Текст книги "Сыщик Вийт и его невероятные расследования"

Сзади неслышно появилась чёрная тень. Фирс принёс две белые розы. Вийт взял цветы и положил их на полочку в нише.

– Иди, иди, – буркнул он слуге.

Тот молча исчез.

Вийт остался. Он смотрел на медь, тускло отсвечивавшую в сумраке, смотрел на розы, смотрел на незанятую часть ниши, красноречивое напоминание о том, что однажды где-то здесь появится табличка с его собственным именем.

– Сегодня ночью я встретил странную девушку, – пробормотал Вийт наконец. – Но это я так… Мало ли девушек я встречаю…

Он постоял ещё немного, а потом развернулся и полез по проходам к выходу.

Яркий солнечный свет снаружи заставил Вийта щуриться.

Фирс ожидал товарища возле соседнего склепа, тоже принадлежавшего природным князьям Лодимирским. Собственно, всё это небольшое, зажатое со всех сторон городом кладбище при древнем Успенском соборе, главном храме Володимира, представляло собой некрополь Лодимирских.

В руках Фирс вновь держал ещё две розы.

– Это для Мстислава Изяславовича, – сказал истопник. – Раз уж мы здесь. Он ведь в твоём роду был первым, кто назвал себя князем Лодимирским. Пусть это и случилось всего один раз и, возможно, является выдумкой более поздних летописцев.

– Я учил историю у того же гувернёра, что и ты, – буркнул Вийт.

– Если хочешь, – примирительно отозвался истопник, – я сам положу цветы на его могилу.

– Нет-нет, я так я, – вскинул голову дедуктивист. – Он ведь похоронен внутри собора? Пошли!

И Вийт стал подниматься к храму.

Сыщик Вийт и дело о средневековой рукописи,

или Глава 2, в которой Вийт возжелал взглянуть на средневековый манускрипт с самыми дорогими в мире миниатюрами и столкнулся с таинственным призраком загородного особняка

Набережная Луги, 36. Адрес, известный каждому. Департамент полиции. Место, откуда зоркий глаз державы по-отечески следит за каждым из нас.

Это строгое здание, конечно, вызывает трепет у простых обывателей, и так оно и должно быть, но барон Ронислав Вакулович фон Вийт – не обыватель, он – само воплощение полиции, интеллект, способный разгадать любую загадку, сыщик, от которого не ускользнёт ни один преступник, дедуктивист, по пылинке воссоздающий целый мир! Дыхание закона – это и есть Вийт!

Вот и сегодня сыщик, поигрывая тростью, уверенно двигался по устеленным скрипучим паркетом коридорам Департамента. Над ним простирался сводчатый потолок, под ним краснела ковровая дорожка, ряды солидных дверей тянулись по обе стороны бесконечного коридора.

После полученных несколько недель назад телесных повреждений детектив всё ещё хромал. Несмотря на это, шаг его был авторитетен и твёрд. Не сыскной надзиратель находился внутри главного здания полиции, это главное здание полиции находилось вокруг сыскного надзирателя!

– Теперь в Вычислитель! – сверившись с бумагами, сказал Фирс, друг и помощник Вийта. – Они передадут из обработки дела уже сегодня вечером, но ты ведь не пойдёшь завтра на службу!

– Я и послезавтра не пойду! – взревел детектив. – Ты же видел мой кабинет – горы бумаг и скрипящие перьями канцеляристы. Удушающий запах делопроизводства! Если я когда-нибудь захочу покончить с собой, просто посижу там часок-другой!

– Тогда вниз! – спокойно ответил истопник и, видя, что Вийт, занятый своими мыслями, продолжает идти прямо, схватил его за плечи и развернул к мраморной лестнице. – А я тем временем займусь котлом экипажа! Меня ведь всё равно не пустят! – и Фирс зашагал к выходу.

У запертой стальной двери в конце подземного перехода Вийта встретили двое суровых полицейских, каждый с парой особых пистолей, в которых подача патронов осуществлялась автоматическим вращением специального барабана. В силу столь неслыханного усовершенствования это секретное оружие было способно выпускать до шести пуль за шесть секунд.

Дежурный просмотрел бумаги Вийта, вставил сложный ключ во встроенный в стену механизм и принялся вращать огромный обод на двери. Многочисленные медные шестерёнки пришли в движение, издав приятный гул хорошо подогнанного механизма. Один за другим задвигались прутья из нержавеющей стали, поднялись и опустились чугунные противовесы. В стене что-то громко щёлкнуло. Страж с ключом повис на двери всем телом, и створка поддалась.

Изнутри выглянул ещё один городовой. Конечно, вооружённый всё теми же скорострельными пистолями. Он смерил Вийта с головы до ног оценивающим взглядом, прочитал протянутые ему документы и нехотя кивнул.

В приёмную Вычислителя, пустую комнату без окон с привинченными к полу стальным столом и стальным же табуретом, зашёл странный человек, обтянутый с головы до пят в кожу. Его рубаха, штаны, сапоги, перчатки – всё было кожаным. Мало того, его голову и лицо покрывал кожаный шлем. Через простые стёкла, вставленные в лицевую часть маски, на сыскного надзирателя взирали покрасневшие глаза с веками без ресниц.

Служитель принёс с собой стопку полицейских документов.

– Три заключения сверху – ваши! – произнёс он. Его голос, приглушённый шлемом, доносился будто с того света. Каждое движение сопровождалось скрипом кожи. – Мы передали бы их на вашу подпись вечером, но раз уж вы изволили зайти лично…

– Изволил! – кивнул Вийт.

Человек тщательно закрыл дверь, а потом с видимым облегчением стянул с себя шлем и перчатки. Остановился, растирая гладковыбритое лицо. В мерцающем свете газовых светильников его кожа казалась жёлтой.

– Вы не представляете, какое это мучение! – произнёс он. – Смена в перфокартной длится всего десять часов, больше никто не выдерживает, особенно ночью! – служащий теперь принялся тереть выбритый череп. – Однако я крайне рад, что вы зашли! Я хотел сказать лично… – человек замялся. Потом оглянулся на закрытую дверь. – Тот йоухикко, который вы нашли для меня… Я столь безмерно вам благодарен!

– Ах, оставьте! – отмахнулся Вийт. – У меня в руках оказалось старинное смычковое кантеле из Финляндии, а у вас в руках когда-нибудь окажется что-нибудь, что интересует меня… Стоит ли об этом!

Дедуктивист устроился на табурете, обмакнул в чернильницу казённое стальное перо и взял из стопки верхний документ. Это было аналитическое заключение о ножевой ране, полученной около недели назад дикобразом ресторатора Дубея. Виновного Вийт давно схватил, но бумажная работа по делу всё ещё продолжалась.

Сыщик оставил свой уверенный росчерк на надлежащей странице.

– Вы задействовали в вычислениях по делу тридцать аршинов шестерёночных реле, – прочёл он. – Давление пара, поданное на них, составляло две атмосферы. Разве этого достаточно для получения точного результата?

Служитель усмехнулся.

– Сложно предоставить большие вычислительные ресурсы расследованию, в котором уже есть признание преступника, – проговорил он.

Сыскной надзиратель пожал плечами и потянулся за следующей бумагой.

– Ну а здесь! – пробурчал он. – В деле о замороженном белье госпожи Тодось вы использовали лишь пятьдесят аршинов реле! Заключение ведь идёт в суд!

Служитель вздохнул. Открыл рот, собираясь что-то сказать, закрыл, нервно оглянулся. Потом пригнулся к Вийту и, понизив голос, ответил:

– Вам, Ронислав Вакулович, я скажу… – он снова оглянулся. – Но это секрет, учтите! У нас позавчера произошёл Необычайный Казус… Мы были на грани отключения машины. Один из моих коллег… – человек сглотнул. – Он… он зашёл в перфокартную без шлема!

– Да поди ж ты! – поразился детектив.

– И тем не менее! Перфокартная соединена перфокартопроводами непосредственно с Паровой Вычислительной Машиной. Малейшая пылинка, занесённая в залу, соринка, волосок могут попасть прямо на движущиеся части или, ещё хуже, раструбы Вычислителя! И мы об этом даже не узнаем! Машина выдаёт четыреста тысяч пар чисел и около двухсот логических суждений в сутки. Как их проверить? Как убедиться, что механизм работает правильно? Более того, даже если мы наверняка узнаем, что Необычайный Казус произошёл, как мы найдём чешуйку кожи с черепа моего коллеги среди тридцати вёрст шестерёночных передач, ста вёрст труб и сорока миллионов раструбов? Как?

– Да, ремонт невозможен, – кивнул сыщик. – Я об этом читал в «Пружинках»…

– Ну вот видите! ПВМ работает, пока что-нибудь не произойдёт. А потом машину проще отправить на переплавку. Вы же понимаете, что я не по доброй воле хожу во всём этом! – и странный человек хлопнул себя по кожаным бокам.

– Как же разрешился ваш Казус? – спросил Вийт, расписываясь в форме.

– Никак, – пожал плечами служитель. – Мы повторно прогнали все вычисления за последние сутки и получили те же результаты. Наверное, обошлось без последствий, но уверенности в этом у нас уже никогда не будет. В общем, уделить должное внимание новым делам мы никак не могли, уж простите!.. Только, ваше высокоблагородие, умоляю, никому ни слова!

– Конечно, – пообещал дедуктивист.

Он расписался в третьей бумаге и взял из стопки следующее заключение. Этот документ оказался значительно толще предыдущих. Вийт сразу понял, что это отчёт по чужому делу, и хотел вернуть справку на место, но тут его внимание привлекло имя графа Мйончинского на титульной странице.

– Что это? – удивлённо спросил Вийт.

– Графическая экспертиза для частного лица, – пожал плечами служащий. – Семь суток работы девяти вёрст шестерёночных передач при давлении пара семьдесят атмосфер и температуре триста градусов по шкале шведского астронома Цельсиуса! Заключение сейчас заберёт посыльный…

В ясно-голубом небе сверкало яркое солнце. Лёгкий ветерок сносил дирижабль праздноотдыхающих к облачку волнующихся перепелов. Из парка доносились звуки топора и крики тетерева. Мощные струи воды били из ртов высунувшихся из фонтана золотых чудовищ.

Паровой экипаж сыскного надзирателя Вийта притормозил у парадной беломраморной лестницы особняка. Фирс соскочил с нашеста шофёра, подложил под колесо привезённый с собой камень и открыл дверцу пассажирского сиденья.

Детектив Вийт, гордо выпрямившись, ступил на землю. Сабля в серебряных ножнах стукнула по его сверкающему в солнечных лучах чёрному сапогу. Звонко звякнули серебряные шпоры. В последнее мгновение левая нога подвела дедуктивиста, и он едва успел опереться на великолепную трость с набалдашником из слоновой кости, однако лицо его и после этого продолжало сиять как ни в чём не бывало.

– Ты бы умерил надежды, – буркнул Фирс, глядя на детектива. – Зачем это вдруг графу представлять дочь случайному посетителю?

Ронислав Вакулович пожал плечами.

– Если не представит сейчас, найдём повод приехать ещё раз! – воскликнул он бодро.

К ним ступенька за ступенькой уже спускался одетый в ливрею мажордом, важный, как индюк, наткнувшийся на павлина.

– Полицейский чин Вийт к графу Мйончинскому, – с обычной своей невозмутимостью выступил вперёд истопник.

– Департамент полиции известил нас по паровому телеграфу, – с холодным достоинством произнёс мажордом. Замер, будто взвешивая каждое слово, и всё же сделал приглашающий жест рукой: – Не желаете ли пройти в галерею?

Великолепный старец выверенной неторопливой походкой двинулся к входной двери. Оба гостя шагнули за ним, но строгий человек остановился. Медленно развернулся. Смерил Фирса взглядом бразилианского питона и, не меняя тона, обратился к Вийту:

– Предполагается участие… – он замолчал, давая возможность почувствовать, сколь важен его вопрос, – …слуг?

– Это мой помощник Татион Ренеевич Фирс, – пробормотал, невольно ощутив себя в чём-то виноватым, Ронислав Вакулович.

Мажордом, не меняя выражения лица, слегка поклонился:

– Следуйте за мной, господа.

Они пересекли обшитую красным деревом переднюю и вошли в крытую веранду, огибавшую здание. Стены здесь плотно, в несколько рядов укрывали картины. На Вийта взирали бесконечные ряды собак, лошадей, детей и единорогов.

– Сколько полотен! – восхитился детектив.

За столом, в окружении ароматов кофе и коньяка, сидело несколько человек.

Вийт и его верный друг сняли форменные фуражки.

– Полицейский сыскной надзиратель барон фон Вийт к его превосходительству графу Мйончинскому со служебным документом! – огласил мажордом. И добавил после едва заметной паузы: – В сопровождении помощника!

– О, Ронислав Вакулович! – вскочил один из сидевших за столом, круглый мужчина с байроновской причёской вокруг глубокой залысины. Он бросился к детективу и принялся трясти его руку. – Прошу к нам, прошу, князь!

– Благодарю, ваше превосходительство, – с чёткостью военного кивнул сыщик. – Увы, я не князь. Будучи младшим из сыновей, я не имею прав на природный титул батюшки. Он потому и даровал мне баронство Вийт.

– Да, я слышал, – быстро закивал Мйончинский. – Слышал! Четырнадцать сыновей от трёх браков! Четырнадцать! Что было благом в прежние времена, в двадцать первом веке превратилось в… – он замялся, – …с точки зрения… э-э-э… – тут граф совершенно потерялся, – …наследства, ну вы понимаете… превратилось в… э-э-э…

– …ответственность! – подсказала его жена, говорившая с сильным скандинавским акцентом. Она благосклонно улыбнулась Вийту сквозь боа из страусиных перьев: – Но вы вознаграждены талантом, которому нет равных! – она указала на место за столом напротив себя. – Присаживайтесь, барон! Меня, как вы, должно быть, знаете, зовут Герда Эйриковна. Не удивляйтесь этому имени, я родилась в норвежском фюльке Швеции.

Один из слуг беззвучно отодвинул стул, и Вийт сел. Перед детективом тут же появилась рюмка чего-то прозрачного, коричневого.

– Вы сложная задача для нашей погрязшей в этикете трясины, – проскрипела графиня-мать, прямая, как гвоздь, старуха, высохшая за первые семьдесят лет жизни до состояния, когда дальнейшие годы перестали сказываться на её внешности. Она сидела во главе стола, совершенно не стесняясь пить тот же коньяк, что и мужчины. – С одной стороны, вы потомок наидревнейшего рода, с другой… гм… полицейский! – в тонких пальцах матриарха жил своей жизнью длиннющий янтарный мундштук с дымящейся элегантной сигареткой.

– Полицейский, но какой полицейский! – мягко возразила Герда Эйриковна. – Газеты пишут, что вы, барон, гений!

– Вряд ли они уточняли в книгах значение этого слова! – скромно потупил взгляд Вийт. Потом, спохватившись, взял заключение Вычислителя у стоявшего за спинкой стула Фирса. – Вот результаты, которые вы ждёте, ваше превосходительство.

Вновь из ниоткуда вынырнул мажордом. Вийт положил документ на подставленный серебряный поднос. Строгий человек с достоинством обошёл весь стол и склонился перед графом.

– Благодарю, благодарю! – быстро закивал Пётр-Михаил Саулович. Он пробежал глазами первую страницу, пролистал остальные и отбросил бумаги господину средних лет с чёрными волнистыми волосами до плеч: – Как и ожидалось! Подлинник!

– Да, но я это говорил и без всех этих шестерёнок, – скривился тот. Просмотрел документ и повернулся к Вийту. – Я Флегий Яросвитович Станимирский, знаток средневековых рукописей. Может, слышали? – мужчина подождал мгновение, но Вийт молчал, и тогда учёный указал на ещё одного господина за столом. – А это Павел Иванович Тарасюк, специалист в области живописи…

– …И с-сам немножко художник, – смутившись, закончил фразу тот. Он говорил тихо, шепеляво, тонким голосом, слегка заикаясь.

Вийт кивнул.

Павел Иванович покраснел, заворочался, достал очки, водрузил их на нос в дополнение к уже сидевшей там паре. Вооружившись этой сложной конструкцией, он несмело, оглядываясь на Станимирского, потянулся к полицейскому заключению.

– Сомнений нет даже у бездушной машины!.. – обладатель коллекции оптических линз возил носом по строчкам документа.

– Но, барон! – нетерпеливо прервал художника граф. – Ведь есть причина, по которой эти бумаги привёз нам не посыльный, а сыщик! И какой сыщик!

– Мне было приятно доставить вам это заключение лично, – поднял бровь Ронислав Вакулович.

– Я так и понял… – забормотал граф Мйончинский. – Я так и понял… – он посмотрел на жену и добавил: – Только не говори, что ты говорила!

– А я и не собиралась говорить, что я говорила!.. – буркнула та.

– Мы послали за манускриптом, – игнорируя сына с невесткой, уверенно проскрипела графиня-мать и перевела свой орлиный взор на Флегия Яросвитовича. В галерее будто наточенная сталь сверкнула.

Станимирский содрогнулся, засуетился.

– Судя по всему, вы, барон, уже знаете, что речь идёт о старинном манускрипте, – быстро заговорил специалист по средневековым рукописям. – Это пате́рик инока Феоктиста 1226 года в списке 1462 года крилоша́нина Касияна. Утрехтский букинист Ганс Краус договорился о покупке этой уникальной книги за четыре с половиной тысячи…

Вийт невольно вздрогнул и уже внимательней посмотрел на господина Станимирского.

– Теперь вы понимаете, почему здесь собралась вся семья? – спросила, улыбнувшись, хозяйка дома. – Помимо, конечно, удовольствия приветствовать у себя столь значительного человека! Загадочный манускрипт, полутысячелетняя тайна, столь несоразмерная сумма – конечно, всем интересно!

– Да, столько наличности заплатить мало кто готов, – кивнул Флегий Яросвитович, – поэтому Краус и прибыл сюда. Договорённость такова: манускрипт будет принадлежать графу, а букинист на один год получит неограниченный доступ к рукописи для её изучения. Честь публикации будет разделена поровну. Голландец предоставил оригинал договора с владельцем и письменные заключения лучших европейских специалистов – всё перепроверено нами по паровому телеграфу!..

В галерею вошёл высокий сухопарый мужчина образцовой утрехт-ской наружности. Это, конечно, был сам букинист Ганс Краус.

В руках голландец нёс огромный фолиант, на вид старинный.

За иноземцем следовали Адам-Каетан Петрович, наследник графа, высокий тощий юноша в прыщах, и златокудрая Ветрана Петровна, младшая из Мйончинских.

Дыхание Вийта дало сбой. До сего дня дедуктивист видел девушку лишь один раз, да и то при странных обстоятельствах, в мужском наряде. Теперь же, в женском платье, она казалась чудом!

Вийт, не в силах оторвать взгляд от молодой графини, медленно поднялся со стула.

Барышня засмущалась. На её щеках проступил румянец. Девица сделала шаг назад и спряталась за спиной голландца.

– Меня не обманули, действительно Вийт! Вы похожи на ваши дагеротипные портреты в газетах! – воскликнул молодой Мйончинский, с товарищеской грубоватостью хлопнув сыскного надзирателя по плечу. – Я Адам-Каетан Петрович Мйончинский. Наслышан о вашей последней дуэли, барон! – наследник без лишних церемоний упал на стул рядом с дедуктивистом и схватил оказавшуюся перед ним рюмку с коричневым напитком. – На саблях, и вы победили! И кого! Опытнейшего фехтовальщика! Однако ж капитан Бук рассказывает об этом поединке нечто несусветное!..

– Дуэль из-за любовницы? – с врождённой тактичностью деликатно спросила графиня-мать. По наклону мундштука в её пальцах было видно, что она и так знает, из-за чего была дуэль.

– С Адамом-Каетаном вы уже познакомились, барон! – поспешно вмешалась Герда Эйриковна. – А это… – женщина повернулась к девице, – это наша дочь Ветрана…

Свершилось!

Ронислав Вакулович был-таки представлен барышне!

Невольная улыбка осветила мужественное лицо Вийта.

Детектив сделал шаг вперёд, склонился, ловко подхватил руку Ветраны Петровны и куртуазно поцеловал воздух в вершке от бледных тонких пальцев.

– Ах, барон! – воскликнула Ветрана Петровна, и лицо её покраснело ещё больше.

Девушка поспешно отошла к дальнему концу стола и чинно опустилась на стул.

– А это господин Ганс Христина… э-э-э… Зефир Мармозетка… – начал представлять иноземца хозяин дома, но споткнулся, осознав, что не помнит имени голландца.

– Ганс Христиан Вернер Брункальд Флуод Заальфельд Рудольф Мнемозистент Краус, – пришёл ему на помощь букинист. Говорил он с акцентом. – Из древнего рода Герульфингов Авенского дома, – голландец с истинно европейской утончённостью склонил голову. – К вашим услугам!

Вийт по-военному кивнул в ответ.

– Патерик, – добавил господин Краус.

Рядом с сыщиком на стол легла огромная, длиной в полтора аршина, книга.

Сыскной надзиратель вновь кивнул, сделал шаг к своему месту, намереваясь сесть, но…

Да что же это такое!

Голландец прошёл к дальнему концу стола и устроился там рядом с Ветраной Петровной! Соприкоснувшись с ней платьем!

Вийт оторопел.

Фирс, почувствовав неладное, сделал к сыщику шаг – якобы чтобы передать хозяину некую бумагу. На самом деле то был случайно завалявшийся счёт из французского ресторана.

– Смени выражение лица, – прошептал истопник еле слышно.

Дедуктивист метнул на помощника свирепый взгляд, выдохнул, намереваясь ответить что-то резкое, но сдержался и с размаху сел, едва не промахнувшись мимо стула. Его горящий взгляд устремился на иностранца.

Ганс Краус, склонившись почти к самому ушку Ветраны Петровны, что-то ей нашёптывал. Барышня сконфуженно оглядывалась.

– …включает письма епископа к печерскому иноку Феоктисту, – бубнил тем временем ничего не замечавший Флегий Яросвитович, – самого Феоктиста к архимандриту и святого Феодосия к тогдашнему князю, а также сказания и отдельные рассказы…

Сыщик уже вполне осознавал, что Краус ему не нравится. Причём весьма.

– Изволите больше света, выше высокоблагородие? – пригнулся к Рониславу Вакуловичу Фирс и незаметно придавил хозяина к столу, заставляя склониться над патериком.

Дедуктивист, сделав над собой усилие, сумел-таки опустить взгляд на книгу.

Кодекс был, несомненно, древен – средневековый кожаный переплёт, хрупкие пергаментные листы, ряды выцветших букв, старинные однотонные миниатюры, в которых всё ещё угадывались шероховатости от движения кисточки с краской…

Все присутствовавшие, даже надменный мажордом у столика с хрустальными бокалами, затаили дыхание, следя за тем, как Вийт рассматривает патерик.

Тот же ощупал переплёт и корешок, перелистнул несколько первых страниц, испещрённых нечитаемой древней кириллицей, и наугад открыл книгу где-то посередине.

Там был рисунок – монах, стоящий перед пещерой, несомненно, той, с которой началась Печерская лавра. У ног инока расстилались хлеба, позади рос одинокий дуб с вороном на ветке. В отдалении виднелся обнесённый крепостной стеной город. Небо затянули тучи, через которые пробивались ангельские трубы, славящие деяния чернеца.

– Видите, – прошелестел смущавшийся Тарасюк, – миниатюры выполнены в полный лист, так что каждая из них, по сути, представляет собой настоящую картину…

– Это изображение полно глубокого символизма, – перебил его Станимирский. – Верёвка, которой подпоясан инок, означает обет. Поле – обильные плоды, которые произрастают из богоугодных деяний. Дуб подразумевает самого Христа, а ворон является знаком сатаны. И господь, и падший ангел зорко следят за поступью святого по грешной земле. Тучи знаменуют опасности, поджидающие на каждом шагу, но ангельские трубы провозглашают, что жизнь этого человека будет славной и беспорочной…

Сыскной надзиратель скосил глаза на Крауса. Тот уже оставил Ветрану Петровну в покое и внимательно следил за обсуждением. Взгляды молодых мужчин встретились, и голландец улыбнулся. Сыщик поспешно пригнулся над столом и перевернул одну за другой ещё с дюжину страниц.

Перед ним оказался новый рисунок – монах, стоящий у стойки для письма. К ногам чернеца свисал свободный край длинного свитка. Инок находился в большом монастырском огороде, среди высоких каменных строений. Пробивалась какая-то зелень, тянулись к солнцу подсолнухи, пестрели многочисленными ягодами кусты, склоняли под тяжестью плодов ветви деревья. На всё это сверху взирал окружённый молниями Господь.

– Это Печерская лавра, какой она была в середине XV века, – тут же стал пояснять Флегий Яросвитович. Его палец указал на изображения зданий. – Известно, например, что вот это окно было заложено кирпичами в 1430 году.

На следующей странице вновь потянулись бесконечные ряды едва узнаваемых букв.

– Манускрипт довольно объёмный – сто двадцать листов, исписанных с обеих сторон, – говорил Станимирский. – Текст нанесён на тонкий пергамент, в те времена безумно дорогой, причём нанесён гусиным пером, заново очинявшимся перед каждой страницей. Чернила, согласно всем химическим анализам, в том числе моим собственным, изготовлены на основе железистых соединений галловой кислоты, что весьма характерно для Средневековья. Листы, как видите, пронумерованы, но в нумерации есть пробелы, некоторые части книги утеряны…

Вийт перевернул ещё несколько страниц кодекса.

На новом рисунке три вора несли за спинами мешки с награбленным. Чуть поодаль стояла церковь, под которой сидел святой с открытой на коленях книгой.

На соседней странице располагалась другая миниатюра – та же церковь, но воры теперь были связаны и лежали на земле. Над ними склонялся в молитве святой.

Павел Иванович пробормотал, покрываясь от смущения пятнами:

– Техника п-прорисовки, внимание к символичности при пренебрежении к р-реальным д-деталям, отсутствие перспективы и оттенков – всё, что мы видим, характерно для С-средневековья…

– К сожалению, не существует точных репринтов патерика, – перебил его Флегий Яросвитович. – Есть две современные копии от руки, весьма неточные. Впрочем, даже их не достать. Во всём, что касается манускрипта, мы можем полагаться лишь на текстовые описания…

На новом рисунке чернец на пылающем костре смиренно молился, взор его был устремлён ввысь. Рядом стоял другой инок со стрелой в руке на фоне извечного дуба. Над обоими простирал с небес свои длани Господь.

Тарасюк зашевелился, намереваясь что-то сказать, но под взглядом Станимирского сник и промолчал.

– …Текст написан средневековой кириллицей на языке, характерном для XIII века, – продолжал Флегий Яросвитович. – Встречаются, однако, словоформы, употреблявшиеся в середине XV столетия. По-видимому, переписчик переиначивал на современный ему язык те места, смысл которых за два столетия стал непонятен.

Вийт заглянул в конец книги. На последней миниатюре инок что-то говорил сидевшему перед ним князю. Тот в ответ разводил руками. Двое стоявших позади стражников внимательно слушали.

– Одежда и оружие характерны для середины пятнадцатого века, – сказал Станимирский.

На внутренней стороне переплёта обнаружилась надпись, теперь латиницей. Заканчивалась она буквами: MCDLXII.

– Это дата, «1462», – проговорил знаток рукописей. – Согласно многочисленным записям в том году по просьбе своего киевского торгового партнёра Хабара краковский купец Атанасиус отправил патерик в Вену какому-то Альбрехту. Тот должен был переслать манускрипт с надёжной оказией в дар первенствующему монастырю Святого Афона, именуемому также Великой Лаврой. Об этом Атанасиус и сделал здесь запись на понятном для Альбрехта языке, латыни, – Станимирский ткнул пальцем в текст. – Видите, почерк и чернила отличаются от всей остальной книги.

Вийт кивнул. Он это видел.

– Барон, я распорядился, чтобы вас проводили в библиотеку, – проговорил граф Мйончинский. – Её оборудовали для работы господ учёных, вам тоже там будет удобно. Там есть микроскоп и набор для химических опытов, – хозяин дома пожевал губами, оглянулся на мать, а потом добавил, зачем-то понизив голос: – Однако… Однако, может, вы уже сейчас скажете, что именно заставило вас заинтересоваться этим манускриптом?

Сыщик откинулся на спинку стула, лихорадочно пытаясь придумать ответ. Именно в этот момент Крауса вдруг угораздило вновь что-то зашептать на ухо Ветране Петровне. А та…

Да, та улыбнулась!

Вийт вспыхнул.

– Я не сомневаюсь, что средневековый патерик существует, – крикнул он, вскакивая. – Я не сомневаюсь, что утрехтский букинист Ганс Краус действительно имеет договорённость о его покупке. Равно как и не сомневаюсь, что подлинны все заключения европейских специалистов! Я лишь утверждаю, что всё это не имеет отношения к этой конкретной книге! Она – подделка! А сидящий перед нами господин – самозванец и фальсификатор!

Через распахнутое окно библиотеки слышалась фортепианная музыка. Потоки воздуха несли с собой в комнату речную свежесть – прямо под стенами дома плескалась запруда, в которой вращалось гигантское спаренное колесо водяной мельницы. Сверкающие в солнечных лучах брызги висели прямо перед окном, образуя яркую радугу. Сквозь гул механизма и шум воды пробивалось едва слышимое, а оттого особенно настораживающее «Уо-ох! Уо-ох!»

– Какой странный звук… – проговорил сыщик.

Он прервал музицирование на притулившемся к стене вертикальном фортепиано и напрягся, вслушиваясь.

– Звук действительно странный, – кивнул Фирс. Он как раз листал фолиант, наугад вытащенный из переполненного книжного шкафа. – Как будто стонет кто-то!

Ронислав Вакулович хмыкнул и вернулся к фортепиано. Его пальцы забегали по клавишам. Раздалась одна из тех чарующих мелодий, которыми так славятся володимирские композиторы.

– И что мы теперь будем делать? – спросил Вийт, повысив голос, чтобы перекрыть звуки музыки.

Фирс пожал плечами.

– Есть два варианта, – буркнул он, – либо патерик настоящий, либо подделка. Нам, правда, всё равно, поскольку мы не можем отличить одно от другого!

– О, боги, наконец-то я прозрел! – воскликнул дедуктивист. – Ты мне так помог!

И он, не скрывая сарказма, перешёл на какой-то легкомысленный танец Валлерштейна.

Скрипнула дверь, и в библиотеку лёгкой тенью прошмыгнула Ветрана Петровна.

Вийт вскочил и замер, не зная, что делать.

– Ах, барон! – воскликнула девица, заламывая руки и закатывая глаза. – Что происходит? Неужели моя тайна раскрыта? Неужели о моей ночной прогулке в мужском платье стало известно? Говорите же!

– О чём вы? – удивился Вийт.

Девушка озадаченно посмотрела на него. Потом поняла, просияла и приняла вполне будничный вид.

– А я думала, вы из-за этого примчались!.. – воскликнула она с облегчением. – Значит, вы действительно приехали из-за патерика!

Солнце осветило её лицо, заставив пышные кудри вспыхнуть золотым нимбом. Дыхание Вийта, конечно, дало сбой.

Барышня, поправив локон, отвела глаза.

– Господин Краус уже несколько пришёл в себя, – пробормотала она смущённо. – Манускрипт сейчас принесут…

Фирс фыркнул.

– Вам ведь лишь не хватает последнего доказательства, да? – девушка невольно посмотрела на заставленный реактивами стол.

– Однако… – замялся Ронислав Вакулович.

– А мне вы скажете, почему считаете господина Крауса мошенником? – не понимая поведения сыщика, продолжала девица.

– Ну… – Вийт отвёл глаза.

Так получилось, что теперь он смотрел в сторону окна, и барышня истолковала его взгляд по-своему.

– Ах, не обращайте внимания, это наша маленькая домашняя интересность, привидение одного несчастного! – пояснила она. – Лет сто назад в мельничное колесо упал юноша, у которого вечером того же дня должна была состояться свадьба с первой красавицей округи!

Ветрана Петровна закатила глаза и продекламировала некий стих, несомненно, собственного авторства: