Текст книги "В доме веселья"

Глава 8

Первый чек на тысячу долларов, который Лили получила вместе с неразборчивыми каракулями от Гаса Тренора, укрепил ее уверенность в себе ровно настолько, насколько покрыл ее долги.

Результаты сделки говорили сами за себя: теперь Лили понимала, насколько абсурдно было бы позволить примитивным сомнениям лишить ее этого простого средства для утоления кредиторских аппетитов. Лили чувствовала себя воплощением добродетели, распределяя суммы между лавочниками, которым задолжала. И тот факт, что она тут же сделала массу новых покупок, ничуть не умалял ее бескорыстной добродетели. Сколько женщин на ее месте накупили бы обновок, даже не подумав оплатить прежние заказы!

Оказалось, что поддерживать хорошее настроение Гаса Тренора для Лили совсем несложное дело. Слушать его рассказы, принимать от него знаки доверия, смеяться его шуткам – вот и все, что, как ей казалось в тот момент, от нее требовалось, а удовлетворение, с которым хозяйка дома относилась к обоюдным знакам внимания, не предполагало ни малейшей двусмысленности в этих отношениях. Очевидно, миссис Тренор решила, что усиленным сближением с ее мужем Лили просто выражала признательность ей самой за доброту.

– До чего я рада, что вы так крепко подружились с Гасом, – сказала она одобрительно, – ты просто очаровательно относишься к нему, выдерживая все его набившие оскомину истории. Уж я-то знаю – мне довелось немало их выслушать во времена нашей помолвки, не сомневаюсь, что они до сих пор все те же. К тому же теперь мне не придется постоянно приглашать Керри Фишер, чтобы Гас оставался в добром расположении духа. Она отчаянная хищница, должна тебе сказать, и совершенно безнравственна. Заставляет Гаса играть для нее на бирже и никогда не платит, если сделка проваливается.

Мисс Барт вздрогнула при этих словах, но без смущения – ведь это ее не касалось. Ее положение совсем иное. Даже речи не было о том, чтобы ей оплачивать убытки, потому что Тренор убедил ее, что никаких убытков просто и быть не может. Послав ей чек, он объяснил, что заработал пять тысяч благодаря «наводке» Роуздейла и снова вложил четыре в ту же спекуляцию, поскольку ожидалось новое «резкое повышение». Таким образом, она поняла, что теперь он спекулировал уже ее собственными деньгами, соответственно, она должна ему лишь благодарность, которой заслуживает подобная пустячная услуга. Лили смутно предполагала, что, дабы раздобыть первоначальную сумму, он взял ссуду под залог ее ценных бумаг, но дальше этого ее любопытство не простиралось. В данный момент оно было сконцентрировано на вероятной дате нового «резкого повышения».

Весть об этом событии пришла несколько недель спустя – как раз к свадьбе Джека Степни и мисс Ван Осбург. Как двоюродная сестра жениха, мисс Барт была приглашена стать подружкой невесты, но отказалась от предложенной чести, оправдываясь тем, что она гораздо выше ростом, чем все остальные приглашенные девицы, и ее присутствие нарушило бы групповую симметрию. На самом деле она слишком уж многих невест сопроводила к алтарю, и следующее ее появление там было приемлемо только в качестве главного действующего лица. Лили было известно, сколько шуток отпускается в адрес девушек, которые чересчур долго пребывают на публике, и решила избежать этих девичьих обязанностей, чтобы никто не счел ее старше, чем она есть на самом деле.

Венчание мисс Ван Осбург состоялось в сельской церкви неподалеку от фамильного поместья на Гудзоне. Так сказать, «скромная сельская свадьба», на которую званых гостей доставляют специальными поездами, а толпы незваных разгоняют при помощи полиции. Пока происходило это лесное действо, в самой церкви, украшенной с шиком и увитой гирляндами орхидей, представители прессы с блокнотами наготове пробивали себе путь в лабиринте присутствующих, а агент синематографического синдиката устанавливал у входа свой аппарат. Лили часто представляла себя главной героиней подобного действа и теперь, будучи в очередной раз обыкновенной зрительницей, а не мистической фигурой в фате, на которой сосредоточилось всеобщее внимание, укрепилась в решимости через год покончить с таким положением вещей. Ее не ослепил тот факт, что каждодневные заботы отступили, она знала, что они могут вернуться, просто у нее прибавилось жизненной энергии еще раз подняться над сомнениями и снова поверить в свою красоту, в свою силу и способность привлечь блестящую судьбу. Ведь не может быть, чтобы она, наделенная такими способностями и мастерством, погибла из-за бесконечных неудач. Все промахи казались ей легко поправимыми в свете ее возрожденной уверенности в себе.

И, словно в подтверждение этих мыслей, она узрела строгий профиль и аккуратно подстриженную бородку Перси Грайса, сидевшего на соседней скамье. Он и сам был точно невеста на выданье, а пышная белая гардения в петлице показалась Лили добрым знаком. В конце концов, в таком антураже вид у него был совсем не глупый: доброжелательный критик мог бы сказать, что Перси несколько грузноват, но ему больше всего шла рассеянная пассивность, не дававшая проявиться несуразностям излишнего возбуждения. Она предположила, что традиционные свадебные образы пошли на пользу его сентиментальным ассоциациям, и представила себе, как в укромном уголке зимнего сада Ван Осбургов искусно играет на этих чувствительных струнах, настроенных для ее прикосновений. По правде сказать, глядя на прочих присутствующих представительниц женского пола и сравнивая их с отражением, которое видела в собственном зеркале, Лили полагала, что не нужно особого умения, дабы исправить оплошность и снова вернуть Перси Грайса к ее ногам.

Лили приметила темноволосую голову Селдена – он сидел на скамье почти напротив, – и это на миг поколебало ее душевное равновесие, лишив самоуверенности. Когда взгляды их встретились, Лили ощутила, как кровь прилила к лицу, и тотчас же нахлынула волна сопротивления, отторжения. Лили не желала его больше видеть – нет, она не боялась его влияния, просто его присутствие всегда обесценивало ее мечты, он заслонял собой весь ее мирок. К тому же Селден был ходячим напоминанием о грубейшей ошибке в матримониальной карьере Лили, и то, что он был причиной этой ошибки, отнюдь не смягчало ее чувств к нему. Воображение все еще рисовало ей картину идеальной жизни, в которой у нее было бы все, вот тогда отношения с Селденом могли бы стать последним роскошным мазком на этом полотне, но в мире, каков он есть, такая привилегия могла обойтись слишком дорого.

– Лили, дорогая, ты прелестна как никогда! Словно с тобой только что произошло нечто замечательное.

Молодая леди, которая таким образом выразила восхищение своей ослепительной подруге, сама, впрочем, не имела счастливой возможности рассчитывать на подобные комплименты. Внешность мисс Фариш, по правде сказать, была самой заурядной. Лишь открытый искренний взгляд и мягкая улыбка могли бы компенсировать неброскую наружность девушки, но то были качества, которые узрел бы лишь очень доброжелательный наблюдатель, прежде чем отметить, что глаза у нее обыденно-серы, а линия губ лишена запоминающихся изгибов. Лили испытывала к мисс Фариш противоречивые чувства: она жалела ее – девушка была так обделена, и в то же время Лили раздражало, как весело и непринужденно относилась к этому сама мисс Фариш. Для мисс Барт, как и для ее матери, отказ выглядеть безупречно был признаком глупости. Бывали моменты, когда она настолько осознавала свою полную власть выглядеть изящно и ярко, как того требует случай, что все прочие девушки казались ей тусклыми и почти безвкусно одетыми. В ее кругу никто бы не признался, что готов выглядеть заурядно, как Герти Фариш в своем платье «немаркой» расцветки и бесформенной шляпке: глупо, когда одежда не скрывает, что ты знаешь, как уродлива, почти так же глупо, как когда она кричит о том, что ты мнишь себя красавицей.

Конечно, при ее ужасной бедности и невзрачности, Герти поступила весьма мудро, занявшись организацией благотворительных вечеров и симфонических концертов, но как же возмущала Лили уверенность Герти в том, что большего удовольствия и представить нельзя и что в обшарпанной квартирке можно вести не менее интересную и насыщенную радостями жизнь, чем в пышных покоях Ван Осбургов. Правда, сегодня это раздражение как-то улеглось. Восторженный щебет Герти, казалось, укрепил Лили в сознании собственной исключительности, и она воспарила в бескрайних просторах мечты о прекрасной жизни.

– Пошли посмотрим подарки, пока остальные не явились из гостиной! – предложила мисс Фариш, взяв подругу под руку.

Герти испытывала особый сентиментальный и независтливый интерес к любым деталям свадебной церемонии – она была из тех, у кого во время венчания всегда наготове носовой платочек и кто уносит домой коробку с куском свадебного торта.

– Как прекрасно все устроено, правда? – не унималась Герти, когда они вошли в уединенную гардеробную, предназначенную для выставки свадебных трофеев мисс Ван Осбург. – Ты когда-нибудь пробовала что-нибудь вкуснее, чем мусс из омаров в шампанском? Я давным-давно твердо решила, что ни за что не пропущу эту свадьбу, и даже представить не могла, как восхитительно все будет. Когда Лоуренс Селден узнал, что я поеду, то настоял на том, чтобы лично доставить меня, сам отвез на станцию, а на обратном пути вечером мы пойдем ужинать в «Шерри». Я в таком восторге, словно сама выхожу замуж!

Лили усмехнулась: ей было известно, что Селден всегда опекал свою неказистую кузину, и порой она задавалась вопросом, зачем он так бездарно тратит свое время, но теперь мысль об этом доставила ей смутное удовольствие.

– Вы с ним часто видитесь? – спросила она.

– Да. Он так добр, проведывает меня по воскресеньям. Иногда мы ходим вместе в театр, но в последнее время я вижу его все реже. Лоуренс неважно выглядит, кажется, он нервничает и чем-то расстроен. Мой дорогой! Как я хочу, чтобы он женился на какой-нибудь милой девушке. Сегодня я ему так и сказала, а он ответил, что по-настоящему милые ему не нравятся, а прочим не нравится он, но, конечно же, это была просто его очередная шутка. Девушка, на которой он женится, просто не может не быть милой. О, дорогая, посмотри, какой жемчуг, ты видела что-нибудь подобное?

Они задержались у стола, на котором были разложены драгоценности невесты, и сердце Лили завистливо затрепетало, когда она увидела, как свет играет на гранях камней: молочное сияние превосходно подобранных жемчужин, вспышки рубинов, приглушенные контрастным бархатом, яркие синие искры сапфиров разгорались сильнее в лучах окружающих их бриллиантов. Благодаря искусной и разнообразной огранке все эти драгоценные краски становились еще более насыщенными и ослепительными. Блеск камней согрел кровь Лили, будто вино. Они наиболее полно, нежели другие проявления богатства, символизировали ту жизнь, которую она так страстно желала, жизнь изощренного равнодушия и изысканности, каждая деталь которой в конце концов должна превратиться в сокровище и стать достойной гармоничной оправой для ее собственной драгоценной исключительности.

– Ах, Лили, взгляни на эту бриллиантовую брошь – да она размером с тарелку! Кто бы мог подарить такое? – Мисс Фариш близоруко наклонилась к визитке, лежащей рядом с брошью: – «Мистер Саймон Роуздейл». Что? Этот жуткий мужлан? Ах да, вспомнила, он же дружит с Джеком, и, полагаю, кузине Грейс пришлось его пригласить. Но ей должно быть противно позволять Гвен принимать от него такие подарки.

Лили усмехнулась. Она сомневалась в щепетильности мисс Ван Осбург, но хорошо знала привычку мисс Фариш приписывать собственную деликатность и чувствительность тем особам, которым они менее всего свойственны.

– Ну, если Гвен не захочется, чтобы ее видели в этом, она всегда может обменять брошь на что-то другое, – заметила она, а мисс Фариш продолжала тем временем:

– Смотри, тут есть кое-что гораздо красивее. Какой прекрасный белый сапфир. Уверена, что тот, кто его выбрал, приложил к этому немало усилий. Как его зовут? Перси Грайс? Ну, тогда я ничуть не удивлена! – Она многозначительно улыбнулась, кладя карточку на прежнее место. – Ты, конечно, слышала, что он души не чает в Иви Ван Осбург? Кузина Грейс в восторге – это так романтично! Они встретились у Дорсетов всего шесть недель назад, и это самая замечательная партия для милой Иви. Конечно, я не деньги имею в виду – у нее их и так предостаточно, – просто она такая тихая домашняя девочка, и он, кажется, тех же вкусов и предпочтений, они очень подходят друг другу.

Лили стояла и смотрела невидящим взглядом на сапфир, лежащий на бархатной подушечке. Иви Ван Осбург и Перси Грайс? Имена насмешливо звенели у нее в голове. Иви Ван Осбург? Самая младшая, самая унылая и никчемная из четырех унылых и никчемных дочерей миссис Ван Осбург, которые одна за другой с непревзойденной ловкостью «занимали» самые завидные ниши! Ах, везучие девочки, растущие под крылом любящей матери – матери, которая знает, как создать возможность и не утратить благосклонности, как использовать преимущество родственных связей и не дать аппетиту притупиться по привычке! Самая умная девушка может просчитаться, когда дело касается ее интересов, может уступить слишком много и зайти слишком далеко, и только материнская безошибочная бдительность и прозорливость способна передать дочерей в целости и сохранности в объятия благополучия и достатка.

Парящая беззаботность Лили сложила крылья и рухнула под грузом нового ощущения потери. Дурацкая, несправедливая жизнь! Почему миллионы Перси Грайса должны прибавиться к столь же обширному состоянию? Почему в руки этой неуклюжей девчонки дается могущество, которым она никогда не сумеет распорядиться как надо?

Лили отвлеклась от этих рассуждений, потому что кто-то фамильярно взял ее за локоть. Она обернулась и увидела рядом Гаса Тренора. Она вспыхнула от возмущения – кто дал ему право прикасаться к ней? Хорошо еще, что Герти Фариш отошла к другому столу и они были одни. Тренор, который в тугом сюртуке казался еще толще, чем всегда, и был до неприличия красен от свадебных возлияний, разглядывал ее с нескрываемым одобрением.

– Бог мой, Лили, вы потрясающе выглядите!

Он как-то незаметно и запросто стал называть ее по имени, а у Лили все никак не находилось повода его поправить. В то же время в ее кругу мужчины и женщины обращались друг к другу по имени, и лишь в устах Тренора привычное обращение обретало неприятный оттенок и смысл.

– Ну что, – продолжил он все так же игриво, не замечая ее недовольства, – прикидываете, дубликат какой из этих безделушек закажете завтра у Тиффани? У меня в кармане лежит для вас чек, который поспособствует этому.

Лили ошеломленно уставилась на него: его голос звучал громче обычного, а комнату вот-вот должна заполнить толпа. Но когда она удостоверилась, что их по-прежнему никто не слышит, опасение уступило место приятному чувству.

– Снова дивиденды? – спросила она и с улыбкой придвинулась ближе к нему, чтобы никто не мог их подслушать.

– Не совсем: я продал на подъеме и отхватил для вас четыре тысчонки. Совсем неплохо для новичка, а? Полагаю, вы теперь возомните себя опытным биржевым игроком? Или хотя бы не станете, как некоторые, считать бедного старика Гаса таким уж ослом.

– Я считаю вас своим самым добрым другом, но сейчас, увы, не могу как следует выразить вам свою благодарность.

Она позволила себе так взглянуть в его глаза, что за этим взглядом непременно должно было последовать рукопожатие, и он его бы себе позволил, будь они наедине, – и как она была рада, что в комнате они были не одни! Новость вызвала в ней жар, словно после отступления физической боли. Мир не был больше таким уж дурацким и несправедливым, все-таки даже самым невезучим время от времени улыбается удача. Эта мысль подняла ей настроение: Лили хватало малейшего намека на поворот к лучшему, чтобы все ее чаяния тут же расправляли крылья. Ей тут же подумалось, что Перси Грайс не так уж безнадежно потерян для нее, и она улыбнулась, воображая, с каким удовольствием отобьет его у Иви Ван Осбург. Если она возьмется за дело всерьез, у этой простофили не будет против нее никаких шансов! Она огляделась, надеясь поймать мимолетный взгляд Грайса, но вместо этого ее глаза наткнулись на масляную физиономию мистера Роуздейла, который протискивался сквозь толпу с видом одновременно льстивым и наглым, – казалось, как только его присутствие будет замечено, он тотчас раздуется до размеров комнаты.

Не желая этому способствовать, Лили торопливо перевела взгляд на Тренора, но, похоже, выражение ее благодарности не оказало на него того действия, на которое она рассчитывала.

– К чертям благодарности – они мне не нужны, но мне просто необходимо иногда переброситься с вами парой слов, – проворчал он. – Я думал, что вы пробудете у нас всю осень, но вы к нам и носа не кажете весь последний месяц. Почему бы вам не поехать в Белломонт нынче же вечером? Мы совсем одни, и Джуди ходит как туча. Приезжайте и развеселите свою подругу. Соглашайтесь, и я мигом домчу вас на машине, а вы вызовете свою горничную по телефону, и она приедет ближайшим поездом.

Лили покачала головой, очаровательно изобразив сожаление:

– Мне очень жаль, но это совершенно невозможно. Тетя вернулась в город, и я должна быть рядом с ней ближайшие несколько дней.

– Но с тех пор, как мы с вами стали такими добрыми друзьями, я вижу вас гораздо реже, чем прежде, когда вы были подругой Джуди, – сказал он, неосознанно попадая в точку.

– Когда я была подругой Джуди? А разве теперь я больше ей не подруга? Какое абсурдное утверждение! Если бы я не уезжала из Белломонта, то вы устали бы от меня гораздо скорее, чем Джуди, но вы же можете приехать к тете и повидаться со мной, когда в следующий раз будете в городе. Мы могли бы славно побеседовать, и вы рассказали бы мне, как лучше инвестировать мое наследство.

Она и в самом деле за последние три-четыре недели не ездила в Белломонт, отговариваясь тем, что должна сделать несколько других визитов, но уже чувствовала, что дружеский долг, от уплаты которого она так старательно уклоняется, обрастает процентами, как снежный ком.

Перспектива «славно побеседовать», похоже, не вполне удовлетворила Тренора – это было не совсем то, на что он рассчитывал, – его брови поползли вверх, и он сказал:

– О, я, право, не знаю, смогу ли обещать вам ежедневную «наводку», но вы могли бы кое-что сделать для меня: я прошу вас всего лишь быть чуточку любезнее с Роуздейлом. Джуди обещала позвать его на ужин, когда мы окажемся в городе, однако я не могу убедить ее пригласить его в Белломонт, а вот если бы вы теперь позволили мне привезти его, это было бы совсем другое дело. Я не уверен, что хотя бы двое-трое женщин разговаривали с ним нынче пополудни, но уверяю вас, что этот парень стоит пристального внимания.

Мисс Барт вздрогнула, но усилием воли сдержала слова, готовые было сорваться с языка. В конце концов, ей представился неожиданно легкий способ отдать долг, да и разве были у нее причины отказать в любезности мистеру Роуздейлу?

– О, конечно, привозите его, – улыбнулась она, – может, и я получу от него какую-нибудь «наводку».

Внезапно Тренор умолк и глянул ей прямо в глаза с таким видом, что ее бросило в краску.

– Я хочу вас только предупредить: прошу, не забывайте, что он неотесанный мужлан, – сказал он с легким смешком и повернулся, чтобы отворить окно, у которого они стояли.

Толчея в комнате усилилась, и Лили почувствовала, что ей тесно и не хватает свежего воздуха. И простор, и свежий воздух она нашла на террасе, где всего несколько мужчин курили, потягивая виски или бренди, пока редкие парочки брели по лужайке к осенним краскам цветника.

Когда она вышла, от группы курильщиков отделилась одна фигура и направилась в ее сторону, и вот Лили оказалась лицом к лицу с Селденом. Смятение, которое всегда вызывало в ней его приближение, усилилось из-за легкого чувства неловкости. Они не виделись с той самой воскресной прогулки по Белломонту, но она настолько живо все помнила, что едва ли могла поверить, будто он испытывает что-то иное. Однако в его приветствии не было ничего, кроме удовлетворения во взоре, на которое может рассчитывать любая хорошенькая женщина, встречая представителя мужского пола, и это открытие хоть и кольнуло ее самолюбие, но зато успокоило нервы. Это была приятная передышка между побегом от Тренора и смутными опасениями, связанными с предстоящей встречей с Роуздейлом, миг полного взаимопонимания, которое всегда возникало у них с Селденом.

– Как мне повезло, – сказал он с улыбкой. – Я все думал, удастся ли мне с вами хоть словом перемолвиться, прежде чем рельсы умчат меня прочь. Я приехал с Герти Фариш и обещал, что не дам ей опоздать на поезд, но она, разумеется, все еще сентиментально вздыхает над свадебными подарками. Она явно считает, что их количество и стоимость свидетельствуют о бескорыстной привязанности договаривающихся сторон.

Ни тени смущения не было в его голосе, и когда он говорил, слегка облокотившись о боковую часть окна, искренне любуясь ее красотой, она почувствовала легкий холодок сожаления, что они снова без малейшего усилия ведут себя так, словно прошлой их беседы и не было никогда. Ее самолюбие язвила эта его невозмутимая улыбка. Она страстно желала быть для него чем-то большим, чем живой образчик красоты, преходящее развлечение для глаза и ума, и это желание выплеснулось невольно в ее ответе.

– Ах, – сказала она, – как я завидую способности Герти Фариш окутывать романтикой эти уродливые и прозаические события! Я по-прежнему не могу опомниться и вернуть самоуважение после того, как вы показали мне всю ничтожность и никчемность моих устремлений.

И только она это сказала, как пожалела о своих словах. Это были неудачные слова, – видно, на роду ей написано всегда оборачиваться к Селдену не лучшей стороной.

– А я думал наоборот, – ответил он непринужденно, – что лишь тверже убедил вас в том, что они для вас важнее всего остального.

Словно какая-то преграда встретилась на пути стремительного потока ее жизни и заставила тот повернуть вспять. Она смотрела на Селдена беспомощным взглядом обиженного и перепуганного ребенка, и это было ее подлинное «я», которое она искусно прятала поглубже и которое не привыкло оставаться в одиночку!

Ее беспомощная мольба, как всегда, затронула в нем скрытую струну приязни. Для него ничего не значило бы открытие, что рядом с ним она становится еще ослепительнее, но это видение сумрачной ее стороны, секрет которой был известен лишь ему одному, соединило их снова.

– Во всяком случае, вы не можете думать обо мне хуже, чем говорите! – воскликнула она со смехом, но голос ее дрожал.

И прежде чем он смог ответить, поток понимания между ними остановил внезапно появившийся Гас Тренор, который вышагивал в сопровождении почетного караула в лице мистера Роуздейла.

– Черт побери, Лили, я уж было решил, что вы меня избегаете, мы с Роуздейлом повсюду рыскаем за вами!

В голосе его звучали нотки какой-то матримониальной фамильярности, она увидела подтверждение своей догадки в глазах Роуздейла, и ее неприязнь к нему превратилась в отвращение.

Ответив на его низкий поклон легким кивком, она испытала еще большее презрение оттого, что почувствовала, как Селден удивился, что мистер Роуздейл входит в число ее знакомств. Тренор отвернулся, а его спутник стоял перед мисс Барт, предупредительно выжидая, рот его расползся в улыбке в ответ на все, что бы она ни сказала, он до самых пяток осознавал привилегию быть замеченным подле нее.

Пора было проявить чувство такта, быстро навести мосты, но Селден неподвижно стоял возле подоконника, оставаясь безучастным созерцателем развернувшейся сцены, и, зачарованная его взглядом, она оказалась бессильна воспользоваться своим обычным искусством. В раздражении оттого, что Селден мог заподозрить ее в малейшей нужде искать расположения такого типа, как Роуздейл, она не могла выдавить из себя даже банальной вежливой фразы. Роуздейл так и стоял перед ней в подобострастном ожидании, а она все молчала, и взгляд ее застыл где-то на уровне его сияющей плеши. И этот взгляд подытожил ее многозначительное молчание.

Роуздейл медленно залился краской, переминаясь с ноги на ногу, то и дело ощупывая увесистую черную жемчужину в галстучной заколке и нервно пощипывая ус, затем, окинув ее взглядом, попятился и произнес, покосившись на Селдена:

– Честное благородное, я в жизни не видел такой сногсшибательной одежки. Неужто это последняя придумка той самой портнихи, которую вы посещали в «Бенедикте»? Если так, то я удивляюсь, чего другие женщины до сих пор ее не заполучили.

Его слова прорезали ее молчание, и внезапно Лили осенило, что она сама сделала все, дабы эти слова обрели значительность. В обыкновенном разговоре они могли бы остаться незамеченными, но после ее долгого молчания они прозвучали с особым смыслом. Она знала, даже не глядя на Селдена, что тот мгновенно сложил два и два и сообразил, что они каким-то образом касаются ее визита к нему. Однако, хотя эта догадка и усилила ее неприязнь к Роуздейлу, Лили интуитивно почувствовала, что сейчас самый подходящий момент расположить его к себе, как ни противно ей было делать это в присутствии Селдена.

– А откуда вам известно, что другие женщины не пользуются услугами моей портнихи? – спросила она. – Видите ли, я вовсе не боюсь давать ее адрес своим друзьям.

И взглядом, и интонацией она так явственно включила его в этот привилегированный круг, что его глазки благодарно сощурились, а усы дрогнули в понимающей улыбке.

– Да ни боже мой! Вам и ни к чему! – запротестовал он. – Отдайте им все снаряжение, и вы все равно легко их обскачете!

– Ах, как вы любезны, и было бы еще любезнее с вашей стороны, если бы вы нашли для меня какой-нибудь тихий уголок и стакан лимонада или еще какого-нибудь невинного напитка, прежде чем мы все поспешим на поезд.

Говоря это, она отвернулась, позволив ему пыжиться рядом с ней на виду у группы людей на террасе, и каждый нерв ее трепетал при мысли, как Селден может истолковать эту сцену.

Но сквозь густую обиду на неправильность жизни, сквозь тонкий слой болтовни с Роуздейлом настойчиво пробивалась еще одна мысль: она не должна оставить без внимания правду о Перси Грайсе, которую узнала сегодня. Воля случая или, возможно, его собственное решение разлучило их после его поспешного бегства из Белломонта, но мисс Барт была мастером преодоления и более непредсказуемых обстоятельств, а неприятный инцидент, случившийся несколько минут назад, разоблачение перед Селденом именно той стороны ее жизни, которую она более всего хотела бы скрыть от него, усилило ее страстное стремление найти убежище, укрыться в нем от подобных унижений. Любая определенность была бы куда более приемлема, чем эта зависимость от жизненных случайностей, которая держит ее в постоянном напряжении и тревоге.

В помещении царило рассеянное настроение, словно зрители вот-вот начнут расходиться, после того как главные действующие лица покинули сцену, но среди оставшихся Лили не увидела ни Грайса, ни младшенькой мисс Ван Осбург. Исчезновение этой пары породило в ней плохое предчувствие, и она очаровала мистера Роуздейла предложением прогуляться до оранжерей в дальнем конце особняка. В комнатах было еще немало публики, которая не оставила незамеченной их совместную прогулку, но изумленные и вопросительные взгляды отскакивали, не задевая ни ее равнодушия, ни его самодовольства. Меньше всего в эти минуты ее волновало, что ее видят в компании Роуздейла, все ее мысли сосредоточились на объекте поисков. Однако в оранжереях Грайса не оказалось, и Лили, подавленная внезапной неудачей, уже раздумывала о том, как бы ей избавиться от теперь уже ненужного спутника, как вдруг они наткнулись на миссис Ван Осбург, раскрасневшуюся и обессиленную, но сияющую от сознания выполненного долга.

Она послала им добрый, но равнодушный взгляд утомленной гостеприимной хозяйки дома, для которой ее гости превратились в мелькающие стеклышки в калейдоскопе усталости, но затем ее внимание сфокусировалось, и она поманила мисс Барт доверительным жестом:

– Дорогая Лили, у меня не было времени перемолвиться с вами словечком, но теперь, надеюсь, вы не заняты. Вы не видели Иви? Она повсюду вас искала, чтобы поведать свой маленький секрет, но я полагаю, вам он уже известен. Помолвка будет объявлена только на следующей неделе, но вы с мистером Грайсом большие друзья, и они оба мечтают, чтобы вы первой узнали о том, как они счастливы.