Текст книги "Послушница Божией Матери. Вырицкая молитвенница Матушка Варвара. Жизнеописание"

Е. А. Удальцов
Послушница Божией Матери. Вырицкая молитвенница Матушка Варвара. Жизнеописание

© Е. А. Удальцов, текст, 2013

© Издательство «Сатисъ», оригинал-макет, оформление, 2020

Жизнеописание

Родилась матушка Варвара 7 ноября 1907 года в северном зырянском краю (республика Коми). Назвали ее Натальей. Три старшие сестры – Евдокия, Анна и Надежда были светлыми – в отца, а Наталья уродилась в мать – темненькая с карими глазами.

Село Пожегдин, расположенное невдалеке от красавицы Вычегды, окружали сосновые боры и могучие кедрачи. Край непуганых птиц и зверья изобиловал и рыбой, и лесными дарами. Беззаботно и радостно проходило Натальино детство. Она была любимой дочкой. Среди сестер выделялась красотой.

Семья жила зажиточно. Отец, Федор Михайлович, имел озеро, мельницу, кожевню. Родители были людьми благочестивыми, что сказывалось на всем семейном укладе. Звали они друг друга только по имени-отчеству.

Богатство не было самоцелью. За усердные труды Господь много давал, а родители не скупились делиться с односельчанами, вносили пожертвования на нужды церкви и монастыря Иверской иконы Божьей Матери. За большим обеденным столом почти всегда кормились «чужие» люди. Особенно обильно угощались односельчане в праздники. Третьяковы были одними из самых уважаемых людей на селе. Не барин был Федор Михайлович, а народ при встрече снимал шапки и кланялся.

Однажды погожим июньским вечером, когда семья вечеряла, в ворота постучали. Анюй и Найда зашлись злобным лаем. В стойле тревожно заржал Вороной.

– Кому бы это быть? – проговорила Пелагея Федоровна. – Евдокия, выдь погляди.

У ворот стояли два знакомых монаха из дальнего Печорского монастыря, Дорофей и Никодим.

– Дунюшка, дома ли родители?

– И тятенька, и маменька дома, сейчас кликну.

Вышел Федор Михайлович. Он был выше среднего роста, кряжистый, с окладистой рыжей бородой. При кротком нраве обладал недюжинной силой. Когда трелевали лес, и лошадь не могла вытянуть бревно, брался за подушку возка и вытаскивал его из «заедливого» места. По широкоскулому добродушному липу Федора Михайловича разбежались веселые веснушки. Цветом они походили на сосновую кору, которая отливала медью в лучах склонившегося к горизонту солнца. Федор Михайлович цыкнул на собак, и те послушно умолкли.

– Далеко ли, Божьи люди, путь держите? – спросил он, поздоровавшись с монахами.

– Здесь, благодетель, наш путь и заканчивается.

– Что ж, прошу в дом.

Федор Михайлович пропустил монахов и запер калитку из тесовых досок на засов. Из таких же крепких толстых тесин были сделаны и просторные ворота. «Однако, с чем же они могли пожаловать?» – подумал он и вошел вслед за Дорофеем и Никодимом.

Монахи дружно перекрестились, прочитали молитву и заключили ее словами:

– Мир и покой вашему дому, аминь.

Пелагея Федоровна захлопотала около неожиданных гостей, пригласила к столу. Федор Михайлович решил изменить планы на вечер и порадовать Дорофея с Никодимом хорошим угощеньем из свежей рыбы:

– Вы, дорогие гости, вечеряйте, а я брошу сетенку на удачу; может добрая рыбешка попадет.

Сеть он решил поставить в «своем» затоне, где любила жировать белорыбица, вкусноты неописуемой. Когда вернулся, дети уже почивали. Монахи и Пелагея Федоровна сидели в горнице и вели тихую беседу.

– Вот и хозяин, – приветствовал Никодим вошедшего. – Мы тут все дивились, Федор Михайлович, как искусно супруга ваша умеет подушки взбивать. Три подушки стоят уголками друг на друге, словно на иголочках, и не падают.

– Пелагея Федоровна многим может удивить, – ласково поглядывая на жену, ответил Федор Михайлович. – Всем ли гости довольны?

– Премного благодарны, благодетель. Не смеем больше вас тревожить, пора и ко сну отходить.

Ранним утром, да это еще и не утро было, а белая ночь, Федор Михайлович начал неторопливо выбирать сеть. Воздух был теплый, но вода еще не прогрелась, оттого и туман стоял не густой – прозрачный. От воды тянуло запахом рыбы и водорослей, который тут же перемешивался с ароматом прибрежного разнотравья. «Вот и покос на носу», – подумывал Федор Михайлович, не переставая передвигаться вдоль сети. Поплавки впереди вдруг резко ушли под воду, и Федор Михайлович почувствовал, как натянулась и задрожала сеть. Лодка слегка накренилась; что-то крупное и сильное заворочалось под водой, вздымая буруны над поверхностью. «Ну, ну, милая, не балуй, – добродушно и довольно ворчал Федор Михайлович, – Таймень или нельма?» Он был спокоен, потому что знал: редко удавалось рыбине вывернуться из сетей.

Рыбина оказалась огромной – больше метра длиной и весом под сорок килограммов. Хвост чуть ли не по земле волочился, когда Федор Михайлович нес ее домой. Проворная и привычная к разделке рыбы, Пелагея Федоровна успела приготовить роскошный завтрак: ароматную, наваристую уху, светящуюся янтарным жиром, расстегаи и рыбу разварную, которую так готовить никто не умел во всем Пожегдине. Напоследок Пелагея Федоровна принесла из ледника слегка примороженную и натертую солью строганину, которая не успела потерять речной свежести и таяла во рту.

Дорофей и Никодим вкушали с явным удовольствием, благодарили Создателя, хозяина и хозяйку:

– Всемилостивый Господь всем наделил Землю для радостного и счастливого житья. И не должны мы забывать возносить Ему ежечасно благодарственную молитву. Слава тебе, Отче наш…

Все, включая девочек, перекрестились.

– Однако, мы еще не приступили к делу, ради которого пришли, – продолжал Дорофей, поглядывая на Наташу. – Прислала нас хорошо вам известная игуменья Марфа. В монастыре живет прозорливая старица Лукерья. Было ей виденье: пришла к ней Богородица и повелела привести вашу Наталью в монастырь.

Пелагея Федоровна, не ожидавшая такого исхода разговора, прижала свою любимицу и заплакала. Потом горячо заговорила:

– Царица Небесная, прости меня, грешную! Не могу, мала она еще, – и десяти годков не стукнуло. Может, какая старшая заменит? – С надеждой посмотрела она на Дорофея…

– Ты нас прости, Пелагеюшка, но не можем мы этого себе позволить. Не в наших это силах. И печалиться шибко не надо – дело доброе, богоугодное… А сейчас мы и настаивать не будем. Поживем… Матерь Божья нас и умудрит.

Монахи не стали задерживаться и вскоре отправились в обратный путь.

Через два года Дорофей и Никодим пришли снова: «Богу угодна Наталья…»

Пелагея Федоровна смирилась и стала готовить дочь в путь. Примерно неделю жили Божьи посланники у Третьяковых. Как и в прошлый приход, у Дорофея за спиной была тяжелая ноша. С нею он почти никогда не расставался. Когда ложился, подкладывал под голову. Велико было любопытство девочек: что там может быть? Знали, что нельзя трогать чужие вещи, а спросить боялись. Любопытство в конце концов взяло верх. Улучив минутку и преодолевая страх, развязали мешок – в нем лежал камень…

Сзади раздался голос Дорофея:

– Ах вы, проказницы, где у нас березовая каша?!

Девочки онемели и даже не взвизгнули, как полагается в таких случаях.

Глаза у монаха были со смешинкой, голос нарочито строгий. Он явно не сердился:

– Если бы там сидел медведь…

Сестры переглянулись и заулыбались:

– Зачем вы носите такой тяжелый камень?

Дорофей задумчиво почесал бороду. Как растолковать этот вопрос попроще? Со взрослыми легче: для укрощения плоти, чтобы не понуждала она к страстям плотским. Решил ответить таким образом:

– Сон у меня, девочки, плохой – заснуть не могу. А вот день потаскаю этот камень, так утомлюсь, что вечером с ног падаю, – прилягу и тут же засыпаю.

Утром мать и сестры провожали Наталью в монастырь Иверской иконы Божьей Матери. Пелагея Федоровна благословила дочь двумя семейными иконами, передававшимися из поколения в поколение: Иверским образом Богоматери и «Неопалимой купиной». Вороной прядал ушами, вздрагивал всем телом и нетерпеливо перебирал ногами.

– Ну, все! – Федор Михайлович взял вожжи, и конь с места рысью вынес повозку за ворота. Пелагея Федоровна, вытирая концом платка слезинки, еще долго вглядывалась в удаляющееся облачко пыли, пока оно не скрылось за поворотом около озера.

Наталья оказалась послушницей примерной. Она благоговейно внимала слову Божьему, возрастала духом, постигала ремесла. До сих пор сохранились несколько рукодельных вещей, сделанных ею в монастыре.

Жизнь за стенами монастыря развивалась бурно и непредсказуемо. Октябрь семнадцатого года безжалостно разрушал устоявшуюся жизнь, уничтожал вековые традиции, опустошал Русскую землю. В одно из посещений своего села Наталья застала трагическую картину раскулачивания. «Все отобрала советская власть, – вспоминала матушка, – оставила голыми и босыми. При мне уводили отца. Помню, оглянулся в последний раз, и больше мы его не видели».

Долгое время Наталья спасалась от жестокого мира под кровом Царицы Небесной. Но в начале тридцатых годов волна лютых репрессий докатилась и до северной обители. К этому времени за веру были уничтожены десятки тысяч людей. Такая же участь ожидала и здешних насельниц. Когда монахинь и послушниц повели на казнь, необъяснимым образом появился благообразный старец. Он подошел к Наталье, взял за руку и властно сказал старшему конвоиру: «Не троньте ее! Это моя дочь!..» Конвоир не осмелился возразить.

Отойдя на безопасное расстояние, остановились. От волнения и переживаний Наталья плохо понимала, что происходит. Видела она раньше это ласковое, светлое лицо старца или нет? Кажется, он бывал в монастыре. А может быть кто-то похожий?… Все перепуталось. Старец велел Наталье идти домой. Потом сказал что-то совсем непонятное:

– Придет срок, приедешь ко мне в Вырицу, там встретимся.

Какая Вырица, где она? Наталья впервые слышала такое название.

– Теперь ступай и ничего не бойся. Молись Богородице, она заступится…

В родном селе все неузнаваемо переменилось. Некогда размеренная, хорошо отлаженная жизнь стала непонятной, суетливой. Много мелькало незнакомых людей с озабоченными лицами. Старшая сестра Евдокия жила в Сыктывкаре, об отце ничего не было известно. От горя и печали Пелагея Федоровна раньше срока постарела и, казалось, ничему не радовалась. Даже встреча с любимой дочкой прошла совсем не так, как раньше. Анна с Надей рассказали, что советская власть организовала леспромхоз, и что у них на постое живут пожилой Василий Степанович и молодой Михаил, работающие на лесозаготовках.

Вечером пришли постояльцы. Михаил сразу заметил Наталью:

– О, какие красавицы к нам прибыли.

Наталья отошла в сторону. Михаил, ничуть не обескураженный, хмыкнул, но цепляться больше не стал, вслед за Василием Степановичем ушел в свою комнату.

– Слышь, Степаныч, видно, эта и есть из монастыря?

– Похоже. Ничего не скажешь, девка хорошая.

Михаил, как и Василий Степанович, приехал в леспромхоз по набору заработать деньжат. Никаких других целей он себе не ставил. Но, похоже, с первого взгляда опалила неведомым огнем его сердце черноглазая красавица с длиннющей косой, уложенной по-особому – корзиночкой. Все заметней и настойчивей становились его ухаживания. Да и Наталья уже не сторонилась так Михаила, как поначалу – внимательней стала поглядывать на статного парня. Он не был красавцем, но лицо его привлекало внутренней силой и мужественностью.

Михаил не стал долго вздыхать под луной, купил пуховый платок в подарок и предложил выйти за него замуж. Все Натальино существо возмущалось и протестовало против этого. Воспитанная в духе монастырских предписаний и правил, она сохраняла строгую нравственность и чистоту помыслов, поэтому то, что говорил Михаил, казалось греховным и недопустимым.

Мать рассудила по-другому:

– Наташенька, ты же видишь, мир перевернулся и правит им сатана. Где ты теперь можешь найти Божий приют – все поругано. А жить-то надо, надо приспосабливаться. Ты же не приняла постриг… Михаил мужик стоящий. И нам будет полегче…

Один за другим у Натальи и Михаила родились двое детей – сын Боря и дочь Галя. Михаил плотничал и столярничал; помимо основной работы «подхалтуривал». На житье хватало. Рачительная и непритязательная Наталья умудрялась даже приберечь на «черный день».

У Михаила был старший брат Иван. Иногда он писал о жизни на «большой земле». Однажды пришло письмо с новым обратным адресом. На нем значился поселок Вырица Ленинградской области. Иван женился, как он писал, на Дусе и переехал в большой поселок. Расхваливал тамошние места, звал к себе: «И жилье здесь можно найти, и работы невпроворот – рядом такой городище! Сворачивайся, брат, и сюда. Сколько можно комаров кормить. Братья должны быть рядом…»

Услышав название Вырица, Наталья сразу вспомнила старца, спасшего ее от неминуемой гибели, и слова его: «Придет срок-приедешь ко мне в Вырицу, там и встретимся». «Значит, все было наяву– не сон, не выдумки, не бред, – раздумывала Наталья. – Как ехать в такую даль с двумя детьми?» Страх был естественным и понятным. Но понимала она и другое – слова старца не были случайными – вера в Божий Промысл в ней не остыла. Михаил уговаривал, и Наталья решилась. Чувствовала, что покидает отчий дом уже навсегда…

Встреча братьев после долгой разлуки прошла бурно и радостно. Жена брата Дуся оказалась приветливой гостеприимной хозяйкой.

Иван работал плотником в доме отдыха «Ленпромкассы», хлопотал об устройстве Михаила столяром и выделении его семье жилья. Наталья ему понравилась, и он кроме, как Натой и Наточкой, ее не называл. Ладились отношения и с Дусей. Так что Михаил пребывал в приподнятом настроении и не жалел о переезде.

У Натальи настроение не было таким радужным. Мирская суетная жизнь, в которой забота о душе была в загоне, ее тяготила. О духовном, о Боге говорить боялись. Не утихала и тоска по родным. С Михаилом хотя и жили дружно, но всем сердцем к нему так и не «прилепилась». Только любовь к детям, забота о них и упование на Божий Промысл поддерживали ее.

Что касается жизненного устройства, то все складывалось неплохо. Столяром Михаила взяли. Дали комнату и огород. «Будет картошка с капустой – не пропадем», – радовалась Наталья. Привыкшая к безукоризненному порядку и чистоте она на свой лад стала устраивать жилище. Наконец-то смогла поставить в Красном углу привезенные с родины иконы, несмотря на опасения Михаила.

Стали завязываться знакомства с местными жителями. Наталья очень возрадовалась, когда узнала, что в Вырице есть два действующих храма и даже где-то, за рекой, монастырь. Она побывала в ближайшем храме и полюбила его на всю жизнь. Это была красивая церковь Казанской иконы Божией Матери, воздвигнутая в честь 300-летия дома Романовых.

От прихожан Наталья услышала о чудотворном старце отце Серафиме, жившем на Пильном проспекте. «Не тот ли это старец?» Наконец, она решилась и направилась к нему. Да, это был он: с благообразным ласковым лицом и добрыми серыми глазами. Наталья упала на колени:

– Батюшка, возможно ли такое?…

Старец кротко улыбнулся и ласково ответил:

– У Бога все возможно…

Наталья стала благодарить отца Серафима за чудесное спасение. Он остановил ее:

– Встань, дочь моя. Не меня надо благодарить – Бога и Царицу Небесную, твою Заступницу. Ждал я тебя…

Когда матушка Варвара поведала эту историю мне, человеку в то время больше размышляющему о вере, чем верующему, трудно было ее принять без сомнения. Как говорил преподобный Антоний Великий: «Если ты будешь говорить не духовному о духовном, то ему покажется смешным». Но чем больше я читал святоотеческую литературу, Евангелие, тем больше рассеивалось сомнение.

Сотни, тысячи случаев описаны, когда люди в критических ситуациях в отчаяньи взывали к Николаю Угоднику, и он незамедлительно являлся в образе «дедушки» и помогал. А какие чудеса творил великий молитвенник и патриот земли русской преподобный Иоанн Кронштадтский.

Позднее, когда я читал жизнеописание иеросхимонаха Серафима Вырицкого, где рассказывалось о многих случаях его благодатной помощи, от сердца совсем отлегло. Там тоже говорилось о явлениях старца, похожих на рассказ матушки Варвары.

Один фронтовик, вернувшийся домой после войны, рассказывал, как он, будучи старшим лейтенантом и командиром батальона, занял со своими солдатами спиртовой завод в Германии. Там стояли цистерны со спиртом. Все думали – ну вот теперь поживимся. Вдруг появился полковник и сказал комбату:

– Приказываю Вам немедленно расстрелять цистерны.

Старшему лейтенанту и в голову не пришло ослушаться. Дал приказ, и солдаты расстреляли цистерны из автоматов. Спирт вылился. Все стояли в недоумении, не понимая, зачем они это сделали. Тогда решили обратиться к полковнику. А полковник как сквозь землю провалился. Комбат подумал: «Может, это было наваждение?» Начал спрашивать у солдат, но все отвечали, что был полковник и был приказ. Как выяснилось впоследствии, в цистернах находился метиловый спирт. Так что тех, кто выпил бы его, ожидала смерть.

Открылось все, когда старший лейтенант увидел у матери в уголке с иконами фотографию монаха, в котором узнал полковника. Он спросил, кто это. Мать ответила, что это духовный отец ее, иеросхимонах Серафим. «Он молился за тебя всю войну, – сказала мать, – я его просила, чтобы молился за тебя, чтобы ты вернулся живым».

Так что, когда батюшка Серафим, при первой встрече с Натальей в Вырице, кротко и просто произнес: «У Бога все возможно…», будущая схимонахиня уверовала в это без сомнения.

Наталья приходила к отцу Серафиму и по духовным делам, и по мирским. Вскоре на ее долю выпало тяжелое испытание – Господь в одночасье прибрал детей. «От высокой температуры сгорели на глазах», – вспоминала матушка.

Понимала, что все делается по воле Божьей, но сердцу не прикажешь – оно разрывалось от горя. Решила, что жить в миру не для нее. «Не зря меня Царица Небесная призвала к монастырской жизни еще в детстве, – рассуждала Наталья. – Буду искать монастырь – не все же разорили. Говорят и здешний еще действует. Схожу к батюшке за благословением».

Отец Серафим принял Наталью ласково, но благословения не дал: «Натальюшка, велико горе твое, терпи. Господь ведет своих избранников ему одному ведомыми путями. Тебе определено жить в миру, помогать людям и молиться за мир. Тебе много будет дано, много и взыщется. Готовься… А невинные души детей твоих приняла Царица Небесная. Я ведь тоже двоих потерял. Не печалься, родишь ты еще и сына, и дочку».

Ободренная и смирившаяся, возвращалась Наталья домой. В опустевшей и осиротевшей комнатке она припала к иконам и, обливаясь слезами, горячо взывала к Богородице и Ее Сыну: «Простите меня, грешную, простите слабую, простите недостойную!» А перед глазами всплывал чистый смиренный образ батюшки Серафима, от которого исходили величие и твердость духа. И все слышался его голос: «Не прилепляйся ни к чему земному. Люби, но не прилепляйся!..»

Жизнь продолжалась, наполненная и дальше неисчислимыми скорбями и мучениями. Но никакие страдания: теснота, голод, многочисленные телесные недуги и немощи, непосильный труд – не поколебали ее веру к Создателю и Божией Матери. Предсказания старца сбывались в полной мере. За несколько лет до войны первым родился Володя.

Сбылось и еще одно его пророчество – усиление гонений на церковь и верующих. Закрыли оба вырицких храма. И опять батюшка Серафим утешил Наталью, предсказав расцвет Церкви. Он призывал своих чад к терпению и братолюбию.

Раньше Наталья много времени проводила в церкви: молилась, убиралась, следила за лампадками. Теперь посвящала жизнь внутренней молитве, сыну и огороду.

Михаил с братом, по-прежнему, работали в доме отдыха. После рождения Володи он воспрянул духом. Собрав артель, братья стали по заказу строить дома. Вспоминая добротный, ухоженный родительский дом, Наталья не раз подступала к мужу:

– Михаил, свой-то когда будешь строить?

На что тот всегда покладисто и шутливо отвечал:

– Так, Натальюшка, вот как заработаю, сразу и начнем…

Как знать, может быть и осуществились бы Натальины планы о своем доме… Руки у братьев были «золотые». Построенные ими дома до сих пор украшают Вырицу. Если бы не очередная война…

Моторизованная стальная лавина под лязг гусениц и бравурные марши быстро докатилась до Вырицы и оккупировала ее. В тихом дачном поселке зазвучала резкая, отрывистая немецкая речь и уже совсем незнакомая румынская. Новая власть не мародерствовала, не бесчинствовала. Тем самым она показывала местным жителям, что пришла надолго и всерьез, что новые порядки и законы исполнять нужно неукоснительно. Иначе: «Пиф-паф…»

Тут же нашлось немало пособников из местного населения, щеголявших в новенькой форме полицаев. Им нужно было выслужиться, поэтому они усердствовали больше хозяев.

Одним из первых приказов коменданта населению предписывалось уничтожить портреты всех коммунистических кумиров: Маркса, Энгельса, Ленина, Сталина. Их место должен был занять новый идол. Портреты Гитлера полицаи выдавали под расписку и требовали для них самое видное место.

Иван с первых дней войны был мобилизован на фронт. Михаилу, по состоянию здоровья, дали отсрочку и он вместе с семьей оказался «под немцем». Вовушке шел пятый год. Не по годам серьезный и рассудительный, он сразу невзлюбил Адольфа Гитлера и несколько раз пытался стащить портрет со стены.

Полицаи предупреждали: «Неуважительное отношение к портрету расценивается как неповиновение властям и по законам военного времени наказывается расстрелом». Нужно ли говорить, сколько натерпелись Наталья с Михаилом из-за этого портрета.

– Вовушка, дядя хороший… Он любит маленьких детей и его надо любить.

Но обмануть ребенка было невозможно.

– Я не хочу его любить!..

Приходилось портрет Адольфа Гитлера беречь как зеницу ока.

Германии постоянно требовалась рабочая сила. Поэтому все дееспособное население стали готовить к эвакуации. Брать разрешили самое нужное – ничего лишнего.

Перво-наперво Наталья собрала и упаковала то, что считала необходимым на новом месте. А потом стала думать, как рассортировать и спрятать остающееся. Она была уверена, что они вернутся, хотя Михаил приуныл и к решимости жены относился скептически. Тем не менее, по ее просьбе, стал копать в огороде две ямы.

В один из хлопотных дней Вовушка на какое-то время выпал из поля зрения. Когда Наталья вошла в комнату, то от увиденного обмерла – смертельная бледность покрыла лицо, пол под ногами поплыл как живой. На портрете вместо глаз зияли две дыры.

– Вовушка, что же ты наделал?…

– Не-на-вижу…

Наталья упала на колени перед Иверской иконой Пресвятой Богородицы и взмолилась: «О, Пресвятая Госпоже Владычице Богородице, прими недостойную молитву нашу, и сохрани нас от навета злых человек и от напрасный смерти, и даруй нам прежде конца покаяние, на моление наше умилосердися, и радость в печали место даруй. И избави нас, Госпоже, от всякия беды и напасти…»

Вошел Михаил. Увидев художество сына, присвистнул и приглушенно произнес:

– Вот это влипли…

Вова сидел в уголке и не поднимал головы. Михаил посмотрел на насупленного сына и даже повеселел, а про себя хмыкнул: «Ну, герой!.. С такими немца одолеем». Потом закрыл на крюк дверь и участливо сказал жене:

– Ладно, Натальюшка, не унывай. Если что, как-нибудь отговоримся. Сейчас этого супостата надо подальше спрятать, чтобы ни с какими собаками не нашли.

Когда Михаил вернулся, Наталья засобиралась:

– Пойду к батюшке, что он скажет?

Отец Серафим был, как всегда, спокоен и приветлив:

– Что же ты, милая, перепугалась. Разве не веришь своей Заступнице?

– Батюшка, дорогой, только на Нее и уповаю…

– Я знаю… Отправляйтесь со спокойной душой. Все благополучно преодолеете и вернетесь обратно.

Всю обратную дорогу Наталья молилась Богородице, просила простить ее за слабоверие, за неумение положиться во всем на волю Божию. «Как хорошо этому учат Оптинские старцы… Поделом мне, грешнице: больше умом живу, а не мудростью сердечной. Не научилась смирению. Разве жизнь бывает без скорбей? Господь сказал, что в мире скорбеть будете. Разве Сам Он не скорбной жизнью жил на земле. А Царица Небесная сколько претерпела!? Не было бы скорбей, не было бы и спасения. У батюшки нужно учиться смирению, душевному спокойствию и духовной крепости».

О точном дне эвакуации никто не знал. В одной из выкопанных Михаилом ям спрятали посуду и одежду, в другой – иконы, ведро соленых грибов, ведро клюквы, крупу, муку, сахар.

Жили в тревожном ожидании. Ходили слухи, что вывозить начнут со дня на день, но куда, никто не знал. Одни толковали про Германию, другие – про Прибалтику, третьи предполагали, что и вовсе угонять далеко не будут.

О том, как началась и проходила эвакуация, рассказывал Володя:

– Хотя я и был совсем маленьким, но запомнилось все очень хорошо. Немцы к нам пришли неожиданно. Забрали меня, отца, мать и тетю Надю – тети Дусину сестру. Где в то время была сама тетя Дуся, я не знал. Посадили нас на машину и привезли на станцию. Там погрузили в вагон. Ехали несколько дней: думали, увезли за тридевять земель. На самом деле оказались в Калининской области. Приятно всем было, что остались на своей земле.

Вещи погрузили на крестьянские подводы, а людям пришлось шлепать по грязной осенней дороге. Всем руководили немцы. Шли долго. Остановились в деревне Чернцово. Здесь нас стали расселять по частным домам. Наша семья попала к доброй Марии. Она жила с бабой Пашей. В доме стало тесно, но они на нас не обижались – наоборот, жалели и помогали с едой.

Взрослые работали на полях, на скотных дворах, строили недалеко от деревни железную дорогу. Отец мой вскоре исчез. Немцы приходили, выясняли, ругались, грозили всех уничтожить, но ничего не узнали и оставили, наконец, в покое.

Весной 1944 года налетела наша авиация, разбомбила станцию, досталось и деревне. После бомбежки началось наступление наших войск. Из лесов вернулись партизаны. С ними оказался отец. Всех мужчин вскоре отправили на фронт.

Однажды мама сказала, что у меня летом появится сестра. Откуда она могла взяться, я не понимал. Мама рассказала сон: «Матерь Божья держит на ладошке младенца и говорит: „Вот я тебе даю дочку, смотри, не потеряй ее!“»

Действительно, летом у меня появилась сестра Галя. После этого в деревне мы оставались недолго. Мать с тетей Надей решили пробираться в Вырицу…

Дело было рискованное, но Наталья рвалась к своему наставнику. Их духовное общение никогда не прерывалось. Отцу Серафиму было открыто состояние своих чад, где бы они ни находились. Наталья постоянно ощущала молитвенную помощь старца. Поэтому в дорогу собиралась без сомнений.

Добрались без осложнений, удачно. Как жене фронтовика с двумя детьми администрация выделила Наталье комнату попросторней в «барском» доме на Кировском проспекте. Это был добротный, практично спланированный, один из лучших, по архитектурному облику, памятник деревянного зодчества. Увитый виноградом, он служил украшением Княжеской Долины. Наталья этот дом приметила еще до воины, когда ходила мимо него в церковь, но и помыслить не могла о том, чтобы жить в нем.

Не случайно Божий Промысл торопил Наталью в Вырицу, и не случайно она оказалась в этом доме. Година стояла суровая, голодная. В соседней комнате опухшая от голода неподвижно лежала Анастасия. Возле нее копошились две дочки. В Вырицу приехали перед войной из Невеля, после ареста мужа. Еды не было ни крошки. Ждать помощи было не откуда и не от кого.

Покидая в спешке Вырицу, немцы оставили в Натальиной комнате небольшой круглый обеденный стол, овальный туалетный столик, широкую железную кровать, стулья. Мебель оказалась немалым подспорьем: было на чем поспать, посидеть и поесть. Но еда стала главнейшей и насущной заботой Натальи.

Оставив Гал юшку с подросшим Володей, она направилась в старый огород. Без преувеличения можно сказать, что там сейчас решался вопрос жизни и смерти. Все время, проведенное в Калининской области, Наталья молилась о сохранении в первую очередь икон и продуктов. К этой яме она сразу и направилась. Спасительница-яма была цела. Во вторую – с одеждой и посудой – попала бомба.

Скудные запасы приходилось теперь рассчитывать еще на три рта. Наталья понимала, что, если ничего не предпринять, запасы быстро иссякнут, и ее постигнет участь соседки.

Первым делом она пошла на убранное капустное поле. Насобирала оставшихся капустных листьев и испекла пирожков. Обменяла их на хлеб и сало. Делить еду было доверено единственному мужичку Вовушке.

Позднее Анастасия вспоминала: «Ну, так нарежет, так нарежет, что в руки не взять. Бутерброды из хлеба и сала делал буквально с ноготок». Когда Натальи не было дома, она присматривала за детьми. Наблюдала через оконце над дверью и всегда удивлялась самостоятельности Вовушки. К поручениям матери он относился серьезно, ответственно и выполнял все с точностью. В комнате всегда был порядок, Галюшка обихожена.

«Больше всего меня удивляла его выдержка, когда он делил еду, – рассказывала Анастасия. – Ведь совсем еще мальчонка: голодный, худенький, но, чтоб взял крошку в рот – никогда. Всем все поровну. Откуда у него такое чувство справедливости? Диву даюсь».

Отлучаться Наталье приходилось часто и, бывало, надолго. Какой физический и духовный подвиг пришлось совершить ей ради спасения своих детей и чужой семьи, знает один Господь. Он всегда направлял ее стопы в нужном направлении. А ходить приходилось с бесконечными ношами и за тридцать, и за сорок, и даже за семьдесят километров.

От постоянного недоедания Наталья стала опухать. Именно в это время из Германии вернулся Михаил с трофеями. Жить стало полегче. Появилась возможность почаще бывать у своего духовного отца и в церкви.

Казалось, можно и немного передохнуть от тягот земных. Но не оставлял Создатель Свою избранницу новыми испытаниями. Галюшке в ту пору, когда появилась невесть откуда взявшаяся болезнь, было три годика. Перестала пить, есть, побледнела, а потом и синеть стала. Подхватила Наталья дочку и к батюшке. «Предупреждала Царица Небесная – беречь, – неужели потеряю».

Старец все знал и сразу позвал в келлию.

– Отец мой, что с ней?… Умрет ведь, не пьет, не ест.

– Будет и есть, и пить. Дайте ей святой водички и просфорочку.

Галюшка выпила воду и сразу принялась за просфорку. Она оживала на глазах. Батюшка полулежал на кровати и добродушно смотрел на нее.

– Посади дочку ко мне, – попросил он Наталью.

Сначала с опаской, а потом все смелей, Галя стала играть дедушкиной бородой.

– Галюшка, что ж ты делаешь?! – заволновалась мать.

– Не трогай ребенка – пусть играет, – улыбнулся батюшка Серафим. – Домой придешь, девочка будет долго спать. Проснется, чтоб ни попросила, исполни.

… Попросила Галюшка молока.

«Нет, не случайно подступила болезнь. Это Богородица умудряет меня, – рассуждала Наталья. – Детей молоком надо кормить».