Текст книги "Черноногие"

Глава III
Марк Морау

Встревоженный и сильно озабоченный, Айверсон возвращался к своей палатке. Он уже понял, что красота Сильвины произвела на него глубокое впечатление, запала в сердце. Никакими выходками не удавалось Нику Уинфлзу отвлечь его от мыслей о девушке. А между тем ни один луч надежды не освещал эти мечты. Сомнение и неизъяснимое чувство ревности отравляли их. Зловещее лицо Марка Морау стояло между ним и прелестной девушкой, и опасение, что Сильвина может предпочесть другого, не оставляло его ни на миг.

Покорившись непреодолимому влечению, он на другой же день отправился к Саулу Вандеру, повторил визит и на следующий день – словом, пустился на всех парусах в океан любви.

Четыре дня спустя после первой встречи с Сильвиной Ник Уинфлз разговаривал с Айверсоном неподалеку от лагеря звероловов, совсем уже готовых выступить в поход, как вдруг подъехал Марк Морау на своем великолепном коне в сопровождении слуги. Они остановились около Кенета.

– На лице его собираются тучи, – проворчал Ник, – голову даю на отсечение, это предвещает бурю. Словно пулей из карабина, он пронизывает вас своим правым глазом.

– Что это за человек, который следует за ним? – спросил Кенет.

– Где-то я видел этого типа, но имени его не запомнил. У! Каким лютым тигром он смотрит!

Кенет перевел взгляд на Марка Морау и сухо поклонился. Ответив на этот поклон едва приметным движением головы, Марк соскочил с лошади и бросил поводья слуге, после чего медленно, но решительно повернулся к Кенету. Глухое раздражение, видимо, поднималось в его груди. Не произнося ни слова, он скрестил руки и уставился на Айверсона наглым взглядом.

Такая неожиданная выходка захватила Кенета врасплох. На минуту он смутился, и губы Морау скривились в презрительной улыбке победителя.

Но смущение молодого человека продолжалось недолго. Снова овладев собой, он смело осмотрел незнакомца с головы до ног, отвечая на оскорбление спокойствием. Пронзительным и коварным был взгляд Марка; холодным и неуязвимым – взгляд Кенета.

Ник Уинфлз отодвинулся на три или четыре шага и, небрежно облокотившись на ствол своего карабина, наблюдал за этой странной дуэлью с неподражаемой беспечностью.

«Кто же выйдет победителем из этой схватки взглядов?» – с любопытством спрашивал себя зверолов.

Увидев, что нравственная сила Кенета соответствует выказываемой им ярости, Марк Морау нахмурил брови. Бешенство пересилило первоначальное намерение выказывать только презрение. Черты его лица страшно исказились. Ярость сверкала в глубине жгучих глаз; все в нем говорило о бешенстве, дошедшем до крайности.

И никогда еще Кенет не обнаруживал такого чувства самообладания, как теперь. Поистине он имел величественный вид. Раздраженный до крайности этой неожиданной, бесстрастной твердостью, Марк внезапно ударил его по лицу своей тяжелой меховой рукавицей.

– Вот даже как, – сказал молодой человек неизменившимся голосом, не меняя гордо-спокойной осанки и ничем не обнаруживая гнева, – вы не назвали мне причины вашего раздражения, и я не понимаю ее, но за этим дело не станет. Вы получите, чего ищете.

Еще раз дрогнуло лицо Марка. Он почувствовал уважение к своему противнику и понял, что необходимо обуздать себя, чтобы держаться наравне с Кенетом.

– Вам предстоит выбор оружия, – сказал он более сдержанным тоном.

– Знаю, – ответил Айверсон и прибавил медленно: – И я выберу.

При этих словах, произнесенных как-то странно, Марк Морау невольно вздрогнул.

– Но прежде всего, – продолжал Айверсон, – мне хотелось бы узнать, не обидел ли я случайно или преднамеренно вас или кого-нибудь из ваших. Так как один из нас должен умереть, и поскольку смерть есть великое и торжественное дело, то я желаю приступить к ней со знанием причины и, по возможности, с чистой совестью.

– А мне кажется, это совсем ни к чему, тем более что я вас оскорбил так, что забыть этого нельзя по крайней мере тому, кто дорожит званием дворянина. Достаточно вам знать, что я имею повод к смертельной вражде.

Он остановился, но, будучи не в силах сдержать гнев, бушевавший в его груди, вдруг вскрикнул с пеной у рта:

– Нам не надо интриганов; всякий чужеземец, являющийся сюда, не должен пускаться по следам Марка Морау!

– Сильвина! – произнес Ник Уимфлз, как бы рассуждая сам с собой.

Противники одновременно взглянули на Ника, потом друг на друга. На их лицах можно было прочитать причину стычки, которую оба знали, но не желали произносить вслух. Кенет покраснел до ушей, Марка передернуло. Однако оба скоро справились со своими чувствами.

– Это вы мне говорите? – нетерпеливо спросил Айверсон, обращаясь к Нику.

– Нет, право слово, нет, – возразил Ник, слегка постукивая ладонью по дулу длинного карабина. – Право слово, нет, хотя мне и очень бы хотелось потолковать с вами о деле, но у вас и без меня теперь дел выше макушки! Ну да, ей-богу, так, а я ваш покорнейший слуга.

Кенет обратился к Морау.

– Напрасно, – сказал он сурово, – напрасно вы хотите скрыть действительные причины, побуждающие вас к таким поступкам. Если вы и не сознаетесь, я могу угадать их.

– Так к чему же спрашивать попусту? Будет ли какая-нибудь разница через сто лет после нас в том, дрался я за мужчину или за женщину? Если у вас есть мужество, которым вы только тщитесь или выставляете напоказ, к чему колебаться? Назначайте место, час и оружие.

– Хорошо, господин Морау, время – завтра, спустя тридцать минут после восхода солнца; место – красивая площадка неподалеку отсюда, очаровательное место для могилы; оружие будет готово к вашим услугам. Нравятся ли вам эти условия?

– Да, за исключением одного: час недостаточно быстро пробьет, – сказал Морау, кладя руку на рукоятку пистолета, высовывающегося из-за пояса, – однако я умею ждать.

Улыбка мелькнула на губах Кенета.

– Вы ничего не сказали о секундантах, – заметил Марк.

– Вот мой секундант, – сказал Айверсон, указывая на Уинфлза, и, обращаясь к тому, спросил: – Ник, ведь я могу на вас рассчитывать?

– Ну да, ей-богу, так, я ваш покорнейший слуга! – кивнул охотник, нежно поглядывая на свой карабин.

Саул Вандер, окончив приготовления к походу звероловов, беседовал с дочерью, сидя у входа в палатку.

– Совсем не понимаю твоей настойчивости, – сказал он, глядя на Сильвину. – Не могу и догадаться, почему и зачем. Понимаешь ли?

«Понимаешь ли?» – было любимым выражением старого проводника.

– Милый папочка, предположите во мне достаточно чувства и рассудка и поверьте, что моим желанием управляет не каприз и не минутная блажь. У меня есть важные причины, чтобы оставить эту колонию и оставаться под вашим непосредственным покровительством. Сознаюсь, охота к приключениям тоже соблазняет меня до некоторой степени. Может быть, от вас или от покойной матушки я унаследовала эту склонность. Вы мне часто рассказывали, что бедная матушка – да упокоит Господь ее душу! – очень любила неизмеримые равнины, озера, реки и горы Северо-Запада.

– Да, – отвечал Саул со вздохом, – она любила зеленые долины, высокие горы, тихие озера и журчание ручейков. Ладно, можешь идти с отрядом.

– Благодарю! О, благодарю, мой обожаемый проводник! – воскликнула Сильвина, целуя отца.

– Я ни в чем не могу отказать тебе, избалованное дитя!

Говоря это, он ласково ущипнул ее за подбородок, потом дал ей некоторые наставления на дорогу, сам же отправился к лагерю звероловов.

– Волк! – крикнула Сильвина, оборачиваясь к палатке.

В ту же минуту появился маленький индеец лет четырнадцати. Движения его были легки, осанка, как у юного Аполлона. Его темно-красное лицо отличалось дикой, странной, почти обворожительной красотой. За несколько шагов от Сильвины он остановился, потупил черные глаза в землю и молча стал ожидать приказаний своей госпожи.

– Волк, – сказала она, рассматривая его с глубоким вниманием, – несмотря на твой коварный нрав и на природную индейскую гордость, до сих пор ты был мне верен и покорен. Исполни же и теперь мое приказание. Ты видел Марка Морау, когда он спускался к лагерю вчера и сегодня утром. Послушай же, мой дикий и гордый мальчик, у тебя такие зоркие глаза, как у рыси, и если ты так же хитер, как вся твоя порода, то ты многое прочитал на его лице и можешь мне сказать, что оно выражало.

– Восход Солнца, – заметил юноша, несколько обиженный, – ты забываешь, что Волк всего лишь отпрыск черноногих.

– Знаю, что другие оскорбляют тебя и упрекают происхождением от храбрецов черноногих, но я никогда не обращалась к тебе с обидным словом. Полно же ломаться перед своей госпожой, которая всегда снисходительна к тебе.

Мальчик медленно поднял глаза и остановил взгляд на Сильвине.

– Волк не жалуется, – сказал он, – Волк достаточно взрослый, чтобы заботиться о себе самому. Он носит нож при себе, а твой отец дал ему и карабин. Кто бы его ни обидел, белый или черный, все равно, Волк знает, что ему делать.

Из зрачков маленького индейца вылетали искры ярости. Успокоившись, он продолжал:

– Дева с лучезарным сиянием в глазах! Ты, могущая озарить светом самую непроглядную тьму, ты спрашиваешь у молодого Волка, что на душе у бледнолицего, и Волк тебе все скажет. Лисий Хвост, – продолжал он, прибегая к иносказательному языку индейцев, – желает, чтобы свет Восхода Солнца блистал в его вигваме. Сердце его горит огнем ревности к юному потомку бледнолицых, который скитается около вашей палатки последние четыре дня. Лисий Хвост постарается убрать его со своей дороги. Сумрачен, как гроза, был он сегодня утром, отправляясь в лагерь бледнолицых.

– Волк, ты обладаешь мудростью, которая, по преданию, принадлежит твоему роду. Как быстрая лань, беги в лагерь, перегоняя ветер! Наблюдай за Марком Морау! Ни на один миг не спускай с него своих острых глаз. Внимательно смотри, что будет происходить между ним и Кенетом. Потом спеши, лети ко мне, как стрела.

– Ты сказала, и потомок черноногих внимал тебе, твой голос для его ушей, что журчание тихого ручья. Ты приказала, и Волк повинуется.

Смышленым взглядом он окинул Сильвину и, как быстроногая лань, полетел вдаль.

Глава IV
Дуэль

На востоке загорались животворные лучи солнца. На лазоревом своде не было ни одного облачка. Воздух был пропитан благотворными ароматами весны. Тихий ветерок, дышащий отрадой, подобно дыханию юных дев, беспечно резвился в лесах и лугах.

Выйдя из палатки, Кенет Айверсон и Ник Уинфлз отправились к месту назначенного свидания. Судя по всему, у них было мало охоты пускаться в разговоры. Ник недоволен и часто посматривает искоса на Кенета. Молодой человек задумчив, но вместе с тем невозмутимо спокоен.

– Послушайте, дружище, – произнес наконец Ник с видимым усилием, – на мой взгляд, это прескверная шутка, и мне бы очень хотелось уладить это проклятое недоразумение.

– Невозможно, – сказал Кенет.

– И то правда. Не ударь он вас перчаткой, совсем иное дело. Верно и то, что я не вижу средства вызволить вас из этой беды. Ведь он метко стреляет из пистолета, и меня заранее пробирает дрожь: ну, как придется мне хоронить вас в этих краях? А уж я ли щадил себя, отбивая вам все кости, когда возвращал вас к жизни в прошлому году?

– Если вам действительно придется выполнить последний долг в отношении меня, – медленно возразил Кенет, – хотя я уверен, наши шансы равны, то, положив меня в последнее убежище, обещайте отправить на мою родину приготовленные письма, которые я оставил в палатке.

– В этом будьте уверены, ну, да, ей-богу, так! А я ваш покорнейший слуга!

– Благодарю, Ник, честный и храбрый мой товарищ.

Уинфлз вытащил откуда-то сильно измятый платок и вытер капли пота, выступившие на лбу. Потом он посмотрел на небо, взглянул на землю и перевел взгляд на Кенета. Видимо, в голове его вертелась мысль, которую он хотел и не решался высказать.

– Вот и я, – сказал он наконец, – тоже обожал дуэли. В них есть какая-то притягательная сила. Ведь и дед мой был страстный охотник до дуэлей. Сто раз, если не более, он дрался и не больше двух раз был ранен. Наверное, он и теперь бы здравствовал, не случись с ним последняя болезнь, которая доконала его, несмотря на крепкое сложение. На мой взгляд, последняя болезнь вообще бывает хуже всех болезней. Но не об этом речь.

Улыбка мелькнула на лице Кенета, и он искоса посмотрел на приятеля.

– Вообще говоря, в нашей семье на дуэли смотрят с каким-то особенным уважением, так что я готов просить вас, не будет ли угодно вашей милости уступить мне эту честь.

– Вы шутите? – спросил Кенет недоверчиво.

– Ах! Боже мой, какие тут шутки! До шуток ли в делах такого рода, когда из этого куска железа, – сказал он, любовно посматривая на свой карабин, – я могу всадить пулю в любого на расстоянии четырехсот футов? Вот именно с этим карабином я и буду драться. Я называю его Хвастуном, хотя с ним никогда не останешься пустым хвастуном лицом к лицу с врагом; тогда он бывает верным залогом удачи.

– Благодарю за великодушное предложение, но это невозможно. Только одну милость вы можете оказать мне: похороните меня, если мне суждено умереть, и исполните данное обещание относительно писем.

– А больше вы ничего не желаете от меня?

– Кажется, ничего, – отвечал Кенет задумчиво.

– И нет ни одного слова, которое вы желали бы передать ей, в том случае, если вам не доведется с ней еще раз поговорить?

– Ей… передать ей! – повторил Кенет, задумчиво потупив взор. – Да, передайте ей, друг Ник… Нет, нет! Мне нечего ей сказать.

Старый охотник с явным сомнением покачал головой.

– Вот и он! – воскликнул Кенет, указывая на подходившего человека.

– Капитан! – проворчал Ник.

И точно, то был Марк Морау.

На нем был изящный костюм северного охотника. Длинная черная борода небрежно развевалась. Он держал в руке большой карабин. Пистолеты и большой кривой нож торчали за поясом. Походка его была неровной, порывистой, на лице проглядывало смущение.

На некотором расстоянии от него, на повороте из сосновой рощи, вскоре показались Джон Бранд и Крис Кэрьер, те самые люди, с которыми читатели познакомились в самом начале этого рассказа. Оба были вооружены.

– Гм-гм! – проворчал Ник Уинфлз. – Бьюсь об заклад, что эти мошенники задумали как-то помешать справедливому решению спора.

И, наклоняясь к уху Айверсона, шепнул:

– Видите этих молодцов? Если вы не будете возражать, то я, не медля ни минуты, отправлю их к дьяволу. Для палача одной заботой меньше, я готов поклясться в том. Ну да, ей-богу, так, а я ваш покорнейший…

– Боже вас сохрани! – перебил его Кенет с горячностью.

– Но, – настаивал Ник, – но…

– Нет, я буду драться, как надлежит честному человеку. Правда, я не могу объяснить себе причину ненависти этого Марка ко мне, однако наш долг…

– Глупые церемонии! – прервал его Ник, бросая взгляд на дуло своего карабина. – Не будет большой беды, если очистить край от этих злодеев…

– Запрещаю вам, – сказал Айверсон строго.

– Хорошо, покоряюсь, но, право слово, тяжелых трудов мне это будет стоить, ну да, ей-богу, так, а я ваш покорнейший слуга!

– Оставайтесь здесь, – сказал Кенет.

– Как же это?

– Я один подойду к противнику. Мы уговоримся с ним насчет условий дуэли, а вы не спускайте глаз с его людей.

– Как! И вы доверитесь ему?

– Да, ведь так принято.

– Но разве вы его знаете?

– Что же за беда, если и не знаю? Я осторожен и хорошо вооружен. Не тревожьтесь понапрасну, все обойдется благополучно.

– В таком случае, – сказал зверолов с плохо скрываемым волнением, – позвольте мне дать вам совет быть менее доверчивым, и если бы я осмелился…

– Дайте пожать вашу руку! – воскликнул Кенет.

Уинфлз протянул руку, которую тот крепко пожал.

Твердыми шагами он пошел навстречу Морау, поджидавшему его на некотором расстоянии.

Крис и Джон остались у сосновой рощи.

Кенет и Марк приветствовали друг друга холодными поклонами и около минуты молча смотрели друг на друга.

Морау первый прервал молчание.

– Надеюсь, вы понимаете, зачем пришли сюда? – спросил он дерзко.

Айверсон вежливо поклонился.

– Вы должны драться… насмерть, – продолжал Марк, цедя слова сквозь зубы.

– Пусть будет так.

– Ваше оружие?

– Пистолет. Я оскорблен и, следовательно, выбор оружия принадлежит мне по праву.

– Как вам угодно. Пистолет, карабин или кинжал – для меня все равно: одно стоит другого. Волки попируют нынешней ночью над вашим трупом.

Айверсон не удостоил ответом столь явную самонадеянность.

– Решено, – сказал он, – деремся на пистолетах.

– Конечно. Но на каком расстоянии? Не бойтесь увеличить его: я попадаю в муху девять раз из десяти и с сорока шагов.

Слова эти были произнесены с хвастливостью забияки по натуре.

– Через платок, – отвечал Кенет, как бы не замечая хвастливого врага.

– Как вы сказали? – воскликнул Марк, думая, что не расслышал.

– Я сказал, что мы будем стреляться через платок и одним заряженным пистолетом.

– Не понимаю, – пробормотал Марк, – такого я еще не слыхивал.

– А между тем это так понятно. Берутся два пистолета, один из них заряжается пулей, другой холостым зарядом. Пистолеты накрываются чем-нибудь. Каждый из нас берет по пистолету и, став друг против друга, направляет дуло в грудь врага, потом…

– Человекоубийство!

– Обыкновенная дуэль. Пистолеты готовятся секундантами.

Марк делал бесполезные усилия, чтобы скрыть замешательство, вызванное заявлением противника, которое было произнесено так тихо и равнодушно.

Кенет продолжал все тем же размеренным, почти мелодичным тоном, не обнаруживая ни хвастливости, ни робости.

– Эта дуэль будет последней для одного из нас. Неужели вы думаете, что причина нашей вражды так важна, что только смерть одного из нас может ее устранить?

– Вы трусите? – спросил Марк, думая, что Кенет отступает.

Улыбка грустного презрения промелькнула на губах Айверсона.

– Я не трушу, но жизнь моего ближнего так же для меня дорога, как и моя собственная.

– Довольно, все эти сентиментальности просто смешны.

– Еще одно слово, – сказал Кенет, проводя рукой по лбу, как бы желая отстранить набежавшую тень грусти, – каждому из нас разрешается стрелять одновременно или ожидать выстрела противника.

– Это мне все равно, поторопитесь только, – сказал Марк, к которому, по мере того как ему казалось, будто мужество изменяет Айверсону, возвращалась прежняя наглость.

По знаку молодого человека подбежал Ник. На зов Марка его примеру последовал Крис.

Они получили приказания и отошли за дерево, чтобы зарядить пару пистолетов, между тем как противники снимали с себя верхнюю одежду.

Один из пистолетов был заряжен пулей, другой оставлен с холостым зарядом; Ник положил оба на траву и прикрыл по рукоятки своим плащом, потом отошел вместе с Крисом.

– Кто же будет выбирать? – спросил Марк с едва заметным беспокойством.

– О! Я не дорожу первенством и охотно предоставляю эту честь вам, – отвечал Кенет небрежно.

– Однако я не желал бы…

– Напрасно, берите какой хотите. Наша судьба в руках случая.

Оба подошли к плащу. Марк наклонился и судорожно выхватил пистолет. Кенет взял другой, говоря:

– Ник будет считать до трех, и как скажет «три» – стреляйте.

Морау не ответил. Он, кажется, дрожал. Легкая бледность разлилась по лицу Айверсона.

Они стали в позицию, лицом к лицу, вытянув руки, держа пистолеты на два вершка от груди.

Ник Уинфлз стал отсчитывать по условию. Голос его заметно дрожал.

В ту минуту, когда он досчитал до трех, раздался слабый выстрел.

Вздрогнул Кенет, отступил назад Марк.

Прошел миг мучительного молчания. Марк побледнел как смерть, вспыхнул румянец на щеках Кенета.

– Фортуна изменила вам, – сказал Кенет, – угодно ли вам сознаться в вашей несправедливости?

Марк не давал ответа, зубы его стучали, все тело сотрясала нервная дрожь.

– Угодно ли вам принести извинения? – настаивал Ай-версон, наводя пистолет.

– Мне просить прощения? Что еще выдумали! – сказал Марк, выдавливая насмешливую улыбку.

Его взор умолял Криса о помощи, но Ник Уинфлз не спускал с того глаз.

– Тогда готовьтесь к смерти.

Крупные капли пота выступили на лбу Морау. Последний час пробил для него, но в эту минуту, в эту страшную минуту, удар по руке заставил Кенета выронить пистолет, и в то же время мелодичный, хотя суровый голос произнес:

– Убийства не будет ни на деле, ни по согласию.

Молодой человек оглянулся с удивлением. Перед ним стояла Сильвина Вандер.

Пользуясь замешательством Кенета, Марк Морау поспешно уходил в сопровождении своих спутников.

Стоит ли говорить, что Айверсону и в голову не пришла мысль преследовать беглецов.

Глава V
Вертеп

Немного прошло дней после описанных событий. Степи Северной Америки быстро покрывались растительностью под животворными лучами майского солнца. Приближалась минута, когда отряд трапперов должен был выступить в поход в края, пригодные для охоты; во всем лагере царствовало веселье.

Кенет уже много раз старался поближе познакомиться с Сильвиной, но из кокетства или нежелания молодая красавица как будто не замечала его. Это задело молодого человека за живое, и вскоре ему пришлось сознаться себе, что он всей душой полюбил прелестного ребенка.

Однажды утром он по привычке выехал прогуляться по окрестностям. Замечтавшись, он очутился за несколько миль от лагеря, не обращая внимания, по какой дороге скачет его конь. К десяти часам он выехал на очаровательную лужайку, заросшую цветами, через которую протекал сверкающий ручей. Все в этом убежище приглашало к отдыху. Спрыгнув на землю, молодой человек привязал лошадь к дереву, растянулся на бархатной зеленой траве и немедленно заснул. Долго ли продолжался этот сон, трудно было ответить на этот вопрос, когда неожиданно раздался грубый, злобный смех, разбудивший его. Открыв глаза, Кенет увидел двух мужчин, схвативших под уздцы его лошадь. Голова его закружилась, и, как бесчисленные пылинки в солнечном луче, перед ним промелькнули воспоминания о плавании по реке Северн, привал на берегу, зловещие взгляды, отравленный кофе, страдания и видения, испытанные при замерзании, лишение чувств и оцепенение, потом возвращение к жизни от целебного средства приятеля Ника, все страдания, перенесенные им: он все припомнил и невольно содрогнулся, заметив дикую злобу, отражавшуюся на лицах Джона Бранда и Криса Кэрьера.

Все эти впечатления, столь внезапные и неуловимые, которые можно долго описывать даже и самыми короткими словами, просыпались в нем постепенно, но с быстротой молнии. Самообладание скоро вернулось к нему, Кенет поднялся и спокойно шагнул вперед. Но Джон Бранд поднял пистолет и, целясь в него, приказал:

– Ни с места! Мы сейчас потолкуем с вами.

Несмотря на опасения, внушаемые ему злодеями, в руках которых была его жизнь, Айверсон улыбнулся и сказал почти весело:

– По чести, господа спутники, вот уж никак я не ожидал вновь наслаждаться вашим обществом. Шутка была восхитительной. Друг Джон, спрячьте ваше оружие, и постараемся мирно уладить дело.

– А вот мы скоро уладим все! – сказал Кэрьер, пожимая плечами.

– Ведь я до сих пор в толк не возьму то дело на реке Северн, – продолжал Кенет, решившись по возможности взять верх хитростью, – как это вам пришло в голову бросить товарища в снегу? Право, для меня это тайна. Мне смутно припоминается, как будто на нас напали индейцы, меня ошеломили ударом по голове, а вы спаслись бегством в лодке, где вас и взяли в плен… точно не помню.

Крис и Джон переглянулись.

– Потолкуем позже, когда нечего будет делать, – возразил Крис и, обращаясь к Джону, сказал: – Держи его на мушке, пока я свяжу ему руки.

– Негодяи! – воскликнул Кенет. – Неужели вы думаете, что я позволю себя вязать, как барана?

Джон приложил дуло ко лбу Кенета.

– Руки назад! – закричал ему Кэрьер.

Айверсон чувствовал сильное желание возмутиться против такого распоряжения, но в эту минуту повиновение было спасительнее сопротивления. Преодолев гнев, он позволил себя связать.

– Джон, подай лошадь! – приказал Кэрьер.

– Это еще зачем? – спросил Кенет.

– Мы желаем, чтобы вы сели на своего коня и ехали с нами, а если что не по-нашему, мы убьем вас, как белого медведя или краснокожего. Все понятно?

Бранд скоро справился с лошадью и подсадил на нее Кенета, потом с помощью Криса стянул ему ноги ремнем, пропущенным под брюхо лошади.

– Могу поручиться, что теперь вы не упадете! – заметил Кэрьер насмешливо и, схватив лошадь за узду, потащил ее вперед; Джон, вооруженный карабином, следовал за ним.

Такое положение отнимало у молодого человека всякую надежду на спасение. Он корил себя за рассеянность и погрузился в горькие размышления. Солнце мало-помалу склонялось к западу. Вскоре сумерки повисли над обширными пустынями, тени сгущались, пока, наконец, все предметы не слились в темной дали.

Кенет ехал в терпеливом молчании. Тишина ночи прерывалась только криками хищных птиц или рычанием диких зверей.

Между тем дорога становилась труднее; она проходила по песчаным и гористым ущельям, между высокими утесами, изредка попадались небольшие рощи чахлых кустарников.

Айверсон не прерывал своих размышлений до той минуты, пока ему в лицо не подул свежий ветер. Подняв голову, он увидел перед собой пространство воды, которое показалось ему озером. В ту же минуту Кэрьер остановился, развязал пленника и грубо приказал ему слезать с лошади. Кенет машинально повиновался. Крис повел его по узкой, крутой тропинке, извивавшейся меж высоких скал и приведшей их к берегу. По другую сторону этих скал находилось роскошное пастбище, куда он и пустил лошадь, расседлав ее. Из густого кустарника Кэрьер вытащил байдару, спустил ее на воду, потом приказал Кенету садиться посередине, сам же с Брэндом поместился по краям, и, дружно работая веслами, они пересекли озеро. Впереди высилась колоссальная преграда, гранитный массив больше сотни футов в высоту.

Челнок причалил в бухточке, приютившейся под утесами, словно гнездо ласточки. С удивлением и вместе с тем с содроганием Кенет обозревал мрачный пейзаж, обрисовывавшийся в тени. Над головой – черный угловатый камень, под ногами – неведомое озеро, безмолвное как могила, как будто нарочно вырытое в самом центре гор, чтобы принимать и навеки скрывать страшные тайны. Кто бы мог, находясь в таких обстоятельствах, удержаться от невольного проявления ужаса? Конечно, Айверсон был храбр: свое мужество он доказал уже во многих случаях, однако и его бросало в дрожь при взгляде на эту унылую картину.

– Наклонитесь и следуйте за мной, – сказал ему Крис, – а ты, Джон, позаботься о хлебе.

Крис наклонился и провалился, как показалось Айверсону, в недра скалы. Кенет еще раз взглянул на ровную поверхность озера, глубоко вздохнул и последовал за Крисом. Проход, по которому они шли, был так низок, что пришлось согнуться почти вдвое, чтобы продвигаться по нему.

Через несколько минут такого трудного путешествия Кэрьер сказал:

– Теперь можете выпрямиться.

Кенет заметил, что его проводник шарит рукой в темноте. Сухой стук, сопровождаемый градом искр, объяснил ему, что Кэрьер высекает огонь. Вскоре при свете лампы, зажженной Крисом, он увидел, что они находятся в пещере с высоким сводом, с множеством свисавших сталактитов самых фантастических форм.

– Это еще не конец нашего путешествия, – заметил Кэрьер, – еще немного потерпите, ненаглядный красавец, и мы вам покажем такие диковинки, какие мало кто видел на свете. Так смотрите же, когда вернетесь к нашим друзьям, не разглашайте, пожалуйста, наших тайн! – закончил он со зловещим смехом.

Джон Бранд одобрил шутку своего приятеля, не совсем в лад поддакивая ему.

– Здесь у нас очаровательное местечко для любителей помечтать, – сказал он, – и потому смеем надеяться, что вы не скоро расстанетесь с нами.

После этого Кэрьер повторил Кенету приказание следовать за ним, и, после многочисленных поворотов направо и налево, они вступили в другую пещеру, более просторную, выше и суше, чем первая. Две лампы, висевшие под сводом, освещали внутреннее пространство.

Негритянка, на вид уже пережившая бурный возраст, была единственной обитательницей подземного зала. Взглянув на нее, Кенет припомнил Жиль Блаза[5]5
  Герой авантюрно-приключенческого романа «История Жиля Блаза из Сантильяны» французского писателя Алена Рене Лесажа (1668–1747).


[Закрыть] и его чудесные приключения на земле и под землей. Вероятно, эта особа имела редкие способности для приращения жира, потому что в ней воплотился поразительный образец того, что человеческая индустрия может произвести в этой особого рода промышленности. Губы ее красноречиво свидетельствовали об африканском происхождении, нос был расплющен, волосы – что курчавая шерсть, лоб низкий до невозможности, щеки раздуты и отвисли невероятным образом, кожа черная и словно лакированная. Едва увидев Кенета, этот милый образец человеческого рода захлопал руками по своим объемистым бокам и разразился смехом, таким громким и задушевным, что все его телеса заколыхались, как студень.

Кенет, не усматривая ничего забавного, не принял участия в этом веселье, но с большим любопытством стал осматривать разные предметы, находившиеся в подземелье. В одном углу была свалена куча бизоньих кож, в другом – звериные меха; тут огромная часть дичи, там груда копченой рыбы; на стенах висели оленьи рога, лапы пантеры, а также ружья и карабины со всеми принадлежностями. На выступающей части камня, как на столе, помещались пистолеты в разнообразных оправах и разных заводов. Самодельный стол на трех ножках стоял посередине.

– Довольно, Агарь, теперь не до шуток. Дай-ка нам поесть. Сегодня у нас волчий аппетит.

Негритянка вышла, тяжело ступая, и через несколько минут вернулась, неся холодное мясо и бутылку виски. Кенету развязали руки и разрешили поесть, если на то у него имеется охота. Но у него не было желания, и потому он отказался под предлогом усталости. После чего, бросившись на шкуру бизона, он притворился спящим.

– А наш молодец на все легко смотрит, – сказал Джон, – будь я на его месте, я не захрапел бы так спокойно.

– А ты не очень-то доверяйся его внешнему виду, – возразил Кэрьер, – ведь лисица тоже умеет притворяться. Но такого старого воробья из Техаса, как я, на мякине не проведешь. Кто потолкался между людьми, тот поневоле станет недоверчив. Хотя наш молодец, по-видимому, и спит, однако поверхность-то есть, а дна не видать. Так и знай!

Джон наклонился к товарищу и тихо шепнул ему на ухо, но слова его отчетливо долетели до Кенета:

– Что капитан с ним теперь сделает?

– А ничего хорошего, будь уверен. Мы не должны спускать с него глаз до нового приказа. Но, сказать по совести, будь на то моя воля, так я бы его, недолго думая, – тут он мельком взглянул на Кенета и провел пальцем по горлу, – для нас было бы вернее отделаться от него после того случая, когда мы взялись доставить его из Йоркской фактории в Норуэй-Гоуз, и вернее и удобнее именно здесь, а не в другом месте!

– Ага! Видно, он двужильный, а не то несдобровать бы ему после того, как мы его обобрали на реке Северн. Впрочем, нам-то что? Он собственность капитана, который с ним что захочет, то и сделает.