Текст книги "Три главных вопроса о вере"

Глава 4
Кто управляет миром?

Теперь немного поговорим о том единственном доказательстве бытия Божия, которое привел в своей книге Булгаков. Мы уже касались этого доказательства. Помните? «Но вот какой вопрос меня беспокоит: ежели Бога нет, то, спрашивается, кто же управляет жизнью человеческой и всем вообще распорядком на земле?»[8]8
  Булгаков М. Мастер и Маргарита. М.: Современник, 1984. С. 16.


[Закрыть]

Это очень древнее доказательство, его приводит еще Цицерон: «Когда мы взираем на небо, когда созерцаем небесные явления, разве не становится вполне ясным, вполне очевидным, что есть некое Божество превосходнейшего ума, которое всем этим управляет? <…> Если кто в этом сомневается, то я не понимаю, почему он не сомневается также, есть солнце или его нет! Чем одно очевиднее другого?»[9]9
  Цицерон Марк Туллий. Философские трактаты. М.: Наука, 1985. С. 101.


[Закрыть]

Действительно, это очень простое и очевидное для любого разумного человека доказательство. Оно же есть и у Фомы Аквинского. Впрочем, не исключено, что Михаил Афанасьевич Булгаков ни Цицерона, ни Фому Аквинского не читал. До мысли о том, что нашим миром Кто-то управляет, он вполне мог додуматься и сам. Ведь Цицерон прав: то, что нашей Вселенной Кто-то управляет, очевидно любому человеку, кто решил над этим задуматься.

Или, быть может, это очевидно не всем? Что ж, тогда немного поговорим и об этом.

Если у вас есть маленькие дети, то вы, скорее всего, великий знаток мультфильмов, сказок и детских песен. Есть одна очень веселая и популярная песенка, которую благодаря моим малышам я уже выучил почти наизусть. В ней есть такие слова:

 
Бульдозер был что надо,
Как вдруг в нем что-то – хрясь!
И вся эта громада
Упала носом в грязь.
Винтик, винтик, вроде малость,
Но возьмите выньте-ка!
В мире все б давно сломалось
Без него, без винтика!
 

Вроде бы детская песня, а сколько в ней правды! Любая сложная система состоит из частей, и при выходе из строя хотя бы одной части (как винтик в бульдозере из песни) все в этой системе может полететь в тартарары. Даже если у этой системы много степеней защиты – скажем, к одному винтику прилагается еще двадцать пять, чтобы стало в двадцать пять раз надежнее, – она все равно рано или поздно выйдет из строя. Например, когда сломаются все двадцать шесть винтиков, один за другим.

Вселенная – это та же сложная система. Человечество наблюдает и Землю, и Вселенную несколько тысяч лет. И знаете, Вселенная до сих пор на месте, и всё в ней в порядке. Да, случаются катаклизмы, но они локальны, и ничего похожего на случай с бульдозером из песни («и вся эта громада упала носом в грязь») не происходит. Это значит, что Вселенная под надежным присмотром Того, Кто ее создал и поддерживает в «приемлемом виде». Иначе просто и быть не может.

Если хотите, можете провести простой эксперимент. Забросьте дом, не живите в нем, не ремонтируйте, не латайте прохудившуюся крышу. Что будет с этим домом лет этак через пятьдесят? Да ничего хорошего, он просто развалится. Можно провести и более сложный мысленный эксперимент. Оставьте без присмотра целый город. Что с ним будет где-то через век-два? А ничего хорошего – руины будут, и больше ничего. Развалины древней и некогда великой Ниневии, как и иных оставленных людьми городов, – прекрасная тому иллюстрация. А если оставить без присмотра сад? Что с ним будет через век? Ничего путного. Лес будет, бурелом – трава по пояс, кустарники густющие, стволы поваленных деревьев повсюду. В общем, ни пройти ни проехать.

И так – во всем, друзья. Просто потому, что любая система, предоставленная самой себе, стремится не к упорядочению, а к хаосу. Но ведь Вселенная – тоже сложная система, как мы уже и говорили. И если хаос в ней до сих пор не наступил, значит, она не предоставлена сама себе, значит, Кто-то следит за тем, чтобы в ней все было в порядке. Логично предположить, что это делает Тот, Кто и создал Вселенную, – Господь Бог.

Ну, а жизнь человеческая – она предоставлена самой себе или нет? Тут разные люди ответят по-разному. И если человек невнимателен или склонен относиться к жизни поверхностно, ему может показаться, что его жизнью не управляет никто, кроме него самого. Это в какой-то степени верно: мы сами капитаны своей судьбы, и в спокойные воды, и в бурные, страшные мы обычно заплываем по своей воле. Но любой верующий человек вспомнит из своей собственной жизни десятки случаев, которые доказывали бы, что он у штурвала своей жизни не одинок. Иногда правильно направить этот штурвал ему помогает невидимая, мягкая, но сильная рука Того, Кто всегда находится рядом с нами и желает помочь. Рука Бога.

На этом мы подробно останавливаться не будем, потому что убедить в этом никого нельзя – это нужно просто испытать. Здесь любой верующий может сказать неверующему другу словами из Писания: Вкусите, и увидите, как благ Господь! (Пс. 33, 9). То есть если хочешь это проверить – попробуй сказать Богу «да», стань верующим – и на своем собственном опыте убедишься, что на своем жизненном пути ты не один.

Господь всегда рядом с тобою, и Он хочет тебе добра. Даже если Он проводит тебя через скорби и испытания, ты со временем понимаешь: Он делает это потому, что любит тебя, ведь в итоге скорби пошли тебе только на пользу.

Глава 5
Совесть – голос Бога

Довольно давно, больше пятнадцати лет назад, случилась такая история. Я тогда еще работал в милиции и в составе оперативно-следственной бригады выезжал на места преступлений. Однажды в наш райотдел позвонили, сказав, что по такому-то адресу на стройке находится труп человека. Мы выехали и нашли этот труп в уличном сортире, который построили для себя строители. Умершим оказался Роман М., чуть моложе тридцати лет, наркоман с большим стажем. Причина смерти – самоубийство посредством употребления огромной дозы наркотика.

Вообще, самоубийство среди наркоманов – дело довольно обычное. Зачем же я рассказываю эту историю здесь? Потому что поразился причине такого поступка. Роман М. совершил суицид не потому, что у него закончились наркотики, не потому, что его замучила обычная среди наркоманов «ломка», не потому, что ему угрожали какие-то крупные неприятности со стороны милиции. Беднягу замучила совесть. Об этом говорила его прощальная записка, найденная нами, милиционерами, в кармане несчастного. И это же подтвердили те, кто видел его последним.

Дело в том, что Роман М. совершил убийство. Наркоманы очень часто бывают преступниками – наркотики ведь до́роги, ни на одной работе таких денег не заработаешь, да и не станут работодатели держать у себя в штате наркомана. Вот и у Романа М. случилось так, что денег не было ни копейки. Одолжив у знакомых обрез охотничьего ружья, он отправился на темные улицы вечернего города, желая заняться разбоем. Все ведь сравнительно просто – показал будущей жертве обрез, напугал до полусмерти да и бери у нее все, что есть. Жертве ведь жить хочется, она сопротивляться не будет.

Таков был план Романа М., но он не учел того, что жертва может его и не испугаться. Молодой и крепкий мужчина, которого Роман решил обобрать, оказал отчаянное сопротивление. Роман изначально не собирался ни в кого стрелять, только попугать. Но, столкнувшись с тем, что жертва дерется, вот-вот отберет обрез и самого Романа в милицию сдаст, – выстрелил. И сразу – наповал.

Теперь у Романа М. были деньги на наркотики – кошелек у своей жертвы он забрать не забыл. Милиции он мог не слишком опасаться – всех наркоманов района, конечно, проверяли, его самого тоже опрашивали, но свидетелей преступления не было, а попробуй найди преступника без свидетелей! Те, кто дал Роману обрез, молчали как рыбы – им самим грозило наказание за хранение огнестрельного оружия и за соучастие. В общем, внешне у Романа все было сравнительно благополучно.

Но вот внутренне! После убийства Роман М. прожил меньше месяца. И все это время мучился, не мог забыть застреленного им мужчину. По словам свидетелей – тех самых, что дали обрез, – Роман постоянно был сам не свой и часто повторял: «Что я наделал! Что же я наделал!» Наркотики больше не приносили облегчения, и Роман решился на крайний выход.

Да, конечно, было бы лучше, если бы он явился в милицию, получил свой вполне заслуженный срок и отсидел бы его. Не исключено, что в тюрьме он обратился бы к Богу, – это нередко бывает у преступников. Но случилось так, как случилось. И удивительно в этой истории вот что. Многим кажется, будто наркоман начисто теряет человеческий облик, а уж совесть – и подавно. Ан нет, не теряет! Голос совести можно глушить в себе долгие годы, но полностью убить – нельзя!

Вот о совести мы и будем говорить в этой главе. О совести и о неотделимом от нее нравственном законе, который живет в каждом человеке и который не просто говорит, а кричит, вопиет о том, что вечность есть и Бог есть тоже!

Кстати, именно на наличии в человеке нравственного закона основывал свое доказательство бытия Божия философ Иммануил Кант, упомянутый (как многие помнят) в первой главе булгаковского «Мастера и Маргариты». Каждый может прочесть рассуждения Канта об этом вопросе в его книге «Критика практического разума». Но, к сожалению, книга написана сложно, что несколько обесценивает ее, сужая круг возможных читателей. Поэтому мы поговорим о нравственном законе без прямых цитат Канта, чтобы сделать его рассуждения понятными для всех.

Если призадуматься, каждый согласится с тем, что человек – это существо, не способное существовать без нравственности. Не в том смысле, что человек – хорошее существо (нередко бывает как раз наоборот). Но что человек – это существо, которое имеет «барометр нравственности» внутри себя, совершает поступки, оцениваемые им самим как хорошие или плохие. И человек может испытывать сильнейшие угрызения совести, если совершил поступок, который сам же и оценивает как плохой.

Нравственный закон, шкала «хорошо – плохо» есть у всех людей, всех стран, всех народов, в какую бы эпоху они ни жили. Да, конечно, люди могут обманывать себя, выдавая зло за добро. Люди могут переступать нравственные требования, которые есть в их собственной душе. Но не иметь нравственной шкалы, не оценивать поступки – свои собственные и чужие – как хорошие или плохие они просто не могут!

Атеисты утверждают, что нравственность – это следствие эволюции человека: мол, людям как существам, предпочитающим жить группами, проще уживаться друг с другом, если есть четкое представление о том, что такое хорошо и что такое плохо. Так в группе будет меньше конфликтов. Звучит логично, но только на первый взгляд. Дело в том, что само понятие «эволюция» тесно связано с другим понятием – «естественный отбор». Естественный отбор – это когда те, кто более приспособлен к жизни, выживают (а значит, и оставляют потомство, которому передадут те свои свойства, которые помогли выжить), а менее приспособленные погибают.

Так вот, нравственный закон и совесть никак не могли «привиться» человеку в результате естественного отбора хотя бы просто потому, что случаи, когда совесть приводит не к процветанию (я имею в виду наше, земное существование), а к гибели человека, совсем нередки. Какой уж тут естественный отбор!

Например, юноша бросился в прорубь за тонущим ребенком (чужим, совсем незнакомым ему ребенком!) да и погиб. Ну и какая тут эволюция, какой естественный отбор? Он ведь видел, что риск огромен, что он легко может и ребенка не спасти, и сам погибнуть, разумеется, не оставив потомства. С точки зрения естественного отбора так делать было нельзя, нельзя ни в коем случае! А он сделал. Почему?

Потому, что совесть вопияла в нем, кричала о том, что он жить не сможет, спать не сможет, дышать не сможет, если не попытается помочь тонущему малышу! Видите? Здесь совесть – противник «естественного отбора», а вовсе не союзник. И кстати, люди, бросавшиеся за тонущими в прорубь, были всегда, и гибли они совсем нередко. С точки зрения эволюции такие смельчаки должны были перевестись, выродиться. Но не вырождаются, нет! Не уменьшается нравственный закон в человеке, не замолкает в нем совесть. Значит, ни при чем тут эволюция. Тут другое, совсем другое!

Или вот тот же наркоман Роман М. Оправдан ли его поступок с точки зрения эволюции? Да нет, конечно! Милиция могла его преступление и не раскрыть, поэтому жил бы Роман М. до тех пор, пока наркотики его в могилу не загнали бы. Или, скажем, преступление было бы раскрыто через полгода – и что? Неприятно, конечно, но совсем несмертельно. На воле погулял бы эти полгода, а потом жил бы в тюрьме, смертную казнь ведь сейчас не дают. А Романа М. муки совести до самоубийства довели. Видите, и здесь совесть послужила противником естественного отбора, а не союзником.

А вот еще пример, который мы возьмем из автобиографии известного русского историка Николая Ивановича Костомарова. Его отец, помещик Иван Петрович Костомаров, был большим любителем сочинений Вольтера. Сам в Бога не верил и всех вокруг тому же учил. Однажды Ивана Петровича нашли мертвым невдалеке от его поместья. Приехала земская полиция, нашла на лице Ивана Петровича следы лошадиных подков и заключила, что произошел несчастный случай – помещик упал, и лошадь на него наступила. Горько, конечно, но что поделаешь, и такое бывает!

Так бы все и забылось, но через пять лет кучер Ивана Петровича явился к священнику и потребовал, чтобы колокольным звоном был собран народ. Народ собрали, и на могиле барина кучер объявил, что тогда, пять лет назад, лошади были ни в чем не виноваты. Оказывается, кучер и еще несколько человек из прислуги решили убить барина и присвоить его деньги, которые, как они узнали, Иван Петрович хранил в шкатулке. Злодейский замысел удался полностью, никто и никогда его бы не раскрыл, но… Но совесть замучила бедного кучера, и он решил все открыть!

А знаете, что еще сказал кучер? «Сам барин виноват, что нас искусил. Бывало, начнет всем рассказывать, что Бога нет, что на том свете ничего не будет, что только дураки боятся загробного наказания, – мы и забили себе в голову, что коли на том свете ничего не будет, то, значит, все можно делать»[10]10
  Костомаров Н. И. Автобиография. М.: Задруга, 1922. С. 135–136.


[Закрыть].

Такая вот история. Кучер, который вполне мог жить припеваючи, тихонько тратя барские денежки, предпочел тюрьму мукам совести. И как сюда привязать естественный отбор? Да никак, совесть человеческая опять против него сыграла! Просто потому, что она говорит нам не о какой-то там эволюции или естественном отборе, а о другом. Это другое непонятно атеисту, но вполне понятно христианину.

Апостол Павел пишет, что всем нам должно явиться пред судилище Христово, чтобы каждому получить соответственно тому, что он делал, живя в теле, доброе или худое (2 Кор. 5, 10). Никакого разумного человека это не должно смущать. Все правильно, все логично. Бог дает человеку жизнь, а после спрашивает, как человек распорядился Его даром. Если на добро, тогда и воздаяние за это благое, приятное. Если на зло – извини. Сам ведь выбрал зло, верно? Ну так и пожинай то, что посеял! (см. Гал. 6, 7).

Все более чем логично. Но все-таки возникает вопрос: а если человек просто не знал, что есть добро, а что зло? Скажем, какой-то язычник, живущий в диком лесу. Он десяти заповедей не слышал, ни богословию, ни этике его никто и никогда не учил. Разве справедливо призывать его, несведущего, на Суд? Да, справедливо, отвечает на этот вопрос апостол Павел. Справедливо просто потому, что несведущих в этом вопросе людей нет на свете. Да, таких язычников никто закону не учил, но дело закона у них написано в сердцах, о чем свидетельствует совесть их и мысли их, то обвиняющие, то оправдывающие одна другую (Рим. 2, 15).

Те православные христиане, которые читают Псалтирь, конечно же, помнят, что 150 псалмов этой книги разбиты на двадцать частей (кафизм). Усердный мирянин обычно читает одну кафизму в день, а после кафизмы – особые молитвы. Есть в одной из этих молитв и такие слова (привожу их в переводе на русский язык): «На Страшном Суде без обвинителя обличаюсь, без свидетелей осуждаюсь, потому что книги совести моей разгибаются и дела тайные открываются. Прежде чем испытаешь мои дела на этом всенародном зрелище, Боже, очисти и спаси меня».

Вот зачем нужна совесть! На Суде Божием она откроет все мои тайные дела, ничего я не смогу скрыть! А сейчас она болит, напоминая мне, что дела мои злы и что мне нужно покаяться, попросить прощения, исправиться. Именно поэтому и открыл свою вину кучер, убивший Ивана Петровича Костомарова. Наказанием, муками тюрьмы и каторги он надеялся искупить свою вину еще здесь, при жизни, чтобы там, на Суде Христовом, ему было чуть легче. Кучер-то был воспитан в христианстве и понимал, что к чему. А беднягу Романа М. никто хорошему не учил, поэтому он и не понял, к чему болит его совесть. Она его толкала к покаянию, но он не разобрался в этом и совершил самоубийство.

Повторим то, о чем уже говорили. Совесть – это наш «барометр», указывающий нам, хорош или плох наш поступок. Она же – хранилище информации, которая все откроет на Божием Суде. И она же – наш лучший друг, зовущий нас на покаяние, когда это необходимо. Только в таком смысле и понятно, зачем совесть нужна! Если же нет Бога и нет никакого Суда, то совесть – просто лишняя и вредная деталь в человеке, болит да жить в свое удовольствие не дает. А вот если Бог есть и Суд будет, тогда понятно, что совесть нам нужна, да еще как!

Приведем еще один пример для того, чтобы показать, как действует в человеке совесть. Этот пример – из книги Евгении Гинзбург «Крутой маршрут». Книга эта автобиографическая и довольно известная. Она о жизни женщины, репрессированной в 1937 году.

Бо́льшую часть своего заключения Евгения Гинзбург провела на Колыме. Там, разумеется, было много плохого. Но было и хорошее. На Колыме, в стране холода, мук и смерти, она встречала и человеческую доброту, и удивительные случаи самопожертвования. Там же она нашла и любовь – своего второго мужа, хорошего врача Антона Яковлевича Вальтера, родившегося в Крыму, по национальности немца, по вероисповеданию католика.

Вот что пишет Евгения Гинзбург:

«Является ли потребность в раскаянии и исповеди подлинной особенностью человеческой души? Об этом мы много шептались с Антоном в нескончаемых тасканских ночных беседах <…>.

Здесь <…> мне довелось столкнуться с фактами, подтверждавшими мысли Антона. Тяжкие, но в то же время утешительные это были встречи. Я сама видела, как из глубины нравственного одичания вдруг раздавался вопль “Меа максима кульпа!”[11]11
  «Моя величайшая вина» (лат.). Эти слова – часть покаянной формулы в Католической Церкви.


[Закрыть] и как с этим возгласом к людям возвращалось право на звание человека.

Первой такой встречей был доктор Лик. Ледяными январскими сумерками у дверей туберкулезного корпуса (где в то время Е. Гинзбург работала медсестрой. – Э. К.) постучались двое здоровых. Одного из них я узнала, Антон знакомил меня с ним на Таскане. Это был тоже врач, но уже вольный, освободившийся по окончании срока. Сейчас он работал по вольному найму на каком-то прииске, выглядел полным благополучником. В своем “материковском” зимнем пальто с мерлушковым воротником и с черной кудрявой бородой, тоже похожей на мерлушку, он всем своим видом как бы подчеркивал жалкое положение своего спутника. Тот напоминал страуса из-за высокого роста, маленькой головы и махристых лагерных чуней на длинных ногах. Исхудание его было уже в той степени, когда даже самые старательные начальники санчасти все же пишут “легкий труд”.

Это и был доктор Лик, при содействии которого Антон пять лет назад, в первый год войны, потерял зрение на правый глаз. Тогда все немцы, в том числе и врачи, были только на тяжелых общих работах. Защитных очков не хватало, и неистовый дальневосточный ультрафиолет, отраженный белизной первозданных снегов, опалил Антону глаз. Освобождения от работы не давали. Началась язва роговицы. Зрение в пораженном глазу все меркло. Антон пошел еще раз в амбулаторию приискового лагеря. Врачевал там заключенный доктор Лик. Трудно сказать, почему его оставили на медицинской работе, хоть он и был чистокровным немцем. Был ли это недогляд или имел Лик особые заслуги, но только факт: в то время как шло массовое гонение на врачей-немцев, он продолжал ведать больницей заключенных на этом прииске.

Да, сказал он Антону, да, это язва роговицы. Но положить его в больницу Лик не может. Потому что Антон Вальтер тоже немец и тоже врач. И Лика могут обвинить, наверняка обвинят в желании спасать своих.

Антон помолчал, потом сдержанно спросил, понимает ли коллега Лик, что возможно парасимпатическое заболевание второго глаза и в результате – полная слепота. Да, Лик понимал это. Бешеным шепотом он ответил по-немецки, что при альтернативе – жизнь Лика или зрение Вальтера – он выбирает жизнь Лика.

Я давно знала все это от Антона. И все это повторил мне сейчас с абсолютной точностью и почти в тех же выражениях мой неожиданный гость. Он говорил почти спокойно, с той медлительностью, какая вообще характерна для дистрофиков. Иногда он повторял одну и ту же фразу, как бы боясь, не упустил ли он что-нибудь важное. Его давно не бритое, покрытое рыжеватыми колючками лицо сохраняло искусственную неподвижность.

– Почему вы решили рассказать все это мне?

– Потому что я не могу спать. Мне еще нет сорока, а у меня неизлечимая бессонница. Конечно, надо пойти к самому Вальтеру. Но я подконвойный, мне туда не добраться. Сюда меня под конвоем привели на конференцию врачей. Встретил вот здесь освободившегося коллегу, и он сказал мне про вас. Я хочу, чтобы вы передали Вальтеру…

– Нас ведь разлучили. Я тоже подконвойная. Не знаю, увижу ли его еще в жизни.

– Вам осталось сроку год с небольшим. Вы его увидите. А у меня сроку – двадцать пять. Впереди еще шестнадцать с половиной. Так что я прошу вас сказать ему…

Тут обманчиво спокойное лицо Лика отчаянно задергалось в нервном тике. Но я вспомнила плотное бельмо на правом зрачке Антона и неумолимо переспросила:

– Что именно сказать ему?

И тут он закричал:

– Скажите ему, что я дерьмо! Что большего дерьма нет даже среди палачей. Те хоть прямо убивают… Что меня надо было лишить врачебного диплома… Еще скажите ему, что я не сплю. И что наяву тоже вижу кошмары…

У него оказался очень неприятный петушиный фальцет. И гримаса, искажавшая его лицо, была просто отталкивающей. Но такая сила страдания и самоосуждения была в его вопле, что я вдруг дотронулась до его рукава и сказала:

– За последний год бельмо уменьшилось в диаметре. Он лечится гомеопатическими средствами. Теперь уже немного видит этим глазом»[12]12
  Гинзбург Е. Крутой маршрут. Хроника времен культа личности. М.: Сов. писатель, 1990. С. 379–381.


[Закрыть].

Вот такая история. С точки зрения последовательных атеистов, сторонников естественного отбора, – абсолютная бессмыслица. Простит доктора Лика не полеченный им Антон Яковлевич Вальтер или не простит – какая разница? Уменьшить Лику срок это прощение не может, вернуть утраченное на Колыме здоровье тоже. А вот с точки зрения верующего человека, вовсе не бессмыслица! Совесть не зря требовала от Лика попросить прощения и хотя бы заочно примириться с тем, кого он обидел. Быть может, совесть доктора Лика лучше его разума понимала: доктор Вальтер имеет над Ликом огромную власть. Не здесь, не сейчас! А вот на Суде Божием – да, имеет!

Тогда, на Суде, Вальтер сможет стать защитником Лика, если захочет, конечно. Он может сказать Христу: «Ты учил нас прощать врагов и Сам прощал их. Я поступил, как Ты учил, – простил Лика. Теперь Тебе нечего спрашивать с него за мою боль. Я не хочу, чтобы он страдал, я покрываю его грех своей любовью. Как Ты учил, Господи!» Вальтер может сказать так, а может и не сказать. Вальтер своим прощением или непрощением может ввергнуть Лика в ад или не ввергать. Огромная власть, согласитесь! Именно поэтому совесть требовала от Лика просить у Вальтера прощения. Потому что, быть может, в этом прощении заключалась последняя надежда Лика, ведь ад – это так страшно!

Мирись с соперником твоим скорее, пока ты еще на пути с ним, чтобы соперник не отдал тебя судье, а судья не отдал бы тебя слуге, и не ввергли бы тебя в темницу (Мф. 5, 25), – говорится в Евангелии. Совесть доктора Лика, который, быть может, и совсем не знал этих евангельских слов, побуждала его помириться с доктором Вальтером, пока они еще на пути – еще здесь, в этой, временной жизни. Потому что именно здесь мы сеем доброе ли, злое ли. А там, в вечности, сеять поздно. Там – только жатва. И наша совесть пытается сделать все, чтобы эта жатва не была горькой.

Тут в общем-то можно было бы и заканчивать главу, но хочется сказать еще кое-что. Мало того, что в нас вложена Творцом совесть и нравственный закон. Есть еще один важный нюанс. Нас очень ранит, если мы не видим воздаяний за дела человеческие. В каждом из нас живет чувство справедливости, и оно отчаянно требует, чтобы добродетельный человек обязательно стал счастливым, а негодяй получил по заслугам.

Мы искренне возмущены, если видим, что негодяи благоденствуют, а добродетельные люди страдают. «Должно быть иначе, должно быть иначе, должно быть иначе!» – кричит наша душа. Правда, если негодяями оказываемся мы сами, то нас, наоборот, радует и утешает, что Бог долготерпелив и сразу после совершённого греха мы не получили молнией по голове. Однако это не отменяет того, что написано выше, – душа человеческая прямо-таки требует, чтобы Бог воздал каждому по делам его.

Но мы видим, что в нашем мире справедливость не всегда достигается. Значит, эта справедливость, которой мы так жаждем, может быть достигнута только за пределами нашего мира. Поэтому справедливость возможна, только если Бог существует и если нас всех ждет Его Суд. В противном случае жажда справедливости, которая есть в каждом человеке, бесполезна и абсолютно необъяснима.

Да, конечно, некоторые нетерпеливые люди предпочли бы получить награды за свою большую и малую доброту здесь, во время земной жизни, сразу. Но тут уместно вспомнить замечательные слова святителя Николая Сербского:

«Счастьем наградит Бог верных Своих (то есть подобных Себе), причем не счастьем животного, а счастьем Бога. Бог не опоздает с наградой, но и не поспешит. Ожидает ли крестьянин урожая от пшеницы сразу, как только посеет ее? И наездник на бегах ожидает ли приз на середине дистанции? И мореплаватель ожидает ли увидеть порт посреди океана? И хозяин нивы платит ли работающим на ниве во время работы? Почему тогда ты ожидаешь награду на середине дистанции, посреди океана, во время работы? В эту жизнь ты послан не для того, чтобы иметь счастье, а чтобы его заслужить»[13]13
  Николай Сербский, свт. Избранное. Мысли о добре и зле. Мн.: Свято-Елисаветинский монастырь, 2004. С. 387.


[Закрыть].