Текст книги "Круг Вечности. Реставратор"

Круг Вечности
Реставратор
Е. Лефи

© Е. Лефи, 2017

ISBN 978-5-4485-0255-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Пролог

Я – художник. Я вижу красоту. Я восхваляю её, раскрываю, созерцаю и передаю, позволяя созерцать её другим.

Я не знал, что все имеет свою цену, тем более красота. Особенно красота. Я не догадывался, какую цену я заплачу за обуглившийся кусок деревянной доски, который осенним днем при мне назвали картиной на том блошином рынке.

Я лениво взглянул на нее, не ожидая увидеть что-либо интересное, но мой взгляд зацепился за изображенное лицо, живой взгляд и такие мягкие цвета.… В тот же миг остальной мусор, вынесенный на продажу, и названный антиквариатом перестал меня интересовать.

Сказать, что она была прекрасна – это банально. Скорее, она была идеальной, слишком идеальной для реальной женщины, и я в тот же миг уверился в том, что художник скорее представил эти черты, чем рисовал их с натуры. Но результат, в любом случае, был весьма впечатляющим: красивая девица глядя на зрителя недобрым и одновременно призывным взглядом расположилась на светлых простынях, не стыдясь аккуратных полушарий груди, но прикрыв живот и все что ниже. Идеально проставленный и прорисованный свет ближайшей свечи давал блик, на её лицо, делая его и так острые черты еще более отточенными, а взгляд еще более жестким. Тот самый идеал между эротикой и порнографией, между агрессивной недоступностью и призывом к действию. Возможно, эта картина была бы шедевром, если бы не продавалась в столь гиблом месте.

И да – если бы не была изуродована. Я уже говорил, что она обуглена?

Так вот – она была еще и изуродована временем.

Беспощадная к искусству и женской красоте гарь, покрывшая добрую половину холста, портила её светлую кожу. Из-за непонятной мне тогда деформации её лицо казалось искаженным. Оно было явно злее, чем задумывалось, а выражение его было даже пугающим. Дополняло изъян на холсте небольшое отверстие аккурат в левом глазу.

Я художник – я вижу красоту. Даже скрытую от глаз других.

– Не представляешь: под землей нашел, – устав ждать от меня какого-либо ответа запел явно привычную песню продавец, потирая руки от осеннего холода. Это был пожилой мужчина. Над его усталым взглядом возраст уже взял верх, но широкие седые усы топорщились над верхней губой и явно были гордостью владельца.

– Как? – без интереса поинтересовался я.

– Картошку копал и нашел. Еще хорошо, что лопатой по ней не попал, а только по раме. Но она была совсем никакая. Заменить пришлось, чтоб хоть какой-то товарный вид придать, – сварливо бормотал старик.

– Может, в музей бы отнесли, вдруг что-то ценное?

– Да какая там ценность и что мне музей даст? Мне бы просто деньжат хоть, сколько за неё и все – пожал он плечами.

Я кивнул.

– Тысчонка есть? – устав от недосказанности спросил он деловито.

– Последняя, – сказал я с сожалением. Действительно последняя.

– Тогда пятьсот давай, – махнул рукой мужик и нетерпеливо поднял картину.

– Дед, найдешь еще покупателя, – начал я. – Дадут и тысячу и две.

– Это вряд ли. Ты первый кто на неё хоть взглянул. Люди видят же, что не доделана… А её если отреставрировать, отнести кому надо – конфетка будет. Но это дорого, сам понимаешь. Тогда хоть в музей, хоть куда. А мне она ни к чему. И жена бубнит, не нравится она ей. Ты уж возьми хоть за пятьсот.

Я сунул руку в карман и вытащил смятые купюры. Тратиться уж больно не хотелось, но в голове щелкнул противный выключатель, и мне показалось, будто бы если я не возьму её сейчас то, еще несколько недель буду чувствовать себя нищим ничтожеством, который не может позволить себе даже маленький каприз.

«А с ней будет, чем занять себя в свободное время» – думал я. Если аккуратно снять верхний слой краски, подчистить, подправить, подрисовать…

– Ладно, беру.

==== Глава 1 ====

Работы оказалось больше, чем я думал. Картина словно закапризничала, как истинная женщина, после того, как ей было уделено внимание. Более я не видел в ней красоты, хоть и помню то навязчивое ощущение, чувство абсолютного идеала, который увидел в ней поначалу.

Я освободил её от чужой рамы, расположил на мольберте в центре мастерской – самой маленькой комнаты полуподвальной квартирки, что снимали мы с Верой. Подступаясь к картине со всех сторон, я пытался найти тот самый ракурс, в котором я увидел её истинный облик. Но передо мной была только девица с кривым лицом, вымазанная сажей. Я с сожалением отметил, что в некоторых фрагментах краска и вовсе потерялась, а значит, придется едва ли заново дорисовывать.

– Уродство, – услышал я сзади звонкий голос и медленно обернулся. Вера стояла, опершись о дверной косяк, и ехидно глядела на меня. – Полное уродство. Это ты нарисовал?

Вера была моей… сложно рассказать, одним словом. Сначала симпатичной соседкой, девочкой с параллельного класса, затем первой женщиной, а теперь вроде как гражданской женой, хотя мы ни разу так друг друга не называли. По моим меркам она была весьма красива – по её плечам рассыпались черные как вороново крыло прямые волосы, фигуру можно было без ложной скромности назвать точеной но выражение лица у нее всегда было жестким, этот эффект дополняли похожие на два осколка льда синие глаза.

– Нет, не я – покачал я головой.

– А, тогда весьма симпатично, – заявила она и подошла ближе, разглядывая картину. – Хотя девицу эту с таким лицом пришлось бы долго фотошопить.

– Каким? – лениво уточнил я.

– Кривым и перекошенным, – она была веселой, жизнерадостной, ехидной, но это ехидство выглядело ничем иным как попыткой укусить от переизбытка чувств. – Зачем ты этот мусор приволок сюда?

Она вытянула губы и обернулась на меня.

– Она – идеал, – проговорил я. Непонимающий взгляд Веры и мне пришлось объясняться. – Красота, женская, имеется в виду, понятие очень субъективное. Кому-то нравятся худые, кому полные, светловолосые, темные, рыжие, смуглые или бледные. Любая женщина стоит в центре между теми, кто будет её красивее, или же некрасивее, но эта… она идеал.

Я подошел к картине вплотную и обернулся на Веру, чей взгляд не выражал ничего доброго.

– Ты слепой?

– Наоборот! – я хлопнул в ладоши от переизбытка эмоции. – Наоборот, я вижу в ней то, чего не видят другие. Я увидел, и я очень хочу вернуть ей её первозданный вид, чтобы и другие это увидели. Чтобы ты тоже увидела, Вер. Она потрясающая! Это абсолютная красота. Ни души, ни характера, ни образа, ни жизни – абсолютная, чистая красота.

– Разве она не с натуры срисована? – поморщила Вера свой носик, и я расплылся в улыбке – насколько же она была милой и симпатичной, насколько же мне было приятно смотреть на неё, следить за её характером, за её эмоциями. Да, женщина с картины была идеалом, но Вера была большим, чем идеал. Для меня она была всем.

– С натуры, возможно. Но, она слишком нереальна. Слишком идеальна. Как ты говоришь – без фотошопа тут явно не могло обойтись, но это не фотошоп. Это взгляд художника, это его мастерство.

– Пошли есть, Микеланджело, – после недолгой паузы вздохнула Вера, и отвернулась от меня, не принимая отказа. Я проводил её взглядом и перевел глаза на картину.

– Ну, да, сейчас она немного подпорчена, но я клянусь тебе – то, что я увидел изначально, оно вызовет у тебя «синдром Стендаля». Знаешь что это? – заговорил я, идя вслед за ней.

– Не имею ни малейшего представления, – без интереса пробурчала она, не оглядываясь.

– Это когда у тебя подавленное состояние от того, что ты увидела нечто превосходное, великолепное…

– Её до этой великолепности доводить месяцами. А мне только неделю ждать…

Я почувствовал укол в сердце и резко остановился. Я опустил глаза вниз, но неловкая тишина возникла только для меня. Вера даже не понимала, что сделала что-то не так.

– Ты пошла все-таки к этому парню, к фотографу?

– Да, – равнодушный кивок, как будто бы между нами не было вчерашнего разговора.

– И через неделю будет готово портфолио? – подавляя гнев, поинтересовался я.

– Он сказал – через неделю, да. Обрабатывать нужно не так уж и много, так что, это даже быстро, – не без гордости сказала она.

– Я же просил. Вчера, Вера. Я просил тебя. – Вера знала о том, что мои сны имеют противное свойство сбываться. Да, это было еще с моего детства, я редко видео сны, но всегда они являли мне образ будущего, или скрытого от меня настоящего. Иногда, я мог придумывать собственные сны, но вскоре мне стало скучно, и я бросил путешествия по снам.

Но я всегда им верил, даже если не хотел этого. Веру же я предупредил об опасности, которую видел во сне, а она не послушала.

– Отказаться от мечты из-за твоей паранойи и душащей ревности? С чего бы? – она соизволила обернуться и наградить меня злым взглядом. – Я имею право на свои мечты, на свои цели и я к ним иду.

– Хорошо, что ты вернулась, – холодно отметил я.

– Олежа, не нуди, – протянула Вера. – Как видишь, ты не такой уж и Нострадамус – я жива и здорова. Все. Будь попроще.

Она погладила меня по моей щетине, на щеке и улыбнулась, я, скривив губы, усмехнулся в ответ.

***

К часу ночи я прекратил обдумывать план действии по реставрации картины, и понял, что у меня есть одна проблема – я действительно слабо помню тот мелькнувший в голове оригинал.

События дня и особенно поведение Веры погасили то впечатление или озарение, и теперь я был в ступоре. В страхе того, что я еще больше все испорчу. Повинуясь зудящему желанию оставить её поближе с собой, я перенес её в нашу спальню.

Со всем мольбертом она бы не уместилась, и мне не оставалось ничего иного, чем просто поставить её на пол прислонив к стене. Сделал я это, не включая свет, и потому голос Веры заставил меня дернуться от неожиданности.

– Она что будет спать с нами?! – возмутился голос, и я обернулся на него. Вера стояла в освещенной гостиной и выглядела скорее силуэтом, тонким силуэтом зажимающим микрофон в телефоне, после решив, что собеседнику важно объяснить ситуацию силуэт поднес телефон к уху. – Да. Мариш, да мой такое учудил!

– Я тебя люблю! – заявил я, как можно громче, чтоб собеседница Веры услышала это, и Вера, покрутив мне пальцем у виска, продолжила тараторить, закрывшись от меня.

Я неторопливо разделся и занырнул под тонкое одеяло. Увидев силуэт Веры, я подумал о том, как же нам тогда повезло, имея более чем скромный достаток купить этот подвальчик. Пусть по нему не проходила рука маляра, мастера или кого-то там еще лет двадцать, если не больше, он не был тесным. Маленькая спальня смежная с гостиной, пусть и со старой мебелью и двумя красными креслами, на которых нужно было давно заменить обивку, от гостиной выход в коридор и на кухню с прозрачной дверью, длинный коридор, ведущий в мастерскую по совместительству, кладовую. Веру раздражал запах краски, и она сказала, что или я рисую в кладовке или на улице.

Бросив последний взгляд на картину, я закрыл глаза. Спал я недолго, что-то словно толкнуло меня в спину и я, продрав глаза, присел на кровати. Я обернулся, но Веры не было.

Я поднялся, пытаясь разглядеть мою комнату, но вокруг меня была лишь тьма: ни звуков, ни света. Я осторожно ступал по холодному полу и искал рукой выключатель или хотя бы стену, но никак не мог до нее дойти, словно комната стала гораздо шире.

Мое подступившее отчаяние прекратилось, как только я заметил легкий желтый свет. Я начал искать источник, и понял, что он свет появился сзади меня. Я был уверен, что нам отключили электричество, и Вера только сейчас нашла свечу, я обернулся и застыл.

Свет действительно исходил от свечи, которую зажгла девушка. Но девушка была не Верой.

Это была девушка с картины. Такая же идеальная красота облаченная, в тонкое белое одеяние, она сидела на коленях перед тумбой с низким подсвечником и длиной свечой. Я осторожно приблизился к ней, подметив про себя, что вокруг все по-прежнему также темно.

– Здравствуй сновидец, – улыбнулась она, когда я подошел ближе. Я протянул ей руку, и она, схватившись за неё, встала. Её прикосновение было холодным и я, поддавшись приступу паники, одернул руку и попятился назад.

– Я сплю? – не вопрос, а скорее утверждение. Хотя при всей странности моих снов, такого я еще не видел.

– Сновидец, – повторила она бесстрастно. Голос её высоким и звучал будто бы отовсюду, отражаясь эхом в моей голове.

Она коснулась ледяными руками моей груди, и я мгновенно отстранился.

– Не надо, не касайтесь, – покачал я головой, выгнав из головы дурацкую мысль – как же её называть, на «ты» или на «вы».

– Как хочешь, – покорно кивнула она. – Тогда просто запоминай меня.

– То есть? – понизив голос, спросил я.

– Тебе же нужно помнить меня, чтобы восстановить картину, – сказала она возмущенно, словно бы несмышлёному ребенку. – Пойми, какой я должна быть там, и стремись к этому.

– Хорошо, – безвольно кивнул я.

Я приблизился к девушке, и коснулся её лица, она покорно закрыла глаза. Холодная кожа была мягкой, без единого изъяна, но мне все равно было не по себе. Я пальцами запоминал её черты и, кивнув, отстранился.

– Он рисовал с натуры, автор?

Она кивнула.

– Потрясающе, – буркнул я. – А кто он, кто автор? – Это было безумием, но, а вдруг, она бы сказала мне имя автора, раз уж на то пошло?

– Его давно нет в живых, – покачала она головой. – После того, как ты восстановишь или перенесешь картину, ты сможешь её продать, придумав, что хочешь. Это будет настоящий шедевр, а там и другие твои работы заметят.

Она прошла дальше от меня и присела на заметное только лишь ей кресло, подперев рукой, подбородок она без особого интереса изучала меня.

– Хорошо, – кивнул я. – Если разрешаете…

– Он будет не против. Главное её восстановить. В её прежнем, изначальном виде, который ты знаешь. Это очень важно, сновидец. В её прежнем виде.

– Я – Олег, – сказал я зачем-то.

– Хорошо, – она словно разрешила мне носить это имя.

– А кто он? Художник – кем он был?

– Это не имеет значения, – произнесла девушка глядя чуть в сторону от меня.

– А вы?

– Я? – она удивленно округлила глаза и улыбнулась, словно застеснявшись – Настасья я. Настя. – Она протянула руку, но не для рукопожатия, а словно для поцелуя. Я неуверенно приблизился и почувствовал резкий толчок земли.

– Подъем! – гаркнула Вера. Я резко присел на кровати и стал оглядываться по сторонам. Ощущение что позади меня кто-то есть, не отпускало. – У тебя сегодня важный-преважный заказ! Ты сам говорил.

Я закивал и обернулся на картину, сомнений в том, кого я видел во сне, у меня не было. Я встал и поплелся в душ, бросив взгляд на Веру, которая завернулась в оба одеяла.

– А ты? – поинтересовался я.

– Мне не надо рано вставать. Разбудишь, как заработаешь бабла.

– Кого бы мне об этом попросить?! – шутливо спросил я, но Вера, похоже, не разделила моего юмора и проигнорировала меня. Меня же дернула пугающая мысль, что нельзя Веру наедине с картиной, тем более спящую и беззащитную. Я аккуратно вынес картину из комнаты, вернув на мольберт в мастерской.

==== Глава 2 ====

– Какая пошлость, – услышал я голос тихий голос Леши, то есть – Отца Алексия и обернулся с вредной улыбкой.

– Посему ты разглядываешь её так долго? Оцениваешь уровень пошлости? – поинтересовался я. У меня было слишком хорошее настроение. А в хорошем настроении я не могу быть приятным собеседником.

– Я священник, и к тому же женатый человек. Твои подозрения беспочвенны и абсолютно напрасны – тихо сказал он, вздохнул и все же отвернул взгляд. – Эта картина неприятная. Она темная, но одновременно притягивающая взгляд

– Да, это про неё я уже знаю, – ответил я и, призадумавшись, закрыл глаза, отдавшись воспоминаниям, пальцами я снова нащупал тонкие черты лица Настасьи и, открыв глаза, обернулся на картину. Я присел рядом с ней, и, всмотревшись в деформированное изображение, прикинул, как именно смогу восстановить её подлинный вид. Не отрывая взгляда, я нащупал нужную склянку и вскрыл её зубами, а после приготовился к началу работы.

– Газету бы постелил, полы испачкаешь. Вера ругаться будет.

– Иди на фиг, – ответил я с кистью в зубах. Никогда не любил выражения «на фиг», лучше «к черту», но, во-первых, произнести это внятно с занятым ртом сложно, во-вторых послать священника к черту это уже чересчур.

Хотя по сути, кого-либо посылать к черту это в любом случае плохо, вне зависимости от профессии посланного.

– Когда ты попросил материалы, я и не думал, что все так серьезно… Может отдать её профессионалам? – говорил он. Я молчал. Мысленно я обращался к Насте, просил прощения и помощи, успокаивал, обращаясь к ней «моя хорошая» и божился, что верну её лицу первозданный вид…

– Мне кажется, её легче заново нарисовать, так как ты видишь, – опять отвлек меня Алексий. – Все равно ценности за ней никакой нет.

– Да нет, фмысл не в этом, – отмахнулся я, стараясь не терять воспоминание о ней и свой настрой.

Леша, был самым странным из моих знакомых. Бывший журналист, подающий большие надежды не переехал в Москву, Питер или хотя бы Киев, а остался жить в Одессе, в «Жемчужине у моря», причем переквалифицировавшись в священника. Спасибо, что не монаха.

Но при этом, он совершенно не похож ни на одного из моих знакомых священников – Лёша активен, умен, иногда даже агрессивен, фанатично спортивен, из-за чего выглядит устрашающей грудой мышц в рясе, а не священнослужителем, но при этом абсолютно и истинно верующий человек. Гораздо более верующий, чем многие другие священники, с которыми мне приходилось сталкиваться.

Алексий – сплошное сочетание несочетаемого и возможно, именно это меня в нем и привлекло – странность. Лучший друг нищего художника и вечно неудачливой модели живущих «в грехе», то бишь без брака – два метра и сто десять килограмм чистого православия.

Я дернулся, когда услышал хлопанье дверью и понял, что уже позабыл образ Настасьи. Влетевшая в мастерскую Вера разбудила уже дремавшего с открытыми глазами Лешу, шурша рядом с его ухом многочисленными пакетами.

– Когда я вас уже венчать то буду? – вместо приветствия спросил он у Веры.

– А я знала, что ты не просто так тут ошиваешься: сначала венчать будешь, потом крестить десяток детей, а после всех нас хоронить – ищешь постоянных клиентов, да? – съехидничала она и я прыснул. Леша не обиделся к его чести, а просто покачал головой и, завидев пакеты спросил:

– Это что?

– Одежда для фотосессии, – хвастливо заявила она.

– Стоп, что? – я окончательно выронил кисть и мысленно чертыхнулся. – А где предыдущие фотографии?

– Ой, – она махнула рукой. – Там какая-то накладка, везде лицо засвечено. Вообще на каждом фото. Но! Меня прямо на улице остановил этот человек… агент. Сказал, что я божественна и просто обязана попробоваться к ним. Ты рад?

– В восторге, – мрачно ответил я и обернулся на портрет. Настасья сейчас радовала меня более чем Вера.

– Ну, понятно, – услышал недовольный голос последней.

– А в чем спор? – встрял Леша.

– Неважно, – отмахнулся я, и понадеялся, что разговор будет окончен, а я вернусь к картине.

– Ой, Лёш, он у нас провидец, он у нас Нострадамус, – завелась Вера. – И заявил мне, что меня убьет фотограф, к которому я приду. Якобы увидел это во сне. – Я закатил глаза. Сейчас меня начнет отчитывать священник за веру во сны, за недоверие к женщине и закончит агитацией венчания. Но отец Алексий меня удивил.

– А ты часто видишь вещие сны?

– Я других не вижу. Все что я видел, когда-либо сбывается, рано или поздно, – ответил и я глубоко выдохнул. Теперь об этом знал второй человек в моей жизни, второй после Веры, которая мою особенность расценивала как блажь.

– Это плохо, – тихо сказал он, чем удивил нас с Верой. Я обернулся к ним. Мгновенно присмирев, мы с Верой переглянулись. Она недовольно пожала плечами, а я, закусив губу, решил уточнить:

– Что плохого то?

– Каждый дар дается с каким-то требованием, за все надо платить. Это вроде кредита, получил что-то – отдавай процентами да еще какими… спросят потом за неиспользование дара или использование в дурных целях. – Он поднял указательный палец наверх. – Прямо там и спросят.

– То есть ты серьезно на его стороне?! – возмутилась Вера.

– Я бы лучше сделал как – максимально миролюбивым тоном затараторил он. – Ты, должен идти с ней на все её фотосессии. Это же её мечта, – с этими словами он встал и приобнял Веру за плечи, чему она была явно не рада. Мой мозг, выращенный на книгах Толкиена и Асприна, сразу представил себе миролюбивого, доброго тролля и капризную, но прекрасную принцессу эльфов, в какой-то миг я даже увидел, как их можно было бы изобразить в таком амплуа. – И ты увидишь, что опасности нет, если её нет. А если она есть – ты её раскроешь. И она – он всмотрелся в разъяренный взгляд Веры. – Увидит, что ты видишь… меня дома ждут, – резко заявил он и направился к выходу.

– А вообще идея неплохая, – кивнул я, обратившись к Вере. – Я уважаю, твои стремления и ты будешь уважать мои стремления тебя обезопасить, и я буду спокоен.

– Делай что хочешь, – покачала она головой и, бросив на Алексия злой взгляд, ушла.

– Вас буду венчать не я, – с грустью поведал он свой вывод.

– Мне бы твои проблемы… – ответил я.

Он промолчал, встал с места и направился к выходу.

– А насчет снов, – остановился он. – Это правда, что ты других снов не видишь, кроме тех, что сбываются?

– Единственный сон, что еще не сбылся, это сон с моим страхом по поводу Веры, – ответил я искренно.

– Значит ты сновидец, – произнес он обыденным тоном.

– Что? – не знаю, что он тогда прочел в моем лице. Хотя вряд ли там было написано все, что я думал и чувствовал в тот миг, как пугающе мелькали воспоминания, где Настя звала меня именно, так, и я был уверен, что она вкладывала в это слово, неясный мне смысл.

– Человек, который имеет другой вид снов,… во-первых – он видит вещие сны и только их, во-вторых может использовать сны – задавать вопрос и получать во сне ответ или даже призывать в свой сон других людей, живых или мертвых. В третьих – при легкой тренировке может начать заниматься осознанными снами, путешествовать во сне. Это многие могут, но сновидцам этот дар дан уже, и особо сильные могут даже создавать сны для других.

– Откуда ты,… где ты это вычитал?! – поразился я, всплеснув руками.

– Читал, – кивнул он. – В одной книге. Точно читал. Я её тебе принесу.

– Да я верю тебе… просто. Странная информация, не знаю, как и реагировать.

– Просто помни, – дары, что нам даются – даются как семена, и мы должны потратить всё и принести плоды. Твой дар весьма практичен и возможно, ты обязан им пользоваться. Береги Веру, и себя. А мне надо к жене.

Я лишь только и смог кивнуть и обернулся на картину.

***

Сон никак не хотел приходить. Я снова переставил картину в нашу спальню, надеясь, что так будет легче. Лег, взял с собой книгу, но не глядел в неё, а глядел лишь на картину. Я довольствовался тем, как мои долгие манипуляции отчасти, лишь в носе Насте не прошли даром. Картина стала лучше, на йоту, на один грамм, но она стала красивее. А это лишь начало.

Вера о чем-то усиленно болтала на кухне, после, судя по звукам, выключила свет, пришла ко мне, и уже физически я почувствовал, что она легла на меня.

– Оле-е-ежа, – протянула она. – Не дуйся, не дуйся, не дуйся, – тараторила она, шепотом пытаясь погладить меня по щеке, я делал вид, что не замечаю её, глядя в книгу, но не выдержал и осторожно сбросил с себя.

– Не поняла… – проговорила она.

– У нас завтра трудный день, и сегодня был непростой.

– И чем же ты сегодня занимался. На эту пялился, – она кивнула на картину и когда я не отреагировал, больно ущипнула за бок. Схватившись за него, я недовольно поднял глаза на Веру.

– За что?

– Ты на меня обращаешь внимание меньше чем на неё! – заявила она и ущипнула еще раз.

– Тебе не кажется странным ревновать к картине? – поинтересовался я, демонстративно отвернувшись от неё на другой бок.

– А ты ревнуешь к каждому столбу!

– К Лёше не ревную, – заспорил я.

– Очень смешно, – иронично прокомментировала она.

Я отвернулся и ничего не говоря закрыл глаза, накрывшись одеялом.

– Спокойной ночи, – недовольно фыркнула она.

– Спокойной.

***

Настя ждала меня в том же темном месте, в том же белом легком одеянии похожем на шелковый халат, она возлежала на кресле и внимательно следила за моими движениями. Она походила на сытую кошку, лениво созерцающую свою потенциальную добычу. Я опустил голову, разглядывая свои руки – так и было, я оказался в той же одежде, в которой уснул.

– Сновидец, – начал я. – Это тот, кто видит особые сны. Поэтому ты смогла влезть в мою голову, верно?!

– Угу, – она кивнула с некой гордостью. – И не только. Ты умен, Сновидец!

– Тогда вопрос номер два – мои сны, ты знаешь, что они означают. То, что я видел с Верой?

– Тебя волнуют твои кошмары. Это же не один сон, а два… только ты ей рассказал все неверно. Ты обманул её.

– Это можно изменить? То, что произойдет с ней?

Какое-то время она выжидала паузу, мне на миг показалось, что ждет чьего-то одобрения и поэтому смотрит всегда, словно сквозь меня, вдаль, смотрит на кого-то кто за моей спиной.

– Ты не можешь ничего сделать, Сновидец. Если ты что-то видишь, оно реально. Вера умрет. Она слишком слаба, она даже не будет сопротивляться, а когда начнет – будет уже поздно. Этого не изменить, – Настя стала говорить быстрее, словно бы нервно и, пытаясь успеть передать мне как можно больше информации. – Сновидец, они идут за мной.

– Кто? – удивился я.

– Двое. Две женщины, они придут в разное время – одна Рита – маленькая, черная. А другая старуха – Жанна. Старуха попробует купить картину, а ты не давай, никому не отдавай её. Рита же попробует украсть или уничтожить, не позволяй ей этого.

– Стоп! Откуда кому-либо знать про картину? Тем более пытаться её украсть?! Она ничего не стоит, и откуда о ней могут узнать…

– Уже стоит, – она заговорила медленнее и уставилась на потолок. Прищуриваясь, она словно пыталась найти там что-то, но я не мог проследить за её взглядом, видя лишь тьму.

– Настя… даже если так, кому бы старик рассказал что продал картину. Он и моего адреса не знает, ничего. Тебе не стоит ничего бояться.

«Тем более, если ты мертва», – мелькнуло у меня в голове.

– Ты разбудил картину, пробудил нас… Рита! Она уже здесь. Спеши! – крикнула она, и этот крик едва не взорвал мне голову изнутри.

Я резко очнулся и, сообразив за мгновение, включил свет и всмотрелся в картину – никаких изменений. Да и следов взлома никаких. Переведя дыхание, я успокоился, но тут же услышал шум через стену, будто бы с кухни, а не с гостиной. Словно кто-то открыл окно, я обернулся на Веру, мирно спящую рядом и понял, что это чужак. Я осторожно отбросил одеяло и снова обернулся на Веру, теперь я услышал звон стекла, будто бы кто-то что-то уронил. Вера проснулась, и присев на кровати удивленно посмотрела на меня.

– Все будет хорошо, – ляпнул я, и Вера удивленно приподняла бровь.

Я вышел и осторожно прошел мимо гостиной, шум действительно доносился с кухни, но свет был выключен и я не мог никого увидеть. Я подошел к ручке двери и резко рванул её на себя.

Влетев в кухню, я увидел маленькую черную кошку, месяцев семи от роду, которая с удивленным видом разглядывала разбившуюся банку и пролитую из неё воду.

– Черт возьми! – крикнул я, и кошка пригнулась от испуга. – Вот же хулиганка. Пугает как.

Испуганная и одновременно сонная Вера осторожно вошла на кухню, держа в руке скалку наготове.

– Все свои, – обратился я к ней и кивнул на животное. – Это она учудила. Еда есть для кошек?

– Сейчас найду что-нибудь, – буркнула Вера недовольно глядя на кошку. – Стерва блохастая, иди за мной.

Кошка на моё удивление не испугалась, а послушно спрыгнув со стола, виляя задом и высоко подняв тонкий длинный хвост, пошла за Верой, изучать недра холодильника.

Я же тряхнул головой в надежде выбросить из неё впечатления от кошмара, но наоборот вспомнил то, что меня на самом деле напугало до крика Насти.

– «Ты освободил нас»… – говорила она.

«Нас»…