Текст книги "Римские сонеты"

Экзистенциальный кризис, усугубляемый боязнью умереть от холеры, перерастает в кризис духовный: в завещании, в разделе «Распоряжения», состоящем из 31 пункта, Белли выносит римским сонетам смертный приговор: «15. У г-на Доменико Бьяджини имеется шкатулка, полная моих рукописных стихов. Их надлежит сжечь». Определенную странность этого приговора, позволяющую усомниться в его окончательности, можно увидеть в том, что он затерялся среди такого рода предписаний: «13. Некоему Карлино Пьери, башмачнику, который одно время держал лавку на виа делла Кроче, супротив палаццо Понятовский, нужно будет отдать один скудо, цену пары башмаков, каковую, мне помнится, я ему не заплатил» (удивляет, что речь о долге башмачнику идет в завещании раньше, чем о судьбе рукописей).

Вынужденный оставить престижную квартиру, поэт поселяется на долгие двенадцать лет у родственников (Чиро в это время учится в Перудже, в коллеже, куда отец определил его в 1832 году, считая, что вдали от дома у сына будет меньше возможностей вырасти избалованным). Белли тяжело наедине со своей болью, и он ищет поддержки у друзей. «Она была для меня всем: женой, другом, матерью, любимой утешительницей, – пишет он о Мариучче человеку, когда-то познакомившему его с ней. – Потеряв ее, я потерял все. У вас есть сердце, доброе сердце, и вам нетрудно себе представить, сколь при моем мрачном, замкнутом, меланхоличном, возбудимом характере может быть невыносимо для меня одиночество. Четыре месяца я только и знаю, что вздыхать и плакать и чахнуть».

6 сентября Белли начинает письмо Ченче такими словами: «Я жив, пока еще жив…» По инерции он еще пишет диалектальные сонеты, но той одержимости, с какой он писал их прежде, уже нет: их перекрывают числом стихи на итальянском – в основном, назидательного и религиозного содержания. Однако поверить в искренность распоряжения предать римские сонеты огню после его смерти, якобы вызванному к тому же раскаянием человека, ужаснувшегося при мысли о тех из них, в которых он беспощадно клеймил клерикальное засилье, мешают заключительные строки сонета 1838 года «Надежный источник»:

 
Эх, если б карнавалов было два —
Один до мая длился или позже,
Второй, за ним, уже до Рождества!
 
 
Но с нашим Папой каши не сварить,
А жаль, поскольку с маскою на роже
Не страшно в Риме правду говорить.
 

В июле 1838 года Амалия Беттини спрашивает Белли в письме: «И когда же Вы решитесь порадовать своими стихами всю Италию? Почему Вы не соберете их в книгу?» И продолжает: «Только не говорите мне, будто многие сонеты запретят печатать: их и после этого останется достаточно для того, чтобы доставить удовольствие всей Италии». О том, чтобы «порадовать своими стихами всю Италию» Белли в это время, как явствует из его завещания, уже не думает. Не может он, разумеется, думать и о том, что когда-нибудь вернется к этому документу, дабы подтвердить требование предать огню его римские сонеты.

Время, поддержка друзей и забота о будущем сына помогают Белли выйти из тяжелой депрессии. В марте 1838 года он возвращается в Тибрскую академию, а в следующем месяце из Рима в Россию уходит письмо с восторженным отзывом о поэте, никому до того неизвестном даже в ближайших к Италии странах, – письмо Гоголя Балабиной. То, что Гоголь оценил не только сами сонеты Белли, но и чтение их автором, снимает раз и навсегда вопрос о том, насколько хорошо русский писатель знал итальянский язык и понимал ли он романеско. Кстати, безошибочность впечатления Гоголя от авторского чтения сонетов подтверждается свидетельством итальянца Доменико Ньоли, первого биографа поэта: Белли, по воспоминанию Ньоли, редко случалось «уйти из гостей, не прочитав что-нибудь из своих римских сонетов, и он <…> выбирал обычно наиболее невинные среди тех, какие помнил наизусть. Надобно сказать, что его сонеты, которые он читал негромко, с чистейшим транстеверинским выговором, с самыми разнообразными оттенками и тончайшими модуляциями голоса, выразительно поднимая и опуская брови, приобретали яркость, неповторимую при чтении глазами или постороннем чтении вслух».

Когда, через два года после смерти Мариуччи, друзья Белли, якобы не посвятив в это автора, находят издателя для его первой поэтической книги, «Стихи Д.Д. Белли, римлянина», слово «римлянин» в ее заглавии способно обмануть лишь тех, кто не знает, что она полностью состоит из итальянских стихов и в ней нет ни одного римского сонета.

Летом 1841 года Белли удается получить место заведующего отделом писем в солидном кредитном учреждении, но через четыре года он увольняется: работать мешают постоянные головные боли. Приработок к пенсии дают частные уроки. В 1844 году выходит вторая поэтическая книга, «Новые стихи Джузеппе Джоакино Белли, римлянина», и опять без римских сонетов. Однако даже если допустить, что ее тираж превышал полтысячи экземпляров, что мало вероятно, ему было далеко до числа списков, в которых именно они, римские сонеты, ходили по городу. Да и не только по городу: когда знаменитому итальянскому революционеру Джузеппе Мадзини в Лондоне, где он жил в эмиграции, попадет на глаза сонет «Собачья жизнь», он поспешит переписать его и отправить одному из своих единомышленников[5]5
  См. в примечаниях настоящего издания.


[Закрыть]. Какого бы папу – Пия IX или его предшественника Григория XVI (мнения исследователей на этот счет расходятся) – ни поминал «добрым» словом простолюдин, от лица которого написан сонет, революционер не сможет не оценить такое «доброе» слово:

 
Сказать про Папу лодырь, сучьи дети?
Вообразить, что он баклуши бьет?
Аль не у Папы полон рот хлопот?
Не он не знает отдыха? Ответьте!
 
 
Кто с Богом говорить не устает?
Кто отпускает все грехи на свете?
Кто тащится по улицам в карете,
Чтоб на ходу благословлять народ?
 
 
Кто денежки считает на ночь глядя?
Кто раздает доходные посты?
А кто налоги назначает? Дядя?
 
 
А кто, кто целый год ломает спину —
Рвет жалобы и рваные листы
Бросает в ненасытную корзину?
 

Педантичность Белли, ставившего дату под каждым сонетом, позволяет увидеть, как слабел, прежде чем остановиться, некогда бурный поток римских сонетов. Последний из них, 2279, был написан 21 февраля 1849 года, и от предпоследнего его отделили два года. Если учесть, что задолго до них и после них Белли писал стихи на литературном итальянском, станет понятно, почему общий объем итальянских стихов (более 45000 строк) на четверть выше объема римских сонетов.

Народные волнения в Северной Италии докатились в 1848 году до Рима. В ноябре Папа бежит из города. 9 февраля 1849 года Учредительное собрание – результат первого в Италии всеобщего голосования – провозглашает Римское государство республикой, которая просуществует до начала июля. Симпатии Белли не на стороне нового порядка: «Было лучше, когда было хуже», – считает он. Но худшее впереди. Идя на помощь папству, Рим окружают французские, австрийские, неаполитанские войска и высадившиеся в Чивитавеккье испанцы. 13 мая по городу проносится слух, что в него вошли французы, и охваченный паникой Белли возвращается к составленному двенадцать лет назад завещанию, повторяя требование придать огню после его смерти римские сонеты, «дабы мир никогда их не узнал, поскольку по ним рассеяны предосудительные максимы, мысли и слова». Отрекаясь от лучшей части своего творчества, поэт продолжает: «…я отказываюсь признавать произведения, написанные мною по одной только прихоти, да и с головой у меня было тогда не все в порядке». На следующий день Белли дополняет завещание просьбой о непременно скромных похоронах и, в ряду финансовых распоряжений, напоминанием о своем долге башмачнику Карлино Пьери.

К моменту повторного приговора римским сонетам шкатулка с ними успела перейти от Доменико Бьяджини к монсиньору Винценцо Тиццани, принимавшему в Белли большое участие (поэт познакомился с ним в 1838 году, и знакомство скоро перешло в дружбу). Чтобы узнать, как прелат поступил со злополучной шкатулкой, лучше всего предоставить слово Нобелевскому лауреату, одному из лучших итальянских поэтов XX века Эудженио Монтале: «В 1851 году монсиньор Винченцо Тиццани, главный капеллан папской армии, епископ Терни, в последствие архиепископ Низиби и, наконец, патриарх Антиохийский, решил, если не ошибаюсь, добиться включения «Божественной Комедии» в список запрещенных книг. Его отговорили некоторые кардиналы, о чем я сожалею. Удайся ему эта затея, он обессмертил бы свое имя. Если же его вспоминают сегодня, то лишь благодаря тому, что он спас от огня и опубликовал многие стихотворения Белли. Это может показаться парадоксом, но это так».

Ну что ж, слава монсиньору! Исполни он последнюю волю автора римских сонетов, возможно, сегодня оставалось бы только гадать, чем Белли поразил воображение Гоголя.

Ссылка в обновленном завещании на «прихоть», по меньшей мере, удивляет, если учесть, что «прихоть» затянулась почти на двадцать лет – время создания римских сонетов. Но уготовляет им уничтожение далеко не тот человек, о чьих стихах «in lingua romanesca» восторженно отзывался Гоголь. Это уже другой Белли: с годами его непростой характер ухудшился, теперь это замкнувшийся в себе мизантроп, кающийся грешник, который ищет искупления в сочинении стихов на благочестивые темы и поносит либералов. Причиной случившейся перемены может быть отчасти и забота о слабохарактерном сыне, мало успешном юристе: чтобы помочь Чиро подняться выше по карьерной лестнице, отец должен быть «на высоте». Думая о своем положении в обществе, Белли соглашается стать президентом Тибрской академии, участвует в собраниях другой лояльной к власти академии, «Аркадия», печатает моралистические стихи в газетах и журналах. В июне 1850 года, по его инициативе, Тибрская академия приветствует возвращение Пия IX в Рим торжественным заседанием.

Пережитый в республиканском Риме ужас перед угрозой анархии диктует Белли в 1851 году два стихотворения, «XV ноября» и «XVI ноября», в которых он называет республиканцев «продажными героями», «отбросами борделя» «осквернителями креста». Доверие властей придержащих к новому Белли выражается в предложении ему ознакомиться с идущими на римских сценах спектаклями, и, отрецензировав с декабря 1852 по август 1853 года одиннадцать постановок, он, в роли театрального цензора, предлагает убрать из репертуара шекспировского «Макбета» и «Риголетто» Верди «по развратной драме Виктора Гюго».

25 апреля 1856 года выходит сделанное Белли переложение Священных гимнов. Книга посвящена Папе, и Белли ищет возможности лично преподнести ему первый экземпляр. 12 июня Пий IX принимает поэта и жалует ему золотую медаль. Римские газеты и журналы наперегонки публикуют восторженные рецензии на книгу.

После урожайных на стихи последующих двух лет, муза Белли, уже давно не римская, а итальянская, замолкает.

Остается церковь, книги, такой же угрюмый, как отец, сын, внуки, лишившиеся в октябре 1859 года матери.

Умер Белли 21 декабря 1863 года от апоплексического удара. Некролог для «Оссерваторе Романо», официального органа Ватикана, написал Франческо Спада, ближайший из переживших поэта друзей.

30 сентября 1857 года в сонете на итальянском языке «Моя жизнь» Белли так отразил факт своего появления на свет: «Несомненно я родился, и громким криком / Приветствовал мир, но мир не отозвался…» (во избежание малейших отклонений от оригинала предпочтение в данном случае отдано дословному переводу). Пришло время, и мир отозвался на голос поэта памятником в Трастевере и переводами значительной части римских сонетов на многие языки.

Внимание за пределами Италии к творчеству Белли на романеско не ограничивается интересом переводчиков. В 1977 году английский писатель Энтони Берджесс вывел автора римских сонетов на страницах романа «АББА», описывающего жизнь Джона Китса в Риме, а десятью годами раньше один из крупнейших испанских поэтов XX века Рафаэль Альберти посвятил Белли сонетный цикл в книге «Рим! Опасно для пешеходов!», предпослав каждому сонету (а всего их в цикле десять) эпиграф на романеско – цитату из Белли. К этому времени Альберти, вынужденный после прихода к власти в Испании Франко эмигрировать во Францию и оттуда в Аргентину, уже несколько лет жил в Риме – сначала недалеко от Кампо де Фьори, а потом в Трастевере.

Часть Вечного города, по которой ходил Альберти, мало изменилась с тех пор, как по ней ходил Белли: те же улочки с мастерскими ремесленников по обе стороны, те же горы мусора, то же сохнущее над головами прохожих белье на веревках, те же остерии, в которых, по его собственному признанию, испанский поэт был не прочь посидеть с римскими друзьями за стаканом вина. О творческих замыслах принято говорить, что их вынашивают, о римском сонетном цикле в книге «Рим! Опасно для пешеходов!», можно сказать что автор «выходил» его, – недаром предисловие Альберти к итальянскому изданию книги, в которую вошли и другие его стихи о Риме, начинается словами: «Это книга улицы, двух берегов Тибра».

Перекличка двух поэтов больше, чем через столетие, достойна, мне кажется того, чтобы отразить ее в первом русском издании римских сонетов Белли, – благо, у римского цикла Альберти и у римских сонетов Белли – один переводчик.

Поэзия Белли на романеско жива, превращению ее в музейный экспонат мешает история, пополняющаяся на наших глазах новыми событиями, чаще, к сожалению, достойными ядовитых анекдотов, чем воспевания. О том, что многие краски римских сонетов со временем не потускнели, напомнил в начале 2011 года разошедшийся в списке по Риму сонет на романеско, приписываемый Белли, – ядовитый монолог обличителя коррумпированной власти, которая сокращает финансирование образования, науки и культуры в стране, где «налоги платят только дураки». На фоне политического скандала, связанного с сексуальными играми некоего высокопоставленного лица, особенно «обнадеживающе» звучит заключительный стих сонета: «Кто нас спасет, так это проститутки».

В Италии, наряду с изданиями полного свода римских сонетов Белли, существуют издания избранных сонетов, «санкционированные» самим поэтом, – иначе как понимать его слова: «Каждая страница – начало книги, каждая страница – конец»? Естественно, что этот взгляд Белли на книгу, высказанный в «Предуведомлении» (а значит, до того, как он понял, что книги не будет), учитывался при подготовке русского издания избранных римских сонетов. А поскольку смеховая природа этой части творчества Белли требует мгновенного читательского отклика, из общего числа «страниц» выбраны те, что не перегружены реалиями, затрудняющими или замедляющими непосредственную реакцию современного читателя, – в первую очередь, историческими событиями и лицами. Дабы освободить читателя от необходимости то и дело обращаться к комментариям, они составлены таким образом, чтобы предоставить желающим дополнительную информацию об отдельных сонетах, содержащую историю их написания или авторские примечания к ним, а также, в ряде случаев, хронологические ориентиры.

Переводить Белли – мучительное удовольствие. Русского аналога диалекту, на котором он писал, нет, а коль скоро для тех, чьи голоса звучат в его сонетах, коренящийся в романеско говор – полноценный язык, лексика и синтаксис перевода могут лежать в разговорной плоскости с привлечением просторечий, расхожих пословиц и поговорок, нарочитых языковых погрешностей. В редких случаях перевод одного сонета ограничивался одной версией: приходилось, вариант за вариантом, «редактировать» подопечных поэта, теперь уже – подопечных переводчика, балансирующего над пропастью: при таком материале, как язык простолюдинов, смелость переводческих решений сопряжена с опасностью перегнуть палку. Мало перечитать перевод глазами, его нужно проверить на слух.

Первые несколько переводов римских сонетов я сделал около полувека назад. Часть из них я впоследствии переработал (в том числе, и для этого издания), от некоторых переводов отказался, посчитав свою версию излишне литературной. О том, что мои поиски русского соответствия оригиналу проходят порой те же этапы, что процесс создания самого оригинала, я узнал совсем недавно. Оказывается, Белли часто начинал сонет с конца – с терцетов, а то и с последней строки, как правило, афористичной, объясняющей, ради чего он «городил огород». Во многих случаях так же, с терцетов, перевод начинал и я, уже потом, «подгоняя» к ним катрены. Например, чтобы завершить русскую версию сонета «тетя Франческа – женатому племяннику» строкой: «И жнем, как говориться, что посеем», необходимо было сначала перевести терцеты; тот же «обратный» путь был проделан при переводе сонета «Любящая мамаша» ради заключительного стиха: «Дареному коню не смотрят в зубы».

Современное прочтение римских сонетов Белли, без которого не возможен их перевод на другие языки, опирается на достижения итальянских исследователей творчества поэта: Джорджо Виголо, Карло Мушетты, Роберто Виги, Муцио Маццокки-Алеманни, Джузеппе Самона, Пьетро Джибеллини, Марчелло Теодонио, Бруно Кальи, Марии Терезы Ланцы. Их вклад в создание этой книги неоценим.

Евгений Солонович

Римские сонеты

РОГА[6]6
  Первый сонет, в котором автор со временем увидел соответствие задуманной книге. Несколько сонетов на романеско, написанных ранее, Белли отверг, перечеркнув их и на каждом начертав решительное «нет» (в дальнейшем та же участь постигнет ряд других римских сонетов).


[Закрыть]

 
Да, ничего не скажешь, дорога
Под праздничек нежданная обновка!
Ты слышал? Косоглазая чертовка,
Лючия, мне наставила рога.
 
 
Небось, в трактире и на полшага
Не отходила от меня плутовка:
Мой кошелек опустошая ловко,
При мне была с мужчинами строга.
 
 
А потихоньку, то-то и оно-то,
Приготовляла для меня сюприз.
Ну а кому рога носить охота?
 
 
Их, кошечек, лишь помани: кыс-кыс…
Любовь, любовь… Да ну ее в болото!
Теперь ты понял, отчего я скис?
 

7 августа 1828

ПИЙ VIII[7]7
  Шестидесятивосьмилетний кардинал Кастильоне был избран Папой 31 марта 1829 года и принял имя Пий VIII. Мнение обывателя, под чьей маской выступает поэт, не вписывается в картину всеобщего ликования, свидетелем которой 1 апреля 1831 года оказался Стендаль, автор «Прогулок по Риму»: «Сегодня около пятнадцати часов (девять часов утра) новый Папа отправился из Квиринальского дворца в Ватикан. Его восторженно приветствовали» (здесь и далее «Прогулки по Риму» цит. в переводе Б.Г. Реизова).


[Закрыть]

 
Такого Папу выбрать! Просто любо!
Грешно равнять, но вылитый хахам.
Детей, когда не слушаются мам,
Пугать бы им – дурных учить уму бы.
 
 
Весь в лишае, кривой, во рту ни зуба,
И двух шагов пройти не в силах сам.
Родню свою пристроить там и сям
Успеет ли? Боюсь, не дал бы дуба.
 
 
Глядите, кто наместником Христа
Стал на земле! Какая срамота!
Вареная мошонка с тухлым фаршем!
 
 
Прислуга ювелира, знать, была
Права, когда сказала: «Ну, дела!
Такое чучело поставить старшим!»
 

1 апреля 1829

НУНЦИАТА И КАПРАЛ, ИЛИ ЗНАЙ МЕРУ

 
Джованни, ну куда опять полез-то?
Уже и так пять с половиной раз!
Еще поцеловать тебя? Сейчас.
Но только руки убери на место.
 
 
Ну что ты мнешь? Ведь я тебе не тесто.
Никак оставил силы про запас?
Прошу тебя без этих выкрутас,
А то не поцелую в знак протеста.
 
 
Однако ты горяч не по цене!
Привыкли за бесценок услащаться…
Все, я замерзла. Дай одеться мне.
 
 
Теперь плати – всему законный срок.
Бывай! Я побежала причащаться.
Увидимся, даст Бог, под вечерок.
 

14 февраля 1830

ДРУГУ МЕНИКУЧЧО ПО ПРОЗВИЩУ НОГА[8]8
  Адресат сонета – Доменико Бьяджини, один из ближайших друзей автора (см. предисловие).


[Закрыть]

 
Не слышал, что в трактире учинила
Свояченица гвоздаря Луки?
Расставила трактирщику силки
Паскудница, немазаное рыло.
 
 
Сперва она для виду закусила,
Ну а потом его через портки
За штырь взяла – и от ее руки
Заговорила в нем мужская сила.
 
 
Но только он ей занавес задрал,
Как появился стражник на пороге.
Попробуй не женись теперь – скандал!
 
 
Влип человек, у нас порядки строги,
А кто ее покуда наслаждал,
Считай, пойдет в придачу к недотроге.
 

(Без даты)

HA ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ И ИМЕНИНЫ МОЕЙ ЖЕНЫ АССУНТЫ

 
Работы нет, сидим в нужде по шею!
Родимая, стараюсь, как могу!
Ну, на картошку наскребли деньгу,
А про вино так и мечтать не смею.
 
 
В колокола звоню, указы клею,
Ворую кошек – сцапал и бегу,
Монах попросит – ногти обстригу,
На сводничестве кой-чего имею.
 
 
А что дает усердие мое?
С трудом хватает разве на жилье.
Частенько битый прихожу обратно.
 
 
Где мне подарок взять, позволь спросить,
Когда и служка в церкви возносить
Хвалы не станет Господу бесплатно?
 

15 августа 1830

СВЯТЕЙШЕЕ ПАПСКОЕ БЛАГОСЛОВЕНИЕ

 
Быстрей! Да шевелись ты, в самом деле!
Чай, Папин паланкин уже в пути,
А мы с тобой плетемся еле-еле,
Так не допремся и часам к дести.
 
 
Кто хворый, едет прямо из постели,
Попробуй тут извозчика найти…
Ну, слава Богу, кажется, поспели!
Ого, толкучка в храме – не войти!
 
 
Ага, сейчас толпа в сторонку примет,
Пропустит Папу… Вот он – выше всех!
Теперь он руки, как всегда, воздымет…
 
 
Но ежели какой угодно грех
Святой отец благословеньем сымет,
Грешить безбожно можно без помех.
 

21 августа 1830

НОВАЯ ДУШИСТАЯ ВОДА ДЛЯ ВОЛОС

 
Сказать тебе, что выкинула Тэта,
Горбунья, парикмахера жена?
Приходит бакалейщик: мол, нужна
Душистая вода для тувалета.
 
 
Пожалуйста. И в дверь идет она
И копошится там, за дверью где-то,
И склянку темного выносит цвета:
«Вот, можешь сам понюхать – прям весна!»
 
 
И поскорей заткнула пробкой склянку.
Тут бакалейщик вынул кошелек…
Но ты послушай дальше про поганку.
 
 
Мудила модник только дома смог
Расчухать подлую ее изнанку:
Она нассать успела в пузырек.
 

24 августа 1830