Текст книги "Братство Маргариты (сборник)"

Теперь кто же живет на территории этого завода? Вот вам 3 еврея: Бейлис, Шнеерсон и некий Чернобыльский, далее там еще проживает управляющий, и его брат, и еще еврей Заславский. Другими словами, 6 евреев живут на территории завода…

Кто же совершил это преступление? Оно совершено Бейлисом, он сидит на скамье подсудимых, но один Бейлис совершить это преступление не мог, а других участников обнаружить не удалось, о них можно только догадываться. Ведь в то же время как раз закладывалась молельня, и приезжали раввины, и в конце февраля на заводе видели резника, который сюда приезжал…

Все эти данные всегда наводили на мысль, что именно евреи причастны к этим преступлениям. Однако евреи не желают прийти на помощь судебным властям. Они боятся, что если хоть один изувер будет изобличен, то тень падет на все еврейство. Но эта боязнь – какая-то странная, загадочная для меня: неужели от того, что будет изобличен какой-то изувер, это коснется всего еврейского народа? Ведь русский народ – милостив и великодушен. Я имею право это говорить, ибо я сам – нерусский, хотя и родился в России, как и мой отец, прокурор Виппер, – мы немецкого происхождения.

И вот, изучая этот вопрос, я прихожу к следующему выводу: относительно кровавых жертв мы во всей Библии постоянно встречаем уклонение евреев от их собственного закона. Во втором веке некий ребе Исаак – согласно Талмуду – говорит: храма нет, а жертвы приносятся и возлияния совершаются, хотя жертвенник разрушен. Отсюда мы вправе сделать вывод, что жертвы и после разрушения Иерусалимского храма приносились, несмотря на запрещение. В XII веке появляется у евреев книга Зогар, основанная на каббалистике. В ней есть тексты относительно 13 уколов, а число 13 и в данном деле играет большую роль, ибо на правом виске у убитого мальчика Андрюши было обнаружено именно 13 ран…

Меня же удивляет следующее: если бы евреи желали действительно защитить Бейлиса, то должны были бы сказать – пусть правосудие решает этот вопрос, ведь улик немного, кроме теоретических соображений следователя, и суд присяжных, которому евреи все-таки, по-видимому, верят, мог бы увидеть, что улик мало и что можно человека оправдать. Но любопытно то, что евреи, сознавая, очевидно, что Бейлис действительно виновен, стараются запутать дело, помешать правосудию.

Господа присяжные заседатели! Я хорошо сознаю всю трудность предстоящей мне задачи и ту огромную ответственность, которую я несу в качестве представителя государства. Настоящее дело, как вы сами видите, – дело неслыханное, небывалое. Мы еще недавно пережили тяжелую эпоху революции, отмеченную кровью. Кровь лилась в России повсюду, убивали должностных лиц, истребляли народ. И вот здесь, среди бела дня, в большом древнем русском городе… хватают ни в чем не повинного мальчика, подвергают его невероятным мучениям и истязаниям, его закалывают, как жертву, источают из него кровь… и, наконец, наглумившись над его телом, бросают в пещеру…

Я не отрицаю, может быть, еврейству очень неприятно, что если Бейлис будет осужден, то, несомненно, падет тень и на все еврейство, могут произойти эксцессы. А заправилы еврейского народа, те люди, которые шумят вокруг этого дела и делают его мировым, возбуждают еще большую ненависть по отношению к евреям. Но вы знаете, господа присяжные заседатели, что правительство одинаково оберегает всех своих подданных и принимает все меры к тому, чтобы не было никаких эксцессов, чтобы не было погромов.

И потому я призываю вас вынести изуверу-убийце Бейлису приговор, соответствующий этому гнусному ритуальному убийству. (Председателю.) Я закончил, ваша честь.

Грузенберг (подойдя к рампе, в зал): Ритуальное убийство… употребление человеческой крови… Страшное обвинение. Дело ваше, верить мне или не верить, но если бы я хоть одну минуту думал, что еврейское учение позволяет, поощряет употребление человеческой крови, я бы больше не оставался в этой религии, не считал бы возможным оставаться евреем. Но я глубоко убежден, у меня нет ни минуты сомнения, что этих преступлений у нас нет и не может быть. Подумайте: более 3000 лет назад евреи воевали с какими-то амаликитянами и обращались с ними жестоко, и вот теперь Бейлис сидит на скамье подсудимых и ему хотят назначить роль козла отпущения, который отвечает за все то, что было на протяжении трех тысяч лет среди миллионов евреев. Быть может, какой-либо безумный, дерзкий или обиженный сказал какое-нибудь резкое слово про иноплеменников или христиан – за все это отвечает Бейлис. Если взяли несчастную женщину, мать убитого мальчика, и держали под арестом, подозревая в этом преступлении, – виноват Бейлис. Если шайку преступников томили под арестом – виноват Бейлис, он за все отвечает…

Теперь вы слышали, что говорил прокурор: там имеется молельня, так не нужна ли человеческая кровь, чтобы поставить на ней эту молельню? (Прокурору.) Но если вы считаете, что молельня должна строиться на христианской крови, что именно для молельни принесли в жертву и замучили несчастного мальчика, тогда ищите того, кто строил эту молельню. Почему он не сидит здесь, строитель этой молельни, почему не сидят те, которые пожертвовали на нее деньги, которые нанимали убийц? У вас, русской власти и правительства, достаточно мощи, чтобы не останавливаться перед богатством, перед положением, ни перед чем. Но вы этого не сделали потому, что этому нет никаких доказательств, кроме одного факта, что люди хотят молиться в своей синагоге, а вы считаете, что для этого им нужна кровь…

Теперь попробуем подойти к делу. Вы знаете, что 9 марта 1911 года некоторые из воров были арестованы – друзья Александры Чеберяк, ее гости. На другой день приходит к Чеберяк полиция и делает обыск. И вот, господа, как ни казалась прокурору и гражданским истцам смешной версия относительно опасений этих воров разоблачений со стороны Андрюши Ющинского, но, по-моему, это – правда. Потому что есть в деле показания о том, как Андрюша сказал своему другу Жене Чеберяку: «А я расскажу, что, когда я приходил ночевать к вам, я видел, как приносили ворованные вещи и кассу…» И вот Женя прибегает домой и об этом рассказывает. Тут приходит к Чеберякам Андрюша, и в это же время являются Рудзинский, Сингаевский и Латышев по своим воровским делам. Застают Андрюшу, хватают, ударяют швайкой по голове, может быть, даже без намерения убить, просто со злости: «Ах ты, байстрюк, ты нас пришиваешь!» Андрюша теряет сознание, падает, ему наносят удары сначала в голову, а когда он падает, ему наносятся удары в шею. Им кажется, что мальчик скончался, но в это время он опять зашевелился, вздрогнул. Они опять бросаются и опять наносят удары швайкой. А потом уже, глухой ночью, переносят труп в пещеру. Не странно ли, что в тот же день исчезают дети Чеберяков? Почему на другой день после убийства детей отсылают к бабушке? Очевидно, обставляют дело так, чтобы они не выдали… Убийцы хотели, чтобы труп был найден, чтобы нашли исколотого мальчика и чтобы всякий сказал: какие же это воры, это – не воры, в этом виноваты евреи…

Нам говорят, что судебно-медицинский эксперт высказался, будто убийцы собирали кровь. Вспомните, я обратился к нему, этому эксперту с вопросом: «Знаете ли вы, где было совершено убийство?» Он ответил: «Нет, не знаю». – «Ну, а место, где был найден труп, – это место убийства?» – «Нет». – «Так, может быть, кровь осталась на месте убийства?» Он на это сказал: «Да, конечно, утверждать не могу, может быть, кровь осталась на месте и там была замыта». А свежезамытые места есть в квартире Чеберяков, почему, вполне возможно, эксперты и не нашли там следов крови. Зато вместо этого нам предъявили экспертизу профессора Сикорского. Но в ней не было ничего медицинского. Когда врач вместо медицины начинает говорить о ритуальных убийствах, о том, какие были процессы в Средние века, как судили в Саратове, то это уже все, что хотите, но не судебная экспертиза, не наука. К тому же с этими обвинениями связаны самые мучительные для евреев столетия. Восемь веков они платили за это тысячами людей, и вы знаете, как шло дело: появлялся кровавый навет, и тут же являлись католические монахи, хватали этих людей, обвиняли их, пытали, жгли и казнили, а имущество отбирали. А потом? А потом приходили те же монахи и клеймили чело их детей, клеймили их внуков позором отчуждения, позором того, что они употребляют человеческую кровь. Когда господин обвинитель стал поддерживать это обвинение, он заявил: я плохо знаю еврейские книги, я плохо знаю весь этот вопрос. Но он верит в ритуальные убийства. Господа, верить можно в добро, в красоту, верить можно в небо; а там, где должно знать, там вере нет места, я обязан знать. И я вправе сказать: вот уже 800 лет тяготеет это обвинение над евреями, и что же сделали для проверки его?

Вам говорил здесь господин прокурор, будто недавно в Австрии был процесс и что в Европе также было предъявлено такое обвинение. Я утверждаю, что это не так, я утверждаю, что обвинений в ритуальных убийствах в той форме, в какой оно поставлено по делу Бейлиса, это обвинение нигде в мире не ставилось, нигде и никогда. Я утверждаю, что за 200 лет нигде на земном шаре такого процесса не было. Откуда эксперты обвинения брали эти процессы? Из Средних веков, из этой тьмы, где были пытки, были процессы ведьм. А разве вы не знаете, что в Средние века судили животных и посылали повестки крысам и собакам? И люди занимались этим вздором…

Сюда вызывают экспертов и три дня разбирают еврейскую религию. Вы слышали, как присяжный поверенный Шмаков, допрашивая экспертов, ставил целый ряд вопросов из Библии, изобличая ее в жестокости, в нелюбви к человеку, в пролитии человеческой крови. И я думал: Боже, что же здесь происходит, неужели тут идут с облавой на Библию, на священные книги? Господа присяжные, еврейская религия не нуждалась бы в моей защите, но вы слышали, как ее здесь перед вами обвиняли. И когда я слышал все это, я говорил себе с гордостью: какое счастье, что среди православных священников, среди православных ученых не было ни одного, который явился бы сюда и своим именем священника, или православного христианина, или русского ученого поддержал бы эти ужасные, мучительные сказки, этот кровавый навет. Это счастье: ни одного не было…

Господа присяжные заседатели, что мне защищать еврейскую религию, ведь еврейская религия – это старая наковальня, о которую разбились всякие молоты, тяжелые молоты врагов, но она вышла из этих испытаний чистой, честной, стойкой. Господин председатель объяснил мне, что еврейская религия и еврейские богослужебные книги ни в чем не обвиняются, что еврейскую религию никто не заподозревает, а имеют в виду одних изуверов. Значит, мы три дня занимались здесь ненужным делом. Ведь мы говорили не об изуверах, а разбирали Библию, Зогар, Талмуд – это ведь еврейские книги, это не книги изуверов, а книги церковные. Но мы это делали…

Я больше о религии говорить не буду. Я твердо надеюсь, что Бейлис не погибнет. Но что, если я ошибаюсь? Что, если вы, господа присяжные, пойдете вопреки очевидности за кошмарным обвинением? Что ж делать?! Едва минуло 200 лет, как наши предки по таким обвинениям гибли на кострах. (В зал, к сидящим в первом ряду.) Чем вы, Бейлис, лучше их? Страшна ваша гибель, но еще страшнее сама возможность появления таких обвинений здесь, под сенью разума, совести и закона. А если вас охватывает отчаяние и горе – крепитесь! Чаще повторяйте слова отходной молитвы: «Слушай, Израиль! Я – Господь Бог твой, единый для всех Бог! Барух Ата Адонай…»

Судебный пристав (подойдя к рампе, в зал): Владимир Галактионович Короленко, «Приговор». Корреспонденция от 29 октября 1913 года в «Русских ведомостях» и в газете «Речь». «Среди величайшего напряжения заканчивается дело Бейлиса. Мимо суда прекращено всякое движение. Не пропускаются даже вагоны трамвая. На улицах – наряды конной и пешей полиции. На четыре часа в Софийском соборе назначена с участием архиерея панихида по убиенном младенце Андрюше Ющинском. В перспективе улицы, на которой находится суд, густо чернеет пятно народа у стен Софийского собора. Кое-где над толпой вспыхивают факелы. Сумерки спускаются среди тягостного волнения. Становится известно, что председательское резюме резко и определенно обвинительное. Присяжные ушли под впечатлением односторонней речи. Настроение в суде еще более напрягается, передаваясь и городу. Около шести часов стремительно выбегают репортеры. Разносится молнией известие, что Бейлис оправдан. Внезапно физиономия улиц меняется. Виднеются многочисленные кучки народа, поздравляющие друг друга. Русские и евреи сливаются в общей радости. Такой поток радости, что в нем прямо потонуло впечатление от тысяч черносотенцев, собравшихся темным пятном у Софийского собора, почти рядом с судом. Погромное пятно у собора сразу теряет свое мрачное значение. Кошмары тускнеют.

Желательно, чтобы при выходе зрителей из зала в фойе театра все листовки и газеты были сняты со стен или стендов и, смятые, валялись на полу под их ногами.

Конец

Москва – Принстон, 2008–2009

Повесть о настоящем
Очерк

«Известия, 20 марта 2009»

Голицыно, 6.30 утра, сегодня

Даже когда он не спит и слышит, как Лена проснулась, разбудила сына и стала собирать его в школу, он не встает. Он лежит и слушает, как они тихо шепчутся на кухне, обсуждая дела и планы Дениса на день, и как потом Денис бесшумно, в одних носках идет в прихожую обуваться.

Темная зимняя ночь еще стоит за окном, он закрывает глаза и проваливается то ли в сон, то ли в прошлое…

Чечня, ущелье Керего, июль 2002

– «Лагуна», я «Сибирь», мы готовы.

– С Богом! – ответил командир.

Такое он слышал в первый раз. За полтора года его службы в погранотряде всегда было только: «Вперед!», «Выполняйте задачу!», «Быстрей, твою мать!». А тут – «С Богом!» И ведь полковник Агеенко профессионал до мозга костей, он не верит ни в Бога, ни в черта и сентиментален как автомат Калашникова. Но выходит, даже «калашников» понимает, куда они летят.

Ладно, поехали! Кивок головы, и вот уже летуны поднимают вертолеты со штурмовой бригадой из сорока десантников и группой спецразведки – в каждой десятке расчет «ПК» и два снайпера.

Четыре «Ми-8», хищно наклонясь, наполнили ревом Итум-Калинские горы. Время подлета к цели – 12 минут, а месяц назад он со своей разведгруппой шел тут двое суток. Тогда стали поступать сведения, что «чехи» готовят крупную диверсионную акцию. Но какую, где? По всему получалось – только из Грузии, из Панкийского ущелья. Хотя казалось – все уже перекрыто, все тропы блокированы постами, все склоны простреливаются с десятка НП, не зря три года назад именно за этот «замок на границе» он получил свою первую боевую награду – медаль Суворова. Но длина грузинской границы 88 км, а горы есть горы, и «чехи» здесь как дома. Он взял ОГСР – отдельную группу специальной разведки, 15 супердесантников, накачанных, как Шварценеггер, и ушел с ними в сторону Грузии таким маршрутом, который даже с точки зрения «профи» был абсолютно непроходим. Командир считал, что если он, Вахренев, пройдет этот маршрут, то и «чехи» пройдут. И оказался прав, как всегда: переночевав на скалах, съев весь сухой паек, они все же вышли на скрытый от глаз высокогорный перевал и на высоте 3300 метров обнаружили развалины старинной крепости, а среди них – чайник, несколько пластиковых стаканов, патроны 7,62 мм, окурки «Мальборо» и следы альпенштока, пришедшие из Грузии и уходящие обратно. И понял, что кто-то проводил такую же рекогносцировку маршрута, только с грузинской стороны. Он оставил там заставу – две засады во главе с майором Шадриным и майором Поповым – и вернулся на базу ждать сигнала. И вот час назад Шадрин доложил: «Наблюдаем концентрацию противника. 30 “чехов” расположились на отдых, еще одна группа подтягивается снизу. Вооружение – пулеметы “ПК” и “ПЗРК”, то есть наша “Игла”».

Агеенко тут же дал Шадрину команду при появлении вертолетов обнаружить себя пулеметным огнем и связать «чехов» боем, чтобы не ушли в «зеленку» до высадки десанта.

И вот они летят. Борттехник открывает боковую дверь, пулеметчик пристраивает пулемет на специальные лапки турели. За очередным крутым поворотом «Ми-8», вынырнувшему из-за скал, разом открылась картина боя. Сквозь шум винтов не слышно грохота автоматов, но ясно видно: внизу первая засада плотным огнем накрыла расположившихся на привале «чехов», а вторая, повыше, давит их гранатометом. Только секунды «чехи» растеряны, затем мощный ответный огонь, вспышки выстрелов и трассирующие пулеметные очереди вверх, прямо по вертолетам. (Потом на базе авиагруппы летчики насчитали у себя больше десятка пулевых пробоин.)

Конечно, из «Ми-8» пулеметчик отвечает огнем на огонь, однако поражение цели из стрелкового оружия с летящего вертолета – это из разряда фантастики. А внизу яркая вспышка и шлейф ракеты, летящей в небо! Куда ракета, по какому из четырех бортов? Борттехник хватается за голову, губы шевелятся, слов не слышно, но и так ясно: «ПЗРК» – переносной зенитно-ракетный комплекс, то есть наша же «Игла», которая похлеще «Стингера», вероятность поражения цели – 95 %.

Ему уже доводилось видеть сбитый вертолет. Костя Оганов, его друг и сослуживец, погиб, изрубленный винтами «Ми-8», который падал штопором. Экипаж собирали по частям по всему ущелью, затем привезли на вертолетную площадку отряда и складывали, как конструктор «Лего», разбирая, где и чьи руки и ноги. А над разрубленными телами кружили жирные мухи. И он еще долго видел перед сном Костю – живого и мертвого, сложенного на травке взлетного поля. Думал, что этот глюк останется с ним на всю жизнь и сведет с ума. Но Костя ушел и больше не приходил по ночам. Потому что пришли другие…

Отстрел тепловых ловушек, удар. Подкинутый, как пинком, вертолет истошно взревел двигателем, пытаясь выровняться. Огромная перегрузка на винты и людей. Замерло сердце, остановилось дыхание – попадание?! Нет, слава Богу, борт выравнивается. Ура нашим сталеварам, ура летчикам-асам! Сработала тепловая ловушка, и ракета взорвалась в 20 метрах от борта.

Новый разворот и вдруг – что это? «Ми-8» берет курс в обратном направлении!

Вахренев рванулся к кабине:

– В чем дело?

Командир экипажа кричит ему в ухо:

– Садиться нельзя!

– Ты охренел?! У меня там люди!

– При втором заходе нас собьют.

– Там пятнадцать моих пацанов! Банда их уничтожит!

– Они стрельнут в нас сразу двумя ракетами! Будем трупами валяться по всему ущелью…

И это было истинной правдой. Никакие тепловые ловушки не спасают при спаренном ударе наших «Игл». Но у него не было выбора. Он четко представил, что будет, если борта уйдут сейчас на базу. Пятнадцать трупов, с выколотыми глазами и вырезанными на груди звездами, – вот что будет.

И он красноречиво сдвинул ствол своего АКМ сверху вниз.

– Я приказываю садиться, блин!

Последнее слово грянуло сильнее выстрела, летчик посадил вертолет в километре от боя. Рядом сели другие. Высадили ДШМГ, десантно-штурмовую маневренную группу. Все собранны до предела. Не нужно надрывать голос в приказах. «Выдвигаемся броском, но держим боевой порядок. Головной дозор, основная группа, два боковых дозора. Вперед! Бегом!» Если учесть, что на каждом по 40–60 кг боезапаса и оружия от АКМ до минометов, то олимпийских рекордов не жди. Однако – бегут все, не зря ДШМГ – это элита элит, штучное производство супербойцов.

Через пятьсот метров четко слышен грохот автоматического оружия разного калибра. А вот рев и последующий удар противотанковой гранаты. Хлопки разрывов один за другим. Что ж, такая музыка даже радует – значит, банда завязана боем и наши целы. Остается метров триста. Слава Богу, эту местность он знает прекрасно – именно здесь они, как черепахи, ползли на рекогносцировку, опасаясь старого минного поля. Тогда у саперов ноги тряслись от опасности…

По счастью, «духи» в невыгодных условиях. Во-первых, они внизу ущелья, а в горах кто выше, тот и прав, и движение «духов» назад по ущелью уже перекрыто нашей заставой и здоровенной осыпью. А во-вторых, по ущелью течет речушка Керего шириной всего метра четыре, но в переводе ее название означает не то бешеная, не то сумасшедшая, и пересечь ее можно только по веревкам в спокойной обстановке. То есть «чехи» в ловушке. Однако сдаваться не собираются, и боеприпасов у них немерено, о чем говорит их плотный огонь и частые, прямо-таки сливающиеся удары осколочных «РПГ».

Сто метров до района боя, головной дозор ДШМГ вышел из «зеленки» в зону огневого контакта. Он видит Шадрина, тот знаками показывает: дальше двигаться опасно, открытый участок хорошо простреливается.

Но ему нужно вперед! Он выставляет пулемет прикрытия и короткими перебежками двигает группу дальше. Выстрелов не слышит, но чувствует, как по скальнику над головой звонко цокают пули. Заработал наш пулемет – прикрывают. Добрались. Он принимает доклад Шадрина, ставит миномет. Первая пристрелочная мина пошла! И легла так точно, что боевики заткнулись. Не нравится, шакалы?! Получайте еще восемь и плотненький огонь всей группы по «зеленке».

После минометного обстрела – мертвая тишина. Убиты или уходят? Уходят, и, значит, нужно преследовать, то есть идти за ними в «зеленку», где дистанция боя сократится до десятка метров, а может, до рукопашной.

Что ж, настало время настоящих мужчин. Он собирает офицеров – командиров боевых групп. Руслан Кокшин, Дима Бабошкин, Рыспек Мамыров, Володя Невзоров. Ставит задачу: две группы – сверху с проверкой местности, одна непосредственно по следу «духов», еще одна – наперерез. Небольшой резерв во главе с ним самим разворачивает командный пункт и прикрывает действия всех остальных.

– Все! Вперед! Понеслись!

Внизу, в районе первого боя, бойцы осмотрели район привала «духов» и докладывают о трофеях – четыре трупа, десять автоматов, гранатометы, фирменные рюкзаки и самое главное – шесть ПЗРК «Игла», из них пять целеньких, прямо с наших же бывших складов оружия в Грузии. Не успели «чехи» в запарке бегства прихватить с собой здоровенные трубы ракет. Это радует – значит, авиация может работать спокойно.

Вдруг там, в «зеленке», группа погони дружно падает и начинает сжимать кольцо вокруг чахлого кустарника. Двухметроворостый алтаец Серега Попов бросается вперед, тройка бойцов грамотно прикрывает его, мелькание приклада, русский мат, и через несколько минут они уже волокут на командный пункт двух боевиков – у одного прострелена нога, у другого кончились патроны, оба с черными повязками смертников, на повязках арабской вязью написано: «Нет Бога, кроме Аллаха, и Мухаммед пророк его». Возраст 25–30 лет, обветренные лица, взгляды как два пулеметных ствола, раскаленных горячкой боя. Однако на взгляды ему наплевать, и на чужого Бога он не посягает. А вот информация о банде нужна как воздух, и потому допрос короток. Стоя на коленях и держа в зубах автоматные стволы, «чехи» понимают, что жестокий русский командир им и прокурор, и Аллах в одном лице. И через тридцать секунд, шепелявя разбитыми губами, «смертники» начинают колоться наперегонки. Боевиков 45 человек, группа спецназа Гелаева, принадлежат к батальону особого назначения «Республики Ичкерия», кодовое название «Эдельвейс» (косят, собаки, под знаменитую дивизию фюрера). Задача – пробить безопасный маршрут для батальона численностью три сотни человек, который ждет на той стороне границы, затем выйти всей группировкой под Грозный и устроить переворот с последующим диктатом условий русскому правительству. Не хилая, однако, задача, и группа совсем не подарок – такие будут биться до последнего. Радует одно – что первую задачу они уже провалили, хотя этого скорее всего еще не поняли, ведь двинули, гады, в сторону Грозного.

Он по радио докладывает Агеенко результат допроса и расстановку сил. Командир направляет еще два борта с резервом. Это ДШМГ подполковника Ладыгина плюс минометный взвод и саперы. ДШМГ Ладыгина он ставит на пути движения боевиков. Минометный взвод и саперы разворачиваются в районе посадочной площадки, но вести артиллерийский огонь уже нельзя, ведь в «зеленке» площадью всего квадратный километр работают наши ребята.

Тишина.

Нервы на пределе.

Пальцы на спусковых крючках (не путайте их, граждане, с курками и не называйте дулами стволы!).

Тянутся часы поиска, волнуется Агеенко, выходя на связь каждые пятнадцать минут. А на него, конечно, давят из округа: мол, не упустил ли банду из-под самого носа.

– «Сибирь», я «Ворон», у меня чисто, – докладывает Дима Бабошкин.

– «Сибирь», я «Памир», у меня тоже чисто, – это Рыспек.

– «Сибирь», я «Корона», вышел в исходную точку, – докладывает Ладыгин.

– «Сибирь», я «Аврора», иду по следу, четко видим следы, кровь, бинты, шприцы, ампулы с кетамином. В районе развалин старой крепости обнаружил три трупа, у всех осколочные ранения, одному вообще прямо в башку миной попало, но она не разорвалась, а прибила его, как камнем!

Так вот почему замолкли «чехи» после минометного обстрела! При очень малом количестве боеприпасов работа артиллериста Шадрина оказалась ювелирной. Руслан Кокшин, тоже артиллерист по образованию, в восторге от точных попаданий своих коллег. Вообще-то он весельчак и раздолбай, пару раз получал взыскания от командира за драки, но сейчас командует боевой группой, ведет ребят в бой и от него зависит, будут они жить и победят или погибнут (через сутки он станет Героем России и, что удивительно, живым!).

И еще радует, что «чехи» побросали своих раненых и убитых. Это совершенно не в их повадках. При всей его к ним враждебности он отдает им должное: воины они настоящие. И всегда забирают своих убитых и раненых с поля боя, оставить труп непохороненным до заката солнца – тяжкий грех. Значит, это действие кетамина, который, как говорят врачи, напрочь подавляет все чувства – страх, голод, усталость и боль даже при пулевых ранениях. Плюс, очевидно, совесть и чувство боевого братства…

Внезапно мертвую тишину ущелья разрывает очередями сразу нескольких десятков автоматных и пулеметных стволов, затем – удары «РПГ», еще и еще. Да сколько же у них боеприпасов?!

– «Сибирь», я нашел их! – Голос Кокшина сечется от ощутимого даже по радио страха кружащей рядом смерти.

– Сколько их?

– Их тут до х…, командир!

Что ж, в бою не место воспитывать чистоту русского языка, но беспокоит паника – если, не дай Бог, ребята побегут, боевики перестреляют их, как кур.

– Успокойся, «Аврора»! Доложи, сколько их и район местонахождения. У тебя есть раненые, потери?

Но в ответ в динамике лишь сдавленное от перебежки дыхание, автоматная очередь и только потом:

– У них порядка тридцати стволов. У меня двое раненых. Находимся на повороте реки, метров 700 до слияния Керего с ручьем, позиция невыгодная, блин, они выше и лупят так, что головы не поднять.

– Держись, направляю группы на помощь.

Но группы уже и сами услышали бой, по очереди доложили о готовности и двинулись на грохот автоматных очередей – пошли убивать и умирать.

– «Сибирь», я «Памир», вступил в бой.

– «Сибирь», я «Ворон», вступил в бой.

– «Сибирь», я «Корона», выдвигаюсь, еще немного – и будем на месте.

Именно здесь, в бою втройне приятно слышать эти спокойные, сильные голоса и знать, что твои офицеры понимают тебя с полуслова и знака.

Но что кроется за фразой «вступить в бой» – в «зеленке», на резко пересеченной местности, на скользких, обрывистых склонах? Тут не годится обычная тактика, когда атака ведется цепью под прикрытием бронетехники. Дальность огневого контакта не больше 20 метров, дальше ничего не видно. Управлять в такой ситуации можно лишь десятком бойцов, не больше. Остается медленное, аккуратное движение вперед, а броски только на открытых полянках и обязательно заходя на противника сверху вниз. Потому что сверху лучше обзор, и двигаться на противника легче сверху, и гранату можно бросить, не рискуя, что она покатится на тебя.

Группы плотно сжимают «чехов» в кольцо. Однако обколотые транквилизаторами боевики с криками «Аллах акбар!» бросаются в одну атаку за другой – им нечего терять, они же смертники.

И теперь он обязан личным примером поддержать своих.

Медленно, шаг за шагом он вместе с бойцами движется вперед и вниз, стволы на изготовку, патрон в патроннике, автомат с предохранителя снят. Держат интервал метра два-три, чтобы видеть друг друга и дабы не вылез никто вперед, попав под свои же пули. Прошли десяток метров, взмах руки командира, остановились, осмотрелись. Еще один взмах, и молча, без всяких команд – еще десять шагов по «зеленке». Впереди шум, шелохнулись кусты – замерли, упали за деревья. Вверх, роняя пену с губ, ползут два «чеха». Без команды – огонь! Два трупа. Снова десять шагов вперед, Вахренев на ходу осматривает еще теплые трупы, вытаскивает документы и боеприпасы, отмечая про себя – классные ботинки, нам бы такие. И снова впереди шум, еще одна группа «чехов». По движению в «зеленке» он с высоты своего метр девяносто определяет – трое. Молча показывает три пальца соседям и знаками распределяет двоих, а себе оставляет среднего.

Но и «чехи» – профи. Крайний справа начинает густо чесать «зеленку» пулеметом. 7,62-миллиметровые пули величиной с огурец рвут листья прямо над головой. Ребята вжались в землю, жить хочется всем. Секунда затишья, затем бойцы осторожно выглядывают из-за деревьев и буквально в трех шагах от себя видят здоровенного боевика с гранатометом. Крик «Аллах акбар!», вспышка, удар! Это боевик в упор выпустил противотанковую гранату и под прикрытием пулемета тут же бежит обратно. Оглохшие и ослепшие, они провожают его неприцельными очередями автоматов. Но именно по этим их автоматам тут же и заработал третий «чех» – снайпер, который грамотно высматривает, не выпадет ли из-за укрытия раненый, не высунется ли в горячке боя командир или кто-нибудь еще. Пули снайпера ложатся впритирку, от них тоненькое дерево над Вахреневым вот-вот рухнет. Толково, ничего не скажешь. Но и мы не лыком шиты, «Аллах акбар!» кричать не будем, зато метнем по гранате – как вам, господа, «Ф-1» или «РГО» с двухсотметровым радиусом разлета осколков?

Грохнули взрывы, и вот уже ДШМГ расстреливает оглушенных «чехов».

Но – первая потеря.

– «Сибирь», я «Ворон». Потерял бойца, – докладывает Дима Бабошкин.

– Осмотрись, поищи рядом, без него не двигаться.

– Я в плотном огневом контакте, но сейчас попробую.

Однако поиски безуспешны, и только позже, после боя они нашли его – рядового Донцова. И ясно восстановили картинку боя. Он получил пулю в живот и, не пикнув, замаскировавшись в плотном кустарнике, продолжал вести огонь. Он просто истек кровью и не смог ползти вперед, когда группа, медленно атакуя, ушла ниже на «духов». Он погиб смертью храбрых! Вечная слава герою!