Текст книги "Деньги на ветер"

Глава 5
Гора Потная Спина

К нашему возвращению все уже было кончено, федералы, поздравив друг друга с успехом, укатили в Денвер, прихватив с собой пару мелких рыбешек, чтобы было чем отчитаться в телевизионных новостях. Не успели мы выйти из «кадиллака», Эстебана сразу окружили человек шесть. Все размахивали руками и, перебивая друг друга, галдели на едва понятном мне мексиканском испанском:

– Внезапная облава. Без предупреждения. Забрали Сусанну, Хуаниту, Жозефину и двух других.

– Куда повезли? – спросил Эстебан.

– А кто их знает!

– Мне другими делами надо заняться. Возьмешь под свой контроль? – спросил Бригс Эстебана.

– Напущу на них моего адвоката, – пообещал тот.

– Ну, тогда я поехал. Вы, новенькие, рад был познакомиться. Помните хорошенько, что я вам говорил, и не забывайте вытирать сопельки платочком.

Мы вышли из машины и с облегчением проследили глазами за удаляющейся машиной.

Теперь Эстебана окружили все оставшиеся в мотеле:

– У меня деньги отобрали.

– Мне сломали дверь.

– У Жозефины дочка на продленке…

Все говорили одновременно и на случай, если Эстебан чего-то не поймет, кое-что изображали пантомимой.

Перекрывая весь этот гам, у Эстебана вдруг зазвонил телефон. Он обернулся к Пако.

– Держи их от меня подальше, – сказал он по-испански.

Пако взялся за дело так, будто родился для подобных поручений. Он стал оттеснять пострадавших к мотелю.

Эстебан ответил на звонок. По-английски он говорил так же быстро, как по-испански.

– Да… Знаю… Я сейчас здесь… Вызови, позвони им, делай все, что надо. А если приедут на стройку, напомни, что появление на объекте без ордера от Управления по охране труда – нарушение требований техники безопасности. Ну и что с того? Да хоть гребаный папа римский! Да, и пусть работают.

Он позвонил еще в два места, потом повернулся к нам с Пако:

– Как зовут?

– Мария.

– Франсиско.

– Так, Мария, Франсиско. У меня для вас есть комната наверху. Придется вам потерпеть в ней вместе пару деньков, но, если мы действительно потеряли людей, я думаю, у каждого из вас будет отдельная.

Я кивнула и взглянула на унылый мотель. Красивым его назвать было нельзя, но, по крайней мере, тут имелись крыша и стены, чего нельзя сказать о некоторых домах, в которых мне доводилось жить.

Рики сделал несколько фотографий этого здания, но пока я его что-то не узнавала. Впрочем, это не имело особого значения. Насколько мы знали, отец никогда здесь не жил.

Большинство же местных нелегалов жили либо здесь, либо в другом мотеле, расположенном выше по склону горы.

Эстебан продолжал разливаться соловьем:

– Короче, будете здесь как сыр в масле кататься. Отдельная комната. Деньги. Может, даже машину себе купите. Кто-нибудь из вас водить умеет? У Хуаниты была машина, она ей теперь ни к чему.

Я оглядела коллекцию жалких развалюх на стоянке. Вроде наших кубинских, может, даже хуже.

Эстебан открыл телефон – ему снова звонили.

– Да?.. Сейчас?.. Для кого?.. Ух, да, он важный клиент. Нет, никогда, ни при каких обстоятельствах не говори «нет»… Сейчас подъеду. У меня здесь двое. Только приехали. Нужны размеры для рабочей одежды?.. Ладно, скажи им, буду через десять минут.

Эстебан улыбнулся нам улыбкой продавца, схватил под руку седого человечка, топтавшегося за дверью, и дал ему связку ключей.

– Запри комнаты, не давай никому трогать вещи арестованных, может, удастся кого-то из них вернуть. О’кей?

– А если опять федералы нагрянут? – спросил седой человечек.

– Сомневаюсь. Они дважды в одно место не бьют.

– Пока не били, – заметил седой.

– Так чего ты от меня хочешь? Чтобы я приказал всем идти жить по лесам на хрен? Запри комнаты и следи, чтобы их вещи не брали. О’кей?

– О’кей.

Эстебан повернулся к нам:

– Ну, ребятишки, это только кажется, что все хреново. На самом деле нет абсолютно никаких причин для паники, все отлично, никого из моих людей в центре города не накрыли, приезжала небольшая команда, и, мне кажется, этим все и кончится. Главные облавы прошли в денверском метро.

– Хорошо, – сказала я, не очень понимая, чем все это чревато для нас.

– Смотрите, ребята, я понимаю, вы устали, но у меня людей не хватает. Надо ехать на работу, О’кей?

– О’кей, – отозвались мы.

– Отлично. Превосходно, вот это трудовой энтузиазм, сейчас идите за мной, быстренько все вам покажу, примете душ и поедем.

Он повел нас в мотель.

Красные бетонные стены, плитка, обстановка из далеких семидесятых. Впрочем, все целое, неполоманное и даже опрятней, чем в гаванской квартире Рики в районе Ведадо.

– Душ справа, Мария. На все про все максимум десять минут. Когда закончишь, униформу найдешь на крючке. Надень ее. И для тебя тоже подыщу, Франсиско. Слушай, ничего, если буду звать тебя Пако?

– Меня все так зовут.

– Хорошо. Времени у нас мало. Примите душ, а я найду вам что-нибудь поесть. Надо бы и мне… уж не помню, когда мылся в последний раз.

Наконец-то душ! Вода была горячая, и напор хороший.

Я намылилась и смыла запах шерифа Бригса.

Надела то, что подыскал мне Эстебан: белую рабочую блузку, черные брюки и черные же туфли, которые оказались на размер больше, чем нужно.

Пако явился после душа в таком же облачении. Белая рубаха, черные штаны. Он побрился и зачесал назад волосы. Выглядел красавцем, о чем я ему и сказала.

– Я знал, ты не устоишь, передо мной никто из вас устоять не может, – ухмыльнулся он.

Вслед за Пако из душевой, застегивая рубашку, вышел Эстебан.

В толстом пальто он казался менее мощным. Рост больше метра восьмидесяти, вес под сто сорок килограммов. Невзрачный рядом с шерифом, он был крупнее всех здешних мексиканцев. Могучие руки и грудь, смуглая кожа. Он был не лишен привлекательности, и я легко могла себе представить, что при желании он может нравиться женщинам.

Эстебан застегнул рубашку, пригладил бороду.

– Так-то лучше, а? – сказал он. – Так, идите за мной, машина за мотелем.

У него был довольно новый «ренджровер», тот самый, что я видела на фотографии, сделанной Рики. Огромный. Тут что, все на таких автобусах разъезжают? Я обратила внимание на вмятину над левой передней фарой. Ее так и не отрихтовали. Размером с суповую тарелку. Попробовала сосредоточиться на ней, но ничего особенного не ощутила. Впрочем, Гектор и Диас всегда говорили, что интуитивные ощущения ненаучны.

Спрошу его о вмятине через день-другой.

Мы с Пако сели сзади, и Эстебан выехал со стоянки прежде, чем мы успели захлопнуть двери.

– При обычных обстоятельствах я бы, ребята, закатил вам речь под текилу, но у нас сегодня времени не будет, так что слушайте, ладно? Будете жить здесь, в мотеле, работаете на меня и делаете, что я вам скажу. За комнату будете платить по сто долларов в неделю, а зарабатывать еженедельно будете, как правило, гораздо больше. Но если работы и денег не будет, за жилье все равно придется платить. Понятно?

Он говорил по-испански с акцентом, но я все поняла.

– Да, – сказала я.

Он потрепал меня по руке.

– Мария, ты, наверно, шерифу не все рассказала. Проституткой точно не хочешь работать?

– Точно.

– А если только в рот брать? Ты недурна. Реклама в Интернете. Пятьдесят долларов за раз. Из них двадцать пять тебе, двадцать пять мне. Небольшую комиссию водителю. В выходные отдыхаешь, а все равно по шесть-семь сотен в неделю сделаешь. Хорошие деньги.

– Нет.

– Ладно. Тогда будет потяжелее, но ты же сама этого хочешь. Если вдруг передумаешь, дай мне знать, о’кей? Пако, будешь работать здесь, пока не закончим на Пёрл-стрит, потом, наверно, переведу тебя в Боулдер или на какой-нибудь из лыжных курортов. Поговорю с Энджел насчет твоих способностей, зарплату определим через некоторое время, идет?

– Идет, – согласился Пако.

– Чудесно, теперь слушайте внимательно. Я парень хороший, спокойный, но халтуры не терплю. Вот как должно быть: вы работаете, стараетесь, ни на что не жалуетесь, делаете, что вам говорят. Не братаетесь с местными и не пытаетесь найти себе левую работу – мы с шерифом все равно узнаем. Он отлупит вас до полусмерти, а я сдам в Службу иммиграции и натурализации США. Наркотики в мотеле запрещены. Никакой наркоты, кроме той, что вы продаете для меня. Бухло можно. Понятно?

– Да, – в один голос ответили мы.

– Так, сейчас едем на точку, которую называют «гора Малибу»… А, да, живем мы на горе, которую шериф называет Потная Спина – это вроде шутки, – но если вдруг потеряетесь, спрашивайте мотель «У Медвежьего ручья». Так это место называется в телефонном справочнике.

За окнами машины было уже темным-темно, но по обе стороны дороги на склоне горы я видела огромные дома за каменными стенами с замысловатыми воротами.

Мне это было знакомо. Видела на черно-белых фотографиях, сделанных Рики.

Да.

По коже побежали мурашки.

– А как называется эта дорога? – спросила я.

– Олд-Боулдер-роуд, кое-кто из местных зовет ее улицей Самоубий…

В голове у меня зашумело, словно рядом пронесся автомобиль.

Олд-Боулдер-роуд.

То самое место.

Кровь, лед, смерть.

– Ты что это? Все в порядке? – спрашивает Пако.

– Да.

– Что у вас там такое? – интересуется с водительского места Эстебан.

– Проголодались. Последний раз ели в Нью-Мексико, – говорит Пако.

– Это не беда, – бормочет Эстебан, роясь в бардачке. Достает и передает нам два шоколадных батончика.

– Так, ешьте быстрее, приехали.

Машина останавливается возле дома постройки семидесятых годов, в те времена такая архитектура, наверно, воспринималась как футуристическая. Изогнутая крыша, расписанные бетонные стены, бетонные колонны под просторным балконом-террасой, большие стеклянные окна, из-за которых помещение летом превращается в духовку, а зимой в морозильник.

– Поработаешь на Сьюзан. Она хорошая. Из CIA[7]7
  Игра слов, основанная на том, что Центральное разведывательное управление и Кулинарный институт Америки имеют одинаковые аббревиатуры – CIA. Адрес последнего – Гайд-парк, г. Нью-Йорк.


[Закрыть].

Я снова побледнела.

Эстебан рассмеялся и добавил:

– В Гайд-парке, не в Лэнгли.

Но я все равно не понимала.

– Занимается поставкой продуктов. Шеф-повар. Ну же, Мария, очнись! Ты иностранка, приехала сюда работать, вот и все. Делай, что она тебе скажет. С гостями не разговаривай. Когда закончишь, она позвонит мне, я за тобой заеду. И слушай, с гостями ни слова, они люди большие, но если спросят, нет ли наркоты, говори, что можешь раздобыть высокого качества канадскую марихуану, мексиканский кокаин и еще есть новинка – японский мет. Ты слушаешь? Что я сказал?

– Мексиканский кокаин, местная марихуана, японский мет, – повторяю я.

– Хорошо.

– А героин? – спрашивает Пако.

– Хороший вопрос. Ты мне нравишься. Мыслитель. Мы в Фэрвью героином не торгуем. Проблемы с поставщиками. Если спросят про героин, конечно, говорите, что достать можно. Согласятся на хорошую цену, пошлю кого-нибудь за ним в Денвер. Ну, иди, войдешь через черный ход, Сьюзан тебя ждет, скажет, что делать. Выполняй все ее распоряжения, не вздумай чем-нибудь огорчить.

Ваза с фруктами. Апельсины. Груши. Бананы. Киви. Первый раз в жизни вижу киви. Сегодня многое впервые.

– Да что с тобой? Ты что, умственно отсталая? Хватит таращиться, помоги погрузить остальное обратно в фургон. По договору ты здесь работаешь до полуночи. Сверхурочные я никому не плачу.

Сьюзан – тридцатилетняя американка, голова из-за практичной короткой стрижки напоминает черный шар. Подвижный носик, лицо приятное, манера вести себя – нет.

– Извините, – произнесла я по-английски.

– «Извините»? В задницу твои извинения. Тебя не для бесед наняли. Нет у нас времени для «извините». Давай шевелись, да поживей.

Дело близится к полуночи. С ужином на вечеринке покончено. Четыре часа тянулись, как четверо суток.

Мы с Пако вкалывали на кухне. Освобождали тарелки от объедков, мыли их, носили продукты и напитки из фургона Сьюзан, а потом обратно. Ее официанты, белые парни и девушки, обслуживали гостей, а все остальное время торчали на кухне, сплетничая и глядя, как мы выполняем черную работу.

– Вот с этого началось восстание Спартака, – шепнула я Пако, поднимая вазу с фруктами.

– Кого?

Какая-то девушка подтолкнула меня локтем, я споткнулась в не по размеру больших туфлях, не удержала вазу, апельсины, груши и киви покатились по полу. Нагнулась, стала их собирать.

– В отбросы, – сказала Сьюзан.

– Простите? – не поняла я.

– В отбросы гребаные! Они ведь грязные. В мусор теперь.

– У бананов же… э-э… – Я не сразу смогла вспомнить английское слово «шкурка» и сказала по-испански: – La piel de banana испачкалась, сами-то они чистые.

– Тебя как звать?

– Мария.

– Больше тебя нанимать не буду. А теперь заткнись, твою мать, и выкинь грязные фрукты в мешки для мусора.

Сьюзан ушла в гостиную и объявила официантам об окончании работы. Потом что-то еще им сказала и вернулась на кухню.

– В основном на сегодня – все, но в гостиной надо прибрать, там что-то пролили… Тебе придется остаться, уберешь. Ты, э-э, не очень против? – спросила она фальшиво-примирительным тоном. – Скажу Эстебану, чтобы приехал за тобой через двадцать минут.

– Конечно, – согласилась я, а про себя добавила: «Шла бы ты к растакой матери…»

Она и пошла – удалилась через заднюю дверь, а мы с Пако пошли в гостиную посмотреть, что там разлилось.

Свет был приглушен, дымно, человек шесть мужчин по очереди затягивались косячком под музыку «Пинк Флойд», лившуюся из гигантской серебристой стереосистемы. Все в возрасте примерно от тридцати до сорока. На нас не обратили внимания, но я сразу поняла, в чем дело. Кто-то пролил на персидский ковер красное вино. Мы с Пако пошли обратно в кухню за губкой и горячей водой.

На обратном пути в прихожей столкнулись с самим Брэдом Питтом. Он, стоя у парадной двери, махал рукой собравшимся.

– Не могу остаться. Просто заглянул поздороваться, – говорил он.

– Да ладно тебе, старина, – уговаривали его.

– Нет-нет, правда не могу. Был у Круза, сейчас едем в Вейль. Просто, думал, поздороваюсь, и все, – продолжал Питт.

Я так и застыла, глядя на него: вся в поту, в мокрых руках губка и тазик с водой – нашу встречу с Питтом я воображала себе совсем не так.

Разумеется, я много раз видела его в фильмах на пиратских компакт-дисках, изготовленных в Китае. Последним фильмом c его участием, который мы посмотрели вместе с Рики, была «Троя» – там Питт играет Ахиллеса, сына Зевса. Сегодня он был с бородкой и в уродливой шерстяной шапке, но все равно выглядел как бог.

– В чем дело? – спросил стоявший рядом Пако.

– Брэд Питт, – прошипела я.

– Кто?

– Mierde, да что ж ты ничего не знаешь-то?

Питт пробормотал что-то, махнул рукой и ушел. Остальные вернулись к марихуане.

Мы стали выводить пятно, но дело шло медленно. Ковер был толстый, можно было подумать, что на него вылилась целая бутылка, прежде чем это заметили.

Музыка умолкла, стало слышно, о чем говорят присутствующие.

– Где доктор Марвин?

– Уехал.

– Слава богу! К приезду Круза только этого мрачного мозгоправа не хватало!

– Круз не приедет.

– Приедет.

– Черт, уже за полночь! Уж теперь точно не приедет.

– Твою мать!

– Эй, я тебе не рассказывал? Я снимался в «Миссии…»

– Рассказывал всего лишь миллион раз, твою мать.

– Господи, зачем в горло-то человеку вцепляться?

– Питт заглянул. Мило с его стороны.

– Да, он такой. С ним, наверно, целый клан был в мини-фургоне или на чем он там ездит.

– До твоего прихода еще Спейси заходил.

– Черт, правда, что ль? Ну он бомба гребаная!

– Господи, ты бы обновил лексикон, а?

– Они хорошо смотрелись на пару в том фильме.

– Точно.

Дым от марихуаны тянуло в нашу сторону, и у меня слегка закружилась голова. Курили здесь что-то крепкое, гораздо более крепкое, чем «черная веревка», которой торгуют на улицах Гаваны.

– Да пошел он, этот Круз.

– Гребаные сайентологи…

– Эй, поосторожней!

– Столько еврейских сайентологов никогда сразу не увидишь. Сходи разок на пасхальный седер, сразу поймешь, почему. Тут все дело в диалектике. В интерпретации. Евреи задают слишком много вопросов.

– А Джеффри Тамбор?

– Исключения только подтверждают правило.

– Хуже сайентологов разве что эти парни из секты «Рожденные заново»…

– Ох, видел сегодня на бампере наклейку: «Второе пришествие наступило. Позвольте вашу машину?»

– Да, черт, забавно, тоже такую хочу.

– Нет, чувак, это забавно, если на дерьмовой машине ездить, а ты ведь рассекаешь на офигенном «порше». Так не смешно.

Пако взглянул на меня.

– Надо еще воды принести, – сказал он.

Я не ответила, от дыма совсем разомлела.

– Мария! – Он пощелкал пальцами у меня перед глазами, как я вчера перед ним щелкала.

– Извини, заслушалась, интересный разговор.

– Дурь чертова, – презрительно бросил Пако, взял меня за руку и помог дойти до кухни.

Я открыла окно и вдохнула холодный воздух.

– Где мешок со всеми этими бананами и апельсинами? – спросила я.

– А зачем тебе?

– Я бы сейчас охотно апельсинчик…

Пако выудил из мешка и помыл апельсины, киви и бананы.

– Возьмем с собой. Потом съедим, – сказал он.

Вернулись в гостиную с чистой водой и новой губкой. Двое из гостей ушли, оставались только четверо. Одного из них я узнала по фотографиям, сделанным Рики. Джек Тайрон, кинозвезда второй величины и, что более актуально, фигурант составленного Рики списка подозреваемых. Я подумала, уж не его ли это дом? Огляделась по сторонам. Похоже ли это на обиталище кинозвезды? При слабом рассеянном свете было не так просто разобраться. Дом очень велик, но разве не все американские дома такие? Квартиры в сериале «Друзья» были просто чудовищных размеров.

У Рики Тайрон получился хуже, чем в жизни. Даже сейчас, под сильным кайфом и на грани отключения, он был красивее и харизматичнее, чем на фотографии.

Мы с Пако вернулись к пятну. До нас долетали обрывки разговора:

– Да ты, твою мать, не знаешь.

– Еще как знаю! Я в таких вещах – знаток.

– Как Кристоферу Хитченсу далеко до Джорджа Оруэлла, так и Бет Гиббонс – до Сэнди Денни.

– Точно, как и Крузу – до Гэри Купера.

– Заткнись, он еще может приехать.

– Не приедет он, мать его!

– Все расскажу твоей маме, какие ты слова говоришь.

– У меня мама из Бруклина. Так ругаться может, что тебе и не снилось.

– Ну он же актер просто никакой.

– Еще какой! Помнишь тот фильм «Рожденный четвертого июля» Оливера Стоуна?

– Не может он быть хорошим актером, он не раскован. А надо отдаваться целиком. Перевоплощаться. Если он голубой и скрывает это, как можно ждать от него чего-то большего, чем потуги на исполнение?

– Да ладно тебе! Спейси тоже скрывает, а какой актер!

– Чувак, передай-ка мне… спасибо… Черт, а нельзя еще достать-то?

– Может, и можно. Что для меня сделаешь?

– Устрою тебе роль в новом фильме Джеффри Абрамса.

– Что, правда? В «Звездном пути»? Да я ради этого на все готов.

– Не слушай его, он тебя разводит.

– Ты что, разводишь?

– А то.

– Козел! Господи, Джек, да у тебя настроение меняется чаще, чем у Робина Уильямса за кулисами на церемонии вручения призов.

– Оставь его в покое, видишь, это же совсем ребенок.

– Не так он мал. На фотопробах ему, видите ли, двадцать девять, в «Википедии» сказано – тридцать. А на самом деле тридцать один.

– Черт бы тебя не видал, Пол, у тебя язык без костей.

– Ну, кажется, лучше уже не будет, – сказал Пако.

И в самом деле. Пятно мы почти вывели. С питьевой содой получилось бы быстрей, но горячая вода и трение справляются почти с любыми пятнами.

Мы потащились обратно в кухню. Пако уже больше не мог выносить этих разговоров, поэтому закрыл раздвижные двери в гостиную. Я села на табуретку у мраморной стойки для сервировки закусок и налила себе воды.

– Ну, что теперь? – спросил Пако.

– Не знаю, – ответила я.

Прошло минут десять, приехал Эстебан, вошел через заднюю дверь.

– Ну что, все готово?

Его часы показывали почти час ночи. Неудивительно, что мы с Пако просто валились с ног.

– Мы готовы, – сказала я.

– Отлично поработали, ребята. Я бросил вас прямо в полымя, но вы справились. – Эстебан широко, заразительно улыбнулся.

– Можно теперь домой-то? – спросил Пако.

– Можно. Сейчас, только пожелаю им спокойной ночи от нашего имени.

Он ушел в гостиную и почти сразу вернулся с Джеком Тайроном. Глаза у того были красные, лицо одутловатое.

– Хочу поблагодарить вас, выручили сегодня. Вы ребята, наверно, с раннего утра на ногах, – посочувствовал Джек.

«Тебе бы хоть половину наших впечатлений!» – подумала я.

Мы кивнули, а Эстебан сказал:

– Что ж, доброй ночи, сеньор Тайрон.

Но Джек еще не готов был с нами расстаться.

– Погодите минутку, – пробормотал он и крикнул, повернувшись в сторону гостиной: – Пол!

Пол тоже отличался гигантским ростом. Я, кажется, попала в настоящую страну великанов. Мне пришло в голову, что Пол – это Юкилис, упоминавшийся в списке Рики. А если так…

– Что? – отозвался Пол.

– Как насчет чаевых? – поинтересовался Джек.

– О боже, да, отлично поработали. А где… как ее звать-то? Уже уехала? Вам, ребята, здорово досталось, держу пари, – сказал Пол.

Джек открыл его бумажник и дал нам с Пако по пятидесятидолларовой купюре.

– Да ты что, Джек, сотню баксов?! – возопил Пол.

Пако поспешно взял деньги, и мы благодарно кивнули.

– Работа выполнена на «отлично», хоть гребаные Круз и Траволта так и не явились. Приезжал Питт, а он один этих двух купить и продать может. – Джек отлепился от притолоки и пожал Эстебану руку. – Эстебан, ведь верно? – уточнил он.

Тот кивнул.

– Да, богом клянусь, мы с тобой одного поля ягоды, старина. Мексиканцы – вроде нас, ирландцев. Мы тоже католики, тоже религиозны, у нас семьи многодетные. Вся разница – что вам, ребята, работать приходится тяжелее и, по правде говоря, у вас жратва лучше.

Эстебан изобразил улыбку, Джек рассмеялся. Смех перешел в сухой кашель. Пол налил ему стакан воды и увел к остальным.

– Поехали, – скомандовал Эстебан, не скрывая отвращения.

Мы взяли фрукты и вышли из дома в прохладную горную ночь.

У дома стоял белый «бентли». Тот самый. На этот раз – никаких мурашек по коже. Тонкие чувства остались в прошлом.

– Чья это? – спросила я Эстебана о «бентли».

– Сеньора Тайрона, очевидно, – ответил он.

Было слишком темно, чтобы рассмотреть состояние краски, но на станции техобслуживания, держу пари, постарались на славу. Все подкрасили, подновили так, что и следа не осталось.

– Домой? – спросил Пако.

– Погоди минутку, – пробормотал Эстебан, взял одну из Джековых купюр и положил в карман. – Половина чаевых причитается мне. А вам – другая.

Пако слишком устал, чтобы спорить. Я же могла думать сейчас только о машине Джека.

Эстебан отвез нас в мотель и проводил до нашей комнаты. Чистая, с двумя кроватями, душ, калорифер, который включался, если бросить монетку в двадцать пять центов.

Мы были слишком измотаны и голодны, чтобы сразу лечь, пошли на общую кухню нашего этажа.

– Пива? – предложил Пако и передал мне «Корону».

Я выпила бутылку в один присест, он открыл следующую и спросил:

– Еда какая-нибудь найдется?

– Сейчас посмотрим. – Я принялась открывать ящики и полки. Изобилие, приводящее в замешательство. Кориандр, шнитт-лук, томаты, чеснок, груши, салат-латук, перец, холодильник полон мяса, сыра и пива. Как в доме у члена компартии Кубы.

Оказалось, мне хочется готовить для него, для этого мальчишки, этого мужчины. Хотелось накормить его так, как невозможно в Гаване.

– Поставь вариться рис, – сказала я. – И поищи кукурузные лепешки.

Пока он выполнял мои указания, я порезала лук, растолкла чеснок, нарезала кубиками жгучий перец халапеньо и обжарила его в оливковом масле. Добавила вареной курятины, бульонный кубик и потом, через некоторое время, порезанные помидоры и измельченный кориандр. Поставила все это тушиться. Когда курятина приобрела коричневый цвет, добавила по банке консервированных черных и красных бобов и оставила упариваться, пока не сварился рис. Под конец поставила разогреваться в плиту две кукурузные лепешки.

– Слушай, здорово! Как это у вас называется? – спросил Пако.

– Тушеная курица по-гавански.

– По-гавански?

– Я хотела сказать, настоящая тушеная курятина, вот как.

– Да, здорово вкусно.

Действительно хорошо получилось. Все ингредиенты свежие и в изобилии, а мы проголодались. От еды настроение у меня заметно улучшилось. Вот такой и должна быть жизнь. Не то что скупиться, экономить и воевать из-за каждой крошки.

Ели мы, сидя у окна, глядя на улицу. Не было видно ни машин, ни снега, только деревья и далекие огоньки на шоссе. Разговорились. Он рассказал о Никарагуа, о том, что рано осиротел, нищенствовал в Манагуа, убежал в джунгли, хотел стать солдатом, потом судьба привела его в Гватемалу, затем в Мексику.

Я сочинила про свое прошлое на Юкатане, приплетая в него воспоминания о Сантьяго и Гаване. Пако кивал и был так по-детски искренен, что мне стало не по себе.

На десерт мы выпили еще пива, а я съела апельсин, киви, банан и яблоко. Не могла понять, как есть киви, и Пако пришлось мне показать. Он срезал кожицу, а оставшееся разрезал на пять частей. Вкус замечательный, впрочем, не только у киви, все фрукты оказались очень хороши, и я недобрым словом вспомнила партийных бюрократов, лишивших нас этой радости, которая теперь шла на экспорт за валюту либо перерабатывалась на соки или продавалась в недоступных простым кубинцам курортных отелях.

Выпив еще по бутылке пива, мы, пошатываясь, побрели к себе в комнату, и, не успев коснуться головой подушки, я поплыла, поплыла, поплыла…