Текст книги "Так задумано свыше"

2

Спросите, что в нем было такого фантастического? Я мучилась тем же вопросом до тех пор, пока не дождалась своей очереди (народу было видимо-невидимо: приближался День благодарения, к тому же предыдущие рейсы на Нью-Йорк задержали из-за непогоды), пока не поднялась по трапу и не села на свое место. Думаете, мне повстречался ослепительный испанец, истинный мачо вроде Антонио Бандераса? Или ходячая гора мышц типа Вина Дизеля, при виде которого трепещешь от благоговения, будто сухой лист на стылом осеннем ветру?

Ошибаетесь. Мой прекрасный принц выглядел как обыкновенный американец. Рост – наверное, чуть меньше шести футов, темно-русые волосы, карие глаза… Описать в подробностях его лицо не могу – картинка в моей памяти расплывчатая и, может, неточная. Что поразило меня в ту первую секунду, так это мощной силы притяжение, желание оказаться ближе, лучше узнать, бесконечно изучать.

Усевшись поудобнее, я обхватила себя руками, немного ссутулила плечи, будто после прогулки в рождественскую ночь где-нибудь на севере – в Вермонте или в Канаде, – и закрыла глаза.

У меня над головой послышался тихий смех. Я замерла.

– Ну и дела! Оказывается, мы с вами соседи! – произнес мужской голос – как будто незнакомый, с другой же стороны, почти родной.

Меня охватила сверхъестественная уверенность: это он. Я медленно раскрыла глаза и чуть не ахнула от изумления. В соседнее кресло садился тот самый парень, не Бандерас и не Вин Дизель, необыкновенно обыкновенный и поразительно влекущий.

Все с самого начала пошло не как всегда. Мы не представились друг другу, не обменялись рукопожатиями и истрепанными «очень приятно». Как его зовут, я узнала лишь несколькими часами позже, когда мы, пережидая проливной дождь, пошли выпить кофе в баре нью-йоркского аэропорта. Эдвин. Кроме имени мне известно о нем лишь то, что работает он в рекламной компании, сотрудники которой, если желают, не носят галстуков, а нацепляют на себя самую невообразимую одежду и даже к общению друг с другом подходят творчески. Еще то, что его любимое блюдо – сливочный пирог с сыром, родной город – Нью-Йорк, а неосуществленная мечта детства – покататься по Сахаре верхом на верблюде.

Об этом и были все наши разговоры – о впечатлениях из далекого прошлого, о фантазиях, еще о судьбе. Да, о ней мы беседовали и спорили больше всего и сошлись во мнении, что два человека, если им предначертано соединиться, преодолеют любые преграды и во что бы то ни стало будут вместе.

Эдвин долго и пристально в меня вглядывался, а я все смотрела и смотрела на него. Мне казалось тогда, что я чувствую дыхание высших сил (по воле которых я отправилась в путешествие именно на самолете, а билетик Мэгги достался Эдвину) каждой своей клеточкой и сама дышу им в такт. Я была на сто процентов уверена, что встреча с Эдвином и есть та самая, которую ждешь всю жизнь, представляешь себе и не устаешь мысленно раскрашивать.

Так думал и Эдвин. Мы оба чувствовали это всеми фибрами наших душ.

– Знаешь что? – спросил он, нежно прикасаясь к полоске-шрамчику у основания моей ладони. (Я поранилась несколько лет назад о разбитую бутылку, которую какой-то болван выбросил в океан.)

Я замерла в ожидании. Хотелось ли мне, чтобы Эдвин, как поступили бы девяносто девять мужчин из ста, просто записал бы мой номер телефона, позвонил на следующий день и предложил бы повозить меня по Нью-Йорку? Представьте себе, нет. Я ждала от этого знакомства чего-то большего, мечтала, чтобы оно продлилось совершенно необычным образом – благодаря новым неожиданностям или очередному посланию с небес.

– Давай мы специально не будем говорить друг другу ни наших фамилий, ни телефонных номеров? – не сводя с меня блестящих выразительных глаз, предложил Эдвин. – Я чувствую, почти знаю… – он поднял кулак и постучал им по груди, – что эта наша встреча не случайна.

– Но хочешь рассеять остатки сомнений? – спросила я, сгорая от нетерпения проверить, не ошиблась ли жизнь, сведя нас.

– Гм… – Эдвин приподнял мою руку, снова посмотрел на шрам – так, будто это волшебная картинка-предсказание из рассказа Брэдбери, наклонил голову и поцеловал белую черточку. – Не то чтобы рассеять сомнения… – пробормотал он. – Понимаешь, если то, что я чувствую, подтвердится, тогда… Тогда… – И, то ли не найдя подходящих слов, то ли смутившись, то ли просто не желая облекать почти сказочную мысль в слова, он улыбнулся.

Я с готовностью кивнула.

– Отличная идея! Но… как же мы поступим?

Во взгляде Эдвина отразился восторг. Я поняла его, приняла игру, которую другая назвала бы ребячеством и глупостью. Он какое-то время помолчал и с таинственным видом поднял указательный палец.

– Придумал! Сейчас мы посадим тебя на такси, и ты поедешь в отель, но в какой – не скажешь. Я угадаю, где ты поселилась, оставлю для тебя сообщение, и, когда мы снова встретимся… – Он опять не договорил, но огоньки в его глазах разгорелись пуще прежнего, превратившись в крошечные серебряные звездочки.

Сама не своя от небывалых чувств, бьющих внутри фонтаном, я поежилась в предвкушении новой, еще более необыкновенной встречи и кивнула.

– Отличная идея.

Мы тотчас пошли прочь из бара. На стоянке такси я в порыве неизвестно откуда взявшейся нежности обняла Эдвина и быстро, по-детски поцеловала его в щеку. Он стоял на тротуаре, растерянно-счастливый, выражая взглядом, улыбкой, даже тем, как держал голову, уверенность в нашей встрече, и махал мне рукой, пока не исчез из виду.

Первые минуты, даже, наверное, час, я ничуть не сомневалась, что Эдвин не ошибется и оставит для меня сообщение именно в той гостинице, в которую я вселилась. Но, приняв душ и заказав перекусить в номер, я вдруг задумалась: как он это сделает, если не знает моей фамилии?

Забыв про тосты с ветчиной, я тотчас позвонила портье, спросила, не оставляли ли сообщения для Кэтлин Мэрфи из восемьсот шестьдесят третьего, и услышала отрицательный ответ.

Мне сделалось страшно, горло, будто руки невидимого убийцы, сдавило отчаяние. Зачем я пошла у Эдвина на поводу? Почему не рассмеялась, не отклонила его бредовую затею, не сказала себе и ему: давай взглянем на вещи трезво! Отелей в Нью-Йорке не счесть, ты в жизни не угадаешь, какой именно выберу я. Вот мой телефонный номер. Хочешь – позвони. А нет… Значит, и правда не судьба.

В дверь постучали, и я негромко вскрикнула от испуга – настолько глубоко была погружена в мысли и до того остро переживала, что в самую важную минуту в жизни так сглупила. На смену испугу пришла пьянящая надежда. Я вскочила со стула, на котором сидела, и подлетела к двери.

В коридоре стоял человек из обслуживания номеров.

– Тосты заказывали?

– Что? – переспросила я, не желая верить, что мне принесли не весть от Эдвина, а хлеб с мясом.

– Тосты. – Коренастый отнюдь не молодой мальчик на побегушках кивнул на поднос в руке.

Не помню, ответила ли я, дала ли ему чаевые и что сталось с заказом. Скорее всего, он простоял нетронутым до той минуты, пока я не освободила номер и не явилась горничная в костюме для уборки. Но отчетливо помню, что, закрыв дверь, я стрелой подлетела к телефону и снова позвонила в приемную. Мною никто и не думал интересоваться. Голос портье прозвучал учтиво, но, как мне показалось, с легкой усмешкой. Скорее всего, мне это в самом деле лишь показалось. Портье ни до меня, ни до Эдвина, ни тем более до нашей идиотской орлянки с судьбой не было ни малейшего дела.

Любая другая, более здравомыслящая девица на моем месте посмеялась бы над собой, наплевала бы на потерявшегося в бурном водовороте нью-йоркской жизни парня и принялась бы строить планы на ожидавшие впереди каникулы. Я же, как одержимая, поклялась себе, что буду ждать и надеяться до последнего, тогда непременно случится чудо.

Невероятно, но так и вышло. Когда я позвонила вниз раз в пятнадцатый, портье с легким недоумением сообщил, что некое сообщение оставили, только он не уверен, что адресат именно я.

– Кому его просили передать? – с замиранием сердца спросила я.

– Молодой даме по имени Кэтлин с кофейно-темными волосами, синими глазами и детской улыбкой. – Он кашлянул. – Я все записал. Если эта дама вы, тогда, пожалуйста…

– Что?! – выкрикнула я, задыхаясь от волнения. Как я могла усомниться?! Почему не почувствовала, что иначе и не может быть?!

– Простите, мисс? – опасливо, будто он имеет дело с пациенткой психбольницы, спросил портье.

– Что конкретно передали? – суетливо, боясь упустить свой счастливый шанс, спросила я.

– Вы уверены, что речь идет о вас? – вежливо, но с нотками строгости в голосе, дабы не допустить ошибки и не поплатиться за это рабочим местом, поинтересовался портье.

– Да, да, да! – выпалила я. – Я названиваю вам каждые пять минут! Говорите же, говорите, что он сказал!

– Никто ничего не сказал, – быстро, но четко произнес служащий, явно молясь про себя, как бы не вляпаться в историю. – Принесли конверт. Он запечатан…

Я пулей вылетела из номера, бросив трубку на кровать. Если бы лифт не стоял на моем этаже и не раскрылся бы тут же, я бы в своем счастливом сумасшествии помчалась бы вниз по лестнице, не задумываясь о том, что на лифте в любом случае доехала бы быстрее.

Как мне не пришло в голову, что Эдвин и здесь соригинальничает – передаст сообщение не на словах, а пришлет старомодное и куда более романтичное бумажное письмо. Конечно! В нашу сказочную историю ничто другое не вписывалось.

– Давайте! – выскочив из лифта и несясь к стойке, прокричала я.

Портье взглянул на мои волосы, на глаза и с сомнением немного склонил голову набок.

Улыбка! – пронеслась у меня в голове мысль. Эдвин что-то сказал про улыбку. Надо улыбнуться, чтобы этот чурбан отбросил дурацкую неуверенность.

Я растянула губы в подобии улыбки, портье окинул мое лицо последним оценивающим взглядом, кивнул и протянул нежно-желтый, как мякоть дыни, конверт. Я взяла его дрожащими руками и прижала к сердцу. Оно билось так встревоженно, будто не в силах перенести подобное потрясение.

Надо успокоиться, подумала я, чувствуя, что едва держусь на ослабевших ногах. Посреди вестибюля вокруг высокой кадки с декоративной пальмой стояли обтянутые кожей кушетки. Насилу добравшись до них, я села спиной к приемной и на минуту закрыла глаза.

Судьба… Получается, Эдвин прав. Теперь можно не сомневаться, что мы друг другу нужны и что обязаны беречь, лелеять и всячески укреплять эти невообразимые, еще слишком хрупкие, только-только родившиеся отношения.

От конверта исходило тепло. И тонкий, волнующий кровь аромат с легким оттенком восточных пряностей. Я на миг затаила дыхание и перенеслась мыслями в те минуты, когда мы с Эдвином сидели бок о бок в самолете. Да-да, от него пахло точно так же.

Во мне все настолько возликовало, что пошла кругом голова. Я порывисто поднесла конверт к губам, поцеловала его и разорвала до сих пор дрожавшими пальцами.

Мне на колени выпорхнул блокнотный лист весь в бледно-розовых сердечках. Посередине темнела выведенная аккуратными печатными буквами единственная строчка.

«Встретимся там же, в то же время. Идет?»

Не знаю каким образом, но я мгновенно поняла, что речь о баре в аэропорту и что встреча состоится завтра, в четыре дня – именно в четыре мы вошли туда сегодня. Бар не представлял собой ничего особенного и был отнюдь не лучшим местом для многообещающего свидания, но мне в те минуты он казался стократ более милым и уютным, чем самые изысканные рестораны Лос-Анджелеса.

Там же, в то же время… Ждать оставалось целую ночь и еще полдня. По тогдашним моим меркам – вечность.

Чтобы убить время, в одиннадцать утра я отправилась на Пятую авеню и зашла в Метрополитен-музей, где битый час бродила по залам с рыцарскими доспехами, старинной английской мебелью и штуковинами, которые выглядели как обычные фарфоровые изделия. Однако ни буфеты красного дерева, ни вдавленные внутрь стеклянные потолки почти не останавливали на себе моего внимания. Думать я могла об одном – о предстоящей встрече, а изучить сокровища музея пообещала себе чуть погодя.

Около трех, даже не думая, что пора перекусить – от волнения у меня совершенно пропал аппетит, – я вышла из музея с намерением взять такси и ехать в аэропорт.

Лучше явиться раньше и подождать в баре, решила я, сбегая по лестнице. Чем опоздать и упустить столь неправдоподобно редкую возможность, а потом всю жизнь кусать локти.

Эх, верно говорят: не допускай черных мыслей. Не стоит даже в шутку рисовать себе злополучное будущее. Случается, мрачные фантазии становятся реальностью. Причем в самую неподходящую пору.

Напротив входа желтело такси, и я уже было сделала шаг в его сторону, но тут услышала заливистый детский плач, резко остановилась и принялась крутить головой. Сначала мне подумалось, что надрывается какой-нибудь озорник, которого отчитала строгая мать, но никаких матерей поблизости не было. На нижней ступеньке сидел и ревел мальчик лет четырех, совершенно один.

– Едете, мэм? – спросил таксист, выглядывая в окно.

– Гм, минутку… – пробормотала я. Бросать малыша одного было нельзя, следовало хотя бы подойти и узнать, что стряслось, где его родители.

– Скорее решайте, не то уеду, – нетерпеливо предупредил таксист, будто в упор не видя мальчика. – Время – деньги. Торчать там, где нет клиентов, сами понимаете…

Уже направляясь к ребенку, я бросила через плечо:

– Да-да, понимаю. Я сейчас.

Увидев меня, мальчик задрал голову. Его личико было красное от слез и перепуганное, рот – перекошенный прямоугольник – ни на миг не закрывался, плечики содрогались от рыданий.

– В чем дело? – спросила я, присев перед малышом на корточки.

Ребенок залился еще более пронзительным плачем, закачал головой и схватился за штанишки. Я только теперь заметила, что они сверху и до самых колен мокрые.

– Описался?

Мальчик закивал.

– Ну-ну, не расстраивайся. Такое с каждым случается. – Я подсела к нему, прижала его к себе и стала утешающе похлопывать по спинке. – Перестань, слышишь? Плакать совершенно не из-за чего.

Вопли ребенка, вместо того чтобы пойти на спад, стали еще более невыносимыми. Мою душу мало-помалу уже обволакивало страшное предчувствие.

– Ну же, малыш, успокойся. Успокойся и скажи, как тебя зовут.

– Дэн-ни, – сквозь плач выдавил он.

– Отлично! – как можно бодрее воскликнула я. – Теперь объясни, где ты живешь, я отведу тебя домой, а мама переоденет и вытрет твои щечки.

До меня только теперь дошло, что жилых домов поблизости нет, и стало еще тревожнее. Мимо проходили люди, но до плачущего Дэнни никому не было дела.

– Ну как хотите! – крикнул таксист, заводя двигатель.

Я мысленно чертыхнулась, но тут же взяла себя в руки. Пусть проваливает. Разберусь с Дэнни и возьму другое такси, они здесь на каждом шагу. А времени еще достаточно.

– Так где ты живешь? – повторила я вопрос, наклоняясь к мальчику, который, слава богу, пригревшись у меня под боком, начал успокаиваться и больше не верещал как резаный.

– Не знаю, – всхлипывая ответил он.

Вот тебе раз! – подумала я, быстро соображая, как быть. Может, купить ему в ближайшем ларьке мороженое или леденцов и оставить его здесь? Пока он будет занят угощением, отыщется куда-то запропастившаяся мать или в крайнем случае найдется другой доброхот, не спешащий на самую важную в жизни встречу?

Я уже стала осматриваться по сторонам, ища глазами магазинчик или торговую палатку со сладостями, когда во мне заговорила совесть. А вдруг с его матерью что-нибудь стряслось? Попала в аварию, поскользнулась на лестнице и свернула себе шею? Или вдруг он был вовсе не с матерью, а с несознательной старшей сестрой, престарелой бабушкой или с нерадивой няней? Что, если он выскочит на дорогу и угодит под колеса? Или станет жертвой мерзавцев, которые продают детей на органы или заставляют их сниматься в жутких фильмах для извращенцев. Мой взгляд невольно упал на штанишки притихшего Дэнни.

Во мне все громче говорила совесть. Ведь, если он просидит мокрый на ветру еще часок-другой, не иначе заболеет. Нет, бросать его нельзя.

Я с тяжелым вздохом поднялась и взглянула на часы. Десять минут четвертого. Черт!

Дэнни в ужасе округлил красные глаза.

– Ты куда? – Его личико снова скривилось, и опять задрожали губы.

Я положила руку ему на голову.

– Не бойся, малыш, я тебя не оставлю. Но ты должен мне рассказать, почему сидишь здесь один.

– П-потому… что… – стараясь не плакать и заикаясь, начал Дэнни. – Было очень много людей… Я шел и шел, звал папу, но он не слышал меня… Потом людей больше не было… Нет, были, но мало. А папа не приходил… Я испугался, захотел кушать… Заплакал и побежал… Потом очень устал и сел…

– Все ясно. Ты заблудился.

Дэнни посмотрел на меня несчастным взглядом и вытер кулачком беззвучно выкатившуюся из глаза слезу.

– Заблудился – значит, потерялся, – объяснила я. – И не знаешь, где папа и где твой дом.

Ребенок всхлипнул и кивнул. Я протянула ему руку.

– Пойдем. Сейчас я отведу тебя к дядям, которые знают, как разыскивать пап и дома. Но сначала… – Я опять взглянула на его штанишки.

На мое счастье, в эту минуту к музею подъехало другое такси.

– До ближайшего торгового центра, пожалуйста, – попросила я, сажая Дэнни на заднее сиденье и садясь рядом с ним.

– Понял, – без лишних вопросов ответил водитель.

Я уже надеялась, что успею справиться с непредвиденной трудностью самое большее за полчаса, а потом на всех парах помчусь в аэропорт. Не беда, даже если чуть-чуть опоздаю. Но такси вдруг остановилось. Я выглянула в окно. Ни светофоров, ни пешеходных дорожек. И недвижимое море машин впереди. Водитель со скучающим видом взял с соседнего сиденья газету и принялся ее листать.

Дэнни больше не плакал. Сидел с видом паиньки и доверительно держал меня за руку. Я боялась даже представить, что будет, если мы простоим на месте пусть даже минут пятнадцать.

– В чем дело? – Мой голос слегка дрожал и прозвучал так тихо, что водитель то ли вовсе не услышал вопроса, то ли решил, что я обращаюсь к ребенку. – Что случилось? – громче и легонько шлепая водителя по плечу, спросила я.

– Не могу знать, – не поворачиваясь и не убирая газету, невозмутимо отозвался он. – Может, где-то впереди авария, а может, обычная пробка. Теперь в Нью-Йорке такое случается даже не в часы пик.

– И долго мы будем здесь торчать? – Я уже чуть не плакала.

Таксист пожал плечами.

– Не имею понятия.

– Понимаете, я очень спешу! – взмолилась я.

– Сочувствую, но, к сожалению, ничем не могу помочь. – Он перевернул следующую страницу, сложил газету вдвое и углубился в чтение.

От отчаяния я чуть не разревелась, как потерявшийся Дэнни, но сумела взять себя в руки. Следовало действовать, бороться до последнего, а не распускать нюни.

– А далеко до торгового центра? – спросила я как можно более твердо, чтобы доказать прежде всего самой себе, что помехи мне не страшны и я в силах их преодолеть.

– Пешком минут двадцать, – безразлично ответил водитель. – А на метро – пять.

– А где ближайшая станция?

Не поднимая глаз от газеты, водитель указал рукой туда, где футах в тридцати виднелся знак метро. Я тотчас расплатилась, схватила Дэнни на руки, выскочила из машины и стала как можно расторопнее пробираться между другими автомобилями к тротуару.

У кассы метро из-за образовавшейся наверху пробки скопилась очередь, увидев которую, я чуть не вскрикнула. До торгового центра мы добрались лишь спустя четверть часа. Купив в детском отделе первые попавшиеся штанишки, я снова взяла Дэнни на руки и понеслась туда, где светилась вывеска – значок туалета.

Обновка оказалась Дэнни велика. Подворачивая штанины, я не выдержала и бесшумно заплакала. Заметив слезы на моих щеках, он наклонился и принялся заботливо вытирать их своими грязными маленькими ладошками. Растроганная, я вымучила улыбку.

– Давай-ка вымоем руки. Какая-нибудь минута погоды не сделает.

К этой минуте прибавилось еще десять, потом еще и еще. В торговом центре полицейских не оказалось, а отделение располагалось в соседнем квартале. Потеряв всякую надежду, заплаканная, промокшая под начавшимся дождем, еще и с ушибленным о косяк коленом, я прихрамывая вбежала в наш бар с опозданием в полтора часа.

Эдвина не было. Ни за тем столиком, за которым мы сидели накануне вечером, ни у окна, ни в дальнем конце зала. Совершенно опустошенная и потерянная, я тяжело опустилась на первый свободный стул и уставилась в одну точку на столе.

– Вам нехорошо? – прозвучал где-то надо мной обеспокоенный женский голос.

Я медленно подняла голову. У моего столика остановилась женщина средних лет в джинсах, спортивной куртке и с большой дорожной сумкой через плечо.

– Нет, все в порядке. Почему вы спрашиваете?

Незнакомка пожала плечами.

– У вас странный вид… И кровь.

Она кивнула куда-то вниз. Без особого интереса я проследила за ее взглядом. По моей ноге, из царапины на колене, змеились алые струйки. Я взяла со стола салфетку и хихикнув махнула рукой.

– Ерунда. Это я… ударилась.

Незнакомка кивнула, продолжая настороженно смотреть на меня и о чем-то раздумывая. Я было собралась вытереть кровь, но тут мне в голову пришла одна мысль, и я забыла про свою ногу.

– Вы здесь давно? – спросила я у женщины.

– Зашла выпить кофе. Около получаса назад.

– Вы случайно не видели тут молодого человека? – с вспыхнувшей в сердце слабой надеждой поинтересовалась я, приковывая к незнакомке молящий взгляд. – Он шатен, в темной вельветовой куртке… – Я осмотрелась по сторонам. Народу полный бар. Друг на друга почти никто не смотрел – в аэропорту все мысли лишь о дороге. – Впрочем… – Я заставила себя улыбнуться и закачала головой. – Если даже он приходил, вряд ли вы обратили на него внимание.

Незнакомка развела руками.

– Тут полбара шатенов.

Я кивнула.

– Да, конечно.

– Если нужно, я позову врача, – предложила она, вновь кивая на мое колено.

– Спасибо, не стоит, – ответила я.

В Лос-Анджелес я вернулась на следующий же день. А потом еще дважды летала в Нью-Йорк, не желая мириться с мыслью, что столь необычайная история ничем не закончилась. Но с Эдвином так больше и не встречалась.