Текст книги "Каждый второй уик-энд"

– Что? – Я поймал себя на том, что слишком часто произношу это в ее присутствии. – Нет.

– Просто это худшая фотография, когда-либо сделанная со мной. – Она взяла у меня телефон и придержала его перед нами на вытянутой руке. – Улыбочку. – Послышался щелчок. – Вот так. Гораздо лучше. Видишь, теперь не кажется, будто у меня только один глаз? Вау, а мы хорошо смотримся вместе. Ха.

Она наклонила телефон, чтобы я мог увидеть фотографию. Нас двоих. Она все проделала так быстро, что я даже не успел почувствовать себя неловко. Когда она прижималась ко мне, от нее пахло чем-то сладким, как от дерева, к которому она прислонялась до этого. На фотографии она улыбалась, а я смотрел на нее с беззаботным выражением лица.

– Да, только я не могу послать это своей маме.

– Почему нет? – Она снова забрала у меня телефон, чтобы рассмотреть фотографию.

– Сейчас ты просто милая девушка, которую я встретил. Если она увидит это, ты вдруг станешь девушкой, с которой я фотографируюсь, и… что ты делаешь? – Она возилась с моим телефоном.

– Посылаю фотографию твоей маме. Я полагаю, она и есть контакт с пометкой «Мама». Ничего себе, ты ей часто звонишь.

Я вырвал у нее телефон, но расслышал звук отправки.

– Зачем ты это сделала?

– Ты сказал, что хочешь сделать свою маму счастливой. Как раз эта фотография ее и осчастливит. Сам посмотри. Какая я симпатичная и как мило ты смотришь на меня

– Верно. Спасибо, – отрывисто произнес я.

Отметка о доставке сообщения словно издевалась надо мной, пока я пытался сообразить, как объяснить маме эту фотографию и сгладить ситуацию. Я сунул телефон обратно в карман.

– Ладно, увидимся. – Я пошел обратно к дому, но успел сделать лишь пару шагов. Джолин остановила меня, потянув за рукав.

– Сильно обижаешься? Это всего лишь фотка. Я же не облизывала тебе лицо или что-то в этом роде.

– Ты не понимаешь. – Я попытался стряхнуть ее, сначала мягко, но с чуть большей силой, когда она оказала сопротивление. – Можно мне вернуть свою руку?

– Чтобы ты смог рвануть в свою квартиру? Нет.

Я удивленно поднял брови, как бы говоря: Ты серьезно? В ответ она тоже вскинула брови.

– Возьми себя в руки на пару секунд и объясни, почему ты так злишься из-за того, что я послала нашу невинную фотографию твоей маме.

– Вот именно, что нашу. – Я расслабил руку, чтобы она последовала моему примеру. – Она подумает, что ты больше, чем просто соседская девчонка.

– Ты хочешь сказать, что это не так?

Я почувствовал, как мое лицо вспыхнуло.

– Я оценил качество съемки, но эта фотография… она должна была изображать тебя, а не нас. Твое фото просто должно было отвлечь ее, чтобы мама не зацикливалась на том, что она одна в нашем доме впервые с тех пор, как… – Я тяжело сглотнул, чувствуя жжение в глазах. Пришлось сделать глубокий вдох, сосредоточиваясь на том, как прохладный воздух наполняет легкие, пока я не взял себя в руки. – Получилось все гораздо серьезнее, чем есть на самом деле. Во всяком случае, она так подумает. – Я снова достал телефон и вывел на экран фотографию. – Ты действительно не понимаешь, в чем проблема?

Ее брови сошлись, и она затеребила нижнюю губу, изучая мое лицо, даже не взглянув на телефон.

– Ты хочешь сказать, что мне следовало облобызать тебя? – Она расхохоталась, когда я стиснул зубы. – Вау, как ты напрягся. Я просто шучу. И да, мне понятна твоя извращенная точка зрения. – Наконец она отпустила мою руку. – Стало быть, ты попал в переплет, и это моя вина. – Она искоса посмотрела на меня, ожидая подтверждения. Я сложил руки на груди. – Честно говоря, я думаю, что ты слишком узко смотришь на все это. Ты хочешь успокоить свою маму. Отлично. Симпатичная девушка по соседству, – она указала на себя и слегка присела в реверансе, – сама по себе хороша для того, чтобы отвлечь маму на пару уик-эндов или, может, на три? А что будет дальше, когда новизна одного моего существования исчезнет? Конечно, я потрясающая и очень милая, так что, может, ты растянешь удовольствие и на четыре уик-энда, но всему есть предел. Так что же ты планируешь после этого? – Она едва выдержала паузу, прежде чем продолжить: – Видишь, вот почему я нужна тебе не только из-за моей зашкаливающей фотогеничности. Я как единица имею ограниченный срок годности. Я и ты, мы, – она похлопала ладонью себя и меня по груди, – это уже совсем другое дело. Небо – вот предел. – Она наклонилась ко мне и вскинула руку, размахивая над нами невидимым знаменем. Я вдыхал запах ее волос, как законченный псих, поэтому резко отстранился, чувствуя, как пылает мое лицо.

Когда я уставился на ее воображаемое небесное знамя, она сбросила шутовскую маску и посерьезнела.

– Послушай, я просто хочу сказать, что на самом деле помогла тебе. Если твоя мама действительно переживает трудные времена, тогда идея взаимного чувства сделает для нее гораздо больше, чем твоя односторонняя влюбленность. Ты хотел подарить ей картинку. Вместо этого подкинул целую историю.

Я не мог не задуматься: в ее словах прозвучало много разумного. Все шло к тому, что мама еще тяжелее будет переживать наши выходные вдали от дома. Может быть, затея с этой фотографией не так уж и плоха.

Джолин широко улыбнулась, когда поняла, что до меня дошло.

– Да, хорошо. И, пожалуй, спасибо тебе, – сказал я.

– О, но я еще не закончила свои добрые дела на сегодня.

Я хотел было возразить, когда она достала и направила на меня свою видеокамеру, но рассудил, что все должно быть по-честному, поэтому позволил ей поснимать меня, потом ее, потом нас – и все это за разговорами и обсуждением ракурсов.

– Хоть ты и предложил мне свою услугу взамен, я решила, что подвергать тебя риску рака легких только для того, чтобы позлить моего отца и Шелли, – это, пожалуй, чересчур для такой мелкой особы.

Я рассмеялся. И удивился сам себе. Пару минут назад я чуть не потерялся в воспоминаниях, которые могли меня сломать.

– Я сдуру брякнул про мелочность. И я все понимаю. Знакомство с Шелли многое прояснило. Но твоя идея мне нравится.

Она склонила голову к камере и пожевала губу, прежде чем внезапная улыбка заставила ее остановиться.

– Вообще-то ты довольно милый, Адам. – Когда я опять раскраснелся, она подошла ко мне и выставила камеру перед нами. – И посмотри, какая я милая.

Мой рот непроизвольно дернулся, и я жестом указал на камеру.

– Ты что, одна из тех, кто постит каждую секунду своей жизни в социальных сетях?

– Нет, я одна из тех, кто запечатлевает моменты, чтобы рассказать историю, как он этого хочет, он же кинорежиссер.

– Ах да, – подхватил я, вспоминая, как Шелли говорила что-то о программе киношколы накануне вечером. – Значит, ты снимаешь фильмы?

– Я снимаю классные фильмы. Пока только короткометражные и без сценария – скорее срезы жизни, – но полнометражные художественные фильмы – мое будущее. – Вздохнув, она опустила камеру. – Как сейчас, но лучше, потому что я смогу контролировать результат, вырезать то, что мне не нравится, и оформить остальное так, как я хочу.

– Вау, круто. – Это прозвучало искренне, но в то же время как-то грустно. Я помахал рукой с телефоном. – И еще раз спасибо. За то, что была так мила, и не только со мной.

– Знаменитая мама. Скажи мне, почему ты так стремишься сделать ее счастливой?

– Помимо того, что она моя мама?

Джолин кивнула и внимательно посмотрела на меня. И я ответил более искренне, чем намеревался:

– Она думает, что все это – наша распавшаяся семья – ее вина. Но это не так. Мой отец, это он нас бросил. – Я закрыл глаза, вспоминая то утро, когда он ушел, и жалея о том, что не смог его остановить. – Она несчастлива уже очень давно, и больше всего на свете я хочу это исправить.

Вздох Джолин вернул меня в реальность.

– В предисловие к тому, что я хочу сказать: я действую из лучших побуждений. Постарайся не принимать близко к сердцу, если у тебя не получится сделать свою маму счастливой.

Джолин

– О, мамочка! Твоя дражайшая дочь вернулась домой! Давай, осыпай меня поцелуями и слезливыми историями об одиночестве.

Эхо моего голоса отскочило от сводчатого потолка прихожей и вернулось ко мне единственным ожидаемым ответом, так что я не удивилась. Был воскресный вечер, и это означало, что моя мама, наверное, еще торчит в спортзале. Я поволокла свою сумку к себе наверх и, бросив ее возле кровати, потащилась на кухню. Как и практически весь дом, она была девственно чистой и ослепительно белой – от застекленных белоснежных шкафов до столешниц из каррарского мрамора и сверкающей хрустальной люстры. Все это великолепие померкло, как только я уловила запах лазаньи, которую миссис Чо оставила для меня в духовке.

Формально в обязанности миссис Чо входила только уборка в доме три раза в неделю, по утрам, пока я в школе, – это правило мама ввела для того, чтобы исключить мое общение с тем, кого я открыто предпочитала ей самой. Но эта милая женщина начала и готовить для меня, когда мама решила, что пресловутый ключик к ее счастью привязан к количеству сброшенных килограммов, и перестала употреблять в пищу все, что не умещалось в бокале для мартини.

Я откинула фольгу и утонула в аромате сырной, чесночной вкуснятины.

– Я тоже скучала по тебе, – сказала я своему ужину. Блюдо оказалось слишком горячим, и я, конечно же, обожгла рот, так что пришлось смириться с болтающимся под небом лоскутком кожи, но на что только не пойдешь ради лазаньи миссис Чо.

Внезапная догадка погнала меня через всю кухню к холодильнику, и, распахнув дверцу, я заплясала от радости. На второй полке стоял чизкейк, усыпанный сочными красными вишнями. Я проверила наш тайник в хлебнице на рабочем столе и нашла лучший подарок: записку, написанную бисерным почерком миссис Чо.

Я смотреть фильм про человек ведет машину. Мне больше всего нравится фильм про собаку. Я готовить тебе сырный ужин и сырный десерт. Будь умницей.

Мой смех эхом разнесся по кухне. Я знала, что психологический ужастик «Куджо» ей понравится больше, чем сочная криминальная драма «Драйв» – в конце концов, она работала на мою мать. Мы с миссис Чо недавно организовали киноклуб. Она хотела улучшить свой английский, и я только радовалась возможности рекомендовать ей фильмы. В ближайшее время я собиралась испытать ее нервы на менее кровавом, но, возможно, более ужасающем детективно-сатирическом фильме «Прочь».

Я стала читать дальше. Ее записки обычно не отличались многословностью, а эта была самой короткой из всех, но именно последняя строчка, которую она всегда добавляла, наполняла мое сердце теплом, а глаза – слезами: Я скучать моя девочка. Я помнила, как приходила домой из школы, и миссис Чо ждала меня, чтобы обнять и усадить за кухонный островок, и я помогала ей стряпать. От нее всегда пахло свежим хлебом и моющим средством Windex, и она почесывала мне спину, пока я вымешивала что-то в мисках размером больше меня самой. В то время она почти не говорила по-английски, а я знала лишь несколько корейских слов, которым она меня научила, но мы всегда понимали друг друга.

Я перевернула листок и своим более смелым, твердым почерком написала названия еще пары фильмов, которые рекомендовала посмотреть, а затем горячо поблагодарила за весь сыр, что собиралась съесть этой ночью, и добавила, что тоже скучаю по ней. Моя рука дрожала, когда я прятала записку, чтобы миссис Чо нашла ее завтра.

Наши записки могли показаться пустячными, но мне пришлось прикусить внутреннюю сторону щеки, чтобы эта боль сняла тяжесть в груди, и только после этого я смогла отправить в рот первый кусочек пушистого чизкейка.

Если бы мама знала, сколько я съедаю за день, она бы вышвырнула меня на улицу и закидала камнями. Возможно. Наверное. Но скорее всего, она бы использовала это как предлог, чтобы лишний раз пройтись по отцу и его проклятым генам стройности, которые я унаследовала. Одержимость калориями не продлилась бы долго. Мама поняла бы, что в четвертом размере она так же несчастлива, как и в восьмом, и тогда переключилась бы на что-то другое.

Вернувшись в свою комнату, я достала из кармана телефон и посмотрела на фотографию, которую сама себе прислала с трубки Адама. Я попыталась представить себе, что подумала его мама, когда увидела это. Фотография удачная, ничего не скажешь. Я выглядела счастливой, и мои губы не кривились, как иногда бывало, слишком обнажая десны. Солнце светило под правильным углом, окрашивая мои каштановые волосы золотом и играя желто-красными оттенками последних дубовых листьев на дереве позади нас.

Но я недолго разглядывала себя, и мама Адама, наверное, тоже не стала бы уделять мне чересчур много внимания. Мой взгляд изучал его: рыжеватые волосы падали ему на лоб, а глаза светились, но не для камеры, а для меня. Это потому, что я удивила его, наклонившись и украдкой сфотографировав, но любой другой посмотрел бы на этот снимок и позавидовал мне. Не потому, что Адам был Адонисом или кем-то в этом роде – хотя мне очень нравилась его квадратная челюсть, – а потому, что выражение его лица, его глаза – все в нем говорило о том, что он смотрит на что-то прекрасное.

С укоризненным вздохом, адресованным исключительно самой себе, я швырнула телефон на подушку и наклонилась, чтобы распаковать камеру и ноутбук, пока не разбирая остальные пожитки, которые вынужденно таскала взад-вперед между домами моих родителей. Я держала самые необходимые вещи в обоих местах, но у меня была единственная, затертая чуть ли не до дыр футболка с лого Клуб «Завтрак»[6]6
  Американская подростковая комедия-драма 1985 года режиссера и автора сценария Джона Хьюза.


[Закрыть], в которой я любила спать.

Открыв ноутбук и Final Cut Pro[7]7
  Профессиональный видеоредактор для операционной системы macOS от Apple.


[Закрыть], я пересмотрела видео с Адамом и мной, которое загрузила накануне. Ни один из кадров не запечатлел тот волшебный миг, что поймала камера мобильного телефона, поэтому я загрузила и это изображение. Мои проекты всегда начинались одинаково: со случайных кадров, сваленных в кучу, пока постепенно история, которую я хотела рассказать, не обретала форму. Мой кумир, Сьюзан Сильвер, описывала свой режиссерский процесс примерно так же. Отснятые кадры по-прежнему оставались для меня загадкой, но я знала, что история обязательно сложится.

Я уже закрывала ноутбук, когда зажужжал мой телефон и на экране появилось сообщение от папы. Внутри у меня все сжалось еще до того, как я его прочитала.

Напряженные выходные. Ты понимаешь. Шелли сказала, все прошло хорошо. В следующий раз поужинаем вместе. Обещаю.

Пальцы стали ледяными, когда я вцепилась в телефон. Да, конечно, поужинаем. Я едва могла вспомнить, когда видела его последний раз, не говоря уже о том, чтобы посидеть с ним за столом. Может, в мой прошлый день рождения? Из чистого любопытства я пролистала его недавние полдюжины сообщений. Везде повторялось практически одно и то же. Пара из них и вовсе выглядели так, словно их тупо скопировали. Интересно, неужели он думает, что я настолько глупа, чтобы этого не заметить, или ему просто все равно? В животе все туже затягивался узел.

Я ничего не ответила. Я никогда не отвечала ему.

При желании я могла бы положить конец его родительской «удаленке». Одно слово маме или ее адвокату – и уик-энды без отца прекратятся… пока его адвокат не нароет что-нибудь новое на маму. И так до бесконечности.

Нет уж, спасибо.

Да и потом, разве эта история лучше той, что я уже пережила?

Чьи-то руки разбудили меня, прервав мой сон, где я была Тарзаном. В короткое мгновение замешательства сон и реальность сошлись, а потом виноградная лоза, на которой я раскачивалась, вырвалась из моей хватки.

– Джолин. Джолин! Просыпайся!

Мои лозы – или простыни, как я увидела их приоткрытыми глазами, – сбились в изножье кровати, и мама склонилась надо мной.

– Вот и хорошо. Ты проснулась. – Она улыбнулась, показывая крупным планом идеальные белые зубы.

Мамино заявление о том, что я проснулась, было не совсем правдой. Мои глаза еще слипались, и тело заплеталось вокруг уже не существующей виноградной лозы/простыни. По правде говоря, я почти не двигалась, разве что невольно скатилась к ней, когда она уселась на матрас рядом со мной.

– Ты ведь не принимаешь наркотики, правда? – Большим пальцем она приподняла мое веко, и я зашипела и отпрянула, как вампир, столкнувшийся с солнечным светом.

Ее руки снова легли на меня, и опять началась тряска.

– Я хотела тебя увидеть. Неужели трудно было дождаться меня?

Один глаз открылся, и я взглянула на нее.

– Который час?

– Начало третьего, – ответила она без тени раскаяния.

– Тогда – да.

Мама сидела на кровати вся такая чопорная и правильная; ее гладкие, сияющие каштановые волосы струились по плечам. Вырез коротенького топа, правда, был низковат, и я видела очертания ее грудной клетки, помимо мускулистых смуглых предплечий. Неужели за последние два дня она еще больше отощала? Мои глаза говорили «да».

Ее карие глаза блестели слишком ярко, но даже без этой визуальной подсказки я почувствовала запах алкоголя и схватилась за угол подушки. Эти ночные разговоры обычно случались только после небольшой помощи от «Капитана Моргана»[8]8
  Captain Morgan – марка рома, производимая британским алкогольным конгломератом Diageo. Названа по имени пресловутого валлийского пирата, английского капера (англ.).


[Закрыть] и никогда не предвещали ничего хорошего.

Она всегда начинала с одного и того же вопроса:

– Как поживает твой отец?

– Прекрасно.

– А разрушительница домашнего очага?

– Мам.

– Что мам? Разве я не имею права спросить о женщине, которую твой отец выбрал, чтобы вместе воспитывать тебя? Разве мне, как матери, не положено знать, насколько хорошо она к тебе относится? Разве…

– С ней все в порядке. Все хорошо. Никто меня не бил, не морил голодом и не заставлял вступать в секту. Нет, папа не упоминал о тебе. Нет, у меня не было ощущения, что они с Шелли расстаются. Нет, я не нашла тайного мешка с деньгами, помеченного «Спрятать от Хелен». Я вообще ничего не знаю. Я никогда ничего не знаю. А теперь я могу снова заснуть?

Но мне это не удалось. Потому что она разревелась. И мне пришлось ее обнять. Потому что она никогда не обнимала меня.

– Том говорит, что я должна получать больше денег.

– Кто такой Том? – спросила я через несколько минут, уже с мокрым от слез плечом.

– Том. Ты знаешь Тома.

Я не знала никакого Тома.

– Я встретила его в спортзале, и он сказал, что Роберт ни за что не раскроет все свои активы. – Она подняла голову, и после того как я перестала разглядывать потеки туши на ее лице, до меня дошло, что она смотрит на меня так, будто ждет ответа.

Я вздохнула и опустила руки. Хотя бы раз она разбудила меня, потому что на самом деле соскучилась по мне, а не ради очередной разборки на почве чувства вины. Я почти не сомневалась в том, что отец уводит какие-то деньги на счет, открытый на имя Шелли. Мама тоже так думала, но до сих пор ей не удалось это доказать. Ее попытки заставить меня шпионить для нее провалились. Какая мне разница, кто из них будет шиковать на отцовские деньги? Пока продолжалась эта свистопляска, никому из них такое счастье не светило.

Все это мелочи жизни.

– Я же сказала тебе, что ничего не знаю ни о каких деньгах.

Мама фыркнула и отпрянула.

– Он где-то прячет их. Ты знаешь, что я права. – Она поводила пальцем у меня перед носом, и я отмахнулась. – А с чего бы этой шлюхе оставаться с ним?

Я уже давно не думала, что кто-то из моих родителей особенно привлекателен, поэтому промолчала.

Мама положила голову мне на плечо.

– А ты не могла бы просто…

– Нет. – Я крепче сжала подушку и ссутулилась, чтобы сбросить мамину голову с плеча. Она пыталась играть в милую, ласковую маму, но мое сердце разрывалось от этой фальши. – Я не собираюсь рыться в его вещах. Сколько раз я должна это повторять?

Она оторвалась от моего плеча.

– Полагаю, ты хочешь, чтобы я осталась без крыши над головой.

– У тебя огромный дом.

– А если он заявит, что должен платить меньше? Тогда я могу потерять все.

– Мам, перестань. Ты переживаешь из-за пустяков.

– Может, потому, что я единственная, кто останется бездомной? – Она издала гортанный звук, напоминающий издевательскую усмешку. – Ты ускачешь к своему отцу, как это делаешь каждый второй уик-энд…

– Я, как известно, обожаю кочевать. – Я воздержалась от комментариев по поводу графика посещений, потому что мама знала – по крайней мере, трезвая знала, – что меня лишили права голоса в этом соглашении.

– …и я окажусь в какой-нибудь подворотне, где буду торговать собой за наркотики.

Я не смогла удержаться от смеха.

– При таком раскладе ты довольно быстро превратишься в шлюху-наркоманку.

Меня бросило в жар, когда она влепила мне пощечину.

– О! – Обеими руками она прикрыла рот. – Джолин. Дорогая, я не хотела. Моя Джолин. – Она кинулась обнимать меня, укачивая и успокаивая, как будто это я плакала. Но я не плакала. Никогда себе этого не позволяла. Сердце билось неровно, лицо саднило, но глаза оставались сухими. – Ты – единственное хорошее, что есть в моей жизни, ты знаешь об этом? Я так тебя люблю, так люблю, так… – Наконец она уложила меня в постель, подтянула сбившиеся простыни и укрыла меня одеялом.

Перед тем как уйти, она поцеловала меня в щеку, по которой до этого ударила.

Адам

Я ждал в машине, пока Джереми и папа обнимались на прощание. Сам я отказался от прощальных объятий, ограничившись скупым: «Пока». В результате мы с Джереми не разговаривали всю дорогу до дома. Поездка заняла полчаса, так что молчание потребовало от нас обоих немалых усилий.

Джереми свернул с шоссе, и даже с закрытыми глазами – по хрусту колес и тряске – я догадался, что мы приехали. В поле зрения показалась гравийная дорога, тянувшаяся на полмили до самых ворот, и мама стремительно спустилась с крыльца. Ее короткие, до подбородка, золотисто-каштановые волосы разметались вокруг светлого овала лица.

Я позволил маме обнять меня так крепко, как ей хотелось. Следом за мной Джереми послушно обнял ее и, как положено, поцеловал в щеку. Она вцепилась в наши руки и впилась в нас зелено-голубыми глазами, слишком воспаленными, чтобы мы могли купиться на ее улыбку.

– Вы стали выше ростом. Клянусь, вы оба подросли.

– Мам, не подавай Джереми пустых надежд. К тому же коротышки ничем не хуже других.

Джереми выругался на меня прямо перед мамой, но она не стала его отчитывать. И это не дало разгореться той вражде, что вечно вспыхивала между нами двумя.

– Кто голодный? Я приготовила жареную курицу, а на десерт – яблочный пирог. – Мы оба охотно откликнулись и, пропуская ее вперед, зашли в дом, обменявшись взглядами. Никаких улыбок и беззвучных слов, но я знал, что мы оба сделаем все возможное, чтобы заставить ее забыть о том, что она провела выходные в одиночестве. Джереми воздерживался от того, чтобы возлагать вину на кого-либо из наших родителей, и пусть бы он оставался «и вашим и нашим» – сейчас я большего от него не требовал.

Спустя час мама притворно ужаснулась, увидев, что мы с Джереми умяли весь пирог.

– Есть еще? – спросил я. Тогда она действительно не на шутку перепугалась, но, вероятно, больше из-за угрызений совести, потому что не испекла второй пирог на всякий случай. – Мам, шучу. Если серьезно, из меня уже обратно все лезет. Это не шутка. Я бы остановился после пары кусков, но, когда Джереми потянулся за третьим и последующими, у меня включился комплекс неполноценности младшего брата.

– Я могу испечь еще один. – Она уже отодвинула стул, чтобы выйти из-за стола, но я остановил ее, положив руку ей на запястье.

– Мам. Сиди. Не такой уж он и вкусный.

Мама выдохнула, но это перешло в смех.

– Я знаю, ты нарочно дразнишь меня. Сам уминал за обе щеки.

– Тот, последний кусок я съел чисто из жалости. Пирог ужасный. Терпеть не могу яблоки.

Мама снова засмеялась, еще более искренне.

– Мне понравилось, – сказал Джереми, и мама потянулась через стол, чтобы похлопать его по руке.

– Спасибо тебе, милый.

Мама попыталась прогнать нас, чтобы мы распаковали вещи, пока она моет посуду, но я задержался на кухне после ухода Джереми.

– Мам?

Она стояла у раковины, ополаскивая тарелки и загружая их в посудомоечную машину. Она посмотрела на меня через плечо.

– Передумал насчет пирога?

Я взял у нее только что очищенную тарелку и поставил ее в посудомоечную машину.

– Я рад, что вернулся домой, вот и все.

Она все крутила в руках другую тарелку под краном.

– И я тоже. Я… я не думала, что это будет так трудно. Сколько матерей хотели бы проводить по нескольку дней в одиночестве? В следующий раз мне будет легче. Я придумаю, чем себя занять, и время пролетит быстрее. – Она кивнула мне и наконец оставила тарелку в покое. – С отцом все в порядке?

– Наверное, в порядке. – Я мог бы добавить, что на самом деле не знаю, потому что мы почти не разговаривали весь уик-энд, но тогда она терзалась бы чувством вины. Вместо этого я поднял тему, которая так хорошо послужила мне в прошлый раз и помогла поднять ей настроение: – Ты получила фотографию?

– Так вот что это было? Мой телефон чирикнул, и я никак не могла понять, что мне дальше делать. – Мама воспитывалась в среде меннонитов[9]9
  Меннониты – последователи протестантского учения, которое появилось в Нидерландах в первой половине XVI века. Следуя одному из главных правил общины, меннониты не признают технический прогресс и отказываются от современных технологий.


[Закрыть] и, даже будучи взрослой, не спешила осваивать современные технологии. Она насухо вытерла руки полотенцем и принесла из соседней комнаты сумочку. Протягивая мне телефон, она уже улыбалась.

– Прежде чем у тебя появятся какие-то идеи, пожалуйста, помни, что я только что познакомился с этой девушкой.

– Адам, я знаю. – Она старалась говорить спокойно, но чуть ли не подпрыгивала от нетерпения, что разрушало эффект. Моя затея могла обернуться либо самым умным, либо самым глупым поступком, который я когда-либо совершал. Думая о Джолин, я решил, что это, вероятно, и то и другое.

Я вывел на экран фотографию, стараясь не задерживаться на ней взглядом. Судя по выражению лица мамы, я катастрофически недооценил то воздействие, которое окажет фотография. Мамина улыбка, только что широкая и яркая, потускнела у меня на глазах.

– Мам? – Когда я попытался забрать у нее телефон, она схватила меня за запястье и издала звук, похожий на крик раненого животного.

– Извини, извини. – Она уткнулась в телефон, и я смотрел, как ее взгляд скользит по экрану. – Она очень хорошенькая, Адам. – А потом она снова сунула трубку мне. – В следующий раз сделай для меня еще одну фотографию, ладно? – Когда я кивнул, она улыбнулась. – Наверное, стряпня меня утомила. Сегодня я собираюсь пораньше лечь спать. – Она коснулась поцелуем моей щеки. – Рада, что ты дома.

Когда она ушла, я посмотрел на телефон в своей руке, и мне потребовалась всего секунда, чтобы понять, что я пропустил раньше. Ее реакция не имела никакого отношения ни к Джолин, ни к нам двоим. Просто на этой поспешно сделанной фотографии я выглядел точной копией моего покойного брата.

Грега.