Текст книги "Лебединая песня. Любовь покоится в крови (сборник)"

Глава 8

– Ох, как приятно выпить холодного пива, – довольно протянул Джервейс Фен. – А невероятные убийства подождут своей очереди.

Они сидели у хорошо натопленного камина в небольшом переднем зале паба «Птичка и дитя». Мадж с неохотой отправился выполнять свои нелегкие обязанности, а Элизабет с Адамом, сэр Ричард и Джервейс Фен устроились здесь, приятно проводя время в обществе друг друга.

– Так что будет с постановкой, дорогой? – спросила Элизабет.

– Она, конечно, состоится, – ответил Адам, глотнув пива. – Хотя и несколько позже назначенного срока. Ну, может быть, на неделю или чуть больше. Партию Сакса будет петь Джордж Грин.

Элизабет повернулась к Фену:

– Профессор, пожалуйста, не забывайте, что я должна взять у вас интервью.

– Ну так прямо сразу и интервью, – шутливо ужаснулся Фен.

– Профессор, не увиливайте. Кроме вас у меня намечены беседы с миссис Брэдли, Альбертом Кэмпионом[6]6
  Персонажи детективных романов, популярных в то время.


[Закрыть] и другими знаменитыми детективами.

– Подумать только, такие люди. Мне, признаться, даже неловко. Кто я, а кто они. А о чем, собственно, пойдет у нас разговор?

– Ну вы расскажете о самых интересных раскрытых вами делах.

Тут их прервал хрипловатый твердый голос сэра Ричарда Фримена:

– Надеюсь, что уже все согрелись. Так давайте обсудим дело Шортхауса. Лангли, расскажите, пожалуйста, что собой представлял этот человек. Я практически ничего о нем не знаю.

Адам задумался:

– Что касается внешности, то он был среднего роста, дородный. Небольшие глазки. Явно не красавец, но мнил о себе много. Еще бы, такой голос. Возраст примерно лет сорок пять. А характер у Эдвина был такой, что его никто не любил. В том числе и я. Скандалист, склочник, нечистоплотен в отношениях с женщинами.

– А вот и К. С. Льюис появился, – неожиданно объявил Фен. – Значит, сегодня вторник[7]7
  Льюис К.С. (1898–1963) – британский писатель и ученый-богослов, в 1933–1949 гг. был руководителем группы интеллектуалов «Инклинги». В Оксфорде их кружок собирался по вторникам.


[Закрыть].

– Да, вторник, – подтвердил сэр Ричард, безуспешно пытаясь раскурить трубку. – Какая разница? – Он посмотрел на Адама: – Вы сказали, что он скандалист и склочник. Если можно, приведите примеры.

Адам рассказал о вчерашней репетиции.

– Мы все переживали, что будет с постановкой. Эдвин угрожал позвонить антрепренеру Леви и добиться замены Пикока.

Сэр Ричард кивнул:

– Отсюда следует, что у дирижера был мотив для убийства. Кстати, а Шортхаус звонил антрепренеру?

– Не знаю, – ответил Адам. – Но если бы дело дошло до увольнения, я непременно выступил бы на стороне Пикока. И многие бы меня поддержали.

– Вы вчера на репетиции заметили, как некий молодой стажер разговаривает с Шортхаусом. Это он поздно вечером посетил его гримерную?

– Думаю, да, – ответил Адам.

– Но при разговоре на сцене присутствовала также и девушка, у которой, как заметил Лангли, с этим самым Борисом была любовь. Если так, то молодой человек также мог иметь мотив для убийства – ревность.

– Шерше ля фамм, – кивнул Фен.

– Наверное, такое возможно, – согласился Адам, – но я ничего об этом не знаю. Лучше спросите у Джоан.

– Итак, у нас уже обозначились двое подозреваемых, – произнес Фен, уткнувшись взглядом в стол. – Пикок и этот Борис Годунов, или как там его фамилия. – Он поднял взгляд. – И ситуация такова, что человек убит в тот момент, когда рядом с ним никто не мог находиться. Как по-вашему, можно повесить человека дистанционно?

– А если убийца влез через слуховое окно? – предположил Адам. – Оно ведь открывается.

– Туда даже кошка с трудом влезет, – возразила Элизабет.

Дверь бара отворилась, и на пороге показался сначала человеческий скелет, а следом за ним инспектор Мадж. Женщина за одним из столиков негромко вскрикнула.

– И в чьем шкафу вы его отыскали? – со смехом спросил Фен.

– В самом деле, Мадж, – недовольно проговорил сэр Ричард, – я понимаю, вы стараетесь, но зачем тащить это в бар. Вы и по улицам Оксфорда шли со скелетом?

– Нет, – смущенно отозвался инспектор, – я приехал на машине. И принес его сюда вам показать. Видите шею?

Все посмотрели на шею. И сидящие за соседними столиками тоже, хотя их это не касалось.

– Такое впечатление, – торжествующе проговорил Мадж, – что на нем… – он кивнул на скелет, – кто-то отрабатывал технику повешения.

Затем инспектор с некоторым трудом засунул скелет под скамью.

Когда Маджу наконец принесли пива, Фен ободряюще похлопал его по спине:

– Видимо, кто-то, бормоча «Увы, бедный Йорик», замышлял убийство.

Инспектор рассказал, как скелет был обнаружен в бутафорской оперного театра, где и положено ему находиться, но никто, в том числе и Фербелоу, не мог объяснить, что произошло с шеей.

– А в протоколе вскрытия, – продолжил он, – сказано: смещение позвонков произошло под воздействием внешней силы. Как будто, когда Шортхаус повис, кто-то потянул его вниз.

– Какой ужас, – тихо проговорила Элизабет.

– А во многих операх в качестве реквизита присутствуют скелеты? – поинтересовался Фен.

– Ну не во многих, – ответил Адам, – но в нескольких определенно. Например, скелет есть в опере Чарльза Шортхауса по сюжету пьесы Кайзера «С утра до полуночи». Кстати, я думаю, Чарльз единственный наследник Эдвина.

– А как у него с деньгами?

– Он был весьма состоятельный, но большую часть капитала потратил на постановку своих опер. В Англии вообще композитору, пишущему оперы, прожить на это очень трудно. – Адам задумался. – Эдвин, я думаю, скопил за свою жизнь приличную сумму, семьи у него не было, и теперь Чарльзу будет на что поставить «Орестею».

– Какую «Орестею»?

– Это такая тетралогия, которую он сейчас заканчивает. Либретто написал Кадоган. Для подобной эпопеи определенно требуется построить специальный оперный театр. Так сказать, второй Байройт.

– Получается, что Чарльз Шортхаус тоже попадает под подозрение, – проговорил Фен. – А вот снова появился К. С. Льюис.

– Учтите, Чарльз Шортхаус живет в Амершеме, – напомнил сэр Ричард.

– Но ведь существует транспорт, – возразил Фен. – Надо выяснить, есть ли у него алиби.

Пришла пора ланча, и бар начал пустеть. Дверь часто открывалась, в зал проникал холодный воздух. За окном потемнело так, что казалось, наступил вечер.

Дверь в очередной раз отворилась, чтобы впустить пару. Молодые люди нерешительно остановились, не зная, какой выбрать столик.

Адам махнул рукой:

– Идите сюда, погрейтесь у камина.

Молодой человек, красивый, высокий, крепко сложенный, с темными грустными глазами, выглядел как-то болезненно. На бледном лице было что-то вроде экземы. Его спутница, Джудит Хайнс, была ему под стать. Так же молода, очаровательна, а свитер и слаксы под теплым коричневым пальто подчеркивали стройную фигуру. Правда, Джудит казалась несколько холодноватой, что могло говорить об искушенности и некой расчетливости. В ее волосах поблескивали еще не растаявшие снежинки. То, что она влюблена, было видно невооруженным глазом.

Они сели.

Адам по очереди представил свою жену, сэра Ричарда, профессора Фена и инспектора Маджа.

– Меня зовут Борис Стейплтон, – произнес в ответ молодой человек, – а мою подругу Джудит Хайнс.

Фен жестом верховного жреца заказал всем выпивку.

Некоторое время все молчали. Затем Адам произнес:

– Мисс Хайнс и мистер Стейплтон участвуют в постановке «Мейстерзингеров».

– Так вы говорите, премьеру отложат, – подал голос инспектор, видимо чтобы поддержать разговор.

– Отложат, – отозвался Адам, – но, думаю, ненадолго. Сегодня я еще Пикока не видел, но слышал от Джоан, что он разговаривал с Леви. Тот в прединфарктном состоянии.

– Просто не верится, – произнес Стейплтон тоном без намека на глубокое потрясение. – Ведь я только вчера поздно вечером виделся с мистером Шортхаусом. И он, кажется, был в полном порядке.

Мадж оживился:

– Значит, вы последний, кто видел его живым?

Молодой человек кивнул:

– Выходит, что так.

– Позвольте спросить, а зачем вы к нему приходили?

– Вообще-то я композитор, начинающий. Написал оперу, и мистер Шортхаус любезно согласился посмотреть партитуру. Его мнение было для меня важно.

– И вы собирались обсуждать это в столь поздний час?

– Мне тоже показалось странным такое предложение, но он сам назначил встречу. Не мог же я возражать.

– Как по-вашему, сэр, что мог делать мистер Шортхаус в такое время в театре?

– Понятия не имею. Когда я пришел, он усиленно накачивал себя джином.

– А почему он решил принять вас в театре, а не дома?

– Не знаю, наверное, у него были причины находиться там.

Мадж кивнул:

– Сторож Фербелоу говорит, что вы пробыли в гримерной всего несколько минут.

– Да, – коротко ответил Стейплтон.

– И больше никого там не было?

– Никого. Он был краток. Что-то в моей опере туманно похвалил, сделал несколько малопонятных замечаний. Мне показалось, что он вообще не раскрывал партитуру. Кстати, в гримерной ее не было. Наверное, осталась у него дома. Надо бы партитуру как-то вернуть.

– От него вы сразу пошли к себе?

– Да.

– И где вы живете?

– Рядом с театром, на Кларендон-стрит. Джудит живет в том же доме.

Инспектор посмотрел на девушку:

– Мисс Хайнс, вы слышали, как возвращался мистер Стейплтон?

Джудит покраснела, как будто ее уличили в чем-то неприличном:

– Нет. Наверное, я уже в это время спала.

– Стейплтон, – вдруг подал голос профессор Фен, прикуривавший очередную сигарету от конца предыдущей. – Как вы нашли мистера Шортхауса? Он не показался вам подавленным, готовым совершить самоубийство?

Стейплтон пожал плечами:

– Нет. Я думаю, такие, как он, жизни себя не лишают. Единственная странность, какую я заметил, – это что мистер Шортхаус клевал носом. Засыпал прямо у меня на глазах. Наверное, выпил лишнего.

«Ну как проверить, – подумал Адам, – правду он говорит или лжет? Может быть, когда Шортхаус отвернулся, Стейплтон подсыпал ему в бутылку снотворное. Но зачем? И главное, что потом? Ведь повесить, пусть даже крепко спящего человека такой комплекции даже такому, как Стейплтон, вряд ли под силу. Причем за несколько минут».

– Но, наверное, он все же покончил с собой, – произнесла Элизабет, как будто прочитав его мысли. – Убить Шортхауса могли, только если на время отменили закон гравитации.

– Мистер Стейплтон, чем вы занимались вчера вечером, до того как направились к мистеру Шортхаусу? – спросил Мадж.

Прежде чем ответить, тот допил пиво из бокала. Возможно, ему потребовалось время для размышления.

– После обеда я был в своей квартире на Кларендон-стрит. В основном читал. А примерно в девять пошел в «Глостер» немного выпить, поболтать со знакомыми, потом прогулялся и в одиннадцать подошел к театру встретиться с Шортхаусом.

– Вы гуляли один?

– Да. Вечер был темный, безлунный.

– Хорошо, сэр. – Мадж задумался. – А в вашем доме кто-нибудь видел, как вы вернулись после беседы с мистером Шортхаусом?

– Сомневаюсь. Я предупредил хозяйку, чтобы она не беспокоилась – приду поздно и запру дверь. Но вообще-то после ухода из театра я еще немного прогулялся.

– Вот как?

– Да. Не очень долго. Думаю, я вернулся домой где-то без двадцати двенадцать.

Мадж глубоко вздохнул, видимо собираясь задать еще вопрос, но его опередил Фен:

– А во время беседы с Шортхаусом вы мисс Хайнс не упоминали?

Глава 9

При этих словах девушка вздрогнула и встряхнула своими чудесными белокурыми волосами:

– А почему они должны были говорить обо мне?

Пару секунд Фен задумчиво ее рассматривал.

– Вопрос, конечно, деликатный, но при создавшихся обстоятельствах это рано или поздно все равно вылезло бы наружу. Я имею в виду тот факт, что Шортхаус был к вам, ну, скажем, неравнодушен.

– Я полагаю, что… – начала побледневшая Джудит и смущенно замолкла.

Мадж разрешил ситуацию с неожиданной для него мягкостью:

– Мы понимаем, что информация, полученная из вторых рук, не всегда достоверна. Так не лучше ли вам, мисс Хайнс, рассказать нам все самой.

– Дорогая, мне кажется, тебе не следует… – начал Стейплтон, но она его прервала:

– Инспектор прав. Лучше сейчас рассказать, тем более что все равно это станет известно. – Она помолчала. – Мы с Борисом любим друг друга, а мистер Шортхаус, как только я появилась в театре, начал… не знаю даже, как это назвать, ну, оказывать мне разные знаки внимания. Разумеется, я его никак не поощряла.

– И в чем это выражалось? – попросил уточнить Мадж, как будто не понимая.

Девушка вспыхнула и ответила чуть повысив голос:

– Не думайте, что он предлагал мне руку и сердце. Этого не было. Он хотел, чтобы я стала его любовницей.

Мадж сокрушенно покачал головой. Он был явно впечатлен.

– А вас, мистер Стейплтон, конечно, это возмутило?

– Вовсе нет, – ответила Джудит за Бориса. – Мы просто посмеялись над этим, и все.

Однако Стейплтон проявил твердость.

– Не совсем так, дорогая. – Он повернулся к инспектору: – Да, меня это возмутило. Но поскольку я полностью доверяю Джудит, то повода для беспокойства не было. Ведь никто не станет опасаться грабителей, находясь в доме, двери которого невозможно взломать.

Мадж посмотрел на Джудит:

– Не могли бы вы рассказать, как провели вчерашний вечер?

– Я весь вечер была одна и легла спать в половине одиннадцатого, – ответила Джудит.

– И вас, значит, поведение мистера Шортхауса не сильно возмутило?

Она пожала плечами:

– Поверьте, меня это не слишком удивило. Такое случаются сплошь и рядом.

Мадж сочувственно кивнул:

– Вы правы.

– Нам пора на ланч. – Стейплтон допил пиво и бросил окурок в камин.

Джудит встала, застегивая пальто, затем нерешительно повернулась к Адаму:

– Мистер Лангли, вам мисс Дэвис что-нибудь говорила об опере Бориса?

– Говорила, – ответил Адам. – И я согласен посмотреть партитуру.

– Боюсь, вы будете разочарованы, – грустно проговорил Стейплтон. – Но за любезность большое спасибо.

– Когда вы мне ее дадите?

– Партитура где-то в доме Шортхауса. Все зависит от инспектора. – Он посмотрел на Маджа.

– Я вам ее верну, – сказал тот, неожиданно повеселев. – Думаю, партитура к делу не относится.

– Но даже если мне ваша опера понравится, – сказал Адам, – продвинуть ее постановку будет не просто. И надеюсь, это вокальная партитура? Говорят, Лист мог сыграть всего «Тристана и Изольду» с листа по полной оркестровой партитуре, но я еще такого уровня не достиг.

Стейплтон улыбнулся:

– Я полагаю, это легенда. Вряд ли такое было под силу даже Ференцу Листу. Но у меня партитура вокальная. – Он замялся. – И я хочу вернуть ваш крем.

– Оставьте его себе, – сказал Адам.

Джудит и Стейплтон вышли.

– Это не тот крем, который я купила тебе в подарок, когда шел «Дон Паскуале»? – спросила Элизабет.

– Я дал ему баночку, которую тогда пытался стащить Эдвин, – успокоил ее Адам. – А твою недавно начал.

– Милая пара, – задумчиво проговорил Фен. – Но девушка очень взвинчена, а молодому человеку необходимо показаться доктору. Хотелось бы верить, что она не притворяется и действительно восприняла хамство Шортхауса спокойно.

– Вы хотите сказать, что у нее мог быть мотив для убийства? – спросил Мадж.

– Да, такое вполне возможно, – негромко произнес Фен, как бы обращаясь к самому себе. – Предложение такого рода для любой нормальной девушки является оскорблением. Нельзя также исключать и то, что поведение Шортхауса могло подвигнуть к убийству и Стейплтона. Все зависит от того, насколько далеко зашел Шортхаус. – Он помолчал. – Итак, у нас есть четыре мотива. Угроза увольнения и крах карьеры дирижера (Пикок), деньги (Чарльз Шортхаус), месть (Стейплтон) и оскорбленная добродетель (Джудит Хайнс). И нам предстоит ответить на три вопроса. Первый – кто подсыпал нембутал в бутылку Шортхауса? Второй – кто позвонил доктору Шанду и почему? И наконец третий – что делал Шортхаус в такое время в театре?

– Вы забыли еще один вопрос, самый существенный, – сказал Адам. – Как вообще кто-то мог убить Шортхауса?

Фен кивнул:

– Да, да, конечно. Но вначале я должен посетить Чарльза Шортхауса. Вы с ним знакомы?

– Немного.

– В таком случае после ланча мы с вами отправляемся в Амершем.

Глава 10

Сэр Ричард уехал на ланч к себе домой, инспектор Мадж отправился по своим делам, известным лишь посвященным, а Адам и Элизабет отобедали у Фена в его квартире на Сент-Кристоферс, куда поднялись по покрытой ковровой дорожкой лестнице с видом на сад.

В гостиной превалировали, разумеется, книги. На стенах китайские миниатюры и старинные барельефы, а каминную полку украшали бюсты великих английских писателей. За величественным столом «Шератон» еду подавал пожилой камердинер, служивший у Фена много лет.

За ланчем говорили об опере, особенно о Вагнере, разумеется, о смерти Шортхауса, недоумевая, как это могло произойти. За кофе обсудили планы на остаток дня.

Элизабет наотрез отказалась ехать в Амершем. Из-за холода. Тем более что Фен собирался отправляться туда немедленно.

Он посмотрел на часы.

– Сейчас два. А ехать туда самое большее час, даже на моей машине.

Машина профессора Фена, он дал ей имя «Лили Кристин», славилась тем, что вела себя как ей заблагорассудится, часто не подчиняясь приказам хозяина.

Адам, правда, об этом не знал.

– И чем ты займешься, дорогая?

– Наверное, схожу в кино, – ответила Элизабет. – Или посижу почитаю у камина. А когда вы вернетесь?

– Если все пойдет нормально, то где-то между чаем и обедом, – бодро отозвался Фен.

Смысл выражения «если все пойдет нормально» Адам постиг, только когда они тронулись в путь. Машина была еще та, да и водитель ей не уступал. В общем, езда оказалась веселая.

– Осторожнее, осторожнее, – то и дело вскрикивал он, уцепившись за подлокотники сиденья.

На что Фен беззаботно отзывался:

– Зря вы беспокоитесь, мой друг, все в полном порядке.

И поворачивал руль за долю секунды до лобового столкновения с автобусом. У Адама все внутри холодело.

Автомобиль был красного цвета, небольшой, очень шумный и сильно потрепанный. Крышку радиатора украшала хромированная фигурка обнаженной женщины, а через весь капот шла надпись крупными печатными буквами: ЛИЛИ КРИСТИН III.

– Я купил ее, – Фен убрал руки с руля, чтобы достать сигарету, – у студента-выпускника. Всю войну она простояла на консервации, не думаю, что это пошло ей на пользу. – Он сокрушенно покачал головой. – Особенно двигателю.

Как бы то ни было, но за три четверти часа они добрались до Хай-Уикома и свернули к Амершему.

– Чарльз Шортхаус женат? – спросил Фен.

– Нет, – ответил Адам. – Но живет в связи, которую общество считает греховной, с женщиной по имени Беатрикс Торн. – Он помолчал. – Должен заметить, внешне она непривлекательна. Причем сильно. Но у некоторых композиторов со вкусом что-то неладно. Судя по тому, каких они выбирали женщин. Возьмите хотя бы княгиню Витгенштейн, гражданскую жену Листа, или мадемуазель Ресио, одну из жен Берлиоза, или Козиму, вторую жену Вагнера, дочь Ференца Листа. Красотой ни одна из них не блистала.

– Да, – глубокомысленно заметил Фен, с шумом переключая скорость, – видимо, это необходимое условие для творчества. В общении с такими женщинами они черпали вдохновение. Полагаю, данное правило не является универсальным и всеобъемлющим. Наверное, есть исключения.

– Наверное, – согласился Адам.

– Они живут вдвоем?

– При нем, кажется, есть личный секретарь. Забыл его фамилию. Он же и переписчик нот – с оперных партитур пишет клавиры. И, кажется, присутствуют еще несколько приживалов.

– И каково финансовое положение композитора Шортхауса?

– Довольно неплохое, – заметил Адам. – Я думаю, на уровне Уолтона и Воан-Уильямса[8]8
  Уолтон У.Т., Воан-Уильямс Р. – известные британские композиторы и дирижеры.


[Закрыть]. Заслуживает ли он этого – другой вопрос. На мой взгляд, Чарльз Шортхаус бездарен.

– И он не любил брата?

– Терпеть не мог. И каких-то особых причин для этого, насколько мне известно, не было. Просто антипатия. Виделись они очень редко.

Дорога расширялась. Справа мелькнул песчаный карьер, а затем они въехали в лес, промозглый, похожий на пещеру. На опушке у выезда стоял коттедж, видимо заброшенный. Здесь они свернули налево.

– Почти на месте, – пробормотал Фен.

Через пару сотен ярдов автомобиль со страшным шумом свернул на гравиевую подъездную дорожку, ведущую к дому композитора.

– Левое крыло тарахтит, – пояснил Фен. – Видимо, крепление ослабло.

Через несколько секунд подъездная дорожка поворачивала вправо и заканчивалась у солнечных часов, обсаженных кустами лаванды. Автомобиль остановился у солидного двухэтажного дома, сложенного из красного кирпича.

Фен выключил зажигание, но двигатель спустя пару секунд неожиданно «взбрыкнул», а затем еще раз, видимо не удовлетворившись первой попыткой, и только потом затих.

– Забавно он себя ведет, – задумчиво проговорил Фен. – Я так до сих пор и не понял причину. Ладно, давайте посмотрим, что там с крылом.

Но им не дали это сделать. Входная дверь отворилась, и оттуда появилась невысокая длинноносая женщина.

– Прекратите шуметь, – свирепо зашипела она. Голос у нее был низкий и хриплый. – Вы мешаете маэстро. – Она замолкла. От негодования ее блестящие маленькие глазки едва не вылезли из орбит. – Мистер Лангли, уж вы-то должны были знать. У нас визитеры оставляют свои машины за воротами. Маэстро работает!

– О каком шуме идет речь? – удивился Фен. – Во-первых, двигатель давно выключен. А во-вторых, «Лили Кристин» работает очень тихо. Это крыло немного стучало, но и вы тоже станете стучать, если у вас ослабнет крепление.

– Шум был, – твердо заявила сердитая женщина. – И нечего отрицать. А когда маэстро работает, кругом должна быть полная тишина. Мозг у него настолько чувствительный, что его тревожит даже слабый шорох.

– Хорошо, – сказал Фен, – будем иметь это в виду. Но сейчас мы хотим поговорить с мистером Шортхаусом.

– Об этом не может быть и речи. – Женщина насупилась. – Маэстро творит. Разве можно его беспокоить.

– Но, мисс Торн, – произнес Адам как можно мягче, – передайте маэстро, что мы хотим его видеть. У нас важное дело.

– Не могу. Если вы хотели увидеть маэстро, надо было заранее договориться.

– Мисс Торн, мы приехали из Оксфорда.

– Мистер Лангли, ничего бы не изменилось, даже если б вы прилетели с Марса.

– Извините, – вмешался Фен, – но я представляю Метрополитен-оперу. Приехал обсудить с мистером Шортхаусом условия постановки «Орестеи».

– О, – воскликнула мисс Торн, моментально преобразившись, и посмотрела на Адама: – Мистер Лангли, неужели это правда?

Адаму ничего не оставалось, как подтвердить, что к маэстро действительно приехал представитель Метрополитен-оперы.

– Тогда, пожалуйста, входите, – любезно проговорила мисс Торн. – Только не говорите громко и не топайте ногами. Маэстро мешает малейший шум.

– Да, да, конечно – закивал Фен.

В доме было необычно тихо. Казалось, что некоторые предметы, находящиеся в движении, по мановению властной руки мисс Торн застыли, как в игре «замри». Бронзовый Меркурий яростно напрягся в попытке взлететь со своего пьедестала, на большом холсте богини мщения Эвмениды остановились на полдороге к построенному боевым порядком войску. Бетховен неласково смотрел со стены, скосив глаза, чучело барса изготовилось к прыжку, раскрыв пасть, мраморный Лаокоон застыл, прекратив вечную борьбу с обвившими его змеями. Святой Георгий вскинул копье, чтобы поразить дракона, и, наконец, сидящий в углу кот застыл, плотоядно глядя на клетку с попугаем.

Адам бывал здесь прежде, но каждый раз тишина в этом доме казалась ему обманчивой. Он ожидал, что вот-вот все эти персонажи очнутся и начнется столпотворение, а может, и смертоубийство. От этого становилось немного жутковато.

Мисс Торн, невозмутимо прошагав через все это великолепие, завела их в небольшую заднюю комнату, повернулась к Фену и произнесла хриплым шепотом:

– Ну и что у вас?

– Где мистер Шортхаус? – спросил в свою очередь Фен. – Он посмотрел на большую вазу, живописно расписанную «Похищением сабиянок», как будто ожидал, что композитор прячется за ней.

– Все дела маэстро веду я, – прошипела мисс Торн. – Поэтому можете все изложить мне. Я слушаю.

– Нет, так не пойдет, – Фен отрицательно покачал головой. – К сожалению, меня уполномочили говорить только с самим мистером Шортхаусом.

– Это невозможно.

– В таком случае я сегодня же возвращаюсь в Америку, – категорически заявил Фен.

– Но вам придется подождать пару часов.

– Да вы что, – возмутился Фен. – У меня еще намечена встреча с Рихардом Штраусом. Я ждать не могу.

Адам видел, что на мисс Торн решимость «американца» произвела должное впечатление. Ведь на самом деле эта дама была простодушной особой.

– Ну тогда, – произнесла она по-прежнему шепотом, – я попытаюсь его побеспокоить.

– Да, да, побеспокойте, пожалуйста, маэстро, – проговорил Фен, нахмурившись. – Не сомневаюсь, он будет сильно недоволен, если вы не позволите нам встретиться.

И тут мисс Торн окончательно сдалась. Последнее, что ей было нужно, – это недовольство маэстро.

– Ладно, я сейчас вернусь, – произнесла она, глубоко вздохнув, как будто собиралась войти в холодную воду.

Долго ждать не пришлось. Мисс Торн вернулась через минуту.

– Следуйте, пожалуйста, за мной. Маэстро вас примет.

Они снова прошли через холл, где, к сожалению, все дела так и не были закончены. Как хорошо было бы, подумал Адам, если б Меркурий улетел, фурии исчезли, барс, насытившись, успокоился, Лаокоон наконец одолел змей, а дракон оказался поверженным. Но нет, тут все оставалось как прежде.

Мисс Торн повела их вверх по лестнице, идя почти на цыпочках.

И вот они наконец оказались перед дверью в святая святых. Мисс Торн ее благоговейно открыла и заглянула внутрь.

– Да, прошу заходить, – раздался брюзгливый голос.

Через мгновение они предстали перед божеством, которое не высказало желания, чтобы мисс Торн присутствовала при разговоре.

– Можете идти, Беатрикс, – произнес композитор с некоторым раздражением.

– Но вы?..

– Да, да. Оставьте меня одного с джентльменами.

– Хорошо, маэстро. Но умоляю вас, не утомляйтесь.

– Я прекрасно себя чувствую.

– У меня и в мыслях не было, маэстро, что вы плохо себя чувствуете. Вам просто не следует без надобности утомляться.

– Прошу вас, Беатрикс, уходите.

– Хорошо, маэстро. Но если я вам понадоблюсь, пожалуйста, позовите.

– Сомневаюсь, что вы мне понадобитесь.

– Но если все-таки…

– Тогда я вас позову. А сейчас, пожалуйста, оставьте нас.

Тяжело вздохнув, мисс Торн удалилась.

Маэстро встал встретить гостей. Он был невысокий, полноватый, еще не старый. Крупная голова, очки в роговой оправе. Правда, выглядел он несколько изможденным.

– Рад встрече, – произнес маэстро с еле заметным выговором кокни. – Я понял так, что вы по поводу «Орестеи». Кто из вас поет?

– Вы что, меня забыли, Шортхаус? – спросил Адам.

– О, Лангли, конечно, я вас помню. Глупо было с моей стороны спрашивать такое. Так вы переходите в Метрополитен? Надо же, в последнее время мы теряем наших певцов одного за другим. Пожалуй, я сыграю вам арию Агамемнона из второго акта. Это даст вам представление об опере в целом.

– Позвольте представить. Это профессор Фен из Оксфорда.

– Рад познакомиться. Очень мудро поступили руководители Метрополитен-оперы, пригласив в качестве агента такого образованного человека.

– Нет-нет, профессор никакого отношения к Метрополитен-опере не имеет.

– Но как же, ведь Беатрикс сказала…

– Она не хотела сообщать вам о нашем приходе и пришлось схитрить, – признался Адам.

– Это меня не удивляет, – спокойно заявил маэстро. – Она редко кого ко мне допускает. – Он подошел к окну и увидел «Лили Кристин». – Какой славный маленький автомобиль. Хорошо бы иметь такой.

– Но разве вам кто-то мешает приобрести автомобиль?

– Конечно, Беатрикс. Она буквально помешана на защите меня от шума. Попавшие в наш дом люди ходят очень тихо, как будто здесь покойник. Вообще-то такое положение меня раздражает. – Он повернулся к гостям: – Пожалуйста, садитесь куда пожелаете.

Они осмотрелись. Гостиная у маэстро была обставлена скромно. Кроме рояля «Стейнвей», занимающего большую часть пространства, из мебели был только высокий дубовый стол, заваленный нотными листами, за которым маэстро работал стоя, и несколько стульев. Фен и Адам очистили для себя от нот по одному и сели. В вазе стояли увядшие оранжерейные цветы, на стене покосившаяся фотография Беатрикс Торн и маэстро, смущенно глядящих друг на друга.

Маэстро заходил по комнате туда-сюда.

– Я понятия не имею, что происходит в доме. Беатрикс меня от всего оградила. Ну нельзя же так, в конце концов. Кстати, у вас ко мне, наверное, какое-то дело?

– Да, – сказал Адам. – Мы приехали поговорить о вашем брате.

– Ах, Эдвин. – Маэстро всплеснул руками. – И как он там поживает, мой дорогой мальчик?

– Но вам должно быть известно, что он умер.

– Ах да, конечно. Сегодня утром пришла телеграмма. И когда похороны? Впрочем, я, наверное, не приеду.

– Есть подозрение, что его убили.

Маэстро нахмурился:

– Убили? Вчера? Надо же как совпало.

– Что значит «совпало»?

– Должен вам признаться, – маэстро наклонился, словно желая сообщить что-то по секрету, – ведь я сам замышлял убийство Эдвина.

– Вы это серьезно? – спросил потрясенный Адам.

– Ну, разумеется, нет, – ответил маэстро. – Взгляните на меня. Разве я похож на убийцу?

– Тогда в чем же дело? – вмешался Фен, закуривая сигарету.

– А в том, что Эдвин мог мне помочь в постановке «Орестеи». Во-первых, он был прекрасный певец, это общеизвестно. Просто замечательный. И, несомненно, украсил бы мою оперу. А во-вторых, и это главное, его деньги. Я на помощь Эдвина сильно рассчитывал. Но сам он, конечно, никогда бы денег на постановку «Орестеи» не предложил. Надо было встретиться, поговорить, попросить как следует. И как раз вчера вечером мы собирались встретиться у него в гримерной в театре. Я послал ему письмо, назначил время и место.

– А почему именно в театре, а не дома? – спросил Фен.

– Отношения у нас были непростые, так что на нейтральной территории разговаривать было бы легче. Но ничего не получилось. Ответа на письмо он не прислал.

– То есть вы с ним не увиделись?

– Нет. Но я все же приехал на случай, а вдруг он в своей гримерной появится. Мы выехали отсюда с Беатрикс в девять на большом несуразном, сильно грохочущем автомобиле, совсем не таком симпатичном и маленьком, как ваш. В Оксфорд прибыли в половине одиннадцатого. И тут, честно говоря, я пал духом и не решился идти в театр. Побоялся напороться на грубость. Мне как раз встретился приятель, и мы пошли в «Булаву и скипетр» выпить кофе. Где-то в полночь поехали назад.

– И вы все это время с мисс Торн не расставались?

– Наверное. – Маэстро задумался. – Впрочем, я не уверен. Может быть, кто-то из нас куда-нибудь отходил. Не помню. Но, если честно, – прошептал он, поглядывая на дверь, – я совсем не против хотя бы временно с ней, как вы удачно заметили, расстаться. Но это другая история.

– И кто он, этот ваш приятель? – спросил Фен, вздыхая.

– Уилкс, – ответил маэстро. – Очень симпатичный джентльмен. Вы же из Оксфорда, так что должны его знать.

– Да, – грустно проговорил Фен, – этот джентльмен мне знаком и даже больше, чем хотелось бы[9]9
  Уилкс – персонаж романа Эдмудна Криспина «Убийство в магазине игрушек» (1946).


[Закрыть]. – Он посмотрел на маэстро: – Вы сказали, что в мечтах замышляли убийство брата. И как вам это представлялось?