Текст книги "Дневник безумного старика"

От природы я здоровый человек. С детства до шестидесяти трех-четырех лет я ничем серьезно не болел и только один раз пролежал неделю в больнице, когда у меня было воспаление заднего прохода и мне делали операцию. В шестьдесят три-четыре года меня предупредили, что кровяное давление у меня повышено, а где-то между шестьюдесятью шестью-семью годами произошло небольшое кровоизлияние в мозг, и я почти месяц пролежал в постели. Но физической боли я никогда не испытывал. Впервые я ее почувствовал после того, как мы торжественно отпраздновали мое семидесятисемилетие. Сначала заболела левая рука от кисти до локтя, потом до плеча, потом нога от ступни до колена. Ноги стали болеть обе, и с каждым днем мне все труднее передвигаться. Некоторые, вероятно, спросят: «Какая радость от такой жизни?» Временами я и сам так думаю. Но к счастью (если можно назвать это счастьем), я не теряю аппетита, у меня хороший сон, стул каждый день. Мне нельзя ни пить алкоголя, ни есть острого и соленого, но аппетит у меня лучше, чем у многих. Мне можно и бифштексы, и угрей, но в меру. Ем я с удовольствием. Сплю же я очень много – каждый день часов девять или десять, если считать и дневной сон. Стул два раза в день. Соответственно мочусь много, ночью поднимаюсь раза два или три, но еще не бывало, чтобы, помочившись, я не заснул бы снова. Да и встав, чтобы идти в туалет, я полностью не просыпаюсь, а потом сразу же крепко засыпаю. Боль в руке тоже редко меня пробуждает, я обычно отмечаю в полусне, что болит, и опять засыпаю. Если же болит очень сильно, мне делают укол ноблона, и я вновь погружаюсь в сон. Во всем этом у меня нет никаких нарушений, поэтому я и дожил до сего дня. В противном случае я бы, наверное, уже давно умер. Кое-кто скажет: «Вы говорите, что рука болит и ходить не можете, но при этом вы наслаждаетесь жизнью. Значит, неправда, что у вас болит рука». Но я не лгу. Рука болит то очень сильно, то не очень, боль не все время одинакова, а временами и совсем проходит. По-видимому, это зависит от погоды и от влажности.

Но вот что странно: даже когда я ощущаю боль, я чувствую половое влечение. Можно сказать, что при боли оно возрастает, или, еще точнее, что меня особенно привлекают и очаровывают женщины, которые причиняют мне боль. Если угодно, это своеобразная склонность к мазохизму. В молодости я ее не ощущал, но в старости она постепенно развилась. Возьмем двух женщин, в равной степени красивых и в равной степени отвечающих моему вкусу. Первая добра, откровенна, предупредительна, вторая зла, лжива и лицемерна. Какая из них привлечет меня больше? Сейчас я без колебаний скажу, что вторая. Но ни в коем случае она не должна уступать первой в красоте. У меня собственные критерии красоты, и лицо и фигура должны отвечать им. Я ненавижу слишком длинные носы с горбинкой. И самое главное – ножки должны быть беленькими и изящными. Если в красоте обе женщины не уступают друг другу, я предпочту женщину злую. Больше всего мне нравится, когда в лице женщины сквозит какая-то жестокость. Когда я смотрю на такое лицо, мне кажется, что у женщины и характер соответствующий, и я погружаюсь в грезы. Таким представлялось мне лицо актера Кабуки Савамура Гэнносукэ. Подобное лицо и уфранцузской актрисы Симоны Синьоре в роли учительницы в «Дьявольских душах»и у современной звезды Хоноока Ёко[33]33
  Хоноока Ёко (род. в 1941 г.) – актриса кино и танцовщица.


[Закрыть]. Может быть, эти женщины в действительности очень добры, но если они злы, каким бы счастьем было для меня жить с ними, а если это невозможно, хотя бы жить возле них и встречаться с ними!..

12 июля.

…Но если женщина коварна, нельзя, чтобы это качество проявлялось открыто. Чем она коварнее, тем она должна быть умнее, – это необходимое условие. В коварстве тоже есть пределы – клептоманка или убийца меня не привлечет, но утверждать этого нельзя. Даже если бы я знал, что женщина по ночам обкрадывает своих посетителей, я, может быть, наоборот был бы этим привлечен и, не в силах противиться искушению, вступил бы с ней в связь, готовый к тому, что буду ограблен. В университете на одном курсе со мной учился некий правовед по имени Ямада Уруу, потом он служил в Осака в муниципалитете и давно уже умер. Его отец был то ли адвокатом, то ли поверенным, и в начале эпохи Мэйдзи он защищал Такахаси О-Дэн[34]34
  Такахаси О-Дэн (1850-1871) была приговорена к смерти по обвинению в убийстве мужа и в других злодеяниях.


[Закрыть]. Он часто рассказывал о ней своему сыну Уруу. «Не знаю, можно ли было назвать ее очаровательной или кокетливой, но в своей жизни я не видел более привлекательной женщины. Именно таких называют обольстительницами. Я бы согласился быть убитым такой женщиной», – говаривал отец Уруу, изливая перед сыном свои чувства. Я намного пережил их всех, в моей жизни ничего особенного меня уже не ждет, и если бы сейчас появилась женщина, подобная О-Дэн, я счел бы за счастье быть убитым ею. Лучше быть зверски убитым одним махом, чем влачить существование между жизнью и смертью, постоянно ощущая нестерпимую боль в руках и ногах.

Не потому ли я люблю Сацуко, что вижу в ней до некоторой степени призрак таких женщин? Она немного злобна, немного цинична и немного лгунья. Со свекровью и золовками она не ладит, детей не любит. В первое время после замужества эти качества не были особенно заметны, но в последние три-четыре года стали просто бросаться в глаза. До некоторой степени это я провоцирую и направляю ее. От рождения ее характер не был так плох. Может быть, и сейчас в глубине души она добра, но с какого-то момента она стала притворяться злой и щеголять этим. Наверное, она поняла, что мне это по душе. Почему-то я люблю ее больше, чем своих родных дочерей, и не хочу, чтобы она поддерживала с ними хорошие отношения. И чем хуже она относится к ним, тем больше она меня околдовывает. Такой психологический казус у меня обозначился недавно и развивается все больше и больше. Человек терпит боль, он лишен нормальных половых наслаждений, – не извращает ли это его характер?

Недавно в доме возникла ссора. Хотя Кэйсукэ уже семь лет, и он пошел в школу, второго ребенка у них нет. У жены на этот счет сомнения, не предпринимает ли Сацуко чего-нибудь, чтобы не беременеть. В душе я и сам так думаю, но перед женой утверждаю, что это невозможно. Жена, не вытерпев, несколько раз обращалась с вопросом к Дзёкити, но он отшучивается, ничего, мол, подобного, и разговора не продолжает.

– Я уверена, что это так.

– Ха-ха-ха, тогда спроси об этом сама у Сацуко.

– Что ты смеешься, дело серьезное. Ты слишком снисходителен с Сацуко, так нельзя, она тебя ни в грош не ставит.

В конце концов Дзёкити позвал Сацуко, и она вступила в объяснения со свекровью. Время от времени до меня доносился пронзительный голос Сацуко. Они ссорились около часа, после чего жена пришла звать меня:

– Пожалуйста, подойди к нам на минутку.

Но я никуда не пошел, и поэтому подробностей не знаю, но когда я спросил, что между ними было, оказалось, что, выслушав кучу колкостей, Сацуко сама перешла в наступление.

– Я не люблю детей до такой степени. Когда на нас сыплется смертоносный пепел, к чему много рожать? – говорила она. Жена так легко не сдавалась.

– Разве вы за его спиной не называете просто Дзёкити, не добавляя «сан»? Он сам только в нашем присутствии обращается к вам на «вы», а перед другими говорит просто «ты» – разве не так? И вы, наверное, к мужу так же обращаетесь.

Разговор неожиданно перешел на совершенно другие предметы, и конца ему не было. И жена, и Сацуко вошли в раж, и Дзёкити не мог справиться с ними.

– Если вы нас не любите, разрешите нам жить отдельно. Дзёкити, что ты думаешь?

Тут жена сказать ничего не могла. И она, и Сацуко прекрасно знают, что я этого никогда не разрешу.

– А кто будет заботиться о папе? Вы или госпожа Сасаки?

Увидев, что жена струсила, Сацуко вовсе разошлась. На этом все кончилось. Я с сожалением подумал, что было бы забавно присутствовать при их перепалке.

Жена вошла сегодня ко мне со словами:

– Вот и сезон дождей кончается.

Под впечатлением недавней ссоры она была подавлена больше обычного.

– В этом году дождей было не так уж много…

– Сегодня ночью базар цветов[35]35
  Перед праздником Бон 13 июля устраивается базар цветов, растений и приношений на могилу усопших.


[Закрыть]. Поэтому я вспомнила – что ты решил со своей могилой?

– С этим можно не спешить. Как я уже говорил, я не хочу, чтобы меня хоронили в Токио. Я – уроженец Эдо[36]36
  Старое название Токио.


[Закрыть], но нынешнего Токио не люблю. Зачем устраивать здесь могилу? Ведь неизвестно, когда, куда и при каких обстоятельствах ее придется переносить. Кладбище в Тама ничего общего с городом не имеет[37]37
  Кладбище в Тама расположено в западном пригороде Токио.


[Закрыть]. Я не хочу лежать там.

– Я знаю, но если ты хочешь быть похороненным в Киото, это надо решить до праздника Даймондзи[38]38
  Буддийский праздник в Киото 16 августа, во время которого на холмах, окружающих город, зажигают костры в память усопших.


[Закрыть].

– Еще целый месяц. Пошлем туда Дзёкити.

– А не лучше было бы тебе самому посмотреть?

– В такую жару и в этом состоянии я никуда двинуться не могу. Отложим до праздника Хиган[39]39
  Буддийский праздник, справляется в период весеннего и осеннего равноденствия. Во время праздника молятся о достижении «другого берега» (хиган), т. е. мира просветления.


[Закрыть].

Несколько лет назад мы с женой приняли в секте Нитирэн буддийские посмертные имена. Но я не люблю Нитирэн и подумываю, не перейти ли в Дзёдо или Тэндай[40]40
  Упомянутые три секты принадлежат к числу тринадцати главных сект японского буддизма. Секта Нитирэн была основана монахом Нитирэн (1222-1282), Дзё'до (Чистая земля, т. е. рай Будды Амида) – монахом Хонэн (1132-1212). Учение секты Тэндай было заимствовано из Китая в нач. IX в.


[Закрыть]. Я не люблю Нитирэн прежде всего потому, что там надо молиться перед статуей основателя, напоминающей грязную куклу в ватной шапке. Я бы хотел, чтобы меня похоронили в Киото, в храме Хонэнъин или Синнёдо.

– Вот и я! – вошла в этот момент Сацуко.

Было около пяти часов. Она совершенно не ожидала встретить здесь свекровь и отвесила ей преувеличенно вежливый поклон. Жена тут же испарилась.

– Тебя с утра не было. Куда ты ходила?

– Ходила по лавкам кое-что купить, пообедала с Харухиса-сан в гриль-баре гостиницы, потом пошла на примерку в «Иностранную моду». Потом опять встретилась с Харухиса-сан, и мы пошли в «Югакудза» смотреть «Черного Орфея»[41]41
  Фильм Марселя Камю (1959 г.) с Брено Мелло в главной роли.


[Закрыть].

– У тебя правая рука загорела.

– Я вчера ездила на машине в Дзуси[42]42
  Морской курорт, примыкающий к Токио.


[Закрыть].

– Опять вместе с Харухиса?

– Да. Но от Харухиса-сан толку мало, я сама вела машину и туда и обратно.

Рука загорела только в одном месте, и это бросается в глаза рядом с белой кожей.

– Руль находится справа, а я целый день ездила.

– У тебя кровь приливает к лицу. Похоже, ты чем-то взволнована.

– Разве? Нет, я совсем не взволнована. Но Бренно Мелло мне очень понравился.

– Кто это?

– Исполнитель главной роли в «Черном Орфее». Фильм сделан по греческому мифу об Орфее, но действие происходит в Рио-де-Жанейро, во время карнавала. На главную роль приглашен черный. Все остальные тоже черные.

– И это так хорошо?

– Брено Мелло – непрофессионал, он бывший футболист. В фильме он играет водителя трамвая. Разъезжая по городу, он подмигивает всем девушкам. Потрясающе!

– Вряд ли бы мне понравился такой фильм.

– Посмотрите ради меня.

– А ты возьмешь меня с собой еще раз?

– А вы пойдете со мной?

– Пойду.

– Я сколько угодно могу смотреть этот фильм. Потому что как только я увидела лицо Мелло, я вспомнила Лео Эспиноза[43]43
  Лео Эспиноза (род. в 1932 г.) – филиппинский боксер.


[Закрыть], за которого я когда-то болела.

– Еще одно странное имя.

– Эспиноза выступал в чемпионате мира в наилегчайшем весе. Это филиппинский боксер. Тоже черный, хоть и не такой красивый, как Брено Мелло, но в чем-то они похожи друг на друга. Брено Мело особенно похож на него, когда подмигивает. Эспиноза и сейчас выступает, но он уже не так хорош, как раньше. А когда-то он был действительно замечателен. Я это и вспомнила.

– Я видел матч бокса всего один раз.

В это время вошли жена и сиделка и сказали, что пора лежать на доске. Сацуко назло им заговорила с наигранным воодушевлением.

– Эспиноза – черный, родился на острове Себу. Его конек – прямой удар левой. Он выбрасывает левую руку прямо перед собой и, нанеся удар, тут же ее убирает. Раз-раз – и мгновенно убирает руку. Раз-раз – необыкновенно красиво! Когда он нападает, чуть-чуть присвистывает. Когда атакует партнер, боксеры обычно поворачиваются то направо, то налево, а Эпиноза рывком отскакивает назад. Такое ощущение, что тело у него резиновое.

– Ха-ха… Потому тебе и нравится Харухиса, что у него очень темная кожа.

– У Харухиса-сан грудь очень волосатая, а у черных волос на груди мало. Когда они потеют, кожа кажется гладкой, и все тело блестит, – это очаровательно. Мы обязательно как-нибудь пойдем с вами на бокс.

– Среди боксеров так мало красивых мужчин.

– У многих из них разбиты носы.

– Что лучше – бокс или кеч?

– Кеч рассчитан на эффект, кровь льется ручьями, но настоящего удовольствия он не доставляет.

– А разве в боксе не льется кровь?

– Иногда случается. Время от времени они разбивают в кровь рот или ломают на куски назубник, но это не является целью, как в кече, поэтому случается не так уж часто. Главным образом это бывает при heading[44]44
  Heading (англ.) – удар головой.


[Закрыть], то есть когда бьют головой по лицу противника, а еще когда разбивают веки.

– Неужели госпожа ходит смотреть на все это? – поджала губы Сасаки.

Жена моя уже давно стояла совершенно ошеломленная. Казалось, она вот-вот бросится наутек.

– Да и не я одна, многие женщины ходят на бокс.

– Я бы обязательно упала в обморок.

– Вид крови до некоторой степени возбуждает, это очень приятно.

Где-то в середине этого разговора я почувствовал, что левая рука начала сильно болеть, и в то же время я ощущал необыкновенное наслаждение. Я смотрел на злобное лицо Сацуко, боль все увеличивалась, и с нею наслаждение…

Глава вторая

17 июля.

Вчера, как только погасли последние огни праздника Бон, Сацуко ночным скорым поездом уехала в Киото на праздник Гион[45]45
  Праздник в Киото, который начинается 17 июля и продолжается неделю. Берет начало от церемонии, которая исполнялась в древности в храме Гион (переименован в Ясака) и должна была успокоить злых духов, насылающих болезни.


[Закрыть], Харухиса тоже уехал туда вчера: он должен снимать праздник, как это ни утомительно в такую жару. Группа работников телевидения остановится в отеле «Киото», а Сацуко в Нандзэн-дзи[46]46
  Район в Киото, где живет дочь героя, Ицуко.


[Закрыть]. Она сказала, что вернется в среду, двадцатого. Поскольку она с Ицуко не очень ладит, она будет у нее только ночевать…

– Когда мы поедем в Каруидзава?[47]47
  Место приблизительно в 100 км от Токио, находится на некоторой высоте. Излюбленное место токиосцев для летнего отдыха.


[Закрыть] – спросила меня жена. – Когда туда приедут дети, будет очень шумно, поэтому не лучше ли нам отправиться туда пораньше? Двадцатого начнется самая жара.

– Не знаю, как быть на этот раз. Если мы будем там так долго, как в прошлом году, мы умрем со скуки. Я обещал Сацуко пойти с ней двадцать пятого в Коракутэн на матч на звание чемпиона Японии в легчайшем весе.

– В твоем-то возрасте! Смотри, как бы там тебя не затолкали!

23 июля.

…Я веду этот дневник только потому, что это доставляет мне удовольствие. Я никому его не показываю. Зрение у меня стало совсем плохое, читать я уже не могу и, не имея другого способа убивать время, пишу в дневник. Чтобы легко было читать, я вывожу кистью большие иероглифы. Мне бы не хотелось, чтобы в мой дневник кто-либо заглядывал, и я прячу его в портативный сейф; их уже заполнено у меня пять. Лучше было бы сжигать тетради, но ничего страшного, если они останутся после моей смерти. Когда я перечитываю старые записи, я изумляюсь, насколько я все забываю. То, что произошло год назад, кажется мне новым, и я читаю об этом с большим интересом.

Летом прошлого года, во время нашего пребывания в Каруидзава, в доме переделывали спальню, ванную и уборную. Хоть память у меня стала никудышная, это я помню прекрасно. Но, заглянув в свой дневник за прошлый год, я заметил, что писал об этом недостаточно подробно, и сейчас мне кажется необходимым описать все более детально. До прошлого лета мы с женой спали в комнате японского стиля, а в прошлом году там настелили дощатый пол и поставили две кровати. Одна из них для меня, другая для сиделки Сасаки. Жена иногда и раньше спала одна в гостиной, а после нововведений спит там постоянно. Я ложусь рано и рано встаю, а жена просыпается поздно и вечером любит засиживаться. Мне нравится европейская уборная, а она чувствует себя удобно только в японской. Но надо, кроме того, думать о враче и сиделке. Поэтому уборную, которой мы пользовались с женой, справа от спальни, лично для меня переделали в европейскую, установили стульчак и из спальни сделали в нее вход, так что теперь, чтобы пойти туда, не надо выходить в коридор. Слева от спальни – ванная. Ее тоже переделали, все покрыли кафелем, даже вокруг ванны, и установили душ. Это предпринято исключительно по просьбе Сацуко. Туда тоже сделан вход прямо из спальни, но в случае необходимости ванную можно запереть изнутри. Добавлю, что направо от уборной мой кабинет (между ним и спальней сделан проход), а далее – комната сиделки. Она спит в моей комнате на кровати только ночью, а день обычно проводит в своей комнате. Моя жена днем и ночью остается в гостиной (чтобы попасть туда, надо отсюда свернуть по коридору), целыми днями смотрит телевизор или слушает радио и, если у нее нет дел, редко оттуда выходит. На втором этаже – комната Дзёкити с женой, комната Кэйсукэ и гостиная. Там же комната для гостей, где стоит кровать, на тот случай, если кто-нибудь останется у них ночевать. Комната Дзёкити и Сацуко, по-видимому, довольно роскошно обставлена, но так как верхняя часть лестницы на второй этаж винтовая, я с моими больными ногами очень редко туда поднимаюсь. По поводу переделки ванны были небольшие разногласия. Моя жена стояла за деревянную ванну, говоря, что, если ее выложить кафелем, вода будет быстро остывать, а зимой будет ледяная, но по наущению Сацуко (чего я жене не сказал) я остановился на кафеле. Однако меня постигла неудача (или в конечном счете я добился успеха?): когда положили кафель, оказалось, что мокрый он становится очень гладким и скользким, что для стариков опасно. Жена моя однажды упала, поскользнувшись на полу. А когда я, вытянув ноги в ванне, вдруг захотел встать и схватился руками за ее края, руки скользили, и подняться я не мог. Из-за недействующей левой руки затруднение только усугублялось. На пол положили деревянный настил, но с самой ванной ничего не сделаешь.

Вот что произошло вчера вечером. У сиделки Сасаки есть ребенок, один-два раза в месяц она ездит его проведать к родственникам, к которым она его поместила, и остается там ночевать. Она уезжает вечером и возвращается на следующее утро. В отсутствие Сасаки рядом со мной на ее кровати спит жена. Я привык ложиться спать в десять часов, сразу после ванны. Однако после своего падения жена не может помочь мне принять ванну, так что это делает или Сацуко или прислуга; но никто из них не справляется с делом так ловко, как Сасаки. Сацуко все прекрасно приготовит, но потом только наблюдает издали и особенно не помогает. Максимум, на что она способна, – губкой кое-как потереть спину. Когда я встаю из ванны, она вытрет мне спину полотенцем, припудрит детской присыпкой и высушит с помощью вентилятора, но ни в коем случае не поворачивает меня к себе лицом. Я не понимаю: это – чувство приличия или отвращения? Потом, накинув на меня купальный халат, она ведет меня в спальню и выходит в коридор. Она только что не говорит: «Дальше – обязанности мамы, это уже не мое дело». Я же в глубине души не перестаю мечтать, что как-нибудь она меня будет укладывать в постель, но, может быть, потому, что жена всегда ждет, когда я выйду из ванны, Сацуко со мной намеренно холодна. Мою жену совсем не прельщает возможность спать на чужой кровати. Она меняет все постельное белье и ложится с явным неудовольствием. Жена с возрастом часто мочится, но говорит, что в европейской уборной ей неудобно, поэтому в течение ночи два или три раза тащится в японскую, а потом хнычет, что из-за этого всю ночь не может толком заснуть. Я все время тайно надеюсь, что скоро во время отсутствия Сасаки за мной будет ухаживать Сацуко.

Сегодня неожиданно все так и произошло. В шесть часов вечера Сасаки сказала:

– Я прошу на эту ночь отпустить меня, – и отправилась к своему ребенку.

После ужина моя жена неожиданно почувствовала недомогание и прилегла в гостиной. Таким образом вышло, что вести меня в ванную и укладывать спать должна была Сацуко. Когда мы пошли в ванную, на ней была трикотажная рубашка с рисунком голубой Эйфелевой башни и короткие штаны до колен, как у тореадора. Выглядела она великолепно, один ее вид поднимал настроение. Мне показалось, что в тот вечер она более заботливо помогала мне мыться. Время от времени она прикасалась к моей шее, к плечам и рукам. Приведя меня в спальню, она сказала:

– Подожди меня немножко, я сразу же вернусь. Я тоже хочу принять душ, – и возвратилась в ванную.

Она оставила меня одного в спальне почти на полчаса. Я никак не мог успокоиться и сидел на кровати. Наконец она показалась в дверях в розовом крепдешиновом халате и китайских атласных туфельках без задника, вышитых пионами.

– Заждался?

В этот момент дверь в коридор открылась и служанка О-Сидзу внесла плетеный складной стул.

– Ты еще не спишь?

– Сейчас лягу. Для чего ты велела принести этот стул?

Когда рядом с нами нет жены, я обращаюсь к Сацуко то на «ты», то на «вы», но в большинстве случаев я сознательно говорю ей «ты». Когда мы с ней с глазу на глаз, я, естественно, не церемонюсь. И Сацуко наедине со мной очень фамильярна в речи, потому что она знает, что мне это нравится.

– Ты рано засыпаешь, а я пока спать не хочу. Посижу и что-нибудь почитаю.

Она разложила складной стул, легла на него и раскрыла принесенную книгу, кажется, учебник французского языка. На лампу она накинула полотно, чтобы свет меня не беспокоил. Она тоже не любит спать на кровати Сасаки и решила провести ночь на раскладном стуле.

Так как она легла, я тоже лег. В комнате работает кондиционер, но очень слабо, чтобы не разболелась рука. Последние дни стоит страшная жара, влажность очень высокая, поэтому врач и сиделка посоветовали включать кондиционер, чтобы уменьшить влажность. Притворяясь, что я заснул, я смотрел на заостренные кончики туфелек Сацуко, которые виднелись из-под халата. Такие изящно сужающиеся ножки – для японки большая редкость.

– Еще не спишь? Не слышно твоего храпа. Как только ты засыпаешь, сразу же начинаешь храпеть. Так сказала госпожа Сасаки.

– Не знаю почему, никак не могу уснуть.

– Не потому ли, что я рядом?

Я ничего не ответил, и она засмеялась.

– Тебе вредно так нервничать. Я не должна тебя волновать. Не хочешь ли выпить адалин?

Впервые Сацуко со мной так кокетничала. Ее слова привели меня в возбуждение.

– Вряд ли это необходимо.

– Но я хочу, чтобы ты выпил.

Она пошла за лекарством, а я раздумывал, как бы заставить ее доставить мне еще одно удовольствие.

– Выпей. Надо две таблетки.

В левой руке она держала маленькую чашку, а правой бросила в нее из коробочки две таблетки. Потом принесла из ванной стакан воды.

– Откройте рот. Я дам тебе выпить, – ладно?

– Я не хочу пить из чашки. Лучше из твоей руки.

– Ладно. Я только вымою руки.

Она опять ушла в ванную.

– Вода прольется. Не лучше ли дать мне изо рта?

– Нет-нет. Ишь, как разошелся!

Она быстро сунула мне в рот таблетки и дала запить. Я хотел только сделать вид, что лекарство подействовало, но нечаянно уснул по-настоящему.

24 июля.

Ночью часа в два и часа в четыре ходил в уборную. Сацуко спала на плетеном стуле. Французская книжка валялась на полу, свет потушен. Приняв адалин, я отчетливо не помню, что два раза вставал в уборную. Утром, как всегда, пробудился в шесть часов.

– Уже проснулся?

Сацуко любит по утрам поспать, и я думал, что в это время она еще не открыла глаз. Но как только я пошевелился, она приподнялась со своего стула.

– А ты что, уже не спишь?

– Да я всю ночь не могла уснуть.

Когда я поднял шторы на окнах, она сразу же убежала в ванную, – по-видимому, чтобы я не видел ее заспанного лица…

…Вернувшись приблизительно часа в два из кабинета в спальню, я часок поспал. Я еще лежал в постели с открытыми глазами, как неожиданно дверь в ванную приоткрылась, и Сацуко сунула в нее голову. Кроме головы, ничего не было видно. На ней была виниловая шапочка, и все лицо было мокрое. Слышалось, как льется вода.

– Извини, что убежала утром. Принимаю душ и думаю: «А ведь папа должен отдыхать». Вот и решила заглянуть.

– Сегодня воскресенье. Разве Дзёкити нет дома?

На мой вопрос она не ответила, а заговорила совсем о другом.

– Когда я принимаю душ, я никогда не закрываю эту дверь. Ее всегда можно открыть.

Для чего она специально предупреждает? Имеет ли в виду, что я сам принимаю ванну в десятом часу вечера? Или что она мне доверяет? Или хочет сказать: «Если хотите на меня посмотреть, пожалуйста, входите»? Или: «Чего церемониться с такой старой развалиной»?

– Дзёкити сегодня дома. Вечером в саду будет жарить мясо.

– Кто-нибудь должен прийти?

– Харухиса-сан и Амари-сан. Возможно, приедет кто-нибудь из Цудзито.

Кугако после того разговора долго не появится, – наверное, придут только дети.

25 июля.

Вчера вечером я сделал большую глупость. Приблизительно в половине седьмого в саду начали жарить мясо. Царило большое оживление, и мне невольно захотелось присоединиться к молодежи. Моя жена всячески старалась меня остановить.

– Если в это время ты будешь сидеть на траве, ты простудишься, – говорила она.

Но Сацуко звала меня:

– Папа, идите к нам хоть не надолго.

У меня не было никакого желания есть жареную баранину или куриное крылышко, но мне хотелось посмотреть на отношения между Харухиса и Сацуко. Я присоединился к компании и минут через тридцать-сорок почувствовал, что ноги и поясница у меня замерзли, и меня тем более беспокоило, что именно об этом меня предупреждала жена. По-видимому, жена поговорила с Сасаки, которая скоро с озабоченным видом появилась в саду и стала меня увещевать. Как обычно, от ее слов я еще больше заупрямился и продолжал сидеть на траве. Мне становилось все холоднее и холоднее. Жена моя знает, как вести себя в таких случаях, и не пристает со своими советами. Сасаки же стала ужасно нервничать, я, продержавшись еще около получаса, наконец поднялся и ушел в свою комнату.

Но на этом не кончилось. Приблизительно часа в два я проснулся от страшного зуда в мочеиспускательном канале. Я побежал в уборную и помочился, – моча была мутная и беловатая, как молоко. Я снова лег в постель, но не прошло пятнадцати минут, как я снова почувствовал позыв. Зуд не прекращался. Я бегал в туалет раза четыре или пять. Сасаки дала мне четыре таблетки синомина, приготовила теплую ванночку, и боль постепенно утихла.

Уже несколько лет у меня гипертрофия предстательной железы (когда в молодости я болел венерической болезнью, она называлась простата), раза два или три, когда я не мог полностью или вообще помочиться, ставили катетер. У стариков часто бывают затруднения с мочеиспусканием; чтобы помочиться, мне требуется время, и мне очень неудобно, когда в театре перед моей кабинкой выстраивается целая толпа народу. Мне говорили, что операция предстательной железы возможна до 75-76 лет, поэтому, мол, решайтесь, пока есть время, ощущения после операции ни с чем не сравнимы, вы будете мочиться, как в молодости. Другие же говорили, что операция сложная и болезненная, и советовали ее не делать. Пока я колебался, годы шли, а сейчас операцию делать слишком поздно. Врач мне сказал:

– К счастью, состояние ваше улучшилось, но так как после вчерашнего случая может быть рецидив, нужно принять меры предосторожности. При длительном употреблении синомина может быть нежелательная реакция, поэтому его нужно принимать только три дня, три раза по четыре таблетки. Каждое утро надо отправлять мочу на анализ, и если обнаружат какие-нибудь бактерии, вам надо пить настой убауруси.

В результате мне пришлось отказаться от сегодняшнего матча по боксу в Коракуэн. Утром у меня не было никаких осложнений с мочеиспусканием, поэтому можно было бы и поехать, но Сасаки не разрешила, сказав, что выходить вечером ни в коем случае нельзя.

– Как жаль, что ты не можешь пойти! Но я тебе все расскажу, когда вернусь, – сказала мне Сацуко, убегая.

Волей-неволей мне пришлось отдыхать. Приходил только господин Судзуки, чтобы делать иглоукалывание. Сеанс продолжался с половины третьего до половины пятого, – тяжело и мучительно. Он дал мне отдохнуть в промежутке минут двадцать.

В школе каникулы, Кэйсукэ с детьми из Цудзито поедет в Каруидзава. С ними поедут моя жена и Кугако.

– Я приеду в августе, – сказала Сацуко, – пожалуйста, присмотрите за Кэйсукэ.

Дзёкити тоже приедет в следующем месяце в отпуск дней на десять. Наверное, в то же время сможет приехать и Сэнроку из Цудзито. Харухиса говорит, что очень занят на телевидении, днем декораторы относительно свободны, но каждый вечер у них очень много работы…

26 июля.

В последнее время мой день проходит следующим образом. Встаю приблизительно часов в шесть. Иду в уборную. Мочусь, первые несколько капель в стерильную пробирку. Затем раствором буры промываю глаза. Раствором серы тщательно полощу рот и горло. Потом очищаю десны зубной пастой «Колгейт» с хлорофиллом. Надеваю челюсть. Около получаса гуляю в саду. Лежу на доске. Сеанс удлинился до тридцати минут. Потом завтракаю, это единственный раз, что я ем в спальне. Стакан молока, гренок с ломтиком сыра, чашка овощного супа, что-нибудь из фруктов, чашка черного чаю. За завтраком принимаю одну таблетку алинамина. Потом в кабинете просматриваю газеты, пишу в дневник и, если есть время, что-нибудь читаю, но большей частью до обеда я веду дневник, а иногда – после полудня или вечером. Часов в десять утра приходит в кабинет Сасаки, измеряет мне давление. Раз в три дня делает мне укол, 50 мг витаминов. В полдень в столовой – второй завтрак, обычно это чашка вермишели и что-нибудь из фруктов. С часу до двух сплю в спальне. Три раза в неделю – в понедельник, среду и пятницу – с двух до четырех приходит господин Судзуки делать иглоукалывание. С пяти часов лежу тридцать минут на доске. В шесть часов гуляю в саду; утром и вечером в сопровождении Сасаки, иногда – Сацуко. В половине седьмого ужин: чашка рису с приправами, которых мне разрешено много, поэтому каждый день мне дают что-то другое. Вкусы у стариков и молодежи разные, и в семье готовят разные блюда. Едят все кто когда хочет. После ужина слушаю радио. Чтобы не утомлять глаза, вечером ничего не читаю и даже почти не смотрю телевизор.

Я не забываю того, что мне сказала Сацуко днем позавчера, в воскресенье, 24 числа: я проснулся часа в два дня и еще лежал в постели, как вдруг дверь в ванную открылась и показалась голова Сацуко.

– Когда я принимаю душ, я никогда эту дверь не закрываю. Всегда можете ее открыть.

Случайно слетели с ее губ эти слова или намеренно сказала она – не знаю, но они меня чрезвычайно заинтересовали. Весь день, когда жарили мясо, и вчера, когда я оставался в постели, сказанное не выходило у меня из головы. Сегодня днем, проснувшись часа в два, я на некоторое время пошел в кабинет, но в три часа вернулся в спальню. Я знал, что, если Сацуко никуда не уходит, она часа в три принимает душ. Я попробовал тихонько толкнуть дверь в ванную. В самом деле, дверь не была заперта. Слышался шум льющейся воды.

– Что тебе угодно?

Я лишь легко коснулся двери, и даже нельзя было сказать, что она дрогнула, но Сацуко, по-видимому, сразу же заметила. Я растерялся, но в следующий миг смело произнес: