Текст книги "Феникс и ковер"

Глава третья
Кухарка-королева

Воскресенье в доме на улице Кентиш Таун всегда бывало очень хорошим днём. Папа ещё с вечера обязательно приносил букет цветов, так что стол за завтраком выглядел особенно нарядным. На этот раз он принёс белые и жёлтые хризантемы. Обычно на воскресный завтрак бывали поджаренные сосиски и горячие тосты с маслом, а не то что надоевшая бесконечная яичница. А на обед в этот день была индейка, хотя обычно индейка бывает только на днях рождения или по другим большим праздникам. А на сладкое был рисовый пудинг с апельсинами и сладкой сахарной глазурью. И это было настоящее блаженство. После обеда папе захотелось прилечь и подремать, он ведь всю неделю очень напряжённо работал. Но он заставил замолчать голос, который ему нашёптывал: «Приляг и отдохни часочек!» – вместо этого он стал играть с Ягнёнком, у которого был страшный кашель.

– Это коклюш, разрази меня гром! – заявила кухарка.

Потом, когда Ягнёнок уснул, папа сказал:

– Пошли, ребята, я принёс из библиотеки замечательную книжку, называется «Золотые времена». Я вам её почитаю.

Мама тоже прикорнула было в углу кушетки и сказала, что она любит слушать с закрытыми глазами.

Но тут вдруг приоткрылась дверь, и сердитый кухаркин голос произнёс:

– Извините, мэм, можно вас на минуточку?

Мама жалобно глянула на папу, сунула ноги в свои хорошенькие туфельки, которые обычно надевала по воскресеньям, и, вздохнув, вышла из комнаты.

– Вот этого только и недоставало, – пробурчал папа.

Мама вышла в прихожую, которая в доме именовалась холлом, где стояла подставка для зонтов и висела слегка попорченная сыростью картина «Повелитель Глена» в позолоченной раме. Кухарка встретила её с красным, разгневанным лицом. Поверх её грязного фартука, в котором она готовила к обеду вкуснющую индейку, был наскоро сикось-накось повязан чистый передник. Она нервно теребила край передника, лицо её продолжало наливаться краской.

– Простите, мэм, – сказала она железным голосом. – Я ухожу и прошу дать мне расчёт.

Поражённая этим неожиданным заявлением, мама, покачнувшись, прислонилась к стене. Через оставшуюся приоткрытой дверь дети увидели, как мама побледнела.

– Почему? Что случилось? – спросила она с недоумением.

– Всё ваши деточки, – отозвалась кухарка.

Дети были и так почти уверены, что речь пойдёт о них. Вообще-то они ничего особенно плохого не делали, может, кое-что, по мелочи, но их кухарка была склонна приходить в негодование и от каждого пустяка.

– Всё ваши деточки, – повторила кухарка. – Новый ковёр в детской так весь устряпали грязью – аж и с лица и с изнанки. Какая-то жёлтая глина. Шут их знает, где они её откопали. Вот теперь возись с ней и отковыривай её, да ещё в воскресный день. Нет уж. Не собираюсь. Я вам откровенно скажу, мэм, я бы не ушла от вас, место хорошее, врать не буду. Но эти ваши… Ничего не поделаешь, надо брать расчёт, хоть и не хочется с вами расставаться.

– Мне тоже было бы жаль с вами расстаться, – мягким голосом сказала мама. – Я обязательно поговорю с детьми. А вы пока подумайте, и если уж точно надумаете, тогда поговорим об этом завтра.

Назавтра они побеседовали, и кухарка сказала, что она, пожалуй, пока останется и посмотрит, как оно дальше пойдёт.

Между тем папа и мама провели тщательное расследование.

Джейн прямо и чистосердечно попыталась объяснить, что ковёр запачкался на дне башни, где было запрятано сокровище. Её слова были встречены с таким холодным недоверием, что остальные ограничились тем, что пробормотали извинения и обещания больше так не поступать. А папа сказал (и мама с ним согласилась, не потому, что она так считала, а потому, что мамам полагается с папами соглашаться), что раз они позволяют себе пачкать ковёр с двух сторон и когда их просят объяснить, как это получилось, они несут несусветную чушь, он забирает у них ковёр на всю следующую неделю.

Ковёр почистили, в том числе и спитым чаем, как и хотелось Антее, что послужило для неё слабеньким утешением, затем его свернули и заперли в кладовке. Ключ папа положил себе в карман.

– До следующей субботы, – сказал он.

– Не расстраивайтесь, – сказала Антея. – У нас ведь есть Феникс.

Но Феникса не было. Нигде не было, они обыскали всё, что можно. Так что прекрасные, волнующие события, полные волшебства, превратились в самый обыкновенный хмурый ноябрьский день. На полу посреди детской в дыре, которая была прожжена в линолеуме, виднелись голые доски. Откуда-то из щелей стали выползать таракашки. Они, как всегда, хотели завязать с детьми дружбу. Но те, как обычно, оставались непреклонны.

Мрачное воскресенье окончилось довольно вкусным ужином: подавали сладкий творог со взбитыми сливками и мускатным орехом в красивой голубой дрезденского фарфора миске. Но и это не подняло детям настроения.

В понедельник кашель у Ягнёнка усилился и приобрёл совершенно коклюшный вид. Вызвали доктора. И он прибыл в своей маленькой двухместной коляске.

Да, жизнь была полна огорчений! Ковёр заперли. Феникс куда-то запропастился.

– Феникс – он крепко держит слово, – сказала Антея. – Я уверена, что он нас ни за что не бросит. Вспомните, в какую даль ему пришлось лететь к Саммиэду. Это же возле самого Рочестера! Бедняжка наверняка смертельно устал. Он теперь где-нибудь отдыхает.

Все попытались думать именно так, но это давалось им с трудом. И конечно, все дружно злились на кухарку. Нечего ей было поднимать такую булгу из-за нескольких пятен заграничной грязи!

– Могла бы, между прочим, сразу нам сказать, – возмущалась Джейн, – мы бы быстренько его отчистили чаем.

– Злобная кошка, – пробурчал Роберт.

Надо правду сказать, все те мелкие неприятности, которые дети доставляли кухарке на следующей неделе, не совершались ими преднамеренно. Но, с другой стороны, если бы они не были так на неё сердиты, может, многое из того, что случилось, не случилось бы.

Загадочно, конечно. Если сможете, попытайтесь разгадать. А неприятности случались вот какие:

Воскресенье. Выяснилось, что ковёр с лица и с изнанки испачкан заграничной грязью.

Понедельник. Антея поставила на огонь кастрюльку с лакрицей и анисом, чтобы сделать отвар, который, как она думала, поможет Ягнёнку от кашля. Ну и, как это бывает, отвлеклась и забыла. И у кастрюльки прогорело дно. А была это маленькая хорошенькая кастрюлечка, в которой обычно Ягнёнку грели молоко.

Вторник. В кладовой обнаружилась дохлая мышь. По несчастной случайности, когда копали для мыши могилу, нож для разделки рыбы сломался. В своё оправдание было сказано: «Нечего кухарке разводить в кладовой дохлых мышей».

Среда. На кухонном столе лежало нарезанное сало. Роберт добавил к этому нарезанное мыло. Он сказал, что сало ему тоже показалось мылом.

Четверг. Оказалось разбитым стекло в кухонном окне. Роберт сказал: «Мы играли в разбойников, я не виноват, что я оступился и полетел как раз в сторону окна».

Пятница. Заткнули кухонную раковину, набрали воды и стали пускать бумажные кораблики. А потом ушли, и ни затычку не вынули, ни кран не закрыли. В результате погиб кухонный коврик и кухаркины ботинки.

В субботу ковёр был возвращён. За прошедшую неделю хватило времени, чтобы решить, куда отправиться в следующий раз.

Мама поехала навестить бабушку. Ягнёнка она с собой не взяла: он всё ещё кашлял, а кухарка не уставала повторять, мол, это коклюш, разрази меня гром.

– А мы его возьмём с собой, лапушку нашу, – сказала Антея. – Полетим с ним в такие места, где коклюша просто не может быть. И не говори ерунды, Роберт. Если он даже и расскажет, кто на это обратит внимание? Он всё время что-нибудь бормочет о том, что он и в глаза не видал, маленький фантазёр!

Они надели на Ягнёнка всё тёплое, что только нашли, а он при этом то смеялся, то кашлял, то опять радостно хихикал. Мальчики сдвинули стулья и стол, освободили ковёр, Джейн нянчила Ягнёнка, Антея же в последней надежде обежала весь дом: вдруг Феникс всё-таки обнаружится?

– Бесполезно ждать, – сказала Антея, с трудом переводя дыхание, вновь появившись на пороге детской. – Но всё равно, я знаю, что Феникс нас не бросил. Феникс – птица, которая держит слово.

– Совершенно справедливо, – раздался голос Феникса из-под стола.

Все тут же рухнули на колени и увидели Феникса, восседавшего на перекладине, которая раньше, в более счастливые времена, служила поддержкой для ящика. Это было до того, как ящик превратили в лодку, и когда, по несчастной случайности, Роберт выдавил его днище своими толстенными школьными ботинками, его попросту выбросили.

– Я всё время был здесь, – сказал Феникс, зевая и прикрывая разинутый клюв крылом. – Если вы хотели меня видеть, вам надо было прочесть призывное заклинание, в котором семь тысяч строк и которое написано на прекрасном древнегреческом языке.

– Может, ты переведёшь его нам на английский? – сказала Антея.

– Зачем? – сказала Джейн, покачивая Ягнёнка на правом колене, – ведь оно такое длиннющее!

– А может, ты сумеешь выдать нам сокращённый английский вариант, а?

– Да выйди ты из-под стола, старый добрый Феникс, – сказал Роберт.

– Старый, добрый, прекрасный Феникс, – поправил его голос из-под стола.

– Хорошо, – согласился Роберт, – старый добрый прекрасный Феникс. Ну, так выходи, выходи, старый добрый прекрасный Феникс, – повторил Роберт, нетерпеливо протянув руку к столу.

Феникс тут же вылетел и сел ему на руку.

– Этот любезный юноша, – сказал он, – чудесным образом выразил смысл всех семи тысяч строк греческого заклинания одной строкой английского гекзаметра, ну, чуть-чуть сбившись с ритма…

– О, выходи, выходи, выходи, старый добрый прекрасный Феникс, – зачем-то снова повторил Роберт. – Нам уже давно пора отправляться в путь.

– Не вполне совершенно, должен признать, – прокомментировал Феникс, – но для юноши его возраста вовсе неплохо.

– Ну так пора, – сказал Роберт, ступив вместе с золотой птицей на ковёр.

– Ты похож на королевского сокольничего, – сказала Джейн, усаживаясь на ковре с малышом на руках.

Роберт продолжал изображать сокольничего. Антея и Сирил ступили на ковёр.

– Нам надо вернуться к обеду, – сказал Сирил, – а не то кухарка опять устроит спектакль.

– Вообще-то она с самого воскресенья не ябедничала, – сказала Антея.

– Она… – начал было Роберт.

Но в этот момент в комнату влетела разъярённая кухарка, держа в одной руке разбитую миску и угрожающе размахивая другой.

– Негодники! – вопила она. – Это моя единственная миска. Как мне теперь готовить бифштексы и пудинг из почек, что ваша мама заказала к обеду?! А ну, говорите, как?

– Я прошу прощения, – сказала Антея. – Я очень-очень виновата. Я забыла вовремя признаться. Она разбилась, когда мы гадали на расплавленном свинце. Я, право же, собиралась вам сказать.

– Собиралась! – передразнила её пунцовая от злости кухарка. – Видите ли, она собиралась! Но я тоже собираюсь сказать. Я всё скажу. Я целую неделю держала язык за зубами. Это всё потому, что добрая ваша мама уговорила меня потерпеть. Но больше я терпеть не намерена. Вы напихали мыла в пудинг, а мы с Элизой даже слова не сказали, хотя могли бы. А испорченная кастрюлька? А рыбный ножик? – Тут она обратила внимание на Ягнёнка.

– Мать честная! Что это вы сколько одёжи напялили на дитёнка? Куда это вы собрались?

– Мы никуда… – начала было Антея и примолкла.

Ясное дело, на прогулку они его вести и не собирались.

– Но вообще-то… – правдивая Антея смутилась.

– А, всё-таки собрались куда-то! – бушевала кухарка. – Ну уж нет! – И выхватила Ягнёнка у Джейн, а Роберт и Антея ухватили кухарку за подол.

– Послушайте, – сказал Сирил с отчаянной смелостью, – отправляйтесь-ка на кухню и месите ваш пудинг в кастрюльке, или в цветочном горшке, или в котле, в котором кипятят воду!

– И с места не двинусь, – сказала кухарка, – чтобы я оставила вам ребятёночка на растерзание!

– Я предупреждаю вас, – мрачно заявил Сирил, – лучше поберегитесь, иначе будет поздно.

– Как же, испугалась! Да я ради этого пупсика…

Тут она заметила Феникса.

– Где вы раздобыли эту жёлтую курицу?

Антея поняла, что нельзя терять ни минуты. Ситуация сделалась критической.

– Я хочу, – проговорила она торопливо, – чтобы мы оказались на южном солнечном берегу, где ни у кого никогда не бывает коклюша.

И вот всё тут же закружилось каруселью, завертелось, закачалось, кухарка рухнула на ковёр, визжа от страха, крепко прижимая к себе Ягнёнка и громко призывая на помощь святую Бригиту, к чьему заступничеству обычно прибегают ирландцы.

Но скоро ощущение «вверх тормашками» прошло, кухарка открыла глаза, ещё раз взвизгнула и снова зажмурилась. Антея, воспользовавшись моментом, заключила в свои объятия вопящего от страха Ягнёнка.

– Успокойся, успокойся, – приговаривала она. – Пантерочка тебя никому не отдаст. Посмотри-ка лучше на деревца, видишь – песочек, а на песочке ракушки, и гляди-гляди, видишь, какие тут огромные черепахи. Ой, господи, какая же тут жарища!

Да уж, жара тут была, что надо. Послушный ковёр приземлился, как его и просили, на южном берегу, на самом солнцепёке. Вверх по зелёным-презелёным склонам холмов взбирались пальмовые рощи, и цвели всякие-превсякие тропические цветы, и созревали всевозможные тропические фрукты, о которых можно прочитать разве что в толстых энциклопедиях. Между зелёными-зелёными холмами и синим-синим морем пролегла полоска чистого золотого песка. Все тут же стащили с себя лондонские ноябрьские одежды, Антея сняла с Ягнёнка его голубенькое разбойничье облачение, и треуголку, и свитер, а сам малыш неожиданно скинул штанишки и весело запрыгал на песке в одной рубашечке.

– Я маленький беленький утик, – объявил он, – а утики любят плавать. – И он тут же стал барахтаться в разогретом солнцем песке, делая вид, что он плавает по-утиному.

– Пусть себе, – сказала Антея. – От этого вреда не будет. Ой, ну и пекло!

Кухарка вдруг открыла глаза, взвизгнула, снова закрыла, опять открыла и завизжала ещё громче. Потом произнесла:

– Что ж это делается-то? А-а, да ведь это же сон. И какой прекрасный! Завтра же погляжу в соннике, что он может означать. И море, и пляж, и я сижу на ковре, на каком отроду не сиживала!

– Да послушайте же, – сказал Сирил. – Это вовсе никакой не сон.

– Ну, конечно, во сне всегда так говорят, – заметила кухарка.

– Говорят же вам, это всё на самом деле! – топнул ногой Роберт. – Мы вам не скажем, как это получается, потому что это наш секрет. Но раз вы не хотели идти на кухню и готовить пудинг, нам пришлось взять вас с собой. Надеюсь, вам здесь нравится.

– Ещё как, – неожиданно согласилась с ним кухарка. – И уж раз это сон, то я открыто скажу, что свет не видал ещё таких безобразников и…

– Успокойся-ка, добрая женщина, – сказал Феникс.

– Сам успокойся, – огрызнулась кухарка и вдруг осознала, кто произнёс эту фразу. – Ну как же это не сон. Тогда что же это? Жёлтая курица разговаривает! Вот уж не думала – не гадала, что доживу до этакого.

– Тогда посиди и помолчи, – сказал Сирил. – Ребята, отойдём в сторонку, надо кое-что обсудить.

И они отошли на достаточное расстояние, так, чтобы кухарка не могла их слышать.

– Послушайте, – сказал Сирил, – нам бы стоило скатать ковёр и спрятать его так, чтобы мы могли в любой момент достать его. Ягнёнок пусть всё утро греет свой коклюш, авось это поможет ему от него избавиться. А нам надо хорошенечко оглядеться и понять. Если здешние аборигены людоеды, тогда мы забираем кухарку и улетаем. А если нет – то оставим её здесь.

– А наш пастор говорил, что нужно хорошо относиться к животным и слугам, – заметила Джейн.

– Как же! – возразил Сирил. – Она-то что, хорошо к нам относится?

– А мне так кажется, что безопаснее оставить ковёр на месте, и пусть она на нём посидит. И раз уж она считает, что ей снится сон, неважно, что она порасскажет, вернувшись домой.

Навалив ненужную тёплую одежду на ковёр, все отправились на разведку. Довольный и совсем здоровенький Ягнёнок ехал у Сирила на закорках, Феникс восседал на Робертовой руке.

По заросшему травой склону идти было легко и приятно, но дальше, в лесу, со сплошной стеной опутавших деревья лиан, покрытых странными, никогда не виданными цветами, продираться им пришлось с трудом.

– Надо было запастись топориками, которыми пользуются первопроходцы, – сказал Роберт. – Я попрошу папу, чтобы он подарил мне такой топорик на Рождество.

Вскоре лианы, покрытые душистыми цветами, плотной завесой преградили им путь. Чуть ли не задевая их лица, мимо пролетали диковинные птицы.

– Признайтесь честно, – попросил Феникс, – что здешние птицы красивее, чем я? Не бойтесь сказать правду, я не обижусь. Скромность всегда служила мне украшением.

– Да ни одна из них! – убеждённо сказал Роберт.

– Я вовсе не тщеславен и никогда таким не был, – сказал Феникс, – но твои слова подтверждают мои собственные мысли. Да, вот что. Я полетаю и погляжу.

Он немного покружил в воздухе и вскоре снова опустился на руку Роберту.

– Там слева видна тропинка, – сказал он.

Тропинка всё время изгибалась и поворачивалась. И точно иголкой с ниткой прошивала густые заросли разнообразных цветов.

И вдруг за поворотом показалась обширная поляна, на которой располагалось немалое число хижин с островерхими крышами. Было совершенно ясно, что в этих хижинах обитают дикари.

Даже самое храброе сердце стало бы учащённо биться, обнаружив такое. А вдруг они и на самом деле людоеды? А до ковра было ой как далеко!

– Пошли назад, – сказала Джейн дрожащим голосом. – Поскорее. Они ведь могут нас съесть!

– Да брось ты, Киса, – решительно возразил ей Сирил. – Видишь, вон там привязана коза. Значит, людьми они не питаются.

Пока они стояли, не зная на что решиться, из одной хижины вышел высокий мужик, на котором ничего не было надето, кроме набедренной повязки. Его кожа была тёмного, медного оттенка, почти такого же, какой был у хризантем, которые папа принёс в прошлую субботу. В руках он держал копьё. Светлыми были только белки его глаз и зубы. Правда, когда солнечный луч прямо падал на его кожу, она тоже казалась светлой. Когда вам как-нибудь встретится почти голый дикарь, приглядитесь к нему попристальнее, и вы убедитесь, что я права.

Дикарь посмотрел на детей. Прятаться им было некуда. Он издал гортанный клич, что-то вроде «Оо-гоггери-бэг-вег», и сразу же из всех хижин посыпались дикари, заполнив всю поляну, точно муравьи. Тут уж было не до обсуждения вопроса, людоеды они или нет.

Ребята повернулись и задали стрекача.

Ягнёнок на закорках у Сирила покрикивал:

– Но, лошадка, но! (Кстати, он так ни разу и не кашлянул.)

Однако подгонять Сирила было незачем, он и так нёсся во всю прыть.

По тропинке они гораздо быстрее добрались до берега.

Очень скоро из-за деревьев показалось опалово-голубое море и золотистый песок. Золотистый-то он был золотистый, – но берег-то был пустынным. Правда, на песке можно было обнаружить морские водоросли и замечательные ракушки, такие как на улице Кентиш Таун продавались не меньше чем по пятнадцать пенсов за пару. И ещё там, у самой кромки воды, беззаботно грелись на солнышке гигантские черепахи. Но ни их одёжи, ни кухарки, ни ковра…

– Быстрее в воду! – скомандовал Сирил. – Дикари боятся воды, потому что не любят мыться.

Разгорячённые быстрым бегом, они с удовольствием ощутили прохладу морской волны.

– Поглядите-ка! – сказал вдруг Феникс. – На что это они все вытаращились?

Они обернулись и увидели голову в воде. Очень даже хорошо знакомую им голову в съехавшем набок чепце. Это была голова кухарки.

По какой-то непонятной причине дикари все сгрудились у самой кромки воды, что-то громко обсуждали на своём непонятном языке, и медного цвета указательные пальцы были наставлены на кухаркину голову.

Ребята рванулись к ней, хотя, как вы знаете, в воде не очень-то побежишь.

– Куда, к шуту, вы подевали ковёр? – прокричал Роберт.

– Никакому шуту я его не отдавала, – отозвалась кухарка. – Он вот тут в воде – подо мной. Мне стало уж больно жарко и я сказала: «Как бы мне хотелось оказаться в холодной ванне». И в следующую минуту я оказалась в воде. Какой всё-таки интересный сон!

Все тут же подумали, что какой умница ковёр, что догадался окунуть её в воду тут, у берега, а не полетел с ней в ванную комнату на улицу Кентиш Таун.

– Простите, – послышался мягкий голос Феникса, прервавший общий вздох облегчения, – но мне кажется, всем этим туземцам хочется заполучить вашу кухарку.

– Они хотят её съесть? – прошептала Джейн сквозь брызги, которыми осыпал её своими пухленькими ручонками Ягнёнок.

– Ну, уж это вряд ли, – сказал Феникс. – Кто это когда ест кухарок? Кухарок нанимают. Вот они и желают её нанять.

– Как это тебе удаётся понять, о чём они говорят? – с сомнением спросил Сирил.

– Легко, – отозвался Феникс. – Я говорю решительно на всех языках. И даже понимаю язык вашей кухарки, хоть он непрост и звучит довольно неприятно. И вот что я вам советую: вытащите ковёр на берег и освободите его от груза, то есть ссадите с него кухарку. Уверяю вас, эти медно-красные не причинят вам никакого вреда.

Невозможно не последовать совету Феникса, когда он говорит так убедительно. Ребята тут же ухватили ковёр с четырёх концов, выдернули из-под кухарки, аккуратно отбуксировали его по мелководью и расстелили на песке. Кухарка последовала за ними и тут же уселась посредине ковра. А туземцы, притихшие и присмиревшие, окружив ковёр, все как один бухнулись на колени и зарылись лицами в золотистый песок. Самый высокий из них заговорил, не приподнимаясь, в этом же положении, так что потом ему ещё долго пришлось выплёвывать набившийся в рот песок.

– Он говорит, – перевёл Феникс, – что они хотят нанять вашу кухарку навсегда.

– Что? Без рекомендации? – удивилась Антея, которая как-то слышала от мамы, что рекомендация необходима, когда кого-нибудь нанимаешь в услужение.

– Они не хотят нанять её в кухарки, – пояснил Феникс, – они нанимают её в королевы, а королевам рекомендации не требуются.

Все разом замолчали.

– Надо же! – воскликнул Сирил, – впрочем на вкус, на цвет…

Все засмеялись от одной мысли, что кухарка может стать королевой.

– Я бы не одобрил ваш смех, – предупредил их Феникс, взъерошив свои намокшие перышки. – Это не их собственный выбор. В их племени существует древнее пророчество, что королева однажды появится из морских волн с белой короной на голове. Вы же сами видите… вот она… корона, можно, конечно, считать её белой. Во всяком случае, по сравнению с их кожей она белая. – И он показал на её чепец.

Сирил обратился к кухарке:

– Послушайте, – сказал он. – Эти коричневые люди хотят, чтобы вы сделались их королевой. А теперь решайте. Хотите ли вы тут остаться? Или, если вы обещаете не злиться и не ябедничать, мы заберём вас обратно домой.

– Нетушки, – отрезала кухарка. – Я всегда хотела стать королевой и никогда не сомневалась, что буду королевой очень хорошей. И вот теперь я ею стану. Неважно, что только во сне. Мне вовсе неохота возвращаться в вашу полутёмную кухню, где все на меня только ворчат и ругаются. Я пробуду здесь, пока мой сон не кончится и не зазвонит этот поганый будильник. Вот и весь сказ!

– Ты уверен, что ей здесь не грозит опасность? – с беспокойством спросила Антея у Феникса.

– Её королевское гнёздышко очень даже придётся ей по душе, – ответил Феникс.

Несколько новых кухаркиных подданных вышли из леса, неся в руках гирлянды белых, дивно пахнущих цветов. Они, почтительно склонившись, повесили их на шею обретённой ими королеве.

– Что? Это всё мне? – воскликнула она. – Ну, такое даже не в каждом сне приснится, разрази меня гром! Теперь уже ясно, что никаких кухонь и никакой стряпни. Я направляюсь в свою королевскую… как это… ри… ризидентцую.

Она подобрала концы свисавших до пят цветочных гирлянд, и вскоре её полосатые чулки и стоптанные ботинки мелькнули в последний раз. Она удалилась под сень деревьев, в окружении своих подданных, распевающих восторженные гимны.

– Вроде с ней всё в порядке, – сказал Сирил. – А нас они как бы и не заметили.

– Э-э! – сказал Феникс. – Да они решили, что вы им просто снитесь. Ведь в пророчестве сказано, что королева появится в белой короне и в окружении белых детишек, которые будут ничем иным, как просто сном.

– Всё это хорошо, – заметил Роберт. – А что у нас с обедом?

– Какой же может быть обед, – возразила Антея, – когда у нас нет ни кухарки, ни миски для пудинга. Но хлеб-то с маслом, во всяком случае, найдётся.

– Давайте-ка – домой, – сказал Сирил.

Ягнёнок выразил яростный протест, когда его стали закутывать в тёплую одежду. Все сами тоже быстренько утеплились и расположились на ковре.

– Домой, – скомандовала Антея голосом, каким герцогини отдают распоряжения слугам. И умный ковёр, слегка покружившись, расстелился на полу в детской.

В этот момент Элиза вошла в комнату и сказала с тревогой:

– Кухарка исчезла, я нигде не могу её найти. И обед не готов…

* * *

Маму очень расстроило исчезновение кухарки, она сильно о ней тревожилась. Антею мучила совесть, точно она совершила что-то очень нехорошее.

Она даже решила посоветоваться с Фениксом, не рассказать ли маме всё как есть. Но ей это не удалось, потому что Феникс, как всегда, отсыпался где-то в укромном местечке.

Ягнёнок так ни разу и не кашлянул, и мама с папой превозносили доктора, который выписал такое хорошее лекарство. А на то, что он болтал, никто не обратил никакого внимания. Мало ли что он нафантазирует!

В понедельник утром, рано-прерано проснувшись, Антея приняла решение. Она спустилась из спальни в детскую, села на ковёр и в одну минуту оказалась на том берегу, где ни у кого никогда не бывает коклюша. Она скатала ковёр, повесив его себе на шею и решив ни на мгновение с ним не расставаться, как бы тяжело ни было его таскать.

Дрожа от страха и постоянно повторяя: «Это мой долг, это мой долг!» – она направилась к лесной тропинке.

– Опять вы тут появились, – сказала кухарка, увидев Антею. – А мой-то сон всё никак не кончается!

На ней было длинное белое платье, но не было ни чулок, ни ботинок.

Она восседала в тени широких пальмовых листьев. На голове у неё красовался венок из белых цветов, и два меднокожих юноши обмахивали её опахалами из фазаньих перьев.

– Они забрали мой чепец, – сказала она. – Для них он чего-то там означает. Чепцов до того никогда не видели. Чудно!

– У вас всё в порядке? – спросила Антея, слегка задохнувшись от изумления при виде кухарки в образе королевы.

– Ещё как в порядке, – отозвалась кухарка.

– И вы не хотели бы вернуться?

– Нет, мисс. Единственно, чего я хочу, так это чтобы вы поскорее убрались с моих глаз.

– Что ж, тогда всего хорошего, – весело отозвалась Антея, потому что её перестала мучить совесть.

Она поспешила вернуться на берег, расстелила ковёр, произнесла: «Домой!» – и тут же оказалась на ковре в детской.

«С ней и в самом деле всё в порядке», – подумала она, возвратившись в спальню и ложась обратно в постель.

«Только мама ни за что не поверит, если я ей расскажу», – подумала она.

И правда, в эту историю трудно поверить. Но вы всё-таки попытайтесь.