Текст книги "Светящийся ключ"

Глава 4

Было уже семь часов, и улицы Уэст-Энда заполнил торговый люд, когда Дик вернулся в свою квартиру на Куинз-гейт. Напряжение последних часов сменилось усталостью, и он почти сразу уснул. Перед сном он с облегчением вспомнил, что Мэри не видела этой страшной картины преступления. Только ближе к вечеру зашедший в гости Кремень Смит разбудил его. Пока Дик одевался и приводил себя в порядок, инспектор рассказывал ему о ходе расследования. Машину оставили на дороге за двадцать минут до того, как Смит нашел ее; свидетели показали, что водитель вышел из такси и пешком направился в сторону Эр-стрит; счетчик остановился на семнадцати шиллингах, хотя все это ровным счетом ничего не давало следствию.

– Хотите, наверно, узнать самую интересную подробность? У этого парня в кармане мы нашли сто однофунтовых банкнот.

– У Тиклера?

Кремень подозрительно глянул на Дика.

– Откуда вы знаете, что его звали Тиклером?

Дик ответил не сразу.

– Это может показаться странным, но я узнал его тотчас же, как только увидел. Когда-то он служил у моего дяди.

– Прошлой ночью вы мне этого не сказали.

– Прошлой ночью я еще не был уверен; я все сомневался, пока не увидел, как его вытаскивают из машины. Насколько помню, этого человека дядя выгнал за воровство лет шесть-семь назад.

Кремень кивнул.

– Все равно. Я и зашел сказать вам об этом. Сегодня утром я видел старого Лайна. Так он ваш дядя, да? Поздравляю! Старик с норовом. Весь Скотленд-Ярд для него пустое место.

– Что он сказал?

Кремень раскурил свою огромную трубку.

– Старик, наверное, совсем выжил из ума. Все, что он мог вспомнить о Тиклере, это что тот был мерзавцем. Это мы и без него знали. Сто однофунтовых банкнот! Ну хотя бы одна пятерка нашлась – было бы легче.

Он расчистил место и взгромоздился на заваленный инструментами и деталями верстак.

– Все думаю, кто этот парень, который заманил его в машину? Держу пари, американец. Это меня и беспокоит – прогресс добрался и до преступного мира.

Дик рассмеялся.

– Если вам верить, Кремень, прогресс способствует росту преступлений.

– А то нет! Что мы сейчас имеем? – Инспектор стал загибать пальцы. – Появилась фотография – теперь без труда можно заниматься подделками; аэропланы – чтобы теперь вору быстро удрать из страны; машины – грабить стало удобно. А радио? Да за шесть последних месяцев у меня в Уэст-Энде было четыре случая, когда им пользовались для грабежей! А электричество? Да теперь взломщика с дрелью не остановит даже самый прочный металл сейфов! Прогресс!

Дик подумал, что убийства в такси прогресс не коснулся.

– Убить могли и в экипаже.

– Лошадь на улице не бросили бы, – последовал уничтожительный ответ. – Держу пари, это только начало.

Инспектор положил руку на продолговатую стальную коробку рядом с ним.

– Тоже дитя прогресса – значит, жди, что оно натворит. Это бесшумное ружье…

– Пистолет прошлой ночью тоже был бесшумный?

Кремень Смит на мгновенье задумался, а затем непоследовательно спросил.

– Пиво у вас найдется?

Под одним из верстаков стояла дюжина бутылок. Дик всегда держал пиво для друзей, которым иногда требовалось взбодриться. Кремень открыл пару бутылок и одну за другой мигом осушил. За ним давно укрепилась слава великого любителя пива. Он мог, как поговаривали, в один присест выпить двадцать бутылок, оставаясь при этом трезвым. Сам он утверждал, что пиво улучшает логическое мышление. Огромным красным носовым платком сыщик тщательно вытер усы, крякнул и продолжил разговор:

– Мы не нашли никого, кто слышал бы выстрелы. И кто знает, где стреляли? Такси могли угнать куда-нибудь за город. Там полно глухих мест, где пару выстрелов никто и не услышит. За два часа можно проехать Бог знает сколько. Кстати, на ветровом стекле остались следы дождя, а на колеса налипла грязь. В Лондоне дождя не было, а сразу за городом, говорят, лил, как из ведра. Вывод напрашивается один…

Его рука сама потянулась под верстак и нащупала третью и четвертую бутылки, Кремень машинально открыл их.

– А как вы вышли на моего уважаемого дядюшку?

– Дружны с ним?

Дик покачал головой.

– Тогда скажу, что о нем думаю.

И мистер Смит подпечатал старого Хервея Лайна одним острым словцом.

– Очень похоже – согласился Дик, нервно наблюдая, как исчезает его пиво. – Я с ним почти не разговариваю.

И снова Кремень с превеликой тщательностью вытер усы.

– Этот Тиклер – вы слегка повздорили с ним лет пять назад, так ведь?

Глаза Дика сузились.

– Это вам мистер Лайн рассказал?

– Да рассказали, – туманно ответил Кремень.

– Да, я выгнал его в шею из своей квартиры. Он принес от дяди мерзкое послание, да еще дополнил его от себя.

Кремень слез с верстака и тщательно отряхнулся.

– Все это вам следовало бы рассказать мне прошлой ночью. Это избавило бы меня от лишних хлопот.

– И сберегло бы для меня четыре бутылки пива, – отпарировал Дик.

– Оно пошло на пользу.

Инспектор еще раз осмотрел странного вида ружье на верстаке, легко приподнял его и снова положил на место.

– Это могли сделать из него.

– Вы меня подозреваете? – Дик Алленби начал злиться.

Кремень улыбнулся.

– Не беситесь. Я не против вас – я против прогресса.

– Это, безусловно, оружие. – Дик с трудом сдерживался. – Но основная идея – не знаю, можете ли вы втемяшить это в свою дубовую башку…

– Благодарю вас, – вставил Кремень.

– …в том, чтобы использовать его исключительно для технических нужд. Выстреливая обычный – или почти обычный патрон, в этом казеннике я создаю громадное давление воздуха, которое с успехом можно использовать для приведения в действие самых различных механизмов.

– Вы знали, что он сидел в тюрьме? – почти примирительно спросил Кремень.

– Знал, конечно; думаю, что не раз. Хотя мне известен только один случай, когда мой дядя возбудил против него дело… На вашем месте, Кремень, я бы отправился в Чикаго и поучился бы у тамошней полиции их методам…

– Мне учиться нечему, – решительно прервал его Кремень. – Этот предмет я изучил досконально, – и, не дожидаясь ответа, он вышел за дверь.

По дороге в Скотленд-Ярд инспектор не без удивления обнаружил, что все вечерние газеты поместили на первые полосы сообщение об убийстве в такси. Броские газетные заголовки так и пестрели перед глазами. Один из них даже заинтересовал самого Кремня: «Важный ключ к разгадке». Он истратил пенни, чтобы узнать: таким ключом являются сто фунтов денег, найденные в карманах убитого, – факт, ранее якобы остававшийся незамеченным. Смит сплюнул и пожалел об истраченной монетке.

Совещание в Скотленд-Ярде, куда он направлялся, также вряд ли бы помогло отыскать разгадку. Смит не переносил этих совещаний, когда полицейский люд рассаживался кругом, курил и по делам, о которых не имел ни малейшего понятия, высказывал предположения одно нелепей другого.

На этот раз – впервые за много лет – Кремень прибыл вовремя. К великому своему удовольствию он отметил, что его коллеги столь же бедны на версии, как и он сам. В воздухе витала общая обеспокоенность тем, что появился новый вид преступления; никто не знал, как к нему подступиться. И до этого отчаянные головы угоняли машины, но с целью грабежа, а не убийства, и полиция легко с ними справлялась.

Новостей почти не было. Если не считать рапорта полицейского, который опознал убитого. Он патрулировал в районе Портленд-Плейс и без четверти два проводил с ним предупредительную беседу. Невероятно, но в практике такое иногда случается – в рапорте полицейский упустил важнейшую деталь. Он не упомянул о том, что Тиклер сидел у квартиры некоего выпивохи и имел намерение с ним поговорить. И при этом вскользь намекал на возможную неприязнь между ними.

Кремня отчет полицейского не заинтересовал. Он и сам видел Тиклера прошлой ночью на Риджент-стрит и разговаривал с ним. Никакой зацепки в этом не было.

– Кому же все-таки понадобилось убивать бедного маленького негодяя? Он ведь был почти конченным человеком. Я сам видел, как Тиклер подбирал окурки. Кому он мог насолить?

Толстяк Маккевен откинулся на спинку стула и выпустил в потолок струйку дыма.

– Орудовала бы шайка, с ходу можно было бы догадаться. – В его голосе звучала безнадежность. – Но это не шайка. Был бы он хотя бы «носом»…

Кремень покачал головой. «Нос» на полицейском языке означало осведомитель, а Тиклер им никогда не был.

– Ну кому, черт возьми, он мог помешать? Вот вопрос! Надо хотя бы узнать, с кем он якшался в последнее время.

На такой оптимистической ноте совещание закончилось. Кремень спустился в свой кабинет. На столе его ждали несколько писем. На одном из них стоял штемпель Ист-Энда[6]6
  Район городской бедноты.


[Закрыть], адрес на грязном конверте нацарапала безграмотная рука. Смит вскрыл конверт, вытащил листок бумаги, вырванный из дешевой записной книжки, и прочел написанное карандашом:

«Коли хотите знать, кто убил беднягу Тиклера, сходите и поговорите с мистером Лео Мораном».

Подписи не было.

Смит долго и внимательно разглядывал письмо, конверт и, наконец, пришел к выводу:

– А чем черт не шутит?

Мистер Моран, управляющий филиалом крупного банка, давно уже вызывал у инспектора профессиональный интерес. Тем охотнее Кремень согласился с анонимным автором письма сходить и потолковать с ним.

Глава 5

Мэри Лейн всегда верила в свою звезду. Хотя и не питала напрасных иллюзий, которые так часто оборачиваются обманом и горькими воспоминаниями. Она неустанно работала в ожидании того дня, когда мир примет ее как великую актрису. Тогда ее имя ярко загорится на фасаде театра и большими буквами будет напечатано в программках. Нужно лишь дождаться подходящего случая. Ведь, по сути, слава стремительно приходит к тем, кого сопровождает удача. А пока существование на сцене Мэри Лейн интересовало только немногих театральных критиков. В поисках перспективных актрис, будущих звезд, они без устали обозревали театральный небосвод. Бывало, что и находили, но гораздо чаще попадали впросак. В отношении Мэри они еще не определились. По их мнению, в созвездии молодых актрис она смотрится поярче и вполне может стать великой актрисой. Но ей надо много трудиться над собой…

Мэри усердно работала. Она была еще в том возрасте, когда театральным критикам доверяют. И вполне довольствовалась вторыми ролями. Но при этом старалась не терять головы. Она не млела в бесплодных мечтах, не рисовала в своем воображении восторженных газетных рецензий. В общем была вполне разумной, трезво мыслящей и решительной девушкой.

На следующее утро после вечеринки у мистера Вирта ее вызвал к себе опекун, старый Хервей Лайн. Разговор вышел неприятным, что часто случалось в последнее время. Речь шла о ее ежегодном содержании; деньги, уплывающие из его кармана, всегда вызывали у старика неудержимое раздражение.

– Раз идете на сцену, должны быть готовы отказывать себе во всем! – рычал он. – Ваш болван отец сделал меня своим душеприказчиком и передал все полномочия. Сто пятьдесят тысяч в год – это все, что вы будете получать до двадцати пяти лет. И говорить тут больше не о чем!

В душе у девушки все горело от возмущения, но она прекрасно владела собой:

– Двести тысяч приносят доход побольше, чем сто пятьдесят!

Мистер Лайн свирепо глянул на нее; он был очень близорук, и поэтому различал перед собой лишь пятна голубого и розового цветов.

– Это все, что вы будете получать до двадцати пяти А затем я с радостью избавлюсь от вас. И вот еще что, милочка: я слышал, вы дружите с моим племянником, Диком Алленби?

Мэри вскинула голову.

– Да.

Старик помахал перед ее лицом костлявым пальцем.

– Ничего он от меня не получит – ни от мертвого, ни от живого. Зарубите это себе на носу!

Мэри предпочла промолчать. С безнадежно испорченным настроением она вышла из комнаты. Безропотный добряк Бинни, слуга Хервея Лайна, проводил ее до дверей.

– Не расстраивайтесь, мисс, – сочувственно сказал он. – Хозяин с утра сегодня сам не свой.

Мэри ничего не ответила – она вряд ли вообще заметила Бинни. Он тяжело вздохнул и, закрывая за девушкой дверь, скорбно покачал головой. Ему всех было жалко.

Его хозяин, по обыкновению, долго оставался у себя в кабинете. Он напряженно о чем-то думал, шевеля губами и барабаня пальцами по подлокотникам инвалидного кресла.

В прошлом Хервей Лайн был ростовщиком и еще живо помнил свое прошлое величие. Каждый, слывший более или менее важной персоной в конце Викторианской эпохи[7]7
  Период царствования королевы Виктории (1837—1901 гг.).


[Закрыть], одалживал у него деньги. А возвращал с большими процентами. В отличие от других ростовщиков, учтивых до подобострастия, Лайн был дурно воспитан, груб и бессовестен. Но зато скор в делах. Если он говорил «да» или «нет», то это был окончательный приговор. Светские щеголи, испытывающие трудности с наличностью, могли уже через пять минут уйти от него с деньгами или через две выскочить, совершенно уверенные, что ничего не получат.

Одалживать деньги старик бросил, когда попечители состояния герцога Крудонского подали на него в суд. Хотя они дело и проиграли, Хервей испытал такое потрясение, которое запомнил на всю жизнь. После этого он давал взаймы лишь изредка – как бывший картежник иногда берет в руки колоду и играет только по маленькой, чтобы испытать прежнее наслаждение.

Отношение мистера Хервея Лайна к миру не отличалось особой философской глубиной и выражалось предельно просто: галера его жизни уверенно плывет по заросшему тиной морю дураков. Дураками были решительно все, с кем ему приходилось иметь дело. Его клиенты были дураки, что занимали, дураки, что соглашались на огромные проценты, и дураки, что возвращали долг. Дураком был и его племянник Дик Алленби, бестолковый изобретатель и наглый юнец, у которого не хватало мозгов, чтобы понять, на какой стороне ломтя намазано масло. Потому что, будь он полюбезней, мог бы получить в наследство миллион. Дура и Мэри Лейн, задирающая нос актерка, которая за жалкие гроши красит физиономию и дрыгает ногами (его любимое выражение). Она была дочерью его давнишнего партнера и могла бы, поддобрившись к старику – ты же актриса! – получить это же наследство.

Слуги у него всегда были круглыми идиотами. Но самым большим дураком был старый Бинни, лысый, тучный, с одышкой, который стоил ровно в три раза больше, чем получал. Он был камердинером, слугой, посыльным, дворецким, нянькой. И всегда робким и безответным. Хозяин мог бы обойтись с ним великодушно и оставить ему в награду небольшую сумму. Тем более, что Бинни был обременен семьей – имел жену, тощую, вечно ноющую особу, которая выполняла в доме обязанности кухарки. В то же время Бинни, по мнению старика, был лентяй и принадлежал к числу тех ловкачей, которые дважды не задумаются – воровать или не воровать у хозяина.

Сам Хервей Лайн был высоким костлявым стариком. На испещренном морщинами лице навечно застыло выражение недовольства. Толстые темные очки скрывали строгие голубые глаза. Самостоятельно передвигаться он почти не мог, его возил Бинни в инвалидном кресле. В последние годы Хервей стал быстро терять зрение. И, не осознавая того сам, перешел в полную зависимость от своего слуги.

Старый Лайн сидел, обложенный подушками, в кресле и хмуро смотрел перед собой. На подносе стоял завтрак – яйцо и гренки. Бинни возился с чайником для заварки за его спиной:

– Этот болван-детектив больше не заходил?

– Нет, сэр. Вы говорите о мистере Смите?

– Я говорю о болване, который приходил расспрашивать о мерзавце Тиклере! – взорвался старик, ребром ладони ударяя по столу так, что звенели чашки.

– О мужчине, которого нашли в такси? – догадался Бинни.

– Ну о ком же еще! – прорычал старик. – Свой же его и прибил. Воровская братия так и кончает.

Хервей Лайн с угрюмым видом замолчал. «Интересно, – подумал он, – а Бинни крадет у меня?». Недавно он обратил внимание, что в счетах от бакалейщика суммы подозрительно возросли. Объяснению Бинни, что продукты, мол, подорожали, старик не поверил.

– Похоже, сэр, с погодой вам сегодня повезет, – робко заметил слуга.

– Не болтай! – огрызнулся старик.

Снова наступило долгое молчание. Лайн о чем-то напряженно размышлял.

– В котором часу придет этот парень? – неожиданно спросил он.

Бинни, на боковом столике наливавший чай, повернул свою большую голову и жалобно уставился на хозяина.

– Какой парень, сэр? В девять приходила молодая леди…

Тонкие губы Хервея скривились в ярости.

– Да знаю, что приходила, идиот! Управляющий банком – вот какой парень! Ты что, не передал ему мое приглашение?

– В десять, сэр. Мистер Моран…

– Давай сюда письмо – да живо!

Бинни поставил перед хозяином чай, порылся в небольшой кипе бумаг и нашел небольшой конверт.

– Читай вслух! – рявкнул старик. – Не хочу прерывать завтрак.

Старик ни за что не хотел признаваться в своей слепоте. Он еще мог отличить свет от темноты, знал по бледному пятну, где окно, мог сам найти дорогу по семнадцати ступенькам наверх в спальню. Мог еще написать свое имя, и вам никогда бы и в голову не пришло, что такие завитушки сделал слепой.

«Уважаемый мистер Лайн! – заунывно, как и всегда, когда читал вслух, начал Бинни. – С большим удовольствием зайду к вам завтра утром в 10 часов. Искренне ваш, Лео Моран».

Хервей раздраженно задвигался в кресле.

– С большим удовольствием, как бы не так! – Тонкий голос почти сорвался на визг. – Не будь у меня крупного денежного счета в банке, небось не пришел бы к старику… Слышишь, звонят.

Бинни, шаркая, вышел и через минуту вернулся с гостем.

– Мистер Моран.

– Присаживайтесь, мистер Моран, – старик неопределенно махнул рукой. – Подай ему стул, Бинни, и убирайся отсюда – слышишь? И не вздумай подслушивать у двери, черт бы тебя побрал!

Когда дверь закрылась, гость улыбнулся вслед Бинни – необидчивому, невозмутимому, добродушному.

– Итак, Моран, вы управляющий банком, где я держу деньги?

– Да, мистер Лайн. Если помните, год назад я сам просил о встрече с вами…

– Помню, помню, – раздраженно оборвал его Лайн. – Мне не о чем говорить с управляющими банком. Мне надо, чтобы они получше присматривали за моими деньгами. Это ваша работа, Моран – вам за нее платят, не сомневаюсь, порядочно. Выписку счета принесли?

Гость достал из кармана конверт и вытащил из него два сложенных листа бумаги.

– Вот… – начал он, и стул, когда он приподнялся, скрипнул.

– Что там смотреть – просто скажите, какой баланс.

– Двести двадцать тысяч семьсот шестьдесят фунтов и несколько шиллингов.

– Хм! – удовлетворенно мурлыкнул старик. – А ценные бумаги?

– На шестьсот тридцать две тысячи.

– Так… ну, а теперь к делу, – начал Лайн и вдруг забеспокоился, – Откройте дверь и удостоверьтесь, что нас не подслушивают.

Гость встал, подошел к двери, открыл и снова закрыл ее.

– Там никого нет, мистер Лайн.

– Никого, говорите? Хорошо… Моран, скажу вам прямо: я – талантливый человек. Это не бахвальство – это факт, в котором вы сами, надеюсь, сможете убедиться. Зрение у меня уже не то, что прежде, и проверить все счета уже трудновато. Но у меня прекрасная память. Я научился производить все расчеты в голове, и цифры, которые вы принесли, могу назвать с точностью до шиллинга.

Старик ненадолго замолчал, силясь разглядеть через толстые стекла очков мужчину, который сидел по другую сторону стола.

– Вы играете на бирже или в карты?

– Нет, мистер Лайн.

– Хм! Болван Бинни пару дней назад читал мне об одном управляющем, который с приличной суммой сбежал. Скажу честно, мне стало не по себе. Меня уже грабили…

– Вы не очень-то учтивы, мистер Лайн.

– Я и не собираюсь любезничать, – огрызнулся старик. – Я не доверяю никому, даже управляющему банком. Все зарятся на мои денежки. Держал одного подлеца-слугу, Тиклером его звали…

И Хервей Лайн принялся рассказывать длинную-предлинную историю о том, как бесчестный слуга крал у него, чего он не досчитался, как поймал мерзавца. Банкир терпеливо дослушал ее до конца. Однако у него словно гора свалилась с плеч, когда он, пожав тонкую вялую руку, вышел за двери дома.

– Хух! – выдохнул облегченно. – Сюда больше – ни за какие деньги!

Бинни, проводив гостя, торопливо вернулся к хозяину.

– Как он выглядит, Бинни? У него честное лицо?

Бинни глубоко задумался.

– Лицо как лицо, – туманно ответил он, и старик вскипел.

– Тупица! Убери этот чертов завтрак! Кто там еще придет ко мне?

Бинни долго думал.

– Человек по имени Дорнфорд, сэр.

– Джентльмен по имени Дорнфорд, – поправил его хозяин. – Он мой должник, стало быть, джентльмен. В котором часу?

– Около восьми, сэр.

Лайн жестом отпустил его.

…В три часа пополудни Хервей Лайн, как обычно, отправился на прогулку. Бинни помог ему надеть плащ с капюшоном, подал мягкую фетровую шляпу и с превеликими хлопотами усадил в кресло. Осторожно скатил его по стальным желобкам, переправил через дорогу и направился в парк. В это время дня там обычно бывало малолюдно, и никто не нарушал покой старого ростовщика.

Бинни поставил кресло в тень дерева, а сам, неудобно примостившись на складном стульчике, принялся заунывным голосом читать газетные новости. Старик перебил его лишь раз.

– В котором часу придет Дорнфорд?

– В восемь, сэр.

Лайн кивнул, поправил очки на переносице и успокоенно сложил руки в перчатках на пледе, который укутывал его ноги.

– Будешь начеку, когда он придет, понятно? Ненадежный субъект, опасный. Слышишь, Бинни?

– Да, сэр.

– Так какого черта молчишь? Читай дальше эту гадость.

Бинни послушно продолжал читать о последнем убийстве в Лондоне. Преступления всегда увлекали его, он мог читать о них бесконечно.