голубятиной. Когда служанка принесла его, Бэгшот, повернувшись к ней, спросил:

– Какие сплетни ходят сейчас среди прислуги?

– Не знаю, генерал, – ответила Пуки, отведя глаза.

Он нахмурился:

– Ну, давай выкладывай. Должны же быть какие-нибудь слухи, которые оживили бы атмосферу на этом пикнике.

– Не знаю таких, генерал, – ответила она, покачав головой. – Я вам уже сказала.

Он внимательно посмотрел на нее:

– Ты меня разочаровала. Мне казалось, что индийские служанки всегда готовы разнести любые скандальные сплетни. А если они чего-то не знают – придумывают сами.

Пуки стиснула зубы.

– Я слышала кое-что от мальчишки-рассыльного, – сказала она, выдержав паузу.

– Замечательно, – улыбнулся генерал Бэгшот. – Расскажи.

Служанка, взглянув на него, выпалила:

– По его словам, вы убили нескольких голубей леди Беатрис и продали их мяснику.

Леди Беатрис уронила вилку, а Минк воззрилась на свою служанку, открыв рот от удивления.

Затянувшуюся паузу нарушила графиня.

– Кто-нибудь читал новое издание «Мира папоротников» Фрэнсиса Джорджа Хита? – спросила она, оглядев присутствующих. – Настоятельно рекомендую.

Внезапно генерал разразился хохотом. Повернувшись к Пуки, он сказал:

– Принеси-ка еще один кусок этого замечательного откормленного голубя. Они всегда нравились мне на вкус.

Бэгшот бросил взгляд на леди Беатрис, которая тут же встала и вышла. Минк повернулась к Корнелиусу Б. Пилгриму и спросила первое, что пришло ей в голову:

– А что, американки действительно носят бриллианты с самого утра?

Незадолго до того, как Пуки вернулась с третьим куском пирога для генерала Бэгшота, он поднес руку к животу и объявил, что ему нездоровится.

Не обратив на его слова ни малейшего внимания, графиня спросила:

– Кто-нибудь пойдет в этом году на костюмированный бал в гостиницу «Грейхаунд»? Там всегда подают роскошное угощение.

– Кто бы сомневался, – съязвила леди Монфор-Бебб. – Не припомню, чтобы хоть раз вы не были последней, кто покидал банкетный зал.

– Английский бал-маскарад? – заинтересовался Корнелиус Б. Пилгрим. – Наверное, это очень весело. Конечно, я пойду.

Леди Монфор-Бебб улыбнулась ему, высоко подняв подбородок:

– Мы позаботимся об этом, мистер Пилгрим. Я держу под контролем продажу билетов, чтобы туда не проник всякий сброд.

Когда генерал Бэгшот вторично пожаловался на плохое самочувствие, Минк заметила:

– Разве не смешно, что все время думаешь о бланманже как раз тогда, когда его нет?

Несколько минут спустя генерал обхватил руками живот и с громким стоном качнулся вперед.

– Взгляните на этого котенка, – сказал, улыбнувшись, Корнелиус Б. Пилгрим, глядя на упитанное черно-белое создание, сидящее на садовой стене. – Какой миленький!

Леди Монфор-Бебб подняла лорнет:

– Это Лорд Слаггард, дворцовый мышелов.

– Кажется, он как раз что-то поймал, – сказала графиня. – Только не пойму, крыса это или мышь.

Генерал Бэгшот издал громкий стон и сложился вдвое. Никто не двинулся с места, все разглядывали животное.

– Ни то ни другое, – объявила Минк. – Это накладная челка.

В этот момент раздался чудовищный звук рвоты. Дамы поспешно убрали под себя ноги, а генерала вытошнило на траву. Корнелиус Б. Пилгрим передал ему носовой платок, и Бэгшота вырвало второй раз. Окружающие разбежались. Американец взял генерала под руку и повел к дворцу. Все его обитатели и слуги безмолвно взирали на них, переводя взгляд с обляпанных рвотой башмаков на испачканные вином штаны Бэгшота. Значительно позже, когда один из дворецких обмывал свой выигрыш в «Митре», Астрономические часы остановились.

Глава 6
Труп во дворце

Среда, 30 марта 1898 г.

Обитатели дворца в первый раз заподозрили, что кто-то умер, когда близорукий гробовщик на следующее утро прошел большими шагами через Задний двор с мерной линейкой под мышкой. Звук решительных шагов мистера Блада привлек всех к окнам. И то, что они увидели, в полной мере удовлетворило их любопытство.

– Приехал владелец похоронного бюро! Кому-нибудь известно, кто умер? – спрашивала камеристка у дворецкого, посланного узнать новости. – Моя хозяйка молит Бога, что это не леди Гренвилл: ведь та обещала взять ее на обед в «Савой».

– Мистер Блад здесь! Вы еще ни о чем не пронюхали? – спрашивала горничная у других дверей. – Ее светлость надеется, что он пришел за миссис Эпплгейт: ее апартаменты выходят на Темзу.

Ливрейный лакей высунулся из окна.

– Миссис Бутс в полночь разрезали на мелкие кусочки, а потом убийца пытался избавиться от ее останков, выбросив их в дренажную канаву, – объяснил он стоявшей внизу горничной, и та побежала домой, чтобы сообщить об этом.

Известие о прибытии гробовщика достигло Часового двора раньше, чем он сам: кухарка леди Беатрис влетела с этой новостью в гостиную, где шел завтрак. Аристократка оторвалась от копченой селедки, чтобы с ходу отвергнуть версию убийства:

– Это американец. Он выходил пожевать табак, свалился в Темзу и пошел ко дну под тяжестью своего пальто на обезьяньем меху.

К тому времени как похоронные дроги покинули дворец, лорд-гофмейстеру были посланы многочисленные письма, авторы которых претендовали на освободившиеся апартаменты. Список тех, кто предположительно мог умереть, возрос уже до одиннадцати человек. В конце концов все узнали: в гробу лежит генерал Бэгшот.

Обитатели дворца покинули свои места у окон, разочарованные: жилище генерала с эффектным видом на Темзу никак не могло им достаться, поскольку вдова покойного была неопровержимо жива. Свидетельство о смерти гласило, что Бэгшот стал жертвой прозаической английской холеры, и ни у кого не было оснований опровергнуть это.

Ужасная весть о кончине супруга была передана миссис Бэгшот в лаконичном стиле телеграммы. Она ответила, что вернется из Египта при первой же возможности, и, учитывая длительность ее путешествия, дала согласие на похороны генерала в течение двух дней. Траурная церемония была назначена в Королевской церкви, прихожанином которой был покойный. Из уважения к вдове графиня позаботилась о том, чтобы вместо прежнего играл другой органист. Присутствующие на отпевании испытали такое облегчение из-за того, что псалмы звучат в лад музыке, что даже простили преподобному Грейлингу обмолвку: он в ходе службы дважды назвал покойного генералом Бэгпайпзом[22]22
  Bagpipes – волынка (англ.).


[Закрыть]. Когда участники похорон прибыли на Хэмптонское кладбище, поднялся ветер. Дубовый гроб был опущен в могилу, и лишь леди Монфор-Бебб хватило яду заметить вполголоса, что День всех дураков как нельзя лучше годится для погребения генерала. Даже леди Беатрис выглядела взволнованной: то был для нее сентиментальный миг, что она впоследствии отрицала. Но слова ее остались в памяти:

– Насколько же легче простить кому-нибудь обиды, когда он умер.

Понедельник, 4 апреля 1898 г.

Через три дня после похорон на стол Чарльза Твелвтриза, коронера Западного Мидлсекса, легло анонимное письмо. Уже предвкушая, как он уйдет в отставку и будет пастись на лугах заслуженного отдыха, Твелвтриз посмотрел на письмо без всякого интереса и продолжил изучать газетные объявления о пасхальных экскурсиях. Потом коронер взглянул на часы в надежде, что уже настало время обеда, и разочарованно стукнул по циферблату, убедившись, что ждать еще целый час. Он обвел глазами кабинет, выискивая, чем бы себя занять, и схватил письмо, вдруг вообразив, будто оно от бывшей возлюбленной. Читая его, Твелвтриз озабоченно теребил пучки седых волос, вздымавшихся на его голове, как завитки дыма, а закончив чтение, тут же вскочил с места.

Два могильщика горько сетовали на судьбу, когда им пришлось покинуть «Королевский герб» и тащиться на кладбище выкапывать из могилы генерала. Работая при свете единственного фонаря так, что бакенбарды взмокли от усердия и выпитого джина, они уверяли друг друга, что узнаю́т каждую лопату земли, которую со все возрастающим раздражением вышвыривали наружу.

– Пора немного отдохнуть, – вскоре объявил один из могильщиков, и они тут же прекратили работу.

Раскурив свои трубки, кладбищенские работники сели, свесив ноги и опершись спиной о холмик свежевырытой земли. Клубы дыма поднимались в вечернее небо, а могильщики обменивались историями о покойниках, зарытых в землю и выкопанных снова, о плачевном состоянии гробов. Когда разговор коснулся еще более печальной темы – их личной жизни, тот, что был постарше, извлек из кармана бутылку джина.

– Одной женщине я сказал, что работаю клерком, но она быстро меня вывела на чистую воду. Предложил поработать у нее в саду, но увлекся и выкопал шестифутовую могилу.

Он сделал большой глоток и передал бутылку товарищу, еще не привыкшему к тому, что человеку их профессии гораздо легче заполучить сердце покойника, чем покорить сердце женщины. Однако под воздействием спиртного в мозгах наступило просветление, и молодой человек разрыдался:

– Я наврал своей бывшей невесте, будто я садовник, но кто-то меня выдал, и она отменила свадьбу. Сказала, что думала, от меня пахнет бутербродами с сыром, а не мертвецами.

Чтобы приободрить юношу, его напарник встал и исполнил веселую песню, а потом сплясал джигу на рыхлой земле. Но истерика у молодого человека только усилилась. Придя к выводу, что тучность мешает ловкости его движений, танцор уселся на прежнее место, положив руки на живот.

– Я, наверное, выгляжу так, словно объелся пудингом? – спросил он, чем вдруг страшно развеселил своего напарника.

Тот хохотал во все горло настолько сильно, что чуть не рухнул на землю, а потом парочка стала исполнять один за другим известные им шлягеры мюзик-холлов, пока не разбежались все окрестные коты, а луна не спряталась за облаком.

Этот ужасный шум привлек внимание местного констебля, который решил, что кого-то душат. Расследовав обстоятельства дела, полицейский объявил смутьянам, что оставит это происшествие без внимания, только если они немедленно замолчат.

Вскоре послышался куда более обнадеживающий звук – стук металла о дерево, и гроб был извлечен на поверхность. Свет фонаря на мгновение выхватил из темноты латунную табличку с именем погребенного. И тогда им открылась ужасная правда: они разрыли не ту могилу. Обвиняя друг друга в случившемся, бедолаги опустили гроб в яму и забросали его землей, используя при этом выражения, уместные разве что для скотобойни. Они еще битый час бродили с фонарем среди надгробных камней, пока не обнаружили наконец могилу Бэгшота на том самом месте, где ее оставили.

Известие, что генерала извлекают из земли, достигло дворца еще до того, как гроб был выкопан. Один из могильщиков, выйдя из паба, сообщил об этом Уилфреду Ноузорти в качестве оправдания за отказ распить с ним очередную порцию джина. Тяжесть этого знания оказалась столь велика, что водопроводчик тут же отправился в паб «Кардинал Уолси» и другие окрестные заведения, чтобы поделиться новостью.

– Они выкапывают генерала! – прокричал Ноузорти, завидев управляющего хэмптонским парком развлечений.

Тот в свою очередь помчался в «Митру», где обычно собиралась прислуга высшего ранга.

– Будет производиться посмертное вскрытие Бэгшота! – выпалил он, завидев дворцовую экономку.

Она немедленно понеслась в Хэмптон-Корт, приподняв юбки, чтобы не мешали бежать.

– Выяснилось, что генерала убили! – кричала миссис Бутс, сделав два полных круга по дворцу.

И его обитатели, чувствовавшие, что их обманули, известив о смерти Бэгшота от английской холеры, вновь охваченные энтузиазмом, вернулись на свои наблюдательные посты у окон.

Доктор Хендерсон впервые узнал о втором пришествии генерала, когда коронер попросил его произвести вскрытие трупа. Сначала спросили доктора Фрогмора, терапевта из Темз-Диттона, не он ли последним из врачей осматривал генерала в ночь его смерти. Однако Фрогмор ответил отрицательно, сославшись на случившийся с ним тогда приступ малярии. Правда, однако, заключалась в том, что Фрогмор принадлежал к малоизвестному разряду врачей общей практики, испытывающих ужас перед аутопсией. Свое отвращение к вскрытию трупов он оправдывал тем, что стал врачом, чтобы лечить живых, а не копаться в кишках загадочно умерших.

Доктор Хендерсон, напротив, ничуть не боялся внутренностей покойников и был рад возможности заработать. Он сел на велосипед и отправился в морг района Хэмптон-Вик, где ждал долгие часы, пока могильщики не доставили наконец заляпанный землей гроб. Закончив свою работу, доктор испытал такой шок, что вернулся домой пешком, начисто забыв, что приехал на велосипеде.

Когда стало известно, что коронер собирается производить дознание в «Митре», соблазненный угрями из Темзы, которыми славилось это заведение, обитатели дворца тут же стали отправлять лорд-гофмейстеру разгневанные письма: мол, это любимый трактир домашних слуг. Но при сложившихся обстоятельствах ничего изменить было невозможно: обычно используемое для этих целей здание муниципального совета городского района Хэмптон-Вик еще тлело, после того как его поджег смотритель Буши-парка в отместку за то, что один из членов вышеупомянутого совета соблазнил его жену.

Среда, 6 апреля 1898 г.

Оставалось еще больше часа до начала расследования, а целая толпа обитателей дворца, оживленно, словно на свадьбе, болтающих между собой, уже собралась в вестибюле «Митры». Некоторые примчались столь поспешно, что даже не успели позавтракать, – так им хотелось гарантировать себе место на этих публичных слушаниях. С одной стороны вестибюля стояли графиня, леди Беатрис и прочие дамы, удостоенные королевой права жить во дворце. С другой стороны располагался обслуживающий персонал, включая Уильяма Шипшенкса и Томаса Траута, – многие выпросили себе по такому случаю выходной день или придумали болезнь.

Помогающий коронеру судебный пристав, хмурый низкорослый рыжеволосый шотландец с усами разной длины, стоял у входа, никого не пуская в зал. Когда пришло время, он отпер дверь обшитой дубовыми панелями столовой, реквизированной под слушания, и отошел, дав возможность этому сборищу вдов, похожих на стаю рассерженных гусынь, устремиться внутрь, растопырив локти. Они раскинули свои юбки на стульях, не преминув занять соседние места для подруг. Судебный пристав, плохо выспавшийся из-за жены, которая во сне колыхалась, как тюлень, тут же выдворил тех дам, что уселись на стульях, предназначенных для жюри и свидетелей. Подойдя к вдове герцога, разместившейся на месте коронера, он повертел перед ней большим пальцем и прошипел: «Немедленно освободите!»

Дамы, сумевшие захватить места для публики, обменивались мятными конфетами и протирали театральные бинокли. Эти леди испытывали такую эйфорию, что не заметили, как в их ряды проникли некоторые из дворцовых работников, и даже воздержались от неодобрительных замечаний, когда те развернули салфетки и принялись поедать немецкие колбаски.

Внезапно дверь распахнулась, и сидящие стали подталкивать локтем соседей, возбужденно предвкушая зрелище, как публика в мюзик-холле. В зал прошли гуськом свидетели, тихие, словно церковные прихожане. Возглавляла процессию леди Монфор-Бебб, с тростью, украшенной голубым сапфиром, далее следовал Корнелиус Б. Пилгрим, в пальто на обезьяньем меху и с номером газеты «Англо-Америкэн таймс» под мышкой. За американцем шла Минк, в платье модного голубого цвета с розовато-лиловым оттенком и в украшенной фиалками шляпке без полей. Сразу же за ней шествовала Пуки, лицо которой казалось маленьким из-за неудачно выбранного черного капора. Одним из последних вошел Сайлас Спэрроуграсс, который сел и произнес короткую молитву, не закрывая здорового глаза. Гомеопат начал задумчиво пощипывать свою ньюгейтскую бородку, после того как явился местный констебль, сопровождаемый высоким человеком с пышными седыми усами, который тут же извлек записную книжку и карандаш из пальто реглан и внимательно осмотрел все вокруг. Возбуждение гомеопата вскоре передалось другим свидетелям. Их рты пересохли, они грызли ногти, нервно выстукивая ногами об пол какие-то ритмы.

Вошли толпой присяжные, все мужчины. Судебный пристав, держа в руке документы, провел их на место. Он уже собирался изъять у одного из членов жюри висевшую на боку фляжку, когда появился Чарльз Твелвтриз, в сдвинутых на лоб очках для чтения. Редкие волосы, словно дымка, клубились на его голове.

– Джентльмены, коронер! – пролаял шотландец.

При появлении Твелвтриза все собравшиеся в зале встали. Коронер имел вид человека, уставшего от многолетних размышлений о смерти скончавшихся при невыясненных обстоятельствах. С громким вздохом он сел за стол посреди зала и тотчас стал глядеть в окно, размышляя, что бы съесть на обед.

Когда все уселись на свои места, судебный пристав встал перед присяжными и завопил с каким-то непостижимым акцентом:

– Слушайте, слушайте, добрые люди этого района, созванные сюда сегодня, чтобы выяснить от имени королевы, нашего суверена, когда, как и каким образом скончался генерал-майор Джордж Бэгшот. Откликайтесь по первому зову, когда услышите ваше имя, и пусть обрушится на виновного страдание и погибель!

Члены жюри насупили брови, пытаясь разобрать, что же все-таки сказал этот шотландец, а несколько человек из публики захихикали. Смех прервал гастрономические грезы коронера. Он смерил публику свирепым взглядом, и мгновенно настала тишина. Опустив очки на нос, Чарльз Твелвтриз заглянул в лежащий перед ним список и вызвал первого члена жюри. Ответа не последовало. Коронер взглянул на присяжных заседателей поверх очков.

– Барнабас Поупджой! – рявкнул он снова.

Продавец масла, в красном кашне, с багровыми, как у фермера, щеками, поднялся с двух стульев, которые занимал.

– Да, сэр?

– Почему вы не отозвались в первый раз? – поинтересовался Твелвтриз.

Присяжный заседатель судорожно сглотнул.

– Я не знал, что должен был это сделать, сэр, – кротко ответил он.

– Вы что, плохо слышите? – спросил и без того раздраженный коронер. – Мой помощник предупредил членов жюри, что надо откликаться, когда называют ваше имя.