Текст книги "Боги Марса"

7. Древо жизни

Минуту черный пират и я молча, не двигаясь, глядели друг на друга. Затем жестокая усмешка искривила его красивые губы, черная рука показалась из-за края палубы и холодное дуло револьвера коснулось моего лба. Я схватил свободной рукой чернокожего за горло и судорожно сдавил его. Пират прохрипел чуть слышно:

– Умри, проклятый жрец! – и нажал курок…

Револьвер дал осечку.

Я так стремительно рванул его на борт палубы, что он выронил револьвер и ухватился обеими руками за перила. Я продолжал сжимать ему горло со всей силой. Наша борьба была жестока и молчалива. Он пытался освободиться от моей хватки, а я старался столкнуть его за борт палубы.

Его губы приняли мертвенный оттенок, глаза выскакивали из орбит. Он понимал, что умрет, если не вырвется из стальных пальцев, которые душили его. Сделав последнее усилие, он откинулся назад на палубу и, не держась за перила, принялся бешено отрывать мои пальцы от своей шеи. Я воспользовался этим и сильным движением перетянул врага через перила. Он чуть не оторвал меня своей тяжестью от якорной цепи, за которую я цеплялся одной рукой.

Однако я не выпускал его горла; я знал, что его крик навлечет на меня месть всех его товарищей. Я продолжал крепко держать его и душил все сильнее, в то время он тянул меня все ниже и ниже к краю якорной цепи.

Но постепенно судорожные движения становились все реже и наконец прекратились. Тогда я отпустил его, и через мгновение он полетел во мрак.

Я снова вскарабкался наверх. На этот раз мне удалось взобраться выше и заглянуть через борт. Ближний месяц скрылся за горизонтом, но при блестящем свете дальнего месяца я увидел на палубе резкие силуэты шести или восьми спящих чернокожих. Около пушки съежилась молодая белая девушка, крепко связанная. Ее глаза устремились на меня с выражением страха и изумления, когда я показался из-за борта.

Но когда ее взгляд упал на священный камень, сверкавший в завоеванной мною диадеме, выражение ужаса сменилось несказанным облегчением. Она молча, глазами, указала мне на спящие фигуры.

– Я бесшумно перебрался на палубу. Девушка подозвала меня кивком. Я низко склонился над ней, и она шепотом попросила освободить ее.

– Я смогу помочь тебе, – сказала она. – Тебе пригодится всякая помощь, если они проснутся!

– Некоторые из них проснутся в Корусе, – ответил я, улыбаясь.

Она поняла значение моих слов и ответила такой злобной улыбкой, что привела меня в ужас. Жестокость не поражает на безобразном лице, но когда она появляется на лице богини, чьи черты кажутся воплощением любви и добра, то контраст получается потрясающим.

Я быстро освободил ее.

– Дай мне револьвер, – шепнула она торопливо. – Я пущу его в ход против тех, кого твой меч вовремя не успокоит.

Я исполнил ее просьбу. Теперь мне предстояла неприятная задача: напасть на спящих. Но рыцарские чувства здесь были совсем некстати, да и не были бы оценены этими свирепыми демонами.

Крадучись, подошел я к ближайшему спящему незнакомцу. Когда он проснулся, то был уже на пути в озеро Корус. Его пронзительный крик слабо долетел до нас из черной глубины.

Второй проснулся от прикосновения моих рук и, хотя я успел сбросить его с палубы, но его длинный тревожный крик поднял на ноги остальных пиратов. Их было пять человек.

Револьвер девушки затрещал, как только они поднялись, и один из них упал замертво на палубу. Остальные, обнажив мечи, с бешенством накинулись на меня. Девушка, боясь ранить меня, не стреляла, но я видел, как она осторожно, по-кошачьи, подбиралась к нападающим сбоку.

Наш короткий бой был страшен. На тесной палубе негде было развернуться. Приходилось стоять на месте, принимать и парировать удары, почти не двигаясь. Вначале я больше отбивался, чем нападал, но вскоре мне удалось поразить одного из них, и он упал на палубу.

Оставалось трое противников, но девушка почти достигла места, откуда она могла бы уменьшить их число, по крайней мере, еще на одного. Затем все произошло с такой поразительной быстротой, что я даже теперь не могу понять, как это могло случиться в такой короткий миг.

Все трое бросились на меня с явным намерением перебросить через перила. Вдруг девушка выстрелила: в ту же минуту я сделал два движения правой рукой, вооруженной мечом. Один из чернокожих упал, пронзенный пулей, у другого я выбил меч из руки, и он со звоном ударился о перила и упал в пропасть; третий враг свалился, пронзенный моим мечом, которым я насквозь проткнул ему грудь, но, падая, он увлек за собой и мой меч.

Я остался обезоруженным лицом к лицу с последним – тоже обезоруженным врагом, меч которого лежал где-то внизу, на дне мертвого озера.

Новые условия борьбы, казалось, были ему по вкусу. С радостной улыбкой, открывавшей его блестящие зубы, бросился он на меня. Большие мускулы, перекатывавшиеся под его черной, лоснящейся кожей, давали ему уверенность в легкой победе. Он, очевидно, даже не нашел нужным прибегнуть к кинжалу.

Я подпустил его совсем близко к себе. Затем пригнулся под его вытянутой рукой и отскочил на шаг в сторону. Повернувшись на левой ноге, я правым кулаком нанес ему оглушительный удар в челюсть, и он, сраженный, как бык, рухнул на палубу.

Тихий серебристый смех раздался позади меня.

– Ты не жрец, – сказал нежный голосок моей спутницы, – несмотря на твои золотистые локоны и украшения Сатор Трога. Никогда еще не было на всем Барсуме человека, который мог бы так сражаться! Кто ты такой?

– Я Джон Картер, – член семьи Тардос Морса, джеддака Гелиума, – ответил я. – А кому я имел честь услужить?

Она с минуту колебалась, прежде чем ответить и еще раз спросила меня:

– Ты не жрец? Ты враг жрецов?

– Я пробыл в их владениях всего полтора дня. Все это время моя жизнь подвергалась постоянной опасности. Меня преследовали и мучили. На меня выпускали диких зверей и вооруженных воинов. У меня не было никаких ссор с жрецами до этого времени, но можешь ли ты удивляться, если я не чувствую к ним теперь большой любви?

Несколько минут она пристально смотрела на меня. Казалось, она хотела проникнуть в самую глубину моей души, чтобы составить себе понятие о моем характере.

По-видимому, результат удовлетворил ее.

– Я Файдора, дочь Матаи Шанга, Отца святых жрецов, владыки над жизнью и смертью на Барсуме, брата Иссы, богини вечной жизни.

В эту минуту я вдруг заметил, что чернокожий, которого я свалил кулаком, начал проявлять некоторые признаки жизни. Я подскочил к нему, сорвал с него ремень, скрутил ему руки за спину, связал ноги и привязал к пушечному лафету.

– Почему так сложно? – спросила Файдора, удивленно подняв брови.

– Я не понимаю! Что кажется тебе слишком сложным? – спросил я.

Слегка пожав прекрасными плечами, она жестом руки указала, что пленника следовало бы выбросить за борт.

– Я не убийца, – ответил я. – Я убиваю только защищаясь.

Она удивленно посмотрела на меня и покачала головой. Она не могла понять!

Ведь даже моя любимая Дея Торис считала, что моя политика по отношению к врагам полна безрассудства. На Барсуме не знают пощады. На этой умирающей планете каждый убитый означает известную долю экономии иссякающих жизненных средств в пользу живых.

Но все же между жестоким взглядом этой девушки на убийство врага и нежным сожалением Деи Торис о суровой необходимости этой меры была некоторая разница. Мне казалось даже, что Файдора не столько опасалась оставить врага в живых, сколько жалела о том, что не испытывает радостного возбуждения от созерцания его страданий и смерти.

Связанный чернокожий совершенно пришел в себя. Взор его пристально следил за нами. Он был хорошо сложен и прекрасен лицом. Глаза этого черного Адониса сверкали умом и отвагой.

Корабль медленно плыл над долиной; я подумал, что время взяться за руль. О расположении долины Дор я мог догадываться только приблизительно. Судя по созвездиям, она находилась далеко на юге от экватора, но я недостаточно знал марсианскую астрономию, чтобы ориентироваться точнее, не имея тех великолепных карт и инструментов, с помощью которых я управлял кораблем в бытность мою командиром гелиумского воздушного флота.

Все же курс на север быстрее всего должен был привести меня в более населенные местности Марса, и я решил держаться этого направления. Под моим управлением крейсер плавно развернулся. Нажав кнопку, регулирующую отталкивающую силу, и, поставив рычаг на самую большую скорость, мы помчались к северу, поднимаясь все выше и выше над страшной долиной смерти.

Мы проносились на головокружительной высоте над узкой полосой владений жрецов, а огненные вспышки далеко под нами свидетельствовали о жестокости битвы, все еще свирепствовавшей. Шум борьбы не долетал до нас. На той огромной высоте, на которой мы находились, звуковые волны не могли проникнуть сквозь разреженную атмосферу.

Становилось страшно холодно. Дышать было трудно. Глаза девушки и черного пирата были устремлены на меня. Наконец девушка заговорила:

– На такой высоте часто теряешь сознание. Если ты не хочешь смерти для всех нас, то лучше спустись.

В голосе ее не было страха. Она произнесла это также просто и спокойно, как если бы сказала: «Лучше взять зонтик, будет дождь».

Я быстро снизил корабль. Сделать это было пора: девушка уже лишилась чувств, и чернокожий тоже был без сознания; я сам держался, вероятно, только за счет силы воли. Тот, на ком лежит вся ответственность, всегда в состоянии выдержать больше.

Мы поплыли низко над холмами Оца. Тут было намного теплее – и так легко дышалось! Очень скоро и чернокожий, и девушка пришли в себя.

– Мы были на волосок от гибели, – сказала она.

– Но это научило меня двум вещам, – ответил я.

– Чему?

Я ответил, улыбаясь:

– Во-первых, тому, что даже Файдора, дочь владыки жизни и смерти, такая же смертная, как и я.

– Только в храме Иссы бессмертие, – ответила она. – А храм Иссы только для расы жрецов. Я никогда не умру!

Я заметил, как при ее словах на губах чернокожего мелькнула усмешка. Я не понял тогда ее значения. Я узнал это позже, так же, как и она тоже узнала это, и самым ужасным образом!

– Если и то, другое, чему ты научился, – продолжала она насмешливо, – столь же правильно, то поумнел ты ненамного!

– Другое – это то, – ответил я, – что наш черный друг не упал с нижней луны: он чуть не умер на высоте всего нескольких тысяч футов над Барсумом. Если бы мы поднялись на те пять тысяч миль, которые лежат между Барсумом и Турией, то от него осталась бы одна ледяная сосулька.

Файдора с явным изумлением взглянула на чернокожего.

– Но если ты не с Турии, то откуда же ты? – спросила она.

Он пожал плечами, взглянул в сторону, но не ответил. Девушка гневно топнула своей маленькой ножкой.

– Дочь Матаи Шанга не привыкла, чтобы ее вопросы оставались без ответа, – сказала она. – Человек низшей породы должен почитать за честь, что член священной расы, которая наследует вечную жизнь, удостаивает его своим вниманием.

Чернокожий снова улыбнулся той же загадочной улыбкой.

– Ксодар, датор перворожденных Барсума, привык отдавать приказания, а не получать их, – произнес он наконец. А затем повернулся ко мне:

– Что ты хочешь делать со мной?

– Я хочу взять вас обоих в Гелиум, – сказал я. – Вам не сделают там никакого зла. Вы увидите, что красные люди Гелиума – великодушная раса! Надеюсь, что они послушают меня и больше не будут предпринимать добровольных паломничеств к реке Исс. Надеюсь, что вера, которой они держались десятки веков, будет разбита.

– Ты из Гелиума? – спросила она.

– Я член семьи Тардос Морса, джеддака Гелиума, – ответил я, – но я сам не с Барсума. Я из другого мира.

Ксодар пристально смотрел на меня несколько минут.

– Верю, что ты не с Барсума, – сказал он наконец. – Ни один человек этого мира не смог бы справиться один с восемью перворожденными! Но расскажи, почему же ты носишь золотые волосы и драгоценный обруч «святого» жреца?

При слове «святой», на которое он сделал ударение, в голосе его звучала ирония.

– Я и забыл о них! – ответил я. – Это моя военная добыча. – С этими словами я снял парик.

Когда чернокожий увидел мои коротко остриженные черные волосы, то глаза его раскрылись в изумлении. Очевидно, он все-таки ожидал увидеть плешивую голову жреца.

– Ты, действительно, из другого мира, – произнес пират, – и в тоне его послышалось благоговение. – У тебя кожа жреца, черные волосы перворожденных и мускулы, как у дюжины даторов! Даже для Ксодара не позор признать твое превосходство. Он никогда не сделал бы этого, будь ты барсумец! – прибавил он.

– Теперь ты знаешь обо мне больше, чем я о тебе, – прервал я его. – Я знаю только, что твое имя Ксодар; но скажи мне, кто такие перворожденные, и что такое «датор», и почему ты бы не мог допустить, чтобы тебя победил барсумец?

– Перворожденные Барсума, – объяснил он, – это раса черных людей, а датор – это то же, что барсумцы называют джедом. Моя раса самая древняя на всей планете! Мы ведем наш род прямо от древа жизни, которое росло в середине долины Дор двадцать три миллиона лет тому назад.

В течение этого времени плод дерева подвергался постепенным изменениям. Он совершенствовался, переходя от чисто растительной жизни к жизни, в которой смешивались элементы растительного и животного. На первых ступенях развития плод обладал только силой самостоятельных мускульных движений, в то время как стебель оставался прикрепленным к дереву. Позднее в плоде развился мозг, так что он, оставаясь висеть на длинных стеблях, уже думал индивидуально. Понятия развивались: появилось сравнение и суждение. Так на Барсуме родился разум.

Проходили века. Много форм жизни появилось на древе жизни, и все они были прикреплены к прародительскому дереву. Наконец, из дерева вышли растительные люди – почти такие же, каких мы видим теперь в долине Дор, но не такие крупные; они еще были прикреплены к ветвям дерева посредством стеблей, которые вырастали из макушек их голов. Почки растительных людей походили на большие орехи, в диаметре величиной в фут, и были разделены перегородками на четыре части. В одной части развивался растительный человек, в другой – шестнадцатиногий червь, в третьей – прародитель белой обезьяны и в четвертой – прародитель черного человека Барсума.

Когда почка раскрывалась, растительный человек оставался висеть на своем стебле, но три другие части падали на почву. Каждая часть была в своей скорлупе, и заключенные в ней существа, стараясь освободиться, прыгали и скакали во всех направлениях.

Вскоре весь Барсум покрылся этими орешками. В продолжение бесчисленных веков заключенные в них существа жили всю жизнь в твердой скорлупе, прыгая и перекатываясь по всей планете, падая в реки, озера и моря.

Бесконечные миллионы умерли раньше, чем первый человек пробил стены своей темницы и вышел на дневной свет. Побуждаемый любопытством, он раскрыл другие скорлупы, и таким образом, началось заселение Барсума.

В моей расе сохранилась незапятнанная чистая кровь этого первого черного человека. Мы никогда не смешивались ни с какими другими существами. От шестнадцатиногого червя, от белой обезьяны и от отступников чернокожих произошли на Барсуме все формы животной жизни.

– Жрецы, – и при этих словах он насмешливо улыбнулся, – представляют собой только результат вековой эволюции от чистого древнего типа белой обезьяны. И они поэтому принадлежат к низшему порядку. Существует только одна раса настоящих бессмертных людей. И это – раса черных людей!

Древо жизни погибло, но до его смерти растительные люди сумели оторваться от него и теперь населяют Барсум вместе с другими детьми первого родителя. Они двуполы, и поэтому могут размножаться наподобие настоящих растений, но в других отношениях они почти не усовершенствовались за все века существования. Их поступки и движения управляются инстинктом, а не разумом; мозг растительного человека немногим больше кончика нашего мизинца. Они питаются растениями и кровью животных. У них совсем нет чувства самосохранения, и поэтому они не знают чувства страха перед лицом опасности. Это делает их страшными противниками.

Меня вдруг поразило, почему чернокожий вздумал так подробно рассказать о происхождении жизни на Барсуме. Казалось бы, что момент был самый неподходящий для гордого члена гордой расы – унижаться до разговора со своим победителем, тем более что он продолжал лежать связанным на палубе.

Но его взгляд, случайно перехваченный мною, объяснил мне, почему он старался овладеть всем моим вниманием, рассказывая свою действительно увлекательную историю. Он лежал немного впереди от того места, где я стоял у рычагов, и лицо его было повернуто в сторону кормы. Уже в конце его рассказа о растительных людях я поймал странный взгляд его, устремленный на что-то позади меня. Я не мог также не заметить торжествующего выражения, промелькнувшего через мгновение в его черных глазах.

За несколько минут перед тем я уменьшил скорость хода, так как долина Дор осталась на много миль позади нас, и я чувствовал себя в сравнительной безопасности.

Недоброе предчувствие зашевелилось во мне. Я обернулся, и картина, представшая перед моими глазами, убила зародившуюся надежду на свободу. Огромный корабль без огней, бесшумно плывущий во мраке ночи, обрисовался за кормой моего судна…

8. В глубинах Омина

Теперь я знал, почему черный дьявол так любезно занимал меня баснями! Он уже давно заметил приближение помощи и с затаенным торжеством ожидал ее. Не будь его неосторожного взгляда, возбудившего мои подозрения, я так бы и не заметил корабля, и он мог очутиться рядом с нами и взять нас на абордаж, пока я, развесив уши, наслаждался легендами Барсума.

К счастью, я был опытен в ведении воздушной войны и выбрал удачный маневр. Дав машине задний ход, я одновременно опустился сразу на целых сто футов. Военный корабль промчался над нами, и я мог заметить фигуры людей, болтающихся на веревках, которые готовились спуститься на мою палубу. Тогда я поднялся под острым углом и повернул рычаг на максимальную скорость.

Как стрела, пущенная из лука, взвилась моя чудесная машина, целясь своим стальным носом прямо в вертящиеся пропеллеры гигантского корабля. Если мне удастся задеть их, огромное судно будет приведено в негодность на несколько часов, и спасение будет возможно!

В эту минуту солнце выплыло из-за горизонта и осветило сотню свирепых черных лиц, выглядывающих из-за форштевня корабля.

При виде нас раздались крики ярости. Послышалась команда, но было уже поздно спасти гигантские пропеллеры. Моя машина врезалась в них. Раздался треск. Я дал машине задний ход, но нос моего корабля застрял в отверстии, пробитом в корме неприятельского судна. Одной секунды было достаточно, чтобы наводнить всю палубу черными дьяволами.

Битвы не было. Да, впрочем, не было и места для битвы! Я был просто затоплен численностью! Чернокожие кинулись на меня с мечами, но слово Ксодара остановило их.

– Свяжите их, – сказал он, – но не причиняйте им вреда.

Несколько пиратов уже освободили Ксодара. Он сам обезоружил меня и наблюдал, чтоб я был крепко связан. Это было бы так, если бы я был марсианином, но мне было просто смешно при виде слабых веревок, которыми связывали мои руки. Я мог бы их разорвать без малейшего усилия.

Девушку они тоже связали и привязали нас друг к другу. Между тем наше судно было подведено к поврежденному военному кораблю, и вскоре нас перенесли на его палубу.

Экипаж огромного судна состоял из целой тысячи чернокожих. Палубы были переполнены людьми, и все они теснились, насколько им позволяла дисциплина, чтобы взглянуть на пленников.

Красота девушки вызвала грубые замечания и вульгарные шутки. Мне было ясно, что эти полубоги, каковыми они сами себя называли, были намного ниже красных людей Барсума по части благородства и утонченности.

То, что у меня были коротко остриженные черные волосы и цвет кожи, как у жрецов, страшно занимало их! Когда Ксодар рассказал своим товарищам о моей доблести в бою и о странном моем происхождении, они столпились вокруг меня и забросали вопросами.

Я носил латы и украшения убитого жреца, и это убедило их, что я не был другом их прирожденных врагов, и подняло меня в их глазах.

Все чернокожие, без исключения, были красивые, хорошо сложенные люди. Командный состав можно было отличить по сказочной роскоши его убранства. Многие латы были так залиты золотом, платиной, серебром и драгоценными камнями, что совершенно не было видно кожи.

Латы главного командира были усеяны крупными алмазами. Они сияли особенным блеском на фоне черной кожи. Сцена, представшая моим глазам, казалась сказочной: красивые люди, варварское великолепие их нарядов, полированное дерево палубы, обшивка кают, выложенная драгоценными металлами и камнями, полированные золотые перила, блестящий металл орудий.

Файдора и я были перенесены в трюм, все еще связанными, и нас бросили в маленькое помещение, имевшее круглое окошечко. Дверь за нами закрыли на засов.

Мы слышали, как люди работали над исправлением пропеллеров, и из окошечка видели, как корабль медленно относило по ветру к югу.

Некоторое время мы молчали. Каждый из нас был занят собственными мыслями. Я вспомнил о Тарс Таркасе и Тувии и думал, какова их судьба. Если им даже и удалось избежать преследования, они неизбежно должны были попасть в руки красных или зеленых людей, и в качестве беглецов из долины Дор их могла ожидать только быстрая и жестокая смерть.

Как я жалел, что не мог их сопровождать! Мне казалось, что непременно удалось бы разоблачить перед красными людьми обман, в который их вводило бессмысленное суеверие. Тардос Морс поверил бы мне. В этом я был убежден и, зная его характер, я был уверен также, что у него хватит мужества постоять за свои убеждения. В этом я ни минуты не сомневался! Затем были тысячи моих зеленых и красных друзей, которые, я знал, были бы готовы ради меня идти на вечные муки. Подобно Тарс Таркасу, они пошли бы за мной, куда бы я их ни позвал.

Правда, если бы мне удалось бежать от черных пиратов, я мог бы попасть в руки враждебных красных или зеленых людей. Тогда конец был бы короткий!

Но об этом думать еще было рано! Сама возможность спасения от чернокожих казалась в тот момент маловероятной и малоправдоподобной.

Мы с девушкой были связаны между собой веревкой так, чтобы могли отодвинуться только на три или четыре фута друг от друга.

Войдя в помещение, мы уселись под окошечком на низкую скамейку. Эта скамейка была единственной мебелью в каюте. Пол, потолок и стены были сделаны из сплава алюминия с непроницаемым составом, который применяется при постройках марсианских воздушных кораблей.

Я сидел, размышляя о будущем, и взгляд мой был устремлен в окошечко, приходившееся на уровне моих глаз. Внезапно я взглянул на Файдору. Она смотрела на меня со странным выражением, которого я еще ни разу не видел на ее лице. Она была изумительно прекрасна!

Она сразу опустила веки, и мне показалось, что она покраснела. «Вероятно, ей неприятно, что ее поймали на внимательном рассмотрении низшего существа», – подумал я.

– Ну, как ты находишь низшую породу? – спросил я ее шутливо.

Она взглянула на меня и нервно засмеялась.

– Очень интересной, – ответила она, – в особенности, если у нее такой прекрасный профиль.

Наступил мой черед краснеть, но я не покраснел. Ее мужество, которое позволяло ей шутить на пороге смерти, восхитило меня. Я присоединился к ее смеху.

– Знаешь ли ты, что с нами будет? – спросила она.

– Думаю, что скоро мы разрешим тайну вечности, – ответил я.

– Меня ожидает судьба худшая, чем смерть, – молвила она и содрогнулась.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Я не знаю, все это одни догадки, – ответила она. – Ведь ни одна девушка нашей расы из тех миллионов, которые были похищены черными пиратами за все века, не вернулась, чтобы рассказать свои испытания. Они никогда не забирают в плен мужчин, и поэтому можно думать, что судьба украденных девушек хуже, чем смерть.

– Разве это не справедливое возмездие? – вырвалось у меня.

– Что это значит?

– Разве жрецы не поступают также с теми несчастными, которые предпринимают добровольное паломничество к таинственной реке Исс? Разве не была Тувия рабыней в продолжение пятнадцати лет? Вполне справедливо, что вы должны страдать так же, как заставляли страдать других!

– Ты не понимаешь, – ответила она. – Мы ведь жрецы, святая раса. Для низших существ – честь быть нашими рабами. Разве мы не спасаем иногда людей низших пород, которые бессмысленно идут к неведомой реке и к неведомому концу, и которые без нас стали бы добычей растительных людей и белых обезьян?

Я с возмущением ответил:

– Да, но вы поддерживаете всеми средствами это суеверие среди людей внешнего мира. Это гнусно! Попробуй объяснить мне, почему вы поддерживаете этот отвратительный обряд!

– Все живущее на Барсуме, – убежденно ответила она, – создано для поддержания расы жрецов. Как могли бы мы жить, если бы внешний мир не доставлял нам рабочую силу и пищу? Неужели ты думаешь, что жрец унизился бы для работы?

– Значит, верно, что вы едите человеческое мясо? – спросил я в ужасе.

Она посмотрела на меня с сожалением за мое невежество.

– Верно, что мы едим мясо низших пород. Разве вы не поступаете так же?

– Мы едим зверей, но не мясо человека!

– Если человек может есть мясо зверей, то боги могут есть мясо людей. Святые жрецы – боги Барсума.

Я почувствовал отвращение, и, думаю, она это заметила.

– Ты еще неверующий, – сказала она мягко, – но если нам посчастливится вырваться из рук черных пиратов и вернуться ко двору Матаи Шанга, я думаю, мы сумеем убедить тебя в твоем заблуждении. И, – она запнулась, – быть может, мы найдем способ удержать тебя, как… одного из наших!

Она снова опустила глаза и слегка зарумянилась. Я не понял тогда значения ее слов и понял их только много позже. Дея Торис часто говорила, что в некоторых вещах я был невозможно наивен, и, мне кажется, она была права.

– Боюсь, что я плохо отплатил бы за гостеприимство твоего отца, – ответил я ей, – потому что, будь я жрецом, я бы сразу поставил вооруженную стражу у устья реки Исс и отдал бы ей приказ отводить несчастных обманутых паломников обратно во внешний мир. Я посвятил бы всю свою жизнь истреблению омерзительных растительных людей и больших обезьян.

Она взглянула на меня с искренним ужасом.

– Нет! Нет! – вскричала она. – Ты не должен так говорить! Не должен даже осмеливаться думать так! Это ужасно кощунственно! Если бы жрецы когда-нибудь догадались, какие мысли у тебя на уме, они приговорили бы тебя к самой страшной казни. Даже моя… моя… – она замялась и вспыхнула. – Даже я не могла бы спасти тебя!

Я ничего не ответил. Очевидно, это было бы бесполезно. Она была еще более опутана суеверными предрассудками, чем марсиане, внешнего мира. Те поклонялись, по крайней мере, мечте о прекрасной грядущей жизни, полной любви, мира и счастья. Жрецы же поклонялись отвратительным растительным людям и обезьянам или, по крайней мере, почитали их, как обитателей духа их близких.

В эту минуту дверь нашей темницы открылась, и вошел Ксодар.

Он ласково улыбнулся мне. Когда он улыбался, лицо его принимало добродушное выражение – вся жестокость с него исчезала.

– Так как вы не сможете бежать с корабля, – сказал он, – то я не вижу никакой необходимости держать вас взаперти. Я разрежу ваши путы, и вы сможете выйти на палубу. Вас ждет нечто очень интересное и, так как вы никогда не вернетесь во внешний мир, то не беда, если я позволю вам позабавиться этим зрелищем. Никто, кроме перворожденных и их рабов, не видел того, что вы увидите: подпочвенный вход в священную страну, в настоящий рай Барсума.

– Кстати, это будет отличный урок для дочери жрецов, – прибавил он, усмехаясь. – Она увидит храм Иссы, и Исса, быть может, обнимет ее.

Файдора гордо подняла головку.

– Не богохульствуй, собака! – гневно вскричала она… – Исса смела бы всю твою породу, если бы ты осмелился подойти к ее храму!

– Тебе еще придется многому поучиться, дочь жрецов, – ответил Ксодар с неприятной улыбкой, – и я не завидую тому способу, которым тебе придется учиться.

Когда мы вышли на палубу, то я, к своему удивлению, увидел, что корабль пролетает над огромной снежной равниной. Насколько мог охватить взор, ничего другого не было видно.

Могла быть только одна разгадка этой тайны. Мы пролетали над южным полярным полюсом. Только на полюсах Марса имеется снег и лед. Нигде не было никаких признаков жизни. Очевидно, мы были так далеко на юге, что здесь не водились даже огромные пушные звери, за которыми так любят охотиться марсиане.

Ксодар стоял около меня у перил корабля.

– Какой курс? – спросил я его.

– Немного к западу от юга, – ответил он. – Сейчас ты увидишь долину Оц; мы пролетим над ее краем.

– Как долина Оц?! – воскликнул я. – Но разве там не лежат владения жрецов, от которых я убежал?

– Да, – ответил Ксодар. – Ты пересек уже это ледяное поле в прошлую ночь, во время твоего бешеного полета. Долина Оц лежит в огромной котловине у южного полюса. Эта котловина находится на тысячу футов ниже окружающей местности и представляет собой как бы огромную чашу. В ста милях от ее северной границы поднимаются горы Оц, которые окружают внутреннюю долину Дор, в середине которой лежит озеро Корус. На берегу этого озера стоит золотой храм Иссы в стране перворожденных. Туда-то мы и направляемся.

Теперь я начал понимать, почему во все века только один человек спасся из долины Дор. Я только изумлялся, как ему одному удалось это сделать! Пересечь замерзшую пустыню льдов и снегов, да еще пешком, было не под силу никому.

– Пересечь ледяную пустыню можно только на воздушном судне, – невольно сказал я вслух.

– Как раз так и бежал один человек от жрецов в давно прошедшие времена: но никогда еще, никто не бежал от перворожденных! – сказал Ксодар, и в голосе его прозвучала гордость.

Мы достигли южного края огромного ледяного гребня. Он заканчивался крутой обрывистой стеной вышиной в тысячу футов. За ним стелилась равнина, перерезанная низкими возвышенностями, небольшими лесами и речками, текущими со склонов ледяного гребня.

Далеко внизу я увидел голубую трещину. Она тянулась от северного края ледяной стены, пересекала долину и терялась где-то вдали.

– Это русло реки Исс, – объяснил мне Ксодар. – Она течет глубоко под ледяным полем ниже уровня долины, но здесь ее русло открыто.

Вскоре я различил какие-то строения и указал на них Ксодару.

– Это деревня погибших душ, – ответил он, смеясь. – Полоса между ледяной пустыней и горами считается нейтральной. Иногда паломники не выдерживают испытаний и, вскарабкавшись по отвесным стенам русла реки Исс, задерживаются в долине. Иногда какому-нибудь рабу удается бежать от жрецов, и он тоже здесь скрывается.