Текст книги "На краю стою"

Эдуард Тополь
На краю стою
Повести для киноэкрана

На краю стою
Повесть о настоящей любви и настоящем мужчине

Любовь не знает границ. Только пограничников.

Из фольклора

Она всегда отвечала негромко и нехотя, потому что устала повторять ему то, что они оба прекрасно знали.

– Нет, первый раз я так боялась, что, кроме страха, ничего не чувствовала. Честно. Зато потом… Особенно когда тебе дали первый отпуск. Помнишь? Сразу после свадьбы тебя вызвали – была какая-то тревога, какой-то сигнал про большую партию наркоты. И тебя не было две недели. А потом… потом ты приехал – в пять утра, весь какой-то прокопченный, пыльный, небритый. И набросился на меня прямо в прихожей. Прямо в прихожей схватил, прижал к стене, поднял на руки и… Вломился как таран! Целовал и вбивал в стенку так – я думала: Господи, сейчас дом развалится, соседи ментов вызовут…

Но по ходу рассказа воспоминания заводили ее, голос садился и уходил куда-то вглубь – туда, откуда они, все женщины мира, черпают чувственность и умопомрачение самых сакральных минут своей жизни.

А он…

Сидя напротив нее за полутемным кухонным столиком, он уже видел совсем другое: Памир и беспощадно ослепительное солнце, обжигающее – нет, не обжигающее, а буквально жалящее глаза и кожу, как рой безжалостных пчел, от которых некуда деться. Плюс шестьдесят в тени, но откуда взяться тени, когда ты стоишь на посту, на вышке среди скал и горных кряжей, раскаленных так, словно сам Всевышний готовится изжарить на этих камнях твои мозги, печень и душу. И в этом пекле на тебе армейский камуфляж, тяжелые ботинки, подвески боезапаса, рация, бинокль и, конечно, «АК-47». Ты торчишь на этой вышке, как кусок мяса на острие шампура, а под тобой – ну совсем рядом, каких-нибудь триста метров вниз – ледяной поток горной реки Бричулы и змея дороги в Китай и Афганистан. Гюльфара – крохотная среднеазиатская республика, на любой карте не больше копейки – втиснута, как колышек, между Китаем, Таджикистаном и Афганистаном. Кажется: на кой ляд им, российским погранцам, жить тут, в развалинах древней крепости Чирчулак, наскоро оборудованной под казарму и блокпост, и охранять границу какой-то азиатской Гюльфары в горах Бадахшана? Но ляд, то есть смысл, есть. Именно через Гюльфару катят из Афгана в Европу тонны наркоты – да, да, не килограммы, не пуды, а именно тонны героина, гашиша, опиума и прочей дури. И ты, стоя на вышке, должен еще издали высмотреть (или учуять нутром), в какой из этих огромных фур, которые, кроша в пыль щебенку горной дороги, с ревом взбираются сейчас к твоему блокпосту на Бричулинском перевале, – в какой из них очередная партия.

Андрей был гением такого сыска. Ощупывая в бинокль каждую колонну и каждую фуру от кабины до колес, он нутром угадывал, где заначен контрабандный груз. И по рации сообщал Власову:

– Первый, первый! Я пятый. Встречай гостей.

«Первый», то есть майор Власов, начальник погранзаставы, был всего на три года старше Андрея, контрактника с трехлетним стажем, и потому они были на ты. Майор выходил к шлагбауму, поднимал руку, и колонна тяжелых фур послушно тормозила на мосту через Бричулу.

– Глуши моторы! – кричал майор водителям, и те покорно глушили.

В наступившей тишине Власов, отвернувшись от облака пыли, пережидал, пока ветер отнесет это облако в сторону долины, откуда чабан Файзи гнал к перевалу свою тощую отару каракульских овец.

Андрей спускался с вышки, шел к майору.

Там, у КПП, открыв кабину переднего грузовика, водитель-китаец сверху вниз приветствовал майора:

– Салам алейкум, камрат офисер!

– Ага, – говорил Власов. – Что везем?

– Телевизор «Самсунг», камрат офисер!

– Сколько?

– Многа-многа, камрат офисер!

– И куда едем?

– Далеко, камрат офисер. Ошен далеко. На Урал.

– Документы.

Сидевший рядом с водителем лысый здоровяк передал водителю пачку накладных и паспортов, тот протянул их майору.

Майор изучал документы, паспорта водителей и сопровождающих груз.

Сидя в своих кабинах, водители и сопровождающие напряженно ждали.

Лысый щелчком выбил сигарету из пачки «Мальборо», чиркнул зажигалкой, но зажигалка не зажглась, и он нервно чирнул снова.

Майор засек это и приказал китайцу:

– Открывай.

Китаец со вздохом спрыгнул из кабины, обошел фуру, ключом открыл запертую заднюю дверь.

Отара Файзи вышла на мост и зацокала копытами в сторону Китая. Чабан на ходу приложил правую руку к сердцу – по-восточному поприветствовал майора.

– Опять в Китай? – сказал майор.

– А что делат? – вздохнул чабан. – Каракульчи, сам видиш, как собаки, худые.

Действительно, в Бричуле все пастбища уже выгорели под этим зверским солнцем, а в Китае на летниках – летних пастбищах в горах – еще видны обширные пятна зеленой травы. Чабан прогнал своих овец через мост, и Андрей, переждав отару, подошел к майору, вместе с ним заглянул в фуру. Там от пола до потолка ровными рядами высились картонные ящики с заводской маркировкой «SAMSUNG. TV-set 17 inches. Made in China».

Майор почесал в затылке.

– Будиш вытаскиват? – спросил китаец.

Майор искоса глянул на Андрея.

Андрей едва заметным кивком показал вперед, и майор отдал китайцу документы.

– Езжай!

– Спасиба, камрат офисер! – обрадовался тот, торопливо запер фуру и побежал в кабину.

Остальные водители с облегчением завели моторы, и колонна тронулась, с ревом покатила мимо Власова и Андрея, накрыв их облаком пыли из-под огромных колес.

Но, пропустив шесть фур, Андрей решительно шагнул на дорогу и поднял руку, перекрыв путь последней машине.

Грузовик тормознул буквально в сантиметре от него, шофер высунулся из кабины:

– Чего тебе?

Колонна проехавших фур тоже притормозила, прижалась к обочине.

– Выгружай! – приказал Андрей шоферу последней фуры.

– Охренел? Все проехали! – изумился тот и жалобно посмотрел на майора.

Но Власов лишь повторил слова Андрея:

– Выходи. Разгружай.

Спустя двадцать минут почти сотня картонных ящиков рядами стояла на земле подле последней фуры. Все ящики были открыты, на каждом высился новенький телевизор «Самсунг». Два пограничника с собаками обходили ящик за ящиком. Собаки обнюхивали и ящики, и телевизоры. Лысый здоровяк, водитель-китаец, шофер последней фуры и еще трое курили в сторонке и насмешливо наблюдали за русскими погранцами. Когда собаки дошли до последних телевизоров, Лысый с открытой издевкой сказал майору:

– Ну? Может, включить их? Москву посмотрим, футбол…

Собаки, обнюхав последние ящики, сели на землю, а их проводники, разведя руками, доложили Власову:

– Все чисто, товарищ майор.

Майор вопросительно глянул на Андрея.

Андрей медленно двинулся вдоль ряда ящиков с телевизорами. Пройдя штук десять, поднял глаза на Лысого и увидел, как тот, пряча торжествующую ухмылку, щелчком выбил сигарету из пачки «Мальборо».

Сорвав с плеча автомат, Андрей вдруг со всей силой ударил металлическим прикладом в экран телевизора. Экран со звоном разлетелся, Лысый и остальные вздрогнули от неожиданности.

– Эй! – крикнул Лысый. – Ты чё делае… – И тут же пресекся, видя, как из разбитого телевизора хлынул на землю белый порошок.

Собаки, рванувшись с поводков, с лаем бросились к этому телевизору.

Андрей уже бил прикладом по экрану второго телевизора, третьего… И потоки белого порошка сыпались из них вместе с осколками стекла.

Лысый в бешенстве смял в кулаке пачку «Мальборо», достал мобильник и лихорадочно набрал какой-то номер…

– Эй! Ты слышишь меня? – сказала она.

Он выпростал свой взгляд из прошлого и вернулся на кухню.

– Слышу…

– Что ты слышишь?

– В прихожей я тебя схватил, прижал к стене и… Продолжай!

Она обвела взглядом кухонный столик с догорающей свечой и початой бутылкой вина. И усмехнулась:

– И тогда я почувствовала тебя – какой ты горячий, мощный, огромный! Это было как обморок, у меня крыша поехала. Я слышала, как ты проходишь насквозь, до гланд… И теряла голову, просто теряла сознание. А ты… Ну чистый вулкан! Этот стол ходил ходуном – помнишь, как он трещал?

Слушая ее, он сжал в руках чашку.

– Дальше!.. Еще!..

* * *

Густая автоматная стрельба рвала ночной воздух, оглушительно ухали гранатометы, пули крошили старые камни в стенах крепости.

Андрей и остальные пограничники короткими очередями отстреливались со стен и с вышек КПП.

На плацу перед комендатурой гора телевизоров была накрыта брезентом. В комендатуре майор Власов, пригибаясь от близких взрывов и штукатурки, сыплющейся с потолка, кричал в телефон:

– Алло! Да у нас полтонны наркоты! В каждом телевизоре – по четыре кило! Нет, мы не выдержим до утра! Да это каждый раз, товарищ генерал! Стоит изъять очередную партию… Нет, это не банда, это армия! У них гранатометы! Они нас вырежут, как кур! Что? Как это у вас нет горючки? Тогда я сожгу этот героин к херам собачьим! – И майор в сердцах отшвырнул трубку. – Блин!

Действительно, так уже было не раз – стоило российским пограничникам изъять у наркокурьеров больше двух-трех килограммов героина, как они по телефону вызывали банды, вооруженные самыми последними новинками оружия. Вот и теперь, прикрываясь яростной пальбой, темные фигуры нападавших все ближе подходили к крепости.

Но во дворе крепости, в темноте двое солдат уже подкатили к телевизорам бочки с соляркой, а майор, лежа с мегафоном на крыше комендатуры, нервным шепотом крикнул Андрею:

– Зажигай! Огонь!

Андрей прицелился гранатометом по бочкам и нажал на спусковой крючок. Гранатомет ухнул, и первая бочка с соляркой буквально взвилась в воздух от взрыва, оросив воспалившейся соляркой всю гору телевизоров. Следом стали взрываться остальные бочки, и густой черный дым от пластмассовых корпусов «Самсунгов», белый дым от горящей наркоты и осколки лопающихся экранов, смешавшись, столбом поднялись к небу.

А майор, повернувшись к атакующим бандитам, закричал в мегафон:

– Эй! Писец! Кончай атаку! Наркота горит! Мы сожгли ее на хрен!

Хотел добавить еще что-то, но, закашлявшись от едкого дыма, покатился по крыше и не то упал, не то спрыгнул на землю.

Нападающие, однако, только усилили огонь.

А с другой стороны крепости Лысый и еще несколько темных фигур, крадучись, подобрались к стенам и полезли на них.

Дым от горящей наркоты, телевизоров и солярки клубами стелился по территории погранблока, и десант Лысого, незамеченный погранцами, перелез в темноте через стену и с торжествующим криком бросился в атаку с тыла.

Но тут неожиданный рокот вертолетов оглушил всех – и бандитов, и пограничников. Два армейских «Ми-7» сверху, на бреющем осветили нападающих острыми лучами своих прожекторов. Громовой голос из динамиков покрыл рев двигателей:

– Прекратить огонь! Бросить оружие! Именем республики Гюльфара…

– Дальше? – усмехнулась она. – Дальше было то же самое, только на полу… Потом на кровати… А потом на подоконнике… Я думала: Господи, у него амнезия?! Он только кончил – и опять!

– Опять – как? – хрипло спросил Андрей, сжимая чашку руками.

– Опять до обморока, до гланд! Ты устал?

– Нет! Еще! Говори!

…Два вертолета стояли во дворе крепости рядом с остатками костра от сгоревших телевизоров. Личный состав КПП вместе с ранеными российскими пограничниками был построен здесь же. Прибывшие им на выручку десантники Минобороны Гюльфары сажали в один из вертолетов Лысого в наручниках и других арестованных.

В сопровождении перебинтованного майора Власова сорокапятилетний генерал Таджибаев в щегольской форме погранвойск Гюльфары шел вдоль разрезанных автогеном кузовов многотонных «ЗИЛов» и «КамАЗов», и майор говорил ему на ходу:

– Вот, товарищ генерал, разрезаем – и пожалуйста: под каждой обшивкой, даже в бензобаках, сотни кэгэ опия, героина, кокаина, хрен знает чего!

Генерал остановился перед Андреем.

– Как ты узнал, что наркота в этой фуре?

Андрей усмехнулся:

– По весу, товарищ генерал.

– Не понял, – нахмурился генерал. – Как «по весу»?

Андрей улыбнулся еще шире:

– У этой фуры пыль под колесами мельче была.

Генерал посмотрел на арестованную фуру… на ее колеса… и опять на Андрея.

– У него интуиция, товарищ генерал, – поспешил встрять майор. – Просто какой-то Шерлок Холмс! Уже две тонны наркоты нашел!

Лысый, сидя в вертолете напротив открытой двери, переглянулся с китайцем.

А генерал сказал Андрею:

– Молодец, Шерлок Холмс. Звание повысим, премию дадим и пошлем в Москву, в институт погранвойск. Будешь на офицера учиться.

Но вместо благодарности услышал:

– Не могу, товарищ генерал. Я контрактник. Жене обещал: выслужу контракт – и всё, домой.

Генерал недовольно нахмурился, Андрей сказал:

– Товарищ генерал, а можно отпуск вместо института?

Генерал раздраженно засопел и бросил:

– Ладно, пять суток отпуска.

И ушел в свой вертолет.

Взревев двигателем и подняв лопастями жуткую пыль, вертолет взлетел и скрылся за Бричулинскими хребтами в сторону высокогорного озера Чирчук…

– Ты устал, хватит, – сказала Алеся. – И мне пора на работу…

Он не возражал, он и вправду устал.

Она встала, обошла кухонный столик и подошла к Андрею. Встав за его спиной, взялась за ручки инвалидного кресла и покатила его из кухни в крошечную спальню.

…Раздолбанный рейсовый автобус, полный стариков и женщин с корзинами, пахучими местными дынями, огромными «юсуповскими» помидорами и виноградом кишмиш, пылил вниз по горной дороге. Сидевший рядом с Андреем старик узбек разрезал небольшой арбуз и стал угощать им соседей. Между тем автобус, распугав кур и индюшек, прокатил через горный кишлак, миновал придорожную чайхану и спящих подле нее ослов и верблюдов. Водитель-таджик на ходу мигнул фарами парням, лениво стоявшим у несвежей синей «девятки» под вывеской «Кумыс. Горячие лепешки». Проводив автобус глазами, парни отшвырнули сигареты.

Автобус, пройдя седловину, пополз вверх по горной дороге.

Тут синяя «девятка» вдруг догнала автобус, лихо отжала его на обочину, трое крутых азиатских парней с пистолетами в руках выпрыгнули из машины, выстрелами заставили водителя открыть двери и ворвались в автобус. Женщины в ужасе заголосили, но парни, никого не трогая, прямиком ринулись по проходу в глубину, набросились на Андрея и, сунув ему под ребро пистолет, поволокли наружу, к «девятке»…

Алеся помогла безногому Андрею перебраться с инвалидного кресла в кровать.

– Значит, он был большой? – спросил Андрей.

– Он был замечательный. Ложись.

Она расстегнула на нем рубаху…

Голый, избитый и окровавленный, он стоял со связанными за спиной руками на каменистой площадке высокого утеса над озером Чирчук. Огромный, прекрасный и совершенно безмятежный мир был над его головой – ослепительное солнце в бездонном небе, скалистые горы Бадахшана с далекими шапками высокогорных ледников да грифы или орлы, медленно парящие вдали средь горных склонов. Но Андрею было не до этих безмятежных красот. Широколицый главарь с коротким кинжалом в руке говорил ему прямо в лицо:

– Ты, русская свинья! Две тонны добра у людей отнял! Две тонны! Это знаешь, какие деньги?! Миллионы! И у каких людей отнял! Лысого Раиса за тебя в тюрьму посадили! Лысого помнишь? Его в тюрьме убить могут, УБИТЬ!!! Но мы тебя убивать не будем! Ты сам умрешь! Позорной смертью умрешь. Понял?

С коротким кинжалом в руке он подошел к Андрею, посмотрел на его пах и усмехнулся:

– Балшой! Много детей мог бы сделать.

И вдруг молниеносным движением воткнул кинжал прямо в пах.

Андрей закричал от боли и скорчился, распахнув рот.

А главарь расхохотался:

– Не кричи, ишак! Всё!

И сильным ударом сбросил Андрея со скалы в озеро.

Некоторое время все трое смотрели с утеса на воду, сомкнувшуюся над Андреем. А затем, увидев кровавые воздушные пузыри, лопнувшие над водой, удовлетворенно сели в свою «девятку» и уехали.

Стоя у кровати, Алеся налила полную рюмку «Новопассита» и подала Андрею. Но он отвернулся:

– Я не хочу снотворное.

– Пей, иначе не уснешь. Мне на работу.

Вздохнув, Андрей покорно выпил и откинулся головой на подушку.

Алеся укрыла его одеялом:

– Спи, дорогой…

Он закрыл глаза, повернулся на бок. И с этим движением словно нырнул в свое недавнее прошлое – в ледяную воду высокогорного озера Чирчук.

Это был конец. Кровоточа и оставляя кровавый след, его тело уходило все ниже и ниже под воду. Выпученные от боли глаза вылезали из орбит. Связанные руки сначала дергались, не в силах освободиться, а потом бессильно обмякли. Он закрыл глаза и сдался, воздух пузырями вышел из легких. И тело, уже не сопротивляясь, отдалось воде.

Наверное, эта ледяная вода и спасла его от потери крови.

Потому что секунду спустя – уже помимо его сознания и воли – какая-то конвульсивная волна жизни все-таки выгнула его спину, дернула ногами, как ластами, и направила вверх.

Пробкой вынырнув из воды, он рефлекторно схватил ртом воздух и снова ушел под воду… Надолго…

И только после томительно длинной паузы вновь показался на миг из воды, снова схватил воздух.

И так, совершенно бессознательно, лишь в силу какого-то биологического инстинкта жизни дергая в воде связанными локтями и работая окровавленными ногами, как ластами, он выбрался к берегу, рухнул головой на камни. Его тело еще было в воде, и руки были связаны за спиной, но рвотные позывы оказались первыми симптомами спасения – его вырвало озерной водой.

Отдышавшись, он ужом выполз на берег. Попытался встать на ноги, но от нестерпимой боли в открытой ране вместо паха тут же с криком упал на камни.

Эхо его крика взлетело над озером, но никто не услышал его, только голошеий стервятник снялся с далекой скалы и поплыл над озером.

Андрей снова попробовал встать и снова упал со стоном. Затем подполз к острому камню, перевернулся на спину и попробовал камнем перетереть веревки. Пустое! Он только до крови расцарапал себе руки и локти.

Между тем гриф-стервятник, глядя сверху на озеро и его берега, уже увидел свою добычу – окровавленного человека, который, умирая, бессильно лежит на камнях.

Спланировав, гриф сел неподалеку от него.

И тут же рядом с ним приземлился еще один… и еще…

Черными выпуклыми глазами они изучали полумертвое тело.

Затем первый, на правах первооткрывателя, заскакал по камням к Андрею и замер над его головой.

Андрей открыл глаза.

Секунду они смотрели друг на друга, а потом гриф поднял голову, чтобы выклевать самое вкусное – глаз.

Но Андрей вдруг хрипло и злобно, как змея, выдохнул воздух из легких. Это был какой-то нечеловеческий, звериный звук и оскал.

Гриф отскочил.

Но к нему тут же подскочили и сели рядом с Андреем еще двое голошеих стервятников, а к берегу стали слетаться еще и еще.

Андрей бессильно смотрел на них, а они нагло – скок за скоком – подбирались все ближе.

Хрипя и шипя, Андрей из последних сил задергал локтями так, что вены взбухли на плечах и шее…

И вдруг одна рука выскользнула из мокрой веревки. Андрей взмахом отогнал грифов, сел, освободил вторую руку и стал швырять в грифов камни, на которых сидел.

Стервятники нехотя отпрыгнули и взлетели.

Андрей снова пытался встать и снова упал, согнувшись и хватаясь обеими руками за кровавую рану вместо паха.

А стервятники стали кружить в воздухе, сопровождая человека, который, царапая локти о камни, медленно полз по земле.

Кровь метила его движение. Солнце нестерпимо сжигало голую кожу. И если руками и локтями он мог шевелить и ползти на них, то ноги с перерезанными в паху венами и сухожилиями мертвым грузом волочились за телом. И через какое-то время муравьи, клещи и слепни облепили их, впились в кожу. А затем возвратились и грифы, подскочили со стороны ног, стали клевать и рвать мясо кусками.

Андрей пытался отогнать их, но это было уже только в его воображении. А на самом деле…

Сразу за домом – простой кирпичной пятиэтажкой – начинались горы, а город был внизу, в Гюльфаринской долине, – днем зеленый от обилия парков, скверов, частных садов и виноградников, а по ночам мерцающий ожерельями уличных огней и витрин.

Пустой городской автобус подошел к остановке, забрал Алесю и покатил с окраины вниз, в сторону центра. Сидя на переднем сиденье, Алеся привычно смотрела в окно. Гюльфара открывалась ей навстречу сначала своими темными окраинными улочками, где за глухими заборами прятались уютные азиатские дворики с закрытыми гаражами, подвесными виноградниками и самой разнообразной живностью – от кур до павлинов, затем индустриальной зоной – мясокомбинат, хлебозавод, какая-то стройка, овощная база и ипподром – и наконец широкими и прямыми улицами с витринами новых бутиков, банков, магазинов, ресторанов, казино, гипермаркетов, обменных пунктов и парковками иномарок. Любого приезжего этот город поражал своим достатком и даже роскошью, несвойственной соседним республикам. Приезжим это объясняли просто и доходчиво: Гюльфара была не только независимой республикой, но и свободной экономической зоной – единственной «офшоркой» в Средней Азии. Мол, потому сюда всеми правдами и неправдами стекаются узбекские, казахские, киргизские и прочие деньги и умы, потому здесь банков больше, чем мечетей, а ювелирных лавок не меньше, чем на Сорок девятой улице в Нью-Йорке.

А в действительности была, конечно, еще одна – основная и негласная – причина гюльфаринской роскоши, но Алеся не успела об этом подумать – автобус остановился на сверкающей рекламой улице Независимости. Алеся и несколько ночных пассажиров вышли, и Алеся, перейдя улицу, вошла в расцвеченное огнями казино «Памир». Здесь она привычно поздоровалась с охранниками – могучим Биллом, верзилой Ратуллой и жилистым крепышом-каратистом Мансуром, поднялась в служебную комнату с металлическими шкафчиками, открыла своим ключом один из них и переоделась в служебную форму – белая кофточка-рубашка с кружевным воротничком, бордовый фирменный пиджак с вышитой эмблемой «ПАМИР», бордовая юбка и строгие черные туфли на низком каблуке. Хотя все девчонки, работавшие в казино – от официанток до девушек по вызову, – были обязаны ходить на высоких и даже высоченных каблуках, была здесь категория служащих, которые отвоевали себе право ходить, а точнее, стоять на низких. Эта категория называлась «крупье», и Алеся была одной из них.

Через пятнадцать минут, поправив макияж, она уже стояла у стола и стремительным веером раскладывала карты перед игроками…

…Исклеванный и преследуемый грифами и слепнями полутруп только изредка оживал от боли, поднимал голову и видел вдали горную дорогу, огибавшую каменистый склон, и машины, которые катили по ней, пыля…

Он попробовал кричать, но только беззвучный сип выходил из разбитых и обуглившихся губ. И никто не видел его – там, в высоте, над крутым обрывом, машины пролетали по горной дороге, не обращая на него внимания.

А он лежал в лощине под этой дорогой, лежал на раскаленных от солнца камнях – лицо и плечи уже сгорели, тело исцарапано, ноги исклеваны до костей. Но он еще шевелился и двигался. Или – думал, что движется, а на самом деле это был уже просто труп, живой труп, который едва копошится и которого вот-вот сожрут муравьи и грифы…

В казино гремела музыка. Исполняя танец живота, юная красавица узбечка с высокой грудью яростно трясла бедрами. Полуголые девушки в узеньких лифчиках и мини-юбочках по первому зову игроков подносили им бесплатную выпивку. Хозяин казино, франтовато одетый и с сигарой во рту, прохаживался по залу, зорко следя за крупье. И Алеся, тасуя карты, могла лишь исподволь рассматривать игроков за своим столом – одного… второго… третьего… Черт возьми, они совершенно разные: русские, узбеки, корейцы, таджики… молодые, пожилые и старые… франтоватые бизнесмены и бандиты в спортивных костюмах…

Крутится колесо рулетки, шарик бежит по кругу…

Игроки ожесточенно курят… азартно играют… много пьют…

Наконец игра заканчивается, игроки отходят, и Алеся устало прикрывает глаза.

За соседним столом игра тоже закончилась, и Анжела, соседка-крупье, подошла к Алесе.

– Идем! Я сейчас лопну!

Они пересекли зал, зашли в женский туалет, заняли обе кабинки.

Анжела, усевшись на унитаз, торопливо открыла сумочку, достала пудреницу и ссыпала из нее на ладонь дорожку кокаина. Шумно вдохнула, облегченно закрыла глаза, откинула голову. И так, расслабленно писая, спросила через стенку:

– У меня чистый. Будешь?

– Нет, спасибо, – ответила Алеся из своей кабинки.

– Все еще ищешь, кто его заказал?

Алеся промолчала.

Анжела усмехнулась:

– Думаешь, они придут к твоему столу и скажут: «Это мы его кастрировали»?

Алеся не ответила.

– Тут ползала наркодилеров. Даже больше, – сказала Анжела. – Какая разница, кто твоего заказал? – Она насыпала из пудреницы еще дорожку, вдохнула. – Ты фильм «Касабланка» видела?

Алеся молча вышла из своей кабинки, подошла к зеркалу. Анжела присоединилась к ней, вдвоем они занялись своими прическами и макияжем.

– У нас тут такая Касабланка! – продолжала Анжела. – Эти звери уже весь мир на иглу посадили. С ними даже американцы не могут справиться.

Подведя губы темной помадой «Shick», Анжела спросила в упор:

– Ну хорошо. Ищешь и ищешь, не мое дело. Но он уже восемь месяцев как инвалид. Как ты живешь без секса?

– Живу… – нехотя ответила Алеся.

– А я бы не смогла. Если у меня неделю нет мужика, я с ума схожу!

– Ты же с хозяином спишь.

Анжела усмехнулась:

– Да какой он мужик? Так, название… – И вдруг осторожно коснулась пальцами шеи Алеси, провела рукой по плечу.

От этого нежного касания Алеся невольно закрыла глаза.

И Анжела, разом осмелев, тут же обняла ее, привлекла к себе, хозяйски положила руку на грудь.

– Ласточка моя, лапонька… Господи, как я хочу тебя…

Но Алеся, спохватившись, тут же оттолкнула подругу.

– Нет! Отстань!

– Дура! – раздраженно бросила Анжела. – Такой станок пропадает!

* * *

Экскурсионный автобус со школьниками катил по горной дороге. Дети шумели, пели, баловались и лупили друг друга щелбанами. Молодая учительница, как ни кричала, не могла с ними справиться.

Неожиданно пятилетняя девочка, сидевшая возле водителя, показала рукой за окно:

– Смотрите! Птицы дядю кушают!

– Фигня! – сказал мальчик постарше. – Какой еще дядя? Падаль какая-то.

– Собака или горный козел, – произнес еще один.

Действительно, сверху, с горной дороги, было неясно, кого клюют грифы.

И автобус покатил дальше, удаляясь от того места, с которого были видны Андрей и грифы, клюющие его.

Но маленькая девочка, заупрямившись, пустилась в рев:

– Мама, они его скушают! Скушают дядю!

– Катя, перестань! – нервно сказала учительница. – Какого еще дядю?

– Там! – Катя показала ей за окно. – Птицы дядю кушают!

Учительница выглянула в окно и вдруг закричала водителю:

– Стой! Останови машину!

На рассвете над городом разносится протяжный крик муэдзина: «Алла-а-а-а-ах уакбар!» Пустой городской автобус взобрался в гору и остановился на окраинной остановке. Алеся вышла из автобуса и устало двинулась в сторону дома. По дороге Алеся остановилась у продовольственного ларька, купила лаваш, овощи и каймак – свежую местную сметану. С пакетами прошла через двор, вошла в подъезд, открыла ключом свою квартиру на первом этаже. Но прежде чем войти, устало прислонилась головой к двери и замерла так, словно собирая силы для новой работы или испытания. Затем, глубоко вздохнув, открыла дверь и, сбросив в прихожей туфли и оставив на стуле пакеты с покупками, прошла в туалет, взяла там литровую стеклянную банку и направилась с ней в спальню.

Андрей, лежа в кровати, встретил ее открытыми глазами.

– Доброе утро, – сказала она, но он промолчал.

Она откинула одеяло и увидела то, на что без подготовки действительно трудно смотреть: оголенные культи-обрубки и пах, изуродованный ужасными шрамами и торчащей внизу живота цистостомой – отводной трубкой-катетером из мочевого пузыря.

Привычно вставив эту трубку в стеклянную банку, Алеся сняла с трубки пластиковый зажим, сцедила мочу.

Андрей облегченно вздохнул, откинулся головой на подушку и блаженно закрыл глаза.

А еще недавно, всего восемь месяцев назад, он, придя в госпитале в себя и впервые увидев свои забинтованные культи, в истерике орал на врачей:

– На хрена вы меня спасли?! – И вырвал из живота цистостому, кровь брызнула из разорванных швов. – Если я не мужик, я не хочу жить! Не буду!

Санитары и армейские врачи набросились на него, выкрутили руки за спину, натянули смирительную рубашку…

* * *

Алеся достала из шкафа выцветшую гимнастерку с медалями, ремень и армейские брюки с укороченными выше колен штанинами. Помогла Андрею одеться, пересесть в инвалидное кресло и ушла на кухню готовить нехитрый завтрак – яичницу с овощами.

Он прикатил туда в своем кресле, негромко спросил:

– Кто-нибудь был сегодня?

– Конкретно – никого подозрительного… – сказала она, стоя у плиты и глядя через окно на детей, высыпавших с утра во двор на детскую площадку.

– А вообще? – настойчиво спросил он.

– А вообще они все на ворованные деньги играют. Я знаешь что думаю? Нужно пойти к ясновидящей. Мне давно говорили – в Гинчике есть одна старуха. Только очень жадная – сто баксов за прием.

И Алеся выложила всю яичницу в одну тарелку, поставила ее перед Андреем.

– А тебе? – сказал он.

– Я пошла спать.

Оставшись в одиночестве, Андрей завтракал, включив телевизор. По телику шли последние известия, но он их практически не слушал. Крутя руками колеса инвалидного кресла, подъехал на нем к раковине, вымыл свою тарелку. Затем достал из шкафчика баночку с асидолом, снял с гимнастерки медали, стал начищать их до блеска. Между тем местный телекомментатор сообщил:

– Международная общественность обеспокоена предстоящим выводом российских пограничников из нашей республики. И за разъяснениями мы обратились к командующему нашими погранвойсками генералу Таджибаеву.

После этого на экране возник Таджибаев в своем генеральском кабинете и сказал в микрофон корреспондента:

– Эта озабоченность вполне понятна. По нашим данным, за последние пять лет в Афганистане площади посевов мака, служащего для производства опия, морфина и героина, увеличились в 36 раз. А все потому, что спрос! Число потребителей наркотиков во всем мире растет, и сегодня килограмм афганского героина стоит у нас на черном рынке 5 тысяч долларов США, а по пути в Европу эта цена возрастает в 60 раз: в Душанбе, Асане и Ташкенте это уже 30–40 тысяч долларов, в Москве – 150 тысяч, а в Европе – 300 тысяч! Долларов! Вот западных наблюдателей и беспокоит: а сможем ли мы без российских пограничников остановить этот наплыв…

Андрей, недослушав, индифферентно выключил телевизор и покатил на своем инвалидном кресле к двери в спальню. Заглянул туда, увидел, что Алеся уже спит, осторожно закрыл дверь и укатил в прихожую. Достал с полочки солдатскую фуражку, надел, открыл наружную дверь, выкатил, стараясь не шуметь, из квартиры и запер ее. Сунув ключ в нагрудный карман, ловко спустился в кресле по трем лестничным ступенькам в парадном и выкатил на улицу. Соседский пацан, проезжая мимо на велике, крикнул на ходу: