Текст книги "Счастливый человек"

Дорожите счастьем, дорожите!

 
Дорожите счастьем, дорожите!
Замечайте, радуйтесь, берите
Радуги, рассветы, звезды глаз —
Это все для вас, для вас, для вас.
 
 
Услыхали трепетное слово —
Радуйтесь. Не требуйте второго.
Не гоните время. Ни к чему.
Радуйтесь вот этому, ему!
 
 
Сколько песне суждено продлиться?
Все ли в мире может повториться?
Лист в ручье, снегирь, над кручей вяз…
Разве будет это тыщу раз!
 
 
На бульваре освещают вечер
Тополей пылающие свечи.
Радуйтесь, не портите ничем
Ни надежды, ни любви, ни встречи!
 
 
Лупит гром из поднебесной пушки.
Дождик, дождь! На лужицах веснушки.
Крутит, пляшет, бьет по мостовой
Крупный дождь в орех величиной.
 
 
Если это чудо пропустить,
Как тогда уж и на свете жить?!
Все, что мимо сердца пролетело,
Ни за что потом не возвратить!
 
 
Хворь и ссоры временно отставьте,
Вы их все для старости оставьте.
Постарайтесь, чтобы хоть сейчас
Эта «прелесть» миновала вас.
 
 
Пусть бормочут скептики до смерти.
Вы им, желчным скептикам, не верьте —
Радости ни дома, ни в пути
Злым глазам, хоть лопнуть, – не найти!
 
 
А для очень, очень добрых глаз
Нет ни склок, ни зависти, ни муки.
Радость к вам сама протянет руки,
Если сердце светлое у вас.
 
 
Красоту увидеть в некрасивом,
Разглядеть в ручьях разливы рек!
Кто умеет в буднях быть счастливым,
Тот и впрямь счастливый человек!
 
 
И поют дороги и мосты,
Краски леса и ветра событий,
Звезды, птицы, реки и цветы:
Дорожите счастьем, дорожите!
 

1968

Он настоящим другом был

 
У парня был хороший друг,
Задорен и смешлив.
Был друг как друг, но как-то вдруг
Стал тих и молчалив.
 
 
Проведал парень: у него
Был тяжко болен сын.
– Держись! – сказал он. – Ничего,
Ведь ты же не один.
 
 
Он продал мотоцикл без слов
Какому-то дельцу.
Кровь подошла? Даешь и кровь
Курносому мальцу.
 
 
Потом, когда прибой похвал
Приветственно гудел,
Он лишь плечами пожимал,
Сердился и краснел,
 
 
Как будто людям говорил:
За что хвалить его?
Он просто искренне дружил,
Он настоящим другом был,
И больше ничего!
 
 
Друг раз кого-то зло поддел
И, смяв, перешагнул.
И парень вспыхнул, не стерпел,
Он друга взял и вздул.
 
 
Когда же кто-то упрекал
Потом в толкучке дел,
Он лишь плечами пожимал,
Сердился и краснел,
 
 
Как будто людям говорил:
Зачем корить его?
Он просто искренне дружил,
Он настоящим другом был,
И больше ничего!
 
 
Зимой пошли на лыжах в лес.
Вот мостик и разъезд.
Вдруг, охнув, друг упал на рельс,
А в ста шагах – экспресс!
 
 
Уж бьет прожектор по глазам!
Он к другу подлетел,
Он друга вниз столкнул, а сам
Не спрыгнул. Не успел…
 
 
Потом был час, нелегкий час,
Прощанье и венки,
И митинг, и десятки глаз,
Застывших от тоски.
 
 
В речах сказали, что герой,
Что храбро пролил кровь,
А он лежал простой-простой,
Чуть приподнявши бровь,
 
 
Как будто людям говорил:
Зачем хвалить его?
Он просто искренне дружил,
Он настоящим другом был,
И больше ничего!..
 

1968

Оттепель

 
Звенит капель, звенит капель:
От-те-пель, от-те-пель!
Однако это не весна,
Еще январь, а не апрель.
 
 
Вчера буран, беря разбег,
Дул в лица стужей ледяной,
И было все – зима и снег,
Совсем как и у нас с тобой…
 
 
Сегодня злобная метель
Вползла под арку у ворот.
Сегодня – синяя капель
И в лужах – мир наоборот.
 
 
Сегодня – в радуге стекло
И легкий пар над мостовой.
Сегодня – временно тепло,
Совсем как и у нас с тобой…
 
 
Но долго лужам не сверкать,
Ведь это солнце и вода
С утра исчезнут без следа,
Когда мороз придет опять.
 
 
Метель, надвинув шаль на бровь,
Дохнет колючею тоской,
И все заледенеет вновь,
Совсем как и у нас с тобой…
 
 
Но сколько бы пурге ни месть
И как ни куролесит зло,
Однако у природы есть
И настоящее тепло.
 
 
Оно придет с тугим дождем,
С веселой, клейкою листвой,
Придет, швыряя гулкий гром,
И станет радостно кругом,
Совсем не как у нас с тобой…
 

1969

Приметы

 
Водя корабли, управляя ракетами,
Создав радара бессонный глаз,
Мы, как ни смешно, не расстались с приметами.
Они едва ль не в крови у нас!
 
 
Господа Бога давно отставили.
Ясно ведь сказано: нет его!
А вот приметы пока оставили.
Ведь не религия. Ничего.
 
 
И ведь смеемся же: «Предрассудки!
Глупистика, мелочи, ерунда!..»
А сами нередко, шутки-то шутки,
Без этой «глупистики» – никуда!
 
 
В школьные годы известно точно:
Не знаешь урока – держись за каблук.
Тогда не спросят. Примета прочная!
Не выпусти только каблук из рук!
 
 
Тогда ни морали, ни двойки, ни гнева.
Но только не путайся никогда:
Держись не за правый каблук, а за левый.
Возьмешься за правый – тогда беда!
 
 
А на контрольной, коль нет подковки,
Судьбу не терзай: – Пощади! Помоги! —
Есть средство: сними (наплевать, что неловко)
Башмак или туфлю с левой ноги.
 
 
Зато уж студент – в пониманье высоком,
Великий мастер насчет примет:
Он в дверь не войдет на экзамен боком
И точно отыщет «счастливый билет».
 
 
Любая примета ему, как мошка!
Он знает их лучше, чем снег в декабре.
Не говоря уж о черных кошках,
Тринадцатых числах и прочей муре.
 
 
Да что там студент! Академик, доктор,
Придя на важный доклад с утра,
Услышав: – Ни пуха и ни пера! —
Сказал аспирантке: – Идите к черту!
 
 
Артистка, народная, в сорок лет,
Текст роли выронив неосмотрительно,
Уселась в ужасе на паркет,
Роль под себя подложив предварительно.
 
 
Такая примета: наплюй на чин,
На возраст и званье! Коль роль упала —
Сядь и припомни трех лысых мужчин,
Не то обязательно жди провала.
 
 
Приметы повсюду. Просто беда.
– Куда ты идешь? – я спросил у знакомой.
– Тьфу! Ну зачем ты спросил «куда»?
Знала бы, лучше б осталась дома!
 
 
Однажды за час до выхода в море
На крейсер к старпому пришла жена
И тем всю команду повергла в горе:
На судне – женщина! Все. Хана!
 
 
И после, едва не порвав тельняшки,
Хлопцы отчаянно и упрямо
Драили палубу, дверь, медяшку —
Все, к чему прикасалась дама.
 
 
И скажем, отнюдь не открыв секрета,
Что множество самых серьезных людей
На счастье хранят амулеты-приметы:
Пуговку, слоника или монету —
Тысячи всяческих мелочей.
 
 
Зачем мы храним их? Никто не знает.
А может, и вправду тут есть секрет?
Уверенность, что ли, они вселяют
Иль в чем-то ответственность с нас снимают,
Вот эти десятки смешных примет?
 
 
Пришла, к примеру, «счастливая» дата
И мимо не кинулся черный кот,
Ты как-то спокойней идешь куда-то
И вроде веришь, что повезет…
 
 
Похвалишь что-нибудь горячо
И слышишь: – Смотри, не вышло бы сглазу!
Плюнь трижды скорее через плечо! —
И ты плюешь, как верблюд, три раза.
 
 
Что ж, пусть в чем-то наши надежды множат
Приметы – загадочная игра.
И хоть мы не очень в них верим, а все же,
Чтоб каждый ваш день был счастливо прожит,
Ни пуха вам, люди, и ни пера!
 

1969

Карнавал

 
Устав от забот, от привычного круга,
Ища хоть немного сказки,
Чтоб скрыться хотя бы на час друг от друга,
Люди придумали маски.
 
 
Ведь часто, серы до тошноты,
Будни, как клячи, топчутся,
А людям хочется красоты,
Кусочка радуги хочется!
 
 
Работай, стремись, говорят, и тогда…
Да бросьте, ну кто ж не знает,
Что счастье вовсе ведь не всегда
Каждому выпадает.
 
 
И вот, чтоб устроить волшебные встречи,
Большое путая с малым,
Люди собрали маски на вечер,
Названный карнавалом.
 
 
Здесь хилый становится богатырем,
Робкий душой – героем,
А кто-то отчаянным моряком,
Рыцарем или ковбоем.
 
 
Рожденным удачливыми, красивыми
Метаморфоз не надо.
Наверно, не очень людьми счастливыми
Придуманы маскарады…
 
 
Сегодня, хмелея, как от вина,
Можно, горя отвагой,
Смущенной Золушке у окна
Клясться плащом и шпагой.
 
 
И шутки бросьте, когда порой
Девчонка, собой не очень,
Вдруг обернется кинозвездой
Или «Царицей ночи».
 
 
Здесь можно, царский нося наряд,
На милость сменивши кару,
Вдруг подарить благосклонный взгляд
Вспыхнувшему «Корсару».
 
 
А в полночь, доверив себя письму,
Отчаянно и бесстрашно
Даже назначить свиданье ему
В саду у дворцовой башни.
 
 
Но сколько восторгами ни гори,
«Царица» все-таки знает,
Что все ее царство лишь до зари,
До первых звонков трамвая.
 
 
И завтра «Царица звездных ночей»,
Сняв свой наряд блестящий,
Станет, как прежде, в толпе людей
Скромненькой секретаршей.
 
 
Но в гуле приемной, невесть почему,
Ей все еще, то и дело,
Грезиться будет в табачном дыму
«Корсар» из шестого отдела.
 
 
Тот, что отнюдь не в нее влюблен,
Уж ей ли не знать про это!
Грохочет машинка, трещит телефон,
И требует план на весенний сезон
Начальство из кабинета.
 
 
И все-таки отзвук от сказки есть!
Начальство лишь брови вскинет
На этот царственно гордый жест,
С которым бумаги на подпись в трест
Она благосклонно примет.
 
 
А дома в комнатной тихой мгле
Ей тысячу раз приснится,
Что будни кончились на земле,
А праздник все длится, длится…
 
 
И ей, владычице звездных снов,
Подносит, склонясь несмело,
От счастья не в силах промолвить слов,
Громадный-громадный букет цветов
«Корсар» из шестого отдела.
 

1969

В троллейбусе

 
Встал троллейбус. Шум – как на вокзале!
Кто-то за милицией сходил.
– Что случилось?
– Жулика поймали!
Трешницу, мерзавец, утащил!..
 
 
– Слишком к ним уж много снисхожденья! —
Женщина воскликнула в сердцах.
А мужчина в роговых очках
Даже закурил от возмущенья.
 
 
Жулик пойман. И уже давно
Катится троллейбус по предместью.
А внутри клокочут все равно
И бурлят, как крепкое вино,
Люди с незапятнанною честью.
 
 
Жулик – дрянь. И мы, ему желая
Строгого и крепкого суда,
Все же сами что-то упускаем,
Ибо слово «совесть» понимаем
Как-то странновато иногда.
 
 
Если б вдруг грабителем был назван
Тот мужчина в роговых очках,
Он, наверно, за такую фразу
Вас мгновенно обратил бы в прах!
 
 
А ведь сам у друга одолжил
Как-то деньги, мило и культурно.
И отнюдь устроился недурно:
Взять-то взял, а возвратить «забыл».
 
 
Вор, стянувший трешницу сейчас,
Негодяй отныне и навек.
А урвавший больше в десять раз —
«Честный» и «приличный» человек!
 
 
Так уж, видно, издавна считается,
Только, если честно говорить,
Между «не отдать» и «утащить»
Разницы большой не получается.
 
 
Впрочем, дело не в одних рублях,
Не в одном стяжательстве, конечно.
А в других, «не денежных» делах
Так ли мы порою безупречны?
 
 
Женщина, что жулика кляла,
Том стихов из сумочки достала.
Как она его приобрела?
Да когда-то у друзей взяла
И, как говорится, «зачитала»…
 
 
Если тайно в магазине взять
С полки книгу – это будет кража.
А у друга взять и «зачитать» —
Тут неловко и сказать-то даже.
 
 
А скажи – и впрямь услышишь смех,
Даже вскинет брови в изумленье:
– Не вернула книгу? Вот так грех!
Тоже мне, простите, преступленье!
 
 
И подите растолкуйте ей,
Что тому хозяину, быть может,
Книга эта важного важней
И богатства всякого дороже.
 
 
Жулик пойман и под стражу взят.
Мягко мчит троллейбус по предместью…
А внутри все спорят и шумят,
И бесчестность подлую бранят
Люди с «незапятнанною честью»!..
 

1969

Пустые слова

 
Ну как это можно, не понимаю!
Просто кругом идет голова:
Все время пустые, пустые слова
Тебя, как облаком, окружают.
 
 
Цветистые, пестрые, равнодушные,
Они кувыркаются в тишине.
И ты их, словно шары воздушные,
Целыми гроздьями даришь мне.
 
 
Люди о ком-то порой говорят:
«Необязательный», «необязательная» —
Какие противные прилагательные!
Я б выбросил к черту их все подряд!
 
 
Выходит, что чуть ли не все – пустяк:
Слово дается, слово берется…
Прости, но неужто тебе вот так
И впрямь хорошо на земле живется?!
 
 
Возможно ли говорить уверенно:
«Приеду. Сделаю. Буду звонить».
Без тени сомнения говорить
И знать, что ни грамма не будет сделано!
 
 
И не смущаясь и в малой мере,
Плыть дальше, зная наверняка,
Что где-то ждут твоего звонка,
Что кто-то в твое обещание верит.
 
 
Пустые слова, пустые слова!
Фальшивые копии слов счастливых,
Красивые, словно люпин-трава,
И зло-недобрые, как крапива.
 
 
Слова: «До последних минут моих»,
«Верность», «любовь», «счастливая дата»,
Ты так легко произносишь их,
Что даже становится жутковато.
 
 
А в шатких местах у тебя готово:
«Честное слово!» Ну не смешно ли?
Зачем произносится: «Честное слово!»?
А все остальные – лживые, что ли?
 
 
Жизнь – как придуманная история,
Слова – точно мыльные пузыри.
Зачем тебе вся эта бутафория,
Ответь мне, шут тебя подери!
 
 
А впрочем, за все говорят дела,
Которых как раз-то и не бывает.
Душа, не рождающая тепла,
Только пустые слова рождает.
 
 
Но мира не будет меж мной и ими!
Пойми и на что-то одно решайся:
Или же ты расставайся с ними,
Или со мной расставайся!
 

1969

Эфемера Вульгарис

 
Серебристый огонь под сачком дрожит,
Только друг мой добыче той рад не очень:
Эфемера Вульгарис… Обычный вид.
Однодневная бабочка. Мелочь, в общем…
 
 
Что ж, пускай для коллекции в строгой раме
Не такая уж это находка. Пусть!
Только я к Эфемере вот этой самой
Как-то очень по-теплому отношусь.
 
 
Мы порой с осужденьем привыкли звать
Несерьезных людей и иные отсевки
Нарицательно: «Бабочки-однодневки».
Я б иную тут все-таки клал печать.
 
 
Мотылек с ноготок? Отрицать не будем.
И, однако, неплохо бы взять пример
С этих самых вот маленьких Эфемер
Многим крупным, но мелким душою людям.
 
 
Сколько времени тянется день на земле?
Скажем, десять часов, ну двенадцать всего-то.
Но какая борьба и какая работа
Ради этого света кипит во мгле!
 
 
Где-то в речке, на дне, среди вечной ночи,
Где о крыльях пока и мечтать забудь,
Эфемера, личинка-чернорабочий,
Начинает свой трудный и долгий путь.
 
 
Грязь и холод… Ни радости, ни покоя.
Рак ли, рыба – проглотят, того и жди.
А питанье – почти что и никакое.
Только надобно выжить любой ценою
Ради цели, которая впереди.
 
 
Как бы зло ни сложилась твоя судьба
И какие б ни ждали тебя напасти,
Не напрасны лишения и борьба,
Если все испытания – ради счастья.
 
 
И оно впереди – этот луч свободы!
А покуда лишь холод да гниль корней.
И такого упрямства почти три года,
Ровно тысяча черных и злых ночей.
 
 
Ровно тысяча! Каждая как ступень.
Ровно тысяча. Выдержать все сполна.
Словно в сказке, где «тысяча и одна…»,
Только здесь они все за один лишь день.
 
 
И когда вдруг придет он на дно реки,
Мир вдруг вспыхнет, качнется и зазвенит.
К черту! Панцири порваны на куски.
И с поверхности речки, как дым легки,
Серебристые бабочки мчат в зенит.
 
 
Вот оно – это счастье. А ну, лови!
Золотое, крылатое, необъятное.
Счастье синего неба, цветов, любви
И горячего солнца в глазах, в крови —
Семицветно-хмельное, невероятное.
 
 
– Но позвольте! – мне могут сейчас сказать. —
Кто ж серьезно такую теорию строит?
Это что же: бороться, терзаться, ждать
И за краткое счастье вдруг все отдать?
Разве стоит так жить?! – А по-моему, стоит!
 
 
Если к цели упрямо стремился ты,
И сумел, и достиг, одолев ненастья,
Встать в лучах на вершине своей мечты,
Задыхаясь от солнца и высоты,
От любви и почти сумасшедшего счастья.
 
 
Пусть потом унесут тебя ветры вдаль
В синем, искристом облаке звездной пыли…
За такое и жизни порой не жаль,
Что б там разные трусы ни говорили!
 

1969

Доброта

 
Если друг твой в словесном споре
Мог обиду тебе нанести,
Это горько, но это не горе,
Ты потом ему все же прости.
 
 
В жизни всякое может случиться.
И коль дружба у вас крепка,
Из-за глупого пустяка
Ты не дай ей зазря разбиться.
 
 
Если ты с любимою в ссоре,
А тоска по ней горяча,
Это тоже еще не горе,
Не спеши, не руби с плеча.
 
 
Пусть не ты явился причиной
Той размолвки и резких слов,
Встань над ссорою, будь мужчиной!
Это все же твоя любовь!
 
 
В жизни всякое может случиться.
И коль ваша любовь крепка,
Из-за глупого пустяка
Ты не должен ей дать разбиться.
 
 
И, чтоб после себя не корить
В том, что сделал кому-то больно,
Лучше добрым на свете быть,
Злого в мире и так довольно.
 
 
Но в одном лишь не отступай:
На разрыв иди, на разлуку,
Только подлости не прощай
И предательства не прощай
Никому: ни любимой, ни другу!
 

1970

Нечестный бой

 
На земле ничего не бывает без драк —
В прямом и любом переносном смысле.
И если пока существует так,
То пусть над людьми взвивается флаг
Честного боя и честной мысли.
 
 
Когда же бросаются вдруг гурьбой
На одного удальцы лихие,
То это такой уж нечестный бой,
Что просто диву даешься порой:
Как только живут подлецы такие?
 
 
Лупят расчетливо и умело.
И я, не колеблясь, сказать берусь,
Что только самый последний трус
Способен пойти на такое дело.
 
 
Еще бы! Ведь можно сломать любого,
Если кучей на одного.
А главное, риска же никакого!
Полное низкое торжество!
 
 
И если такой вот нечестный «бой»
Берет начало порою с детства,
То качество это идет в наследство
И людям с седеющей головой.
 
 
Что ж, кулаков тут, пожалуй, нету.
Здесь все бескровно на первый взгляд.
И все же хоть тут и не бьют кастетом,
Но ребра не меньше порой трещат.
 
 
И здесь, не в проулке, а в светлом зданье,
Где пальцем не тронет тебя никто,
Все тихо и мирно. Идет собранье.
И вдруг – что-то явно пошло не то…
 
 
Выходит один, и другой, и третий,
И разом вдруг кучей на одного!
Слова их то плети, то хитрые сети,
Попробуй осмыслить, найтись, ответить,
Подчас и не выдавишь ничего!
 
 
Один растерялся, а те и рады,
И громоздят этажи из лжи.
Ведь сговорились же явно, гады.
А вот попробуй-ка, докажи!
 
 
Вина? Да вины-то подчас и нету!
Какая-то мелочь. Но суть не в том.
Им надо сломать его, сжить со света,
И лупит с трибуны за громом гром!
 
 
Есть в жизни хорошее слово: спайка.
Мы с детства привыкли хранить его.
Но если кучей на одного,
То это не спайка уже, а шайка!
 
 
И среди черт не весьма красивых,
Что прячутся где-то в душевной мгле,
Эта – из самых, увы, трусливых,
Из самых подленьких на земле!
 

1970

«Люблю я собаку за верный нрав…»

 
Люблю я собаку за верный нрав.
За то, что, всю душу тебе отдав,
В голоде, в холоде или разлуке
Не лижет собака чужие руки.
 
 
У кошки-дуры характер иной.
Кошку погладить может любой.
Погладил – и кошка в то же мгновенье,
Мурлыча, прыгает на колени.
 
 
Выгнет спину, трется о руку,
Щурясь кокетливо и близоруко.
Кошке дешевая ласка не стыдна,
Глупое сердце недальновидно.
 
 
От ласки кошачьей душа не согрета.
За крохи немного дают взамен:
Едва лишь наскучит мурлыканье это —
Встанут и сбросят ее с колен.
 
 
Собаки умеют верно дружить,
Не то что кошки – лентяйки и дуры.
Так стоит ли, право, кошек любить
И тех, в ком живут кошачьи натуры?!
 

1958

Стихи о дружбе

 
Мы не зря считаемся друзьями,
Вместе каждый вздох и каждый шаг,
Вечно жили общими делами,
Только нынче стало между нами
Что-то где-то, видимо, не так…
 
 
Спору нет: знакомых в мире много.
Их теряют и находят вновь.
Ну, а дружба, дружба, как любовь, —
Это двухколейная дорога.
 
 
Через годы и десятки встреч
Ей бежать стремительно по свету.
И никто не вправе пересечь
Или оборвать дорогу эту.
 
 
Это так. Но, знаешь, иногда
Что-то горько душу затуманит.
Коль скалу песчинка перетянет —
Это ведь, пожалуй, ерунда.
 
 
Знаешь сам, как я на дружбу прочен:
Что случись – я рядом в тот же час.
Но порой вдруг ты мне нужен очень,
Я звоню, тревожно-озабочен.
– Хорошо, – ты скажешь, – я сейчас!
 
 
А потом опять снимаешь трубку:
– Извини, брат, но спешу к другим… —
Так и не пойму я, в чем тут штука:
То ли рюмка где-то, то ли юбка,
То ли новый заграничный фильм.
 
 
Дело тут, наверно, не в обиде.
Я могу понять и то и се,
Но, в беде порою друга видя,
Я, наверно, плюнул бы на все!
 
 
Знаешь, все не так уж в мире сложно,
Как иные думают, скользя.
Как в любви есть и «нельзя», и «можно»,
Так есть в дружбе «можно» и «нельзя».
 
 
Можно спорить, можно ошибаться,
Горячиться, ссориться порой,
Но нельзя душою отстраняться,
Как нельзя ни разу поступаться
Ни любовью общей, ни враждой.
 
 
В жизни глупо вздорничать и важничать,
Но не доходить ведь до того,
Чтобы хлебосолить или бражничать
С недругами друга своего.
 
 
Что-то тут не очень настоящее,
Что-то от размолвок и разлук,
Что-то, брат, совсем неподходящее
К слову «друг» и пониманью «друг».
 
 
Мы с тобой в пути уже давно,
Было все, но только больше светлого.
И сейчас я не писал бы этого,
Если б сердцу было все равно.
 
 
Дружба – не апрельская вода.
Здесь зима с теплом не совмещаются,
И потери тут не возмещаются,
«Да» и «нет» здесь только навсегда!
 
 
И ничто тут не приходит вновь,
Потому что дружба – это много,
Потому что дружба, как любовь, —
Это двухколейная дорога!
 

1970

О скверном и святом

 
Что в сердце нашем самое святое?
Навряд ли надо думать и гадать.
Есть в мире слово самое простое
И самое возвышенное – Мать!
 
 
Так почему ж большое слово это,
Пусть не сегодня, а давным-давно,
Но в первый раз ведь было кем-то, где-то
В кощунственную брань обращено?
 
 
Тот пращур был и темный, и дурной
И вряд ли даже ведал, что творил,
Когда однажды взял и пригвоздил
Родное слово к брани площадной.
 
 
И ведь пошло же, не осело пылью,
А поднялось, как темная река.
Нашлись другие. Взяли, подхватили
И понесли сквозь годы и века…
 
 
Пусть иногда кому-то очень хочется
Хлестнуть врага словами, как бичом,
И резкость на язык не только просится,
А в гневе и частенько произносится,
Но только мать тут все-таки при чем?
 
 
Пусть жизнь сложна, пускай порой сурова,
И все же трудно попросту понять,
Что слово «мат» идет от слова «мать»,
Сквернейшее от самого святого!
 
 
Неужто вправду за свою любовь,
За то, что родила нас и растила,
Мать лучшего уже не заслужила,
Чем этот шлейф из непристойных слов?!
 
 
Ну как позволить, чтобы год за годом
Так оскорблялось пламя их сердец?!
И сквернословам всяческого рода
Пора сказать сурово наконец:
 
 
Бранитесь или ссорьтесь как хотите,
Но не теряйте звания людей:
Не трогайте, не смейте, не грязните
Ни имени, ни чести матерей!
 

1970

«Микрофонные» голоса

 
Улыбка, открытые плечи.
Сказочные ресницы.
Шумный эстрадный вечер,
На сцене поет певица.
 
 
Голос, раздвинув стены,
Рушится лавой снежной.
И хоть он ничуть не нежный,
Но мощный зато отменно.
 
 
И вдруг нелепая штука
(Ну, надо же так случиться!):
Рот открывает певица —
И… никакого звука!
 
 
В каком-то смешном молчанье —
Движения губ и рук.
Словно на телеэкране,
Если выключить звук.
 
 
Зал охнул и рассмеялся.
– В чем дело? – А весь «пассаж»
Техникой объяснялся:
Взял микрофон и сломался,
Сломался, да и шабаш!
 
 
А у певицы этой
(В том-то и весь секрет!)
Есть все: и страсть, и браслеты,
И платье броского цвета,
Вот голоса только нет…
 
 
Забавно? Да нет, не очень!
Что ж будет в конце концов?
И сколько же, между прочим,
Сейчас вот таких певцов!
 
 
Давно ль были главным не волосы,
Не жест и не цвет лица.
Певец начинался с голоса.
Нет голоса – нет певца!
 
 
И вдруг откуда-то выплыли
На сцену с недавних пор
Какие-то сиплые, хриплые,
Ну, словно как на подбор!
 
 
Выходят непринужденно
И, безголосье скрывая,
Пищат, почти припадая
К спасительным микрофонам.
 
 
Знаю: есть исключения,
Но я сегодня отставил их.
Речь мы ведем о правилах,
И я говорю о пении.
 
 
Неужто поздно иль рано
Голоса трель соловьиную
Заменит стальная мембрана,
Вопящая по-ослиному?!
 
 
Пусть в конвульсивном вое
Хрипят безголосо где-то.
А нам для чего такое?
У нас-то откуда это?!
 
 
И разве же это дело —
Жужжать в микрофон шмелями?
Неужто же оскудела
Земля моя соловьями?
 
 
Такими, что разом кинут
В тоску тебя и в веселье,
Душу из тела вынут
И в сердце дохнут метелью!
 
 
Да чтоб жило горение,
Дающее чудеса,
К чертям безголосое пение,
Да здравствуют голоса!
 

1970