Текст книги "До самой смерти..."

Ему было начхать на Правила субординации в ВМС, на Правила дисциплинарных взысканий в ВМС и даже на Порядок боевых действий ВМС. Он знал, что ему надо делать свое дело, и он знал, что без абсолютной поддержки со стороны Коттона Хейза ему этого дела не сделать. Возможно, адмирал и был бы в восторге, если бы Коттона Хейза понизили в звании с главного торпедиста до торпедиста первого класса, но лейтенанту было плевать на адмирала.

– Ты должен быть начеку, – сказал он Хейзу. – Мы не можем допустить, чтобы ты проспал еще одну атаку камикадзе.

– Да, сэр, – сказал Хейз. – Виноват, сэр.

– Я приставлю к тебе матроса, чтобы он будил тебя всякий раз, как объявят боевую тревогу. Надеюсь, это поможет.

– Да, сэр, – сказал Хейз. – Спасибо, сэр.

– Но как, черт возьми, ты умудрился дрыхнуть под этот несусветный грохот, Коттон? Мы чуть не получили два прямых попадания в носовую часть!

– Майк, я ничего не могу с этим поделать, – сказал Коттон. – Я сплю как сурок.

– Ладно, кто-нибудь будет отныне будить тебя, – сказал лейтенант. – И давай постараемся выбраться живыми из этой адовой заварушки, а, Коттон?

Они выжили в адовой заварушке. Коттон Хейз больше никогда не слышал о лейтенанте с тех пор, как они расстались в Лидо-Бич в Италии. Он полагал, что тот вернулся к своим музыкальным передачам в Шенектади, штат Нью-Йорк.

И хотя Хейзу вопреки всему удалось все-таки свести на нет попытки японских летчиков потопить их катер, его победа над Морфеем, если она и была, оказалась весьма недолговечной. Коттон Хейз по-прежнему спал как сурок. Он объяснял это тем, что он был крупным мужчиной: шесть футов и два дюйма ростом и весом сто девяносто фунтов. А крупные мужчины, как он считал, больше нуждаются во сне.

* * *

Телефон продолжал звонить. На постели произошло какое-то движение, скрипнули пружины, послышался шорох откидываемой простыни. Хейз слегка пошевелился. Отдаленное звяканье стало теперь как будто ближе. Затем его сменил несколько неуверенный со сна голос.

– Алло, – сказал голос. – Кто? Простите, мистер Карелла, но он спит. Вы не могли бы позвонить немного попозже? Кто говорит? Кристин Максуэлл. – Голос помедлил. – Нет, я не думаю, что его нужно будить прямо сейчас. Когда он проснется, он сам вам...

Кристин снова замолчала. Коттон присел в кровати. Она стояла обнаженной, прижав к уху черную телефонную трубку; на фоне ее тела копна белокурых волос, отброшенных со лба, казалась еще светлее. В восхищении он залюбовался ею: тонкими пальчиками, обхватившими телефонную трубку, плавным изгибом руки, длинным, стройным телом. Брови се сейчас были нахмурены, в голубых глазах замешательство.

– Ну так, – сказала она, – почему же вы сразу не сообщили, что вы из полиции? Одну минуту, я посмотрю, может быть, он...

– Я не сплю, – проворчал Хейз с кровати.

– Минуточку, – сказала Кристин. – Сейчас он подойдет. – Она прикрыла трубку ладонью. – Это какой-то Стив Карелла. Он говорит, что он из восемьдесят седьмого отделения.

– Так оно и есть, – сказал Хейз, идя к телефону.

– Это значит, что тебе придется идти сегодня на работу?

– Не знаю.

– Но ты обещал провести день...

– Солнышко мое, я ведь еще даже не говорил с ним. – Хейз мягко взял трубку из ее рук. – Привет, Стив. – Он зевнул.

– Я вытащил тебя из постели?

– Да.

– Занят сегодня?

– Да.

– Нет желания сделать мне одолжение?

– Нет.

– Тысячу раз спасибо.

– Извини, Стив, но я обещал этот день девушке. Мы договаривались поехать на катере по реке Гарб.

– Ты что, не можешь это поломать? Мне нужна помощь.

– Если я это поломаю, леди проломит мне башку. – Кристин, слушавшая разговор, энергично закивала.

– Ну уж!.. Такой здоровый, сильный парень. Можешь взять девушку с собой.

– Куда взять?

– На свадьбу к моей сестре.

– Я не люблю свадеб, – сказал Хейз. – Они меня нервируют.

– Кто-то угрожал моему будущему зятю. Во всяком случае, это можно понять таким образом. Мне нужно в толпе несколько своих людей. На всякий случай. Что ты теперь скажешь?

– Ну... – начал Хейз. Кристин затрясла головой. – Нет, Стив, не могу. Извини.

– Слушай, Коттон, когда я последний раз просил тебя об одолжении?

– Ну... – начал Коттон, и Кристин снова затрясла головой. – Не могу, Стив.

– Будет бесплатная выпивка, – сказал Карелла.

– Нет.

– Ты что, не можешь уговорить свою девушку?

– Нет.

– Коттон, я прошу об одолжении.

– Постой секунду, – сказал Хейз и прикрыл ладонью трубку.

– Нет, – моментально сказала Кристин.

– Тебя приглашают в гости, – сказал Хейз. – На свадьбу. Что ты скажешь на это?

– Я хочу поехать на прогулку. Я не ездила на речные прогулки с восемнадцати лет.

– Мы поедем в следующее воскресенье, о'кей?

– В следующее воскресенье у тебя нет выходного.

– Хорошо, в первое же воскресенье, когда у меня будет выходной, о'кей?

– Нет.

– Кристин?

– Нет.

– Солнышко?

– А, к черту.

– Ну, хорошо?

– К черту, – снова сказала Кристин.

– Стив, – сказал Хейз в трубку, – мы придем.

– К черту, – сказала Кристин.

– Куда мы должны приехать?

– Вы можете приехать ко мне домой около двенадцати?

– Разумеется. Какой у тебя адрес?

– Дартмут, 837. Это в Риверхеде.

– Мы будем.

– Огромное спасибо, Коттон.

– Пришли венок на мои похороны, – сказал Хейз и повесил трубку.

Скрестив руки на груди, Кристин стояла возле телефона. Она вся дымилась от негодования. Хейз попытался обнять ее, но она быстро отстранилась.

– Не прикасайтесь ко мне, мистер Хейз.

– Солнышко...

– Хватит называть меня «солнышком».

– Кристин, солнышко, у него неприятности.

– Ты обещал мне, что мы поедем на эту прогулку. Я обо всем договорилась еще три недели назад. А теперь...

– Но тут такое дело, что я не мог уклониться. Слушай, ну так вышло: Карелла мой друг и ему нужна помощь.

– А я для тебя кто?

– Девушка, которую я люблю, – сказал Хейз и привлек ее к себе.

– Разумеется, – ответила Крисгин холодно.

– Ты ведь знаешь, что я тебя люблю. – Он поцеловал ее в кончик носа.

– Разумеется. Любишь, как же. Да я для тебя просто веселая вдова, которую ты...

– Ты очень милая вдовушка.

– ...подцепил в книжном магазине.

– В очень милом книжном магазине, – сказал Хейз и поцеловал ее в макушку. – У тебя такие приятные мягкие волосы.

– И не думай, что у меня так уж никого нет на свете, – сказала Кристин, по-прежнему прикрывая скрещенными руками грудь. – Да я могла бы найти сотню мужчин, которые бы охотно поехали со мной на эту прогулку.

– Я знаю, – сказал он и поцеловал ее в мочку уха.

– Ты паршивец, – сказала она. – Просто так уж получилось, что я люблю тебя.

– Я знаю. – Он поцеловал ее в шею.

– Перестань.

– Почему?

– Ты знаешь, почему.

– Так почему?

– Перестань, – сказала она, но голос ее стал мягче, а руки не такими напряженными. – Мы ведь идем к твоему приятелю, не так ли?

– Еще не скоро, в двенадцать.

Кристин помолчала.

– Я очень люблю тебя, – сказала она.

– И я люблю тебя.

– Да уж конечно. Держу пари, что ты...

– Ш-ш-ш, ш-ш-ш, – он нашел губами ее рот, она обвила его шею руками. Он прижался к ней, взъерошивая и путая ее густые светлые волосы. Потом снова поцеловал ее, и она уткнулась лицом в его плечо. Он сказал: – Иди. Иди же ко мне.

– Но твой друг. У нас же нет времени...

– У нас еще есть время.

– Мы ведь должны...

– У нас еще есть время.

– Но разве мы не...

– Еще есть время, – сказал он ласково.

* * *

Берт Клинг читал воскресные комиксы, когда раздался звонок Кареллы.

Он бросил с сожалением последний взгляд на комикс с Диком Трейси и пошел к телефону.

– Слушаю, – сказал он.

– Привет, Берт. Это Стив.

– Хо-хо, – тут же отозвался Берт.

– Занят?

– Кончай наводящие вопросы. Что случилось? Что тебе нужно?

– Не будь таким деловым. Молодым это не идет.

– Я должен ехать в участок?

– Нет.

– В чем тогда дело?

– Моя сестра выходит сегодня замуж. Жених получил к свадьбе подарок, который можно истолковать как угрозу или предупреждение.

– Да? Почему же он не позвонит в полицию?

– Он уже позвонил. Мне. А теперь я звоню тебе. Есть желание пойти на свадьбу?

– В котором часу?

– Можешь приехать к двенадцати?

– Только я должен заехать за Клер в девять вечера. Она хочет посмотреть какой-то фильм.

– О'кей.

– Где ты сейчас? – спросил Клинг.

– Дома. Дартмут, 837. В Риверхеде. Так ты будешь?

– Да. До встречи.

– Берт!

– Что?

– Захвати с собой пушку.

– О'кей, – Клинг повесил трубку и вернулся к своей газете. Высокий блондин двадцати пяти лет, он сейчас, у себя дома, в одних трусах, казался значительно моложе. Руки и ноги у него были покрыты легким светлым пушком.

Он свернулся в кресле калачиком, снова углубившись в комикс, но потом решил позвонить Клер. Он вновь прошел к телефону и набрал ее номер.

– Клер, – сказал он, – это Берт.

– Здравствуй, любовь.

– Я иду сегодня днем на свадьбу.

– Не на свою собственную, надеюсь.

– Нет. Сестры Стива. Хочешь пойти со мной?

– Я не могу. Я говорила тебе, что мне нужно сводить отца на кладбище.

– Ах да, верно. Ну ладно, увидимся в девять в таком случае, о'кей.

– Хорошо. Кино идет в драйв-ине[3]3
  Открытая киноплощадка для автомобилистов, где фильм смотрят, не выходя из машин.


[Закрыть]. Ты как, не против?

– Прекрасно. Мы можем пообниматься, если станет скучно.

– Мы можем пообниматься, даже если не будет скучно.

– А что за картина?

– Да старая, – сказала Клер, – но я думаю, что тебе понравится.

– Как называется?

– "Сеть", – ответила она.

* * *

Пакет из Бюро криминалистического учета принесли в следственное отделение в 10.37. Мейер Мейер по правде не ожидал его увидеть. Шансов на то, что за этим Марти Как-бы-его-там-ни-звали числилась судимость, было с самого начала очень и очень мало. Если же к этому добавить вероятность судимости именно в их городе, то надежды совсем почти не оставалось. Однако судимость за ним числилась, и судимость эта в обширной картотеке бюро была зафиксирована. Сейчас фотокопия его «Дела» лежала у Мейера на столе и он неспешно перелистывал страницы.

Марти Соколин не был грабителем. По любым полицейским меркам его нельзя было даже назвать профессиональным преступником. Он просто однажды оступился. А «Дело» его оказалось в картотеке потому, что оступился он в этом городе, приехав сюда из Калифорнии.

По-видимому, стоило обратить внимание на то, что Марти Соколина списали из армии не из-за обморожения, как считал Томми Джордано. Правда, комиссовали его действительно по здоровью, но отправили в психиатрическую больницу в Пасадене, штат Калифорния, как больного неврастенией.

Мейер Мейер ничего не знал о предположении Томми насчет обморожения.

Но он, однако, знал, что «неврастения» – это современный термин в психиатрии, эквивалентный тому, что во время первой мировой войны называлось просто и ясно: «психическая контузия». Специалист, вероятно, определил бы ее как нервное расстройство или истощение, которое возникает от длительного физического или умственного перенапряжения. Мейер же определил это для себя как «сдвиг по фазе» и подчеркнул в деле, что Соколина выпустили из больницы как не представлявшего угрозы для общества летом 1956 года.

Его стычка с законом произошла лишь через два года, в марте 1958-го.

В то время он служил коммивояжером в компании по производству красок в Сан-Франциско. Он приехал на восток, чтобы заключить торговую сделку, и в баре в центре города разговорился у стойки с одним человеком, В какой-то момент речь зашла о войне в Корее. Незнакомец неосторожно проболтался, что его признали негодным к солдатской службе из-за незначительных шумов в сердце, по статье 4-Ф, чем он был немало доволен, ибо благодаря этому сумел сделать фантастическую карьеру в своей компании, в то время как его сверстники подставляли себя под пули.

Соколин отреагировал на признание собутыльника с некоторой мрачной торжественностью. Он чуть не пустил слезу. Его лучший друг, поведал он незнакомцу, погиб в Корее из-за того, что другой солдат не выполнил своего долга. Собеседник посочувствовал ему, но, вероятно, Соколину послышалась в его словах неискренность. И прежде чем дошло до того, что всегда происходит в таких случаях, Соколин уже осыпал его бранью и проклятиями, называя «дезертиром», «симулянтом» и «еще одним сукиным сыном», который не выполнял своего долга, когда это было нужно. Незнакомец попытался ретироваться, но Соколин все больше ожесточался, теряя контроль над собой, и, наконец, шарахнул с размаху пивную кружку об угол стойки и бросился на незадачливого собеседника, зажав в руке обломанную ручку.

Он не убил ошалевшего от удивления белобилетника, но сумел-таки его здорово исполосовать. Возможно, это классифицировали бы как нанесение телесных повреждений второй степени, не скажи Соколин пяти слов, громко и отчетливо, в присутствии полдюжины свидетелей, околачивавшихся у стойки.

Эти слова были: «Я убью тебя, сукина сына».

От этого пьяная драка стала рассматриваться как покушение на жизнь, за которое полагалось уже не пять, а, согласно 240-й статье Уголовного кодекса, все десять лет тюремного заключения.

Впрочем, Соколин отделался довольно легко. Суд учел, что он ветеран войны и что это первая судимость. Но тем не менее это было покушение на жизнь, и судья не мог просто так отпустить его, взяв с него штраф и отечески погрозив пальцем. Его признали виновным и приговорили к двум годам заключения в тюрьме Каслвью на севере штата. В тюрьме он вел себя идеально и через год подал прошение об освобождении условно. Его освободили, как только комиссия получила от фирмы заявку, гарантирующую ему предоставление места. Он вышел из Каслвью два месяца назад – третьего апреля.

Мейер Мейер подтянул к себе телефон и набрал домашний номер Кареллы.

Карелла ответил с третьего звонка.

– Я получил тут кое-что на Соколина, – сказал Мейер. – Патрульный за запиской не приезжал?

– Был полчаса назад, – сказал Карелла.

– Ну сюда он еще не добрался. Так, значит, ты уходишь около двенадцати?

– Вообще-то, около часа.

– Как я смогу с тобой связаться, если у лаборатории будут какие-нибудь результаты?

– Свадьба в три в церкви Святого Сердца – на пересечении Гейдж и Эш в Риверхеде. Гости приглашены на пять в дом к моей матери. Все будет происходить на открытом воздухе.

– Какой там адрес?

– Чарлз-авеню, 831, – О'кей. Так тебе нужна информация о Соколине?

– Давай выкладывай.

Мейер доложил ему. Когда он кончил говорить, Карелла сказал:

– Гм, значит, теперь он на свободе. Уехал в Калифорнию, имея гарантированную заявку с предложением работы.

– Нет, Стив. Я этого не говорил.

– Тогда где же он?

– Здесь, в городе. Заявка на него подана из нашего города.

Глава 3

В то погожее воскресенье в половине второго Антонио Карелла был уже готов застрелить жену, придушить сына, отречься от дочери и отменить всю свадьбу к чертовой матери.

Прежде всего, свадьбу оплачивал он. Это был первый и, благодарение Богу, последний раз, когда Тони выдавал замуж дочь. Когда женился Стив, за торжество платили родители невесты. Но на этот раз все было по-другому. На этот раз раскошеливаться приходилось Тони и он с раздражением обнаруживал, что свадьба обойдется ему, по самым скромным подсчетам, в половину того, что он зарабатывал за целый год в своей пекарне.

Самые большие грабители работали в фирме «Свадьбы и торжества» (Антонио даже всерьез подумывал, не попросить ли Стива арестовать мошенников). В то утре они прибыли по указанному адресу на Чарлз-авеню в девять часов (это после того, как Тони провел всю ночь, не ложась спать, в пекарне, наблюдая за выпечкой утреннего хлеба) и устроили на его дворе и в саду форменный разгром. Дом Антонио Кареллы в Риверхеде был небольшой, зато участок, на котором он стоял, пожалуй, превосходил все остальные в округе, вытянувшись почти до параллельной улицы. Тони очень гордился своим участком. Его беседка, увитая виноградом, не уступала по красоте любой другой в его родном городе Марсале, в Сицилии. На участке росли даже фиговые деревья, за которыми он любовно ухаживал, подравнивая их кроны летом и укрывая зимой брезентом от холода. А теперь эти мошенники, эти brigandi[4]4
  Бандиты (итал.).


[Закрыть] вытаптывали его газон со своими столами, нелепыми флажками и идиотскими навесами...

– Луиза! – завопил он, обращаясь к жене. – Почему, во имя всего святого, мы не сняли зал? Почему, во имя всего святого, мы должны справлять свадьбу на улице? Меня устраивал зал, тебя устраивал и сына моего устраивал, а Анджеле понадобилась свадьба на открытом воздухе! Чтобы эти мошенники изрыли мне весь газон и загубили мой виноград и мои фиги! Pazzo! E propio pazzo![5]5
  Безумие! Настоящее безумие! (итал.).


[Закрыть]

– Заткнись, – сказала Луиза Карелла ласково. – Ты поднимешь на ноги весь дом.

– Весь дом я без того на ногах, – сказал он. – Весь дом – это ты, я и Анджела, а она сегодня выходит замуж и поэтому все равно не спит!

– Тебя услышат рабочие, – сказала Луиза.

– За те деньги, что я им плачу, они просто обязаны это слышать, ответил Тони.

Продолжая ворчать, он слез с кровати и пошел вниз посмотреть, как устанавливают столы и сооружают беседки для жениха и невесты, помост для оркестра и танцплощадку. В конторе, как он убедился, работали люди с воображением. Они не только возводили на его дворе нечто вроде декораций к голливудскому фильму «Отец невесты» («В главной роли со мной, Антонио Кареллой», – подумал он раздраженно), но еще собирались уложить трехметровую русалку, высеченную из льда, в набитую льдом ванну, в которой будут охлаждаться бутылки с шампанским для всех, кому захочется выпить. Тони молил Бога, чтобы солнце не слишком припекало. Он уже представлял себе, как эта полурыба растает в ванной и шампанское превратится в тепловатое ситро.

В час приехали его сын с невесткой. Нужно сказать, что Стив был таким сыном, на которого Тони никогда не мог пожаловаться. Еще до того как его забрали в армию, он работал ночами в пекарне, хотя днем учился в школе.

Стив был таким сыном, которому можно было доверять. Он был сыном, на которого отец мог положиться. Но тут – San Giacinto di California![6]6
  Святой Джанчинто калифорнийский! (итал.).


[Закрыть] – даже Стив против него. Именно сегодня, когда эти грабители из «Свадеб и торжеств» перепахали ему весь газон, когда Анджела носится по дому, как курица senza capo[7]7
  Без головы (итал.).


[Закрыть], когда мир Антонио Кареллы медленно рушится вокруг него, его собственный сын Стив привез в дом троих незваных гостей! Не то чтобы Тонн переживал из-за дополнительных расходов. Нет, это не имело для него никакого значения. Ну что ж, он еще поработает в своей пекарне четыре месяца и заработает эти деньги. Но теперь надо было как-то объясняться с этими придурками из фирмы по поводу того, что на свадьбе будет еще три лишних человека и что их надо рассадить за разными столами. Стив настаивал на этом. Нет, он не хочет сидеть со своими друзьями. Он хочет одного сюда, другого туда, а сам сядет там! Pazzo! Собственный сын – такой же сумасшедший, как все остальные.

А чего стоит этот высокий, рыжий, с белой прядью над левым виском sangue della maruzza![8]8
  Грубое ругательство (итал.).


[Закрыть] Да он распугает всех подружек невесты в Риверхеде! Тони готов был поклясться, что видел у него под пиджаком револьвер, когда тот наклонился, чтобы завязать шнурок. Большой черный револьвер, торчащий из кобуры под мышкой. Ну ладно, то, что его сын полицейский, – это неплохо, но неужели его друзья должны приходить с оружием на мирную христианскую свадьбу?

А потом накатило на Анджелу. В час пятнадцать, ровно за час сорок пять минут до свадьбы, она начала рыдать так, словно весь белый свет собрался ее насиловать. Луиза выбежала от нее, ломая в отчаянии руки.

– Стив, – сказала она, – пойди к ней. Скажи ей, что все будет в порядке, прошу тебя. Иди же, иди к своей сестре.

Тони проводил сына взглядом. Тот поднялся к Анджеле, но стенания, доносившиеся из окна спальни в верхнем этаже дома, не прекратились. Тони сидел со своей невесткой Тедди (com'e grande, подумал он, povera Theodora!)[9]9
  Как она раздалась, бедняжка Теодора!


[Закрыть] и тремя чужими людьми: мистером Хейзом, мистером Клингом и мисс Максуэлл – и пил с ними вино, готовый застрелить свою жену, придушить сына, отречься от дочери и послать всю свадьбу к чертовой матери!

Он пыхтел и злился, пока Тедди не погладила его по руке. И тогда он вдруг улыбнулся ей, кивнул головой и, сложив руки на животе, положился на волю Божью, надеясь, что все в конечном счете обойдется и он, Антонио Карелла, как-нибудь переживет этот день.

* * *

Стоя в коридоре перед спальней Анджелы, Карелла слышал ее всхлипывания, доносившиеся из-за двери. Он мягко постучал и стал ждать.

– Кто там? – спросила Анджела прерывающимся голосом.

– Это я, Стив.

– Что тебе нужно?

– Ну полно, Комби, открой.

– Уходи, Стив.

– Меня ты не прогонишь. Я – полицейский, разбирающий нарушение общественного спокойствия. – Он не мог поручиться, но ему показалось, что сестра его за дверью тихонько прыснула.

– Комби! – позвал он.

– Что?

– Мне выломать дверь?

– О, подожди минуту, – сказала Анджела.

Он услышал приближающиеся шаги, задвижка щелкнула, но дверь не открылась. Затем шаги удалились, и на кровати под Анджелой громко скрипнули пружины. Он легонько толкнул дверь и вошел в комнату. Сестра лежала на постели, уткнув лицо в подушку. На ней была длинная белая комбинация, пышные темные волосы в беспорядке рассыпались по плечам. Комбинация немного задралась, и из-под нее была видна голубая подвязка, стягивающая нейлоновый чулок.

– Одерни платье, – сказал Карелла. – Зад видно.

– Это не платье, – обиженно ответила Анджела. – Это комбинация. И никто не просил тебя смотреть, куда не надо. – Но комбинацию все же одернула.

Карелла присел на край кровати.

– Что случилось?

– Ничего не случилось. – Она помолчала. – Совершенно ничего не случилось. – Она вдруг присела на кровати, устремив на брата прекрасные карие глаза, в которых было что-то восточное, что-то такое, что говорило о далеких посещениях арабами Сицилии. Это поражало всякого, кто впервые видел ее лицо с широкими скулами – лицо Кареллы, но в утонченном варианте.

– Я не хочу выходить за него замуж, – сказала она. Она помолчала. – Вот что случилось.

– Почему?

– Я не люблю его.

– Это черт знает что! – выругался Карелла.

– Стив, я не терплю, когда ругаются. Ты знаешь. Я всегда это не переносила, даже когда мы были еще маленькими. А ты нарочно ругался, чтобы позлить меня. И еще я не люблю, когда ты называешь меня Комби.

– С Комби ты сама первая начала.

– Неправда, – возразила Анджела. – Это ты начал. Потому что ты был вредный и испорченный.

– Я говорил тебе правду, – сказал Карелла.

– Это неблагородно: говорить тринадцатилетней девочке, что она еще не настоящая девушка, только потому, что она носит хлопчатобумажные комбинации.

– Я помогал тебе взрослеть. Ты ведь попросила после этого маму купить тебе нейлоновую комбинацию?

– Ну да, и она отказала.

– Все равно, направление было верное.

– Из-за тебя у меня появился комплекс неполноценности.

– Я помогал тебе овладеть секретами женственности.

– Вот дерьмо собачье, – сказала Анджела, и Карелла расхохотался. – Это не смешно. Я не пойду за него замуж. Мне ничего в нем не нравится. Такой же неотесанный хам, как и ты, только хуже. И ругается больше. И потом... – Она запнулась: – Стиви, я боюсь. Стиви, я не знаю, как быть. Я в ужасе.

– Ну, – сказал он, – ну же, – и ласково привлек сестру к себе и погладил ее по волосам. – Не надо этого бояться.

– Стив, он убивал людей, ты знал об этом?

– Я тоже.

– Я знаю, но... сегодня ночью мы останемся одни... в одном из самых больших отелей мира... здесь, в этом городе... а я даже не знаю человека, за которого вот-вот выйду замуж. Как я позволю... позволю ему...

– Комби, ты говорила с мамой?

– Говорила.

– И что она тебе сказала?

– Она сказала: «Любить – это ничего не бояться». Я передаю приблизительно, она сказала это по-итальянски.

– Она права.

– Я знаю, но... Я не уверена, что люблю его.

– Я чувствовал то же самое в день свадьбы.

– Но у тебя не было всей этой шумихи с церковью.

– Я знаю. Но у нас был прием, а это выматывает нервы не меньше.

– Стив... ты помнишь, однажды ночью... мне было, по-моему, шестнадцать. Ты только пошел служить в полицию. Помнишь? Я вернулась со свидания и сидела тут в комнате, пила молоко перед сном. А у тебя была, по-видимому, смена с четырех до двенадцати, потому что ты пришел следом. Ты еще посидел со мной и тоже выпил молоко. Помнишь?

– Да, помню.

– Еще у старика Бирнбаума горел свет. Вон в том окне напротив.

Он повернулся к окну и поглядел поверх садовых деревьев туда, где стоял островерхий дом Джозефа Бирнбаума, ближайшего друга и соседа отца на протяжении сорока лет. Он отчетливо помнил ту весеннюю ночь, гудение мошкары в саду, одинокий огонек, светившийся в чердачном окне у Бнркбаума, тонкий желтый серп луны, висевший безучастно над крутым скатом крыши.

– Я тебе рассказала о том, что со мной случилось в ту ночь, – сказала Анджела. – О... об этом парне, с которым я встречалась, и... о том, что он пытался сделать.

– Да, я помню.

– Я никогда не рассказывала об этом маме, – сказала Анджела. – Я вообще рассказала об этом только тебе. И я спросила тебя... все ли так делают? И значит, мальчишки, с которыми я буду встречаться, будут делать то же самое? Мне было важно понять, как себя вести. Ты помнишь, что ты мне ответил?

– Да, – сказал Карелла.

– Ты сказал, что я должна делать то, что мне кажется правильным. Ты сказал, что я сама пойму, что правильно. – Она помолчала. – Стив... я никогда...

– Лапочка, давай я позову маму.

– Нет, я хочу поговорить с тобой. Стив, я не знаю, что я должна делать сегодня ночью. Я знаю, что это ужасно глупо, мне двадцать три года, и я должна знать, что делать, но я не знаю, и мне страшно, что он меня разлюбит, что он будет разочарован, что он...

– Ш-ш-ш, ш-ш-ш, – сказал он. – Ну полно, перестань. Чего ты от меня хочешь?

– Я хочу, чтобы ты все объяснил мне.

Он посмотрел ей в глаза, взял ее руки в свои и сказал:

– Я не могу этого сделать, Комби.

– Но почему?

– Потому что ты уже не ребенок в бумажной комбинации и не юная девушка, пришедшая в смятение от своего первого поцелуя. Ты женщина, Анджела. И ни один мужчина на свете не может дать женщине инструкций, как любить. Да я и не думаю, что они тебе понадобятся, дорогая. Я действительно думаю, что они тебе не понадобятся.

– Ты думаешь, что все... будет в порядке?

– Я думаю, что все будет замечательно. Но еще я думаю, что тебе пора начать одеваться. Иначе ты опоздаешь на свою собственную свадьбу.

Анджела хмуро кивнула.

– Да перестань же, – сказал он. – Ты будешь, черт возьми, самой очаровательной невестой, которую когда-либо видели в этой округе. – Он крепко прижал ее к себе, поднялся и направился к двери.

– А... Тедди боялась? – спросила Анджела.

– Как старший брат, я хочу дать тебе один маленький совет, – сказал Карелла. – Я не скажу тебе, была ли Тедди растеряна, или смущена, или испугана, или еще что-нибудь. Я не скажу тебе потому, что брак – это тайна, Анджела, и он строится в первую очередь на доверии. И что бы ни произошло между тобой и Томми (сегодня или еще когда-нибудь), об этом будете знать только вы двое. И в этом-то одна из тягот брака... но это же и чертовски успокаивает. – Он снова подошел к кровати и взял ее руки в свои: – Запомни, Анджела, тебе нечего бояться. Он любит тебя до того, что весь дрожит. Он любит тебя, солнышко. Он хороший человек. Ты правильно выбрала.

– Стив, я тоже его люблю. Правда. Только...

– Никаких «только». Какого черта тебе нужно? Письменных гарантий, что жизнь – это сплошная малина? Ну, так это не так. Но ты начинаешь семейную жизнь с чистой страницы, и от тебя зависит, что на ней будет написано. И главное для начала у тебя уже есть, солнышко. – Он улыбнулся: – Так что ты не можешь промахнуться.

– О'кей, – сказала она, энергично тряхнув головой.

– Будешь одеваться?

– Да.

– Хорошо.

– О'кей, – сказала Анджела еще более энергично. Потом после паузы добавила: – И все же, я думаю, ты гнида, за то, что не намекнул мне хотя бы одним словом!

– Я не гнида, а любящий брат.

– Стив, мне уже лучше. Спасибо.

– За что? Одевайся. Твоя голубая подвязка очень тебя украшает.

– Иди к черту, – отмахнулась она, и он вышел за дверь, ухмыляясь.

* * *

Молодого человека звали Бен Дарен.

Ему было двадцать шесть лет, у него были ярко-голубые глаза и располагающая улыбка. Длинноногий, в синем спортивном костюме из ангорской шерсти, он пересек вприпрыжку газон и остановился перед верандой с внутренней стороны дома, на которой сидел Тони Карелла со своими гостями.

– Здравствуйте, мистер Карелла, – поздоровался он. – У вас тут все кипит. Волнуетесь?

– Работают, – неопределенно сказал Тони, поглядев через газон на бесконечный ряд столов, белеющих свежими скатертями. – Ты рано, Бен. Банкет начнется только в пять.

– Но свадьба же в три. Вы ведь не думаете, что я пропущу свадьбу Анджелы!

– Я думаю, что, похоже, она сама ее пропустит, – проворчал Тони. – Ты знаком с моей невесткой Тедди? Это Бен Дарси.

– По-моему, мы уже встречались раньше, миссис Карелла, – сказал он.

Тедди кивнула. У нее убийственно болела спина. Ей хотелось попросить стул с прямой спинкой, но она знала, что Тони уступил ей самое удобное и мягкое кресло на веранде, и ей не хотелось его обижать.

– А это друзья моего сына, – продолжал Тони. – Мисс Максуэлл, мистер Хейз и мистер Клинг. Бен Дарси.

– Зовите меня просто Бен, – сказал Бен, поднимаясь на веранду и здороваясь со всеми за руку. – Я знаком с Кареллами так давно, что уже чувствую себя членом их семьи. Я могу чем-нибудь помочь, мистер Карелла?

– Ничего не надо. Просто не мешайся под ногами. С этими столами и остальной ерундой они меня пустят по миру. – Он покачал головой в полном унынии.

– Да он тут самый богатый человек на улице, – проговорил Бен улыбаясь. – Об этом все знают.

– Ну, разумеется, разумеется, – проворчал Тони.

– Когда мы были детишками, он раздавал нам бесплатно булочки с черного хода своей пекарни. Но потом он стал экономить – и булочки кончились.

Бен пожал плечами.

– Нашли себе дармовую кормушку, я не Армия спасения с ее бесплатным супом, – возмутился Тони. – В один прекрасный день я подсчитал, что я раздаю детишкам, которые приходят к черному ходу, по пятьсот булочек в неделю! Еще до меня дошло, что присылают этих детишек сами родители, чтобы сосать кровь Антонио Кареллы. Все, никаких булочек! Абсолютно никаких!

Деньги на бочку! Никакого кредита в моей булочной!

– Он все равно раздает булочки, – сказал Бен с теплотой. – Стоит только рассказать какую-нибудь душещипательную историю, и Тони Карелла тут же разжалобится. А если история достаточно убедительная, то он отдаст вам всю свою лавочку.

– Разумеется, разумеется. Фонд Рокфеллера – это я. Занимаюсь бизнесом из спортивного интереса.

Бен кивнул, посмеиваясь. Лениво растягивая слова, он спросил:

– А вы, господа, тоже связаны с выпечкой хлеба?

Клинг готов уже был ответить, но взглянул сначала на Хейза. Его рыжие волосы просто пылали на солнце. С седой прядью, которая казалась еще белей на фоне этого пожара, Хейза менее, чем кого бы то ни было, можно было представить сейчас за мирным занятием булочника. Тот перехватил взгляд Клинга и улыбнулся.