Текст книги "Стихотворения"

Новогодняя шутка

Звездной ночью новогодней

Дед Мороз меня спросил:

– Отвечай мне, что сегодня

У меня б ты попросил?

– Добрый старче, я желаю

Счастья каждому листу,

Человеку, попугаю,

Обезьяне и киту.

Пусть лисица бродит в роще,

Лев живет, змея и рысь,

Сделай только так, чтоб тещи

На земле перевелись!

P.S. Только плохие тещи.

1965

Два маршрута

Он ей предлагал для прогулок

Дорогу – простого проще;

Налево сквозь переулок

В загородную рощу.

Там – тихое птичье пенье,

Ни транспорта, ни зевак,

Травы, уединенье

И ласковый полумрак…

А вот ее почему-то

Тянуло туда, где свет,

Совсем по иному маршруту:

Направо и на проспект.

Туда, где новейшие зданья,

Реклама, стекло, металл.

И где, между прочим, стоял

Дворец бракосочетанья…

Вот так, то с шуткой, то с гневом,

Кипела у них война.

Он звал ее все налево,

Направо звала она.

Бежали часы с минутами,

Ни он, ни она не сдавались.

Так наконец и расстались.

Видать, не сошлись маршрутами.

1967

Два петуха (шутка)

Вот это запевка, начало стиха:

Ища червяков и зёрна,

Бродили по птичнику два петуха,

Два верных, почти закадычных дружка,

Рыжий петух и черный.

Два смелых, горластых и молодых,

Страстями и силой богатых,

И курам порою от удали их

Бывало весьма туговато…

И жизнь бы текла у друзей ничего,

Но как-то громадный гусак,

Зачинщик всех птичьих скандалов и драк,

Накинулся на одного.

Вдвоем бы отбились. Вдвоем как-никак

Легче сразить врага.

Но рыжий лишь пискнул, когда гусак

Сшиб на траву дружка.

Он пискнул и тотчас бесславно бежал.

И так он перепугался,

Что даже и хвост бы, наверно, поджал,

Когда бы тот поджимался.

Летел, вылезая почти из кожи!

И были б забавными эти стихи,

Когда бы вы не были так, петухи,

Порой на людей похожи.

1967

Рыбье «счастье» (сказка-шутка)

В вышине, отпылав, как гигантский мак,

Осыпался закат над речушкой зыбкой.

Дернул удочку резко с подсечкой рыбак

И швырнул на поляну тугую рыбку.

Вынул флягу, отпил, затуманя взгляд,

И вздохнул, огурец посыпая солью:

– Отчего это рыбы всегда молчат?

Ну мычать научились хотя бы, что ли!

И тогда, будто ветер промчал над ним,

Потемнела вода, зашумев тревожно,

И громадный, усатый, как боцман, налим

Появился и басом сказал: – Это можно!

Я тут вроде царя. Да не трусь, чудак!

Влей-ка в пасть мне из фляги. Вот так… Спасибо!

Нынче зябко… А речка – не печка. Итак,

Почему, говоришь, бессловесны рыбы?

Стар я, видно, да ладно, поговорим.

Рыбы тоже могли бы, поверь, судачить.

Только мы от обиды своей молчим,

Не хотим – и шабаш! Бойкотируем, значит.

Мать-природа, когда все вокруг творила,

Не забыла ни львов, ни паршивых стрекоз,

Всех буквально щедротами одарила

И лишь рыбам коленом, пардон, под хвост!

Всем на свете: от неба до рощ тенистых, —

Травы, солнышко… Пользуйтесь! Благодать!

А вот нам ни ветров, ни цветов душистых,

Ни носов, чтоб хоть что-то уж там вдыхать.

Кто зимою в меху, кто еще в чем-либо

Греют спины в берлоге, в дупле – везде.

Только ты, как дурак, в ледяной воде

Под корягу залез – и скажи спасибо.

Мокро, скверно… Короче – одна беда!

Ну а пища? Ведь дрянь же едим сплошную,

Плюс к тому и в ушах и во рту вода.

Клоп – и тот не польстится на жизнь такую.

А любовь? Ты взгляни, как делила любовь

Мать-природа на всех и умно и складно:

Всем буквально – хорошую, теплую кровь.

Нам – холодную. Дескать, не сдохнут, ладно!

В общем, попросту мачеха, а не мать.

Вот под вечер с подругой заплыл в протоку,

Тут бы надо не мямлить и не зевать,

Тут обнять бы, конечно! А чем обнять?

Даже нет языка, чтоб лизнуть хоть в щеку.

А вдобавок скажу тебе, не тая,

Что в красавицу нашу влюбиться сложно —

Ничего, чем эмоции вызвать можно:

Плавники да колючая чешуя…

Скажешь, мелочи… Плюньте, да и каюк!

Нет, постой, не спеши хохотать так лихо!

Как бы ты, интересно, смеялся, друг,

Если б, скажем, жена твоя чудом вдруг

Превратилась в холодную судачиху?

А взгляни-ка на жен наших в роли мам.

Вот развесят икру перед носом папы,

И прощай! А икру собирай хоть в шляпу

И выращивай, папочка милый, сам.

Ну а рыбьи мальки, только срок придет —

Сразу ринутся тучей! И смех и драма:

Все похожи. И черт их не разберет,

Чьи детишки, кто папа и кто там мама.

Так вот мы и живем средь морей и рек.

Впрочем, разве живем? Не живем, а маемся.

Потому-то сидим и молчим весь век

Или с горя на ваши крючки цепляемся.

Э, да что… Поневоле слеза пробьет…

Ну, давай на прощанье глотнем из фляги. —

Он со вздохом поскреб плавником живот,

Выпил, тихо икнул и ушел под коряги…

1969

Разные свойства

Заяц труслив, но труслив оттого,

Что вынужден жить в тревоге,

Что нету могучих клыков у него,

А все спасение – ноги.

Волк жаден скорее всего потому,

Что редко бывает сытым,

А зол оттого, что, наверно, ему

Не хочется быть убитым.

Лисица хитрит и дурачит всех

Тоже не без причины:

Чуть зазевалась – и все! Твой мех

Уже лежит в магазине.

Щука жестоко собратьев жрет,

Но сделайте мирными воды,

Она кверху брюхом тотчас всплывет

По всем законам природы.

Меняет окраску хамелеон

Бессовестно и умело.

– Пусть буду двуличным, – решает он. —

Зато абсолютно целым.

Деревья глушат друг друга затем,

Что жизни им нет без света,

А в поле, где солнца хватает всем,

Друг к другу полны привета.

Змея премерзко среди травы

Ползает, пресмыкается.

Она б, может, встала, но ей, увы,

Ноги не полагаются…

Те – жизнь защищают. А эти – мех.

Тот бьется за лучик света.

А вот – человек. Он сильнее всех!

Ему-то зачем все это?

1968

Воробей и подсолнух

Хвастливый горластый вор-воробей

Шнырял по дворам, собирая крошки,

Потом, за какой-то погнавшись мошкой,

Вдруг очутился среди полей.

Сел у развилки на ветвь березы

И тут увидел невдалеке

Подсолнух, стоящий у кромки проса,

Точно журавль на одной ноге.

– Славный ты парень! – сказал воробей. —

Вот только стоишь тут, уставясь в небо.

Нигде ты, чудило глазастый, не был,

Не видел ни улиц, ни крошек хлеба,

Ни электрических фонарей.

Прости, но ведь даже сказать смешно,

Насколько узки твои устремленья.

Вертеть головой и видеть одно:

Свет – вот и все, что тебе дано,

Вот ведь и все твои впечатленья.

Как из оконца, вот так порой

Глядит птенец из своей скворечни,

Но сколько ты там ни верти головой,

А видеть одно надоест, хоть тресни!

– А мне, – подсолнух сказал, – не смешно.

При чем тут скворечник или оконце?!

Не знаю, мало ли мне дано,

Ты прав, я действительно вижу одно,

Но это одно – солнце!..

1969

Разговор с небожителями

Есть гипотеза, что когда-то,

В пору мамонтов, змей и сов,

Прилетали к нам космонавты

Из далеких чужих миров.

Прилетели в огне и пыли,

На сверкающем корабле.

Прилетели и «насадили»

Человечество на земле.

И коль верить гипотезе этой,

Мы являемся их детьми,

Так сказать, с неизвестной планеты

Пересаженными людьми.

Погуляли, посовещались,

Поснимали морскую гладь

И спокойно назад умчались,

А на тех, что одни остались,

Было вроде им наплевать.

Ой вы, грозные небожители,

Что удумали, шут возьми!

Ну и скверные ж вы родители,

Если так обошлись с детьми!

Улетая к своей планете,

Вы сказали им: – Вот земля.

Обживайтесь, плодитесь, дети,

Начинайте творить с нуля!

Добывайте себе пропитание,

Камень в руки – и стройте дом!

Может быть, «трудовым воспитанием»

Назывался такой прием?

– Ешьте, дети, зверей и птичек! —

«Дети» ели, урча, как псы.

Ведь паршивой коробки спичек

Не оставили им отцы.

Улетели и позабыли,

Чем и как нам придется жить.

И уж если едой не снабдили,

То хотя бы сообразили

Ну хоть грамоте обучить!

Мы ж культуры совсем не знали,

Шкура – это ведь не пальто!

И на скалах изображали

Иногда ведь черт знает что…

И пока ума набирались, —

Э, да что уж греха скрывать, —

Так при женщинах выражались,

Что неловко и вспоминать!

Вы там жили в цивилизации,

С кибернетикой, в красоте.

Мы же тут через все формации

Шли и мыкались в темноте.

Как мы жили, судите сами,

В эту злую эпоху «детства»:

Были варварами, рабами,

Даже баловались людоедством.

Жизнь не райским шумела садом,

Всюду жуткий антагонизм:

Чуть покончишь с матриархатом, —

Бац! – на шее феодализм.

И начни вы тогда с душою

Нас воспитывать и растить,

Разве мы бы разрушили Трою?

Разве начали бы курить?

Не слыхали бы про запои,

Строя мир идеально гибкий.

И не ведали б, что такое

Исторические ошибки.

И пока мы постигли главное

И увидели нужный путь,

Мы, родители наши славные,

Что изведали – просто жуть!

Если вашими совершенствами

Не сверкает еще земля,

Все же честными мерьте средствами:

Вы же бросили нас «младенцами»,

Мы же начали все с нуля!

Мчат века в голубом полете

И уходят назад, как реки.

Как-то вы там сейчас живете,

Совершенные человеки?!

Впрочем, может, и вы не святы,

Хоть, возможно, умней стократ.

Вот же бросили нас когда-то,

Значит, тоже отцы не клад!

И, отнюдь не трудясь физически,

После умственного труда

Вы, быть может, сто грамм «Космической»

Пропускаете иногда?

И, летя по вселенной грозной

В космоплане, в ночной тиши,

Вы порой в преферансик «звездный»

Перекинетесь для души?

Нет, конечно же, не на деньги!

Вы забыли о них давно.

А на мысли и на идеи,

Как у умных и быть должно!

А случалось вдали от дома

(Ну, чего там греха таить)

С Аэлитою незнакомой

Нечто взять да и разрешить?

И опять-таки не физически,

Без ужасных земных страстей.

А лишь мысленно-платонически,

Но с чужою, а не своей?!

Впрочем, вы, посмотрев печально,

Может, скажете: вот народ!

Мы не ведаем страсти тайной,

Мы давно уже идеальны.

Пьем же мы не коньяк банальный,

А разбавленный водород.

Ладно, предки! Но мы здесь тоже

Мыслим, трудимся и творим.

Вот взлетели же в космос все же,

Долетим и до вас, быть может.

Вот увидимся – поговорим!

1969

Сказка об одном собрании

Собранье в разгаре. Битком людей.

Кто хочет – вникай, обсуждай и впитывай!

Суть в том, что Фаустов Алексей

Сошелся внебрачно в тиши ночей

С гражданкою Маргаритовой.

Все правильно. Подано заявленье,

И значит, надо вопрос решить.

Устроить широкое обсужденье,

Принять соответственное решенье

И строго безнравственность заклеймить!

Вопросы бьют, как из крана вода:

– Была ль домработница Марта сводней?

Что было? Где было? Как и когда?

Только, пожалуйста, поподробней!

Фаустов, вспыхнув, бубнит, мычит…

А рядом, с каменно-жестким профилем,

Щиплет бородку и зло молчит

Друг его – Мефистофелев.

Сердитый возглас: – А почему

Мефистофелев всех сторонится?

Пусть встанет и скажет, а то и ему

Тоже кой-что припомнится!

Тот усмехнулся, отставил стул,

Брови слегка нахмурил,

Вышел к трибуне, плащом взмахнул

И огненный взгляд сощурил.

– Мой друг не безгрешен. Что есть, то есть.

И страсть ему обернулась бедою.

Но те, что так рьяно бранились здесь,

Так ли уж вправду чисты душою?

И прежде чем друга разить мечом,

Пусть каждый себя пощипать научится.

Ах, я клеветник? Хорошо. Начнем!

Давайте выясним, что получится?!

Пусть те, кто женам не изменяли,

И те, кто не знали в жизни своей

Ни ласк, ни объятий чужих мужей, —

Спокойно останутся в этом зале.

А все остальные, – он руки воздел, —

Немедля в ад крематория! —

Зал ахнул и тотчас же опустел…

Страшная вышла история.

1969

Весенний жребий

Нам по семнадцать. Апрельским днем,

Для форса дымя «Пальмирой»,

Мы на бульваре сидим впятером,

Болтаем о боксе, но втайне ждем

Наташку из третьей квартиры.

Мы знаем, осталось недолго ждать

Ее голосок веселый.

Она возвращается ровно в пять

Из музыкальной школы.

– Внимание! Тихо. Идет Наташка!

Трубы, играйте встречу! —

Мы дружно гудим и, подняв фуражки,

Рявкаем: – Добрый вечер!

Наташка морщится: – Просто смешно,

Не глотки, а фальшь несносная.

А я через час собираюсь в кино.

Если хотите, пойдем заодно,

Рыцарство безголосое.

– Нет, – мы ответили, – так не пойдет.

Пусть кто-то один проводит.

Конечно, рыцари дружный народ,

Но кучей в кино не ходят.

Подумай и выбери одного! —

Мы спорили, мы смеялись,

В то время как сами, невесть отчего,

Отчаянно волновались.

Наморщив носик и щуря глаз,

Наташка сказала: – Бросьте!

Не знаю, кого и выбрать из вас?

А впрочем, пусть жребий решит сейчас,

Чтоб вам не рычать от злости.

Блокнотик вынула голубой.

– Уймитесь, волнения страсти!

Сейчас занесу я своей рукой

Каждого в «Листик счастья».

Сложила листки – и в карман пальто.

– Вот так. И никто не слукавит.

Давайте же, рыцари. Смело! Кто

Решенье судьбы объявит?

Очкарик Мишка вздохнул тайком:

– Эх, пусть неудачник плачет! —

Вынул записку и с мрачным лицом

Двинул в ребра мне кулаком:

– Ладно! Твоя удача.

Звезды в небе уже давно

Синим горят пожаром,

А мы все идем, идем из кино

Гоголевским бульваром…

Наташка стройна и красива так,

Что вдоль по спине мурашки.

И вот совершил я отчаянный шаг —

Под руку взял Наташку!

Потом помолчал и вздохнул тяжело:

– Вечер хорош, как песня!

Сегодня, право, мне повезло,

А завтра вот – неизвестно…

Ребята потребуют все равно

«Рыцарской лотереи»,

И завтра, быть может, с тобой в кино

Пойдет… Ты смеешься? А мне не смешно —

Кто-то из них, злодеев!

– А ты погоди, не беги в кусты.

Вдруг снова счастливый случай?!

Вот я так уверена в том, что ты

Ужасно какой везучий!

Когда до подъезда дошли почти

Шепнула: – Ты все не веришь?

Вот тут остальные записки. Прочти.

Но только ни звука потом, учти! —

И тенью скользнула к двери.

Стоя с метелкой в тени ларька,

Суровая тетя Паша

Все с подозреньем из-под платка

Смотрела на странного чудака,

Что возле подъезда пляшет.

Нет, мой полуночно-счастливый смех

Старуха не одобряла.

А я был все радостней, как на грех,

Еще бы: на всех записках, на всех,

Имя мое стояло!

1969

* * *

1941 год. Будущий поэт после окончания 10-го класса

Через край

Она журила своих подруг

За то, что те в любви невнимательны:

– Раз любишь – то все позабудь вокруг!

И где бы ни был твой близкий друг,

Будь рядом с ним всюду и обязательно!

Сама же и вправду давным-давно

Она ходила за милым следом:

На стадионы, в театр, в кино,

Была с ним, когда он играл в домино,

Сидела в столовке за каждым обедом.

Стремясь все полней и полней любить,

Мчалась за ним на каток, на танцы

И даже выучилась курить,

Чтоб и в курилках не разлучаться.

И так – с утра до темна. Всегда,

Не пропустив ни одной минутки,

И только шептала ему иногда:

– Вот свадьбу сыграем и уж тогда

Рядышком будем всю жизнь все сутки!

И, раздувая любви накал,

Так в своем рвении преуспела,

Что раз он вдруг дико захохотал,

Прыгнул в окно и навек пропал!

Вот как она ему надоела…

1969

Микрофонные голоса

Улыбка, открытые плечи.

Сказочные ресницы.

Шумный эстрадный вечер,

На сцене поет певица.

Голос, раздвинув стены,

Рушится лавой снежной.

И хоть он ничуть не нежный,

Но мощный зато отменно.

И вдруг, нелепая штука

(Ну надо же так случиться!):

Рот открывает певица —

И… никакого звука!

В каком-то смешном молчанье —

Движения губ и рук.

Словно на телеэкране,

Если выключить звук.

Зал охнул и рассмеялся.

– В чем дело? – А весь «пассаж»

Техникой объяснялся:

Взял микрофон и сломался,

Сломался, да и шабаш!

А у певицы этой

(В том-то и весь секрет!)

Есть все: и страсть, и браслеты,

И платье броского цвета,

Вот голоса только нет…

Забавно? Да нет, не очень!

Что ж будет в конце концов?

И сколько же, между прочим,

Сейчас вот таких певцов!

Давно ль были главным не волосы,

Не жест и не цвет лица.

Певец начинался с голоса.

Нет голоса – нет певца!

И вдруг откуда-то выплыли

На сцену с недавних пор

Какие-то сиплые, хриплые,

Ну, словно как на подбор!

Выходят непринужденно

И, безголосье скрывая,

Пищат, почти припадая

К спасительным микрофонам.

Знаю: есть исключения,

Но я сегодня отставил их.

Речь мы ведем о правилах,

И я говорю о пении.

Неужто поздно иль рано

Голоса трель соловьиную

Заменит стальная мембрана,

Вопящая по-ослиному?!

Пусть в конвульсивном вое

Хрипят безголосо где-то.

А нам для чего такое?

У нас-то откуда это?!

И разве же это дело —

Жужжать в микрофон шмелями?

Неужто же оскудела

Земля моя соловьями?

Такими, что разом кинут

В тоску тебя и в веселье.

Душу из тела вынут

И в сердце дохнут метелью!

Да, чтоб жило горение,

Дающее чудеса,

К чертям безголосое пение.

Да здравствуют голоса!

1970

Приметы

Ведя корабли, управляя ракетами,

Создав радара бессонный глаз,

Мы, как ни смешно, не расстались с приметами.

Они едва ль не в крови у нас!

И ведь смеемся же: «Предрассудки!

Глупистика, мелочи, ерунда!..»

А сами нередко, шутки-то шутки,

Без этой «глупистики» – никуда!

В школьные годы известно точно:

Не знаешь урока – держись за каблук,

Тогда не спросят. Примета прочная!

Не выпусти только каблук из рук!

Тогда ни морали, ни двойки, ни гнева.

Но только не путайся никогда:

Держись не за правый каблук, а за левый.

Возьмешься за правый – тогда беда!

А на контрольной, коль нет подковки,

Судьбу не терзай: – Пощади! Помоги! —

Есть средство: сними (наплевать, что неловко)

Башмак или туфлю с левой ноги.

Зато уж студент – в пониманье высоком,

Великий мастер насчет примет:

Он в дверь не войдет на экзамен боком.

И точно отыщет «счастливый билет».

Любая примета ему как мошка!

Он знает их лучше, чем снег в декабре.

Не говоря уж о черных кошках,

Тринадцатых числах и прочей муре.

Да что там студент! Академик, доктор,

Придя на важный доклад с утра,

Услышав: – Ни пуха и ни пера! —

Сказал аспирантке: – Идите к черту!

Артистка, народная, в сорок лет,

Текст роли выронив неосмотрительно,

Уселась в ужасе на паркет,

Роль под себя подложив предварительно.

Такая примета: наплюй на чин,

На возраст и званье! Коль роль упала —

Сядь и припомни трех лысых мужчин,

Не то обязательно жди провала.

Приметы повсюду. Просто беда.

– Куда ты идешь? – я спросил у знакомой.

– Тьфу! Ну зачем ты спросил «куда»?

Знала бы, лучше б осталась дома!

Однажды на час до выхода в море

На крейсер к старпому пришла жена

И тем всю команду повергла в горе:

На судне – женщина! Все. Хана!

И после, едва не порвав тельняшки,

Хлопцы отчаянно и упрямо

Драили палубу, дверь, медяшку —

Все, к чему прикасалась дама.

И скажем, отнюдь не открыв секрета,

Что множество самых серьезных людей

На счастье хранят амулеты-приметы:

Пуговку, слоника или монету —

Тысячи всяческих мелочей.

Зачем мы храним их? Никто не знает.

А может, и вправду тут есть секрет?

Уверенность, что ли, они вселяют

Иль в чем-то ответственность с нас снимают

Вот эти десятки смешных примет?

Пришла, к примеру, «счастливая» дата

И мимо не кинулся черный кот,

То как-то спокойней идешь куда-то

И вроде веришь, что повезет…

Похвалишь что-нибудь горячо

И слышишь: – Смотри, не вышло бы сглазу!

Плюнь трижды скорее через плечо! —

И ты плюешь, как верблюд, три раза.

Что ж, пусть в чем-то наши надежды множат

Приметы – загадочная игра.

И хоть мы не очень в них верим, а все же,

Чтоб каждый ваш день был счастливо прожит,

Ни пуха вам, люди, и ни пера!

1969

Он ей восхищенно цветы дарил…

Он ей восхищенно цветы дарил,

Она – с усмешкою принимала.

Он о любви ей своей твердил,

Она – снисходительно разрешала.

Вот так и встречались: огонь и лед.

Она всему улыбалась свету,

Его же почти не брала в расчет:

Скажет: приду! А сама не придет.

Он к ней, а любимой и дома нету…

Он пробовал все: и слова и ласки,

И вновь за букетом дарил букет.

Но все понапрасну: держась по-царски,

Она лишь смеялась ему в ответ.

И вдруг – как включили обратный ход:

«Царица», забыв про свою корону,

То письма ему сердитые шлет,

То требует вечером к телефону.

Но что за причина сердечной вьюги?..

Ответ до смешного, увы, простой.

Он взял и сказал: – Ну и шут с тобой! —

И ходит с цветами к ее подруге.

1970

Женская логика

– Прости меня, – промолвила она, —

Но ты меня немного обижаешь,

Все время вот целуешь, обнимаешь,

Как будто я иначе не нужна!

Он покраснел: – Ну, да… Но если любишь?

Ведь сердце же колотится в груди!

Как усидеть?

– А ты вот усиди!

Не то все сам немедленно погубишь.

Нельзя, чтоб в чувствах появилась трещина.

Вы все, мужчины, низменны навек!

Пойми: перед тобою человек,

А ты во мне все время видишь женщину.

Я о таком на свете понаслышана,

Что ты со мной и спорить не берись!

– Ну, хорошо… Я понял… Не сердись…

Пускай все будет тихо и возвышенно.

И впрямь, отныне – ни обид, ни ссор.

Бежали дни и назначались встречи.

Он стал почти ручным и каждый вечер

Вел умный и красивый разговор.

Она же, хоть и счастлива была,

Но постепенно словно бы темнела.

Все реже улыбалась, похудела

И вдруг (совсем немыслимое дело!)

Взяла и на свиданье не пришла…

Он позвонил: – В чем дело? Почему?

– Ах, почему? Спасибо за беседы!

А я не тумба! Хватит! Не приеду! —

Она сквозь слезы крикнула ему.

– Ведь это же издевка и тоска!

Скажи, какой красноречивый книжник!

Я, как ни странно, женщина пока,

А ты… а ты… бесчувственный булыжник!

1970

Как мне тебе понравиться?

Как мне тебе понравиться?

Стать мрачным и непонятным?

А может быть, вдруг прославиться

Поступком невероятным?

Или вдруг стать мятежным,

Порывистым и упрямым?

А может быть, нежным-нежным

И ласковым самым-самым?..

А то вдруг лукаво-мглистым,

Сплетающим ловко сети?

Иль простодушно-чистым,

Доверчивым, словно дети?

Иль стать искушенным в жизни,

Солидным и мудрым очень,

Так, словно бы между прочим,

Роняющим афоризмы?

Разгневать тебя мне, что ли,

Поссорясь с тобой всерьез?

Иль рассмешить до колик,

До радостно-глупых слез?

Богатым прийти иль бедным,

С подарками или без?

Словом ли вдруг хвалебным

Поднять тебя до небес?

Что делать? Куда направиться:

К другу или врагу?

Откуда решенье явится?

Как мне тебе понравиться,

Понять уже не могу!

А ты даже будто рада

Терзать меня, как юнца.

Но только любовь не надо

Испытывать до конца.

Запомни мое пророчество:

Когда-нибудь, как во сне,

Страдая от одиночества,

Ты снова придешь ко мне.

И, бросивши спесь красавицы,

Скажешь: – Встречай, чудак!

Я с сердцем не в силах справиться.

Ну, как мне тебе понравиться? —

А я улыбнусь: – Никак!..

1970