Текст книги "Астро. Любовник Кассиопеи"

Эдуард Тополь
АСТРО. Любовник Кассиопеи

Все события и персонажи книги вымышлены, все совпадения случайны.

Авторские права Эдуарда Тополя защищены.

Все перепечатки данной работы, как полностью, так и частично, категорически запрещены без письменного разрешения автора, в том числе запрещены любые формы репродукции данной работы в печатной, звуковой или видеоформе.

Любое нарушение закона будет преследоваться в судебном порядке.

© Э. Тополь, 2014

© ООО «Издательство АСТ», 2014

Об Эдуарде Тополе и его книгах

«Тополь пишет с таким знанием российской жизни, которого не могут достичь ни Ле Карре, ни Дейтон. Головокружительные тайники информации…» («Нью сосайети», Великобритания).

«Тополь использует вся и всё, что делает бестселлер, – убийство, интригу, секс, любовь, юмор – и, самое главное, не разочаровывает в конце…» («Бирмингем ньюс», США).

«Эдуард Тополь, по определению парижан, “самый крутой мастер современной прозы”» («Общая газета», Москва).

«“Красная площадь” – смесь реальности и авторской выдумки, написана в стиле типичного американского триллера в соединении с глубиной и сложностью русского романа» («Файнэншл таймс», Великобритания).

«“Русская семерка” – захватывающий триллер, любовный роман и панорама жизни современной России» («Нью сосайети», Великобритания).

«В “Красном газе” Эдуард Тополь превзошел свои предыдущие романы и выдал захватывающий триллер… Богатый набор характеров, полных человеческих страстей, мужества и надежд… С прекрасной сибирской натурой и замечательной главной героиней, это глубокая и волнующая история…» («Сёркус ревью», США).

«“Любимые и ненавистные”… – бездонное море удовольствия. Притом гарантированного…» («Известия», Москва).

«“У. е.”– наилучший из лучших/примеров Тополя. Супер!» (Сергей Юрьенен. Радио «Свобода»).

«Роман Тополя о “Норд-Осте” читать и горько, и тяжело, но отложить невозможно» («Версия», Москва).

«Читайте Тополя!» («Бильд», Германия).

КНИГИ ЭДУАРДА ТОПОЛЯ ИЗДАНЫ В США, АНГЛИИ, ФРАНЦИИ, ГЕРМАНИИ, ИТАЛИИ, ГОЛЛАНДИИ, НОРВЕГИИ, ПОРТУГАЛИИ, ШВЕЦИИ, ФИНЛЯНДИИ, БЕЛЬГИИ, ВЕНГРИИ, БОЛГАРИИ, ПОЛЬШЕ, ЯПОНИИ И В РОССИИ

Эдуард Тополь советует:
BEELINE ME!

Да, по-английски это звучало бы так: «Beeline me!» Но в переводе на русский теряется игра слов и флер пчелиного жужжания, а потому я скажу проще.

Я пользуюсь услугами «Билайн» не только потому, что для меня это самая удобная, надежная, скоростная и приятная система мобильной связи с любой точкой мира.

Сегодня «Beeline me» – это «позвони», «напиши», «отправь голосовое сообщение», «черкни e-mail» и многое другое. Оплатить квартиру или заказать билеты на театральную премьеру – пожалуйста! Забыв портмоне, сделать покупку? Легко! Передать деньги на другой конец города и даже страны – да запросто!

«Билайн» давно не ограничивается мобильными, решительно «захватив» компьютеры и домашние телефоны. Интернет «Билайн» – проводной или модемный – развивает впечатляющие скорости. А тарифы на междугородную фиксированную связь достойно конкурируют на рынке.

Но главное, «Билайн» дает мне возможность постоянно быть на связи с теми, кто мне нужен и дорог; в деталях обсуждать свои творческие и бизнес-планы с коллегами или просто молчать с теми, с кем хорошо молчится. И порой до нуля на счете, который давно уже не помеха общению. Ведь все входящие звонки и SMS при нуле бесплатны. А оставаться активным при отсутствии денег на счете помогают услуги с говорящими названиями «Позвони мне», «Пополни мой счет», «Доверительный платеж», «Звонок за счет собеседника» или «Автоплатеж». При однократном подключении последней «Билайн» каждый раз будет страховать вас от нуля, временно пополняя счет на сумму, достаточную для продолжения разговора.

Итак, уверенно пользуйтесь сотовой связью «Билайн» и говорите всем, как я:

NO PROBLEM, BEELINE ME!

Если у вас есть дети…

Дорогие читатели!

Недавно я побывал в Цхинвале и своими глазами видел руины, оставшиеся там после русско-грузинской войны 2008 года. Был в Беслане, в школе № 1, взорванной террористами в сентябре 2004-го, – там, как вы знаете, погибли 186 детей.

В шестидесяти километрах от Беслана, на границе Южной и Северной Осетии, стоит Аланский Богоявленский женский монастырь, возрожденный усилиями молодой настоятельницы матушки Нонны. Во время войны матушка Нонна и восемь монашек создали в монастыре лазарет для раненых, и матушка на своей «Ниве» гоняла в горящий Цхинвал, под огнем набивала машину детьми и через задымленный Рокский туннель вывозила их в монастырь. Я спросил у нее: «Как вы не боялись? Мне сказали, что пули буквально решетили над вами воздух». «Да, – ответила она. – Была бомбежка и стреляли трассирующими очередями, они осами чертили воздух вокруг машины. Но я же делала Божье дело, ни одна пуля «Ниву» даже не поцарапала».

Сразу после Беслана матушка Нонна создала при монастыре Детский реабилитационный центр, где посменно живут дети, пережившие те трагедии, – читают, рисуют, лепят, выпиливают. Но летом 2010 года прекратилась финансовая поддержка Центра частным немецким фондом Киндернотхильфе…

И еще… Вот уже семь лет я навещаю Свято-Алексеевскую пустынь, возрожденную под Москвой иеромонахом Петром на 124-м километре Ярославского шоссе на развалинах монастыря, взорванного большевиками в тридцатые годы. Все началось там двадцать лет назад, когда отец Петр и матушка Февронья приютили у себя восемь бездомных сирот. Сегодня в их обители больше двухсот детей-сирот, семьдесят восемь педагогов, православный детский центр – пансион социальной реабилитации, православная классическая гимназия-интернат, кадетский корпус, сестричество сестер милосердия, фермерское хозяйство, библиотека, исторический, геологический и ботанический музеи, восстановлен и действует храм. И все это – на частные пожертвования. Правда, эти достижения обошлись отцу Петру в двадцать клинических смертей. А недавний экономический кризис резко сократил число спонсоров…

Дорогие читатели! Я надеюсь, вашим детям никогда не придется пережить то, что пережили дети Осетии и дети, живущие в Свято-Алексеевской обители. Но ведь и эти дети – тоже ваши, российские! Разве немцы должны их содержать? Думаю, что такое благое дело, как помощь приютам, где не воруют и не обирают детей, а учат их добру и трудолюбию, вполне вам по силам и зачтется Там, Наверху.

Все подробности о жизни этих приютов и их банковские реквизиты – на их сайтах.

С уважением,

ваш Эдуард Тополь

АСТРО. Любовник Кассиопеи

«…В то время были на земле исполины, особенно же с того времени, как сыны Божии стали входить к дочерям человеческим, и они стали рождать им…»

Книга Бытия. 6:3–4

«Будущая жизнь – это такая загадка! И никто-то, ведь никто на нее не отвечает».

Ф. Достоевский. Братья Карамазовы

АВТОР БЛАГОДАРИТ ДРУЗЕЙ-АСТРОНОМОВ ЗА ПОМОЩЬ В РАБОТЕ НАД ЭТОЙ КНИГОЙ. СВОИ ИМЕНА И ФАМИЛИИ ОНИ ЗНАЮТ САМИ…

Пролог

– Dear visitors! Уважаемые посетители, – сказал я и завел мотор двадцатиместной экскурсионной «Тойоты», в которой легко, но почему-то в разных ее концах, уселись все девять туристов, приехавших в это сентябрьское утро в Green-Bank.

Для меня всегда было загадкой, почему люди, объединенные одним интересом – скажем, узнать о радиоастрономии или посмотреть новый фильм, – стараются и в экскурсионном автобусе, и в кино, и даже на лекции самого интересного профессора сесть подальше друг от друга. Я понимаю, когда это делают юные пары в темном кинозале. Но за четыре года моей работы в обсерватории Грин-Бэнка не было случая, чтобы сюда, в горы Западной Вирджинии, какая-нибудь пара приехала ради секса в зале нашего Астрономического музея, где перед поездкой к знаменитому GBT – радиотелескопу Грин-Бэнка – мы показываем десятиминутный фильм об истории космических исследований. По-моему, даже начитавшись «Автостопом по Галактике» Дугласа Адамса и «Физики невозможного» Митио Каку, вы не поедете в Вирджинию, чтобы предаваться любви на фоне слайдов об астрономии. Этим святым делом посетителям GBT заниматься в Грин-Бэнке вообще негде – тут не только гостиницы, тут нет даже простого мотеля. А все потому, что на 13 000 квадратных миль вокруг нашего циклопического радиотелескопа соблюдается зона радиомолчания. То есть здесь запрещено пользоваться мобильными телефонами, радиоприемниками и навигаторами и ездить в автомобилях с бензиновым двигателем, поскольку даже при включении стартера искра зажигания производит радиоволны, создающие помехи в работе GBT.

Впрочем, простите, я отвлекся на подробности, которые вам пока ни к чему. Важно, чтобы на случай вашего интереса к радиоастрономии вы знали, что в Грин-Бэнке совместить этот интерес с сексом у вас не получится, хотя эту важную информацию почему-то обходят молчанием все туристические справочники и даже сайт нашей обсерватории https://science.nrao.edu/facilities/gbt/index.

Но вернемся в нашу экскурсионную «Тойоту». Итак, «Дорогие посетители! – сказал я, трогая ее с места и поглядывая в зеркало на двух шестнадцатилетних, но уже вполне созревших цыпочек, усевшихся на переднем сиденье. – Добро пожаловать в обсерваторию Грин-Бэнка. Вам повезло, что вы приехали сюда, когда наш красавец-радиотелескоп, который вы видите вдали, выключен по случаю покраски его огромной, стометровой в диаметре, тарелки. Именно поэтому мы с вами имеем возможность проехать на его территорию…»

Тут я подкатил к шлагбауму, преграждающему дорогу к цветущей долине вокруг GBT, и, заполняя паузу, пока в диспетчерской Астрономического музея толстушка Элизабет поднимет свои 140 килограмм, чтобы дотянуться до кнопки OPEN, продолжил:

– Как вы видели только что в фильме, радиоастрономия – это самая молодая наука, ей всего восемьдесят лет. В 1931 году телефонная компания Bell наняла молодого радиоинженера Карла Янского выяснить, что это за шумы периодически вмешиваются в телефонные разговоры и телеграфные сообщения. Для своих исследований Янский построил антенну, которую вы видите справа, – она похожа на тройку спортивных турников для детей не старше десяти лет. Но именно с помощью этой нехитрой конструкции Янский установил, что часть помех – радиоволны, приходящие из космоса, и предложил ловить их с помощью антенны-тарелки диаметром тридцать метров. Однако денег на эту тарелку никто ему не дал. Зато в 1937 году юный Гроут Ребер, инженер из Иллинойса, на свои деньги и своими руками построил у себя во дворе вот этот самый первый в мире радиотелескоп… – И я показал налево, где у нас стоит полумакет-полуоригинал первого на Земле радиотелескопа.

– И с этой небольшой девятиметровой тарелки, – сказал я, глядя не столько на телескоп Ребера, сколько на этих шестнадцатилетних цып, – начинается новая эра человечества! Да, девчонки, вы только представьте! Всю свою историю, тысячи лет люди видели только солнце днем и звезды ночью. И вдруг с помощью этих вроде бы простых тарелок мы смогли заглянуть дальше Млечного Пути, смогли изучить не только нашу Галактику, но и тысячи других галактик – даже те, которые умерли миллионы лет назад…

Наконец, Элизабет открыла шлагбаум, я миновал его и покатил к нашему исполинскому GBT, который, словно макет из футуристического фильма, высился вдали в окружении зеленых вирджинских гор. По обе стороны дороги то слева, то справа стояли старинные, пятидесятилетней и тридцатилетней давности радиотелескопы, все увеличивающиеся в размерах.

– На этой дороге, – продолжал я, – у меня каждый раз появляется ощущение, что я двигаюсь по астрономическому Парку Юрского периода…

Тут две барышни улыбнулись и посмотрели на меня с интересом. Юмор, чтоб вы знали, действует на цыплят лучше любого «цып-цып-цып», он моментально расщепляет скорлупу их настороженности. Впрочем, я опять отвлекся – хотя теперь уже по делу. И тем не менее…

– Да, да, – сказал я этим девочкам и заодно остальным туристам, сидевшим в глубине автобуса, – сейчас так быстро развивается наука, что уже назавтра становится архаикой то, что еще вчера казалось пределом технического совершенства. А главное – сегодня в самых сложных гаджетах дети разбираются так, словно это простые кубики. У нас тут школьники наблюдают пульсары…

В этот момент я обогнул небольшой сосновый лесок и подъехал к нашей гордости – ошеломляюще красивому сооружению высотой с Эмпайр-стейт-билдинг и весом в три тысячи тонн – единственному в мире радиотелескопу, способному за пятнадцать минут повернуться на 360 градусов вокруг своей оси и за это время собрать в свою стометровую ладонь радиоволны со всего открытого неба.

Увидев эту ажурную махину, мои барышни захлопали в ладоши от восторга.

– Вау! – сказала одна из них.

– Можно мы его сфотографируем? – спросила вторая.

– Да, – ответил я, открывая дверь автобуса, – теперь вы можете выйти и даже сфотографировать наш GBT, поскольку, как я вижу, рабочие уже закончили на сегодня покраску тарелки, но еще спускаются по лестницам. К тому же, гляньте на запад – там словно специально для вашей фотосессии сразу три воздушных шара поднялись с горнолыжного курорта Snowshoe Ski Resort. Зимой на этом курорте катаются на лыжах, а летом…

Не дослушав меня, девчонки выскочили из автобуса и стали позировать друг другу на фоне исполинского телескопа и трех разноцветных воздушных шаров, полеты на которых вошли в моду последние пару лет. Впрочем, мне показалось, что, выпячивая свои грудки, забрасывая за спину волосы и отставляя округлые попочки, они позируют не только друг другу, но и мне. И если бы через десять минут мне не нужно было возвращаться к своей основной работе (за рулем экскурсионного автобуса я оказался сегодня лишь потому, что Макс Холм, экскурсовод нашего Астрономического музея, умчался в Харрисонбург к зубному врачу), я бы нашел возможность предложить этим цыпам более романтичную, на воздушном шаре экскурсию по нашему округу Покахонтас. Сверху действительно открывается совершенно изумительный вид на наш радиотелескоп, окружающие его зеленые горы и восемь рек, стекающих с этих гор в вирджинские долины. Да, я знаю, что такие пассы не очень кошерны с моральной точки зрения и – главное – с последнего сиденья автобуса, где расположилась престарелая супружеская пара. Но когда тебе сорок четыре и ты месяцами живешь вдали от семьи (моя Кэт на том побережье работает в больнице Sunny Pine в двухстах милях на север от Лос-Анджелеса, а я тружусь вахтовым способом – месяц дома, два в Грин-Бэнке, а как еще выжить при этой чертовой безработице?), то хочешь – не хочешь, а будешь заглядываться на любых цыплят и даже на уток, забредающих порой в наш астрономический заповедник Jurassic Park. При этом я вовсе не собираюсь изменять жене, а, наоборот, месяцами находясь в двух тысячах миль от Кэтти, горжусь своей супружеской верностью. Но посмотреть… Впрочем, женщины этого не понимают. Однажды, сразу после свадьбы, мы с Кэтти зашли в ресторан, а навстречу нам, выходя из ресторана, шла какая-то пара. Мы разминулись с ними, не сказав друг другу ни слова, но едва сели за столик, как Кэтти устроила мне чуть ли не скандал за то, что я якобы как-то особенно посмотрел на ту женщину. А как я на нее посмотрел? Если я люблю свою жену, неужели я должен выколоть себе глаза и не замечать других красивых женщин?

Тут я увидел, что на часах 12.45, и маляры, как я сказал, уже спускаются по лестницам крутых станин GBT. Вообще-то на покраску пластин всей его антенны-тарелки, равной по площади олимпийскому стадиону, требуется пятнадцать лет. А поскольку срок годности особой теплорассеивающей краски, которой покрыта тарелка, тоже пятнадцать лет, то, дойдя в покраске до одного ее конца, приходится начинать эту покраску с другого. Оставляя при этом максимальное время основной работе телескопа, то есть сбору радиоволн нашей и всех остальных галактик…

Проводив взглядом воздушные шары, удаляющиеся в небо от Snowshoe Ski Resort, я завел мотор, и мои (впрочем, какие уж тут мои?) барышни и остальные туристы потянулись в автобус.

В 13.00 включали GB-телескоп, и я был обязан занять свое рабочее место астрометриста.

Часть первая

Итак, был, как вы уже поняли, обычный сентябрьский день. Наспех перекусив в кафетерии, я в 13.00 поднялся к своему кабинету на втором этаже нашей обсерватории и – удивленно замер на месте. Обе острогрудые цыпы стояли в коридоре у стендов с портретами отцов-основателей радиоастрономии и фотографиями открытых нами дальних областей Вселенной, а у двери моего кабинета маячил пятнадцатилетний Сидней Бэрроу, мой подопечный из харрисонбургской гимназии, наблюдающий за ORW-719/15 пульсаром. Поскольку в рейтинге американских школ школы Западной Вирджинии издавна находятся почти на последнем месте, наш губернатор решил повысить школьную успеваемость программой «каждому школьнику по пульсару», и теперь все сотрудники нашей обсерватории стали школьными «менторами» и имеют по дюжине, а то и больше, подопечных юных астрономов. Но какого черта этот худой, как циркуль, Сидней приперся в учебный день из Харрисонбурга в Грин-Бэнк и что здесь делают эти цыпы?

– Здрасьте, мистер Виндсор! – нервно метнулся ко мне Сидней, одетый, несмотря на жару, в рубашку с длинными рукавами и плотные джинсы. Он был явно взволнован, даже его рука, которую я пожал, была влажной от пота.

– Привет, – сказал я. – Что случилось?

– Можно мне поговорить с вами?

– Конечно. Ты уже говоришь. – Я открыл дверь своего кабинета, краем глаза следя, как две цыпы заинтересованно подходят к нам поближе. – Заходи. Эти красавицы с тобой?

– Да. Но… – Он замялся. – Я должен поговорить с вами наедине.

И он метнул в них таким взглядом, что они тут же отпрянули назад, к космическим стендам.

Дивясь про себя его власти над этими красотками (и даже позавидовав ей), я вошел в кабинет, сел к своему компьютеру и показал Сиднею на соседний стул.

– Садись. Значит, группу поддержки мы не приглашаем?

– Нет. – Он сделал небрежный жест рукой и смахнул со лба пепельную челку, куда по новой молодежной моде было вплетено птичье перо. После чего открыл перекинутую через плечо холщовую сумку и достал какие-то бумаги. – Мистер Виндсор, как вы знаете, я наблюдаю пульсар ORW-719/15.

– Да, знаю.

– На расстоянии семнадцати миллионов световых лет…

– Да, я помню. И что?

– С одним импульсом…

– Конечно.

– Но у моего пульсара не один импульс, а два!

– Ну, это бывает. Редко, но… Дело в том, что пульсар – это, как ты знаешь, взорвавшаяся звезда. При взрыве она разлетелась, а ядро сжалось в миллионы раз и продолжает вращаться, и от магнитной оси его вращения исходит радиоимпульс, который и ловит наш GBT. Но иногда ось пульсара так смещена, что импульс цепляет нашу тарелку не один раз, а дважды, и тогда на астрометрии получается как бы два импульса. Понимаешь?

– Ага. – Сидней кивнул, всем своим тонким лицом показывая плохо сдерживаемое нетерпение. – Но посмотрите сюда, мистер Виндсор. – И он развернул передо мной рулон бумаги с графиком, похожим на обычную кардиограмму. – Вот эти импульсы. Они не такие, как у других пульсаров. То есть амплитуда разная – видите? И через неравные промежутки…

Действительно, на «кардиограмме» были видны неравные промежутки между разными по величине импульсами этого ОRW-719/15. Я заинтересованно взял в руки рулон. Дело в том, что гигантская тарелка нашего телескопа GBT ежесекундно снимает из космоса такое количество радиоволн, что проанализировать весь этот поток информации невозможно, даже если бы в нашей обсерватории было не восемь таких астрометристов, как я, а восемьсот. И потому из всего потока мы берем в обработку только информацию с тех сегментов небесной сферы, которые имеют отношение к конкретным задачам, поставленным нам НАCА, Агентством метеонаблюдений или другими космическими центрами. А весь остальной нерасшифрованный массив поступает в самое широкое пользование всем желающим, включая вирджинских школьников. И потому…

– Ты уверен, что твой принтер в порядке? Возможно, он просто дергает бумагу.

– Нет, мистер Виндсор. – И Сидней развернул еще три рулона. – Вот принт еще с трех принтеров. Не моего домашнего, а школьных.

– Н-да, странно… – сказал я. – Ну, хорошо, оставь это мне, я разберусь после работы. Это же принты месячной давности. Чтобы их проверить, мне нужно залезть в банк памяти GBT.

И я стал сворачивать рулоны, показывая Сиднею, что аудиенция окончена.

Но он даже не встал со стула.

– Извините, сэр, – сказал он, упрямо наклонившись вперед. – Если бы дело было только в этих импульсах, я бы не приехал сюда из Харрисонбурга.

– А в чем же дело? – Я посмотрел ему в глаза и вдруг обнаружил в них какой-то странный страх и даже панику. – В чем дело, Сидней?

Вместо ответа он молча достал из своей сумки обыкновенный лист А4 и, еще не разворачивая его, сказал:

– Дело в том, мистер Виндсор, что я подумал… Короче, как вам сказать? Я подумал сравнить эти импульсы с азбукой Морзе. Понимаете? – и он пытливо заглянул мне в глаза.

– И что? – спросил я.

Теперь он развернул передо мной лист А4.

– Вот что я расшифровал, мистер Виндсор.

На листе крупным шрифтом был набран текст:

ПОСЛАНИЕ ЗЕМЛЯНАМ

ЕСЛИ ВЫ СЧИТАЕТЕ ЗЕМЛЮ СВОЕЙ ПЛАНЕТОЙ, ТО ГЛУБОКО ОШИБАЕТЕСЬ!

1 240 000 ЗЕМНЫХ ЛЕТ НАЗАД МЫ ПРИНЕСЛИ НА ЭТУ ПЛАНЕТУ ЖИЗНЬ И ИНТЕЛЛЕКТ, ДОСТАТОЧНЫЙ ДЛЯ РАЗВИТИЯ ЦИВИЛИЗАЦИИ. ЗАЛОЖИВ ИНСТИНКТЫ ВАШЕГО ПРОГРЕССА, МЫ ПОКИНУЛИ ЗЕМЛЮ, А ТЕПЕРЬ ВОЗВРАЩАЕМСЯ И ПО ПРАВУ ПЕРВООТКРЫВАТЕЛЕЙ ЗЕМЛИ И ОСНОВАТЕЛЕЙ ЗЕМНОЙ ЦИВИЛИЗАЦИИ ВСТУПАЕМ В ПОЛНОЕ И БЕСПРЕКОСЛОВНОЕ ВЛАДЕНИЕ ЭТОЙ ПЛАНЕТОЙ.

НАШЕ ПРИБЫТИЕ СОСТОИТСЯ 17 СЕНТЯБРЯ 2015 ГОДА ПО ВАШЕМУ КАЛЕНДАРЮ, В 18.00.

В СВЯЗИ С ЭТИМ ТРЕБУЕМ К 12.00 ОСВОБОДИТЬ ОТ ЛЮДЕЙ ВСЕ ПОБЕРЕЖЬЕ КАЛИФОРНИИ В ЗОНЕ 30 МИЛЬ ОТ БЕРЕГА.

В СЛУЧАЕ НЕВЫПОЛНЕНИЯ ЭТОГО ТРЕБОВАНИЯ ВСЕ HOMO SAPIENS, ОСТАВШИЕСЯ НА ЭТОЙ ТЕРРИТОРИИ ПОСЛЕ 12.00, БУДУТ УНИЧТОЖЕНЫ МЕРАМИ НАШЕГО АКТИВНОГО ВОЗДЕЙСТВИЯ.

FHS-77427,

КАПИТАН ЗВЕЗДОЛЕТА «H-1»

Вот такой идиотский текст. Можете себе представить?

Я откинулся на спинку кресла:

– Ты меня разыгрываешь?

И вдруг увидел слезы в его глазах.

– Сэр, – сказал он. – Это не шутка. Сегодня шестнадцатое сентября две тысячи пятнадцатого года. До их прилета меньше суток, вы понимаете?

– О’кей, о’кей… – попытался я успокоить его. – Я верю, что это не твоя шутка. Какие-то хакеры влезли в твой компьютер…

– Нет, сэр. Это распечатка файлов, которые я месяц назад снял на флешку с вашего компьютера.

– Ты… хочешь сказать, что хакер влез в наш компьютер?

Это было нереально. Конечно, какая-нибудь талантливая сволочь может с помощью очередного компьютерного вируса проникнуть даже в сверхсекретные компьютерные базы Пентагона, но чтобы через мощнейшую систему защиты наших компьютеров занести этот наглый текст в поток космических радиоволн? Зачем? Я восемь лет отслужил оператором радиолокатора на авианосце «Джон Кеннеди», еще год в береговой охране и уже четыре года пашу старшим астрометристом GBT, но за все это время я никогда не видел такой наглой и – самое главное – бессмысленной шутки компьютерных хакеров!

Через большое, в полстены, окно своего кабинета я невольно посмотрел на GBT. Гигантский ажурный красавец по-прежнему стоял в кольце зеленых гор, подставив небу свою белую стометровую тарелку, словно исполинское ухо, способное принять радиоволны сотен галактик на расстоянии тысяч парсеков от нас. Вся эта информация, закодированная на приемнике телескопа, поступает по зарытому в землю оптическому кабелю на компьютеры и декодеры нашей Lab & Tape-room – так по старинке мы называем помещение, где раньше, двадцать лет назад, хранились пленки с записью всей поступающей на радиотелескоп информации. Теперь вместо громоздких бобин с пленками там стоят шкафы с хард-дисками нашего информационного банка. Так не проник ли туда какой-нибудь недавно уволенный из обсерватории мерзавец? Впрочем, я тут же и отмел эту мысль. Ведь попасть туда можно только из control room, то есть диспетчерской, да и то в сопровождении дежурного оператора, который – единственный – имеет право открыть тяжелую, как в банковском хранилище, стальную дверь, сдвинуть стальной рычаг замка, вытянуть дверь на себя и войти в темную комнату размером с хороший теннисный корт. Безостановочно, круглые сутки мерно и почти неслышно гудят там вентиляторы и кондиционеры, охлаждающие галерею сверхмощных компьютеров, декодеров и атомных часов, собранных по нашему заказу айтишными гениями Америки, России, Индии и Израиля. Но именно потому, что там хранится слишком ценная информация, собранная со всей Вселенной, никогда и ни под каким предлогом туда в одиночку не войдет не только посторонний, но даже сам Кен Келманн, шеф-основатель нашей National Radio Astronomy Observatory (NRAO). К тому же стоит прерваться или хотя бы на миг сбиться потоку информации с GBT, как вся control-room оглашается сиреной тревоги и мощными импульсами красного табло. Нет, о проникновении в Lab & Tape-room какого-то саботажника и речи быть не может! Час работы нашего радиотелескопа стоит 20 000 долларов, и самые знаменитые астрономы со всего мира стоят в очереди за этим драгоценным временем!..

Но каким же образом этот грёбаный хакер подсунул в белоснежную и только что заново выкрашенную тарелку нашего красавца это дешевое «Послание»? Или этот Сидней действительно выловил сигнал космического объекта, который мы принимали за пульсар? То есть не мы, наша обсерватория не занимается пульсарами, мы определяем местонахождение куда более крупных небесных тел. Но у русских где-то под Москвой, в Пущино, есть обсерватория, которая изучает пульсары с помощью космического радиотелескопа «Астрон»…

– Кто-нибудь знает об этом послании? – спросил я у Сиднея.

– Нет, сэр.

Я кивнул в сторону коридора:

– А эти барышни? Они твои одноклассницы?

– Нет, сэр, они старше на год… – Он почему-то покраснел и поспешно добавил: – Но они ничего не знают, клянусь! Просто я сказал им, что мне срочно нужно в Грин-Бэнк, и они меня привезли. А мне еще нет шестнадцати, я не могу водить машину…

– Хорошо, посиди здесь.

Взяв его бумаги, я вышел из кабинета и через весь коридор, мимо этих грудастых гимназисток и портретов Карла Янского, Гроута Ребера и других отцов-основателей радиоастрономии, а также мимо кабинетов тридцати сотрудников нашей обсерватории пошел в противоположное крыло здания, в кабинет Кена Келманна. Когда Кен уйдет от нас в миры, доступные только для радиоастрономии, его портрет тоже будет висеть в этом коридоре. Специалист по исследованию галактик и квазаров, основатель радиоастрономической службы NASA, лауреат премии Американского Астрономического Общества, член Общества Макса Планка и Международного Астрономического союза, Келманн помимо этого был еще академиком Российской академии наук и ментором Радия Хубова, руководителя всей российской радиоастрономической службы, который каждое лето (включая нынешнее) проводит в нашей обсерватории по два-три месяца. Короче, одного телефонного звонка Кена будет достаточно, чтобы поднять на ноги даже Агентство национальной безопасности США, а Радий Хубов одним звонком может получить полную информацию о работе Пущинской обсерватории.

Дверь кабинета Кена была настежь открыта (это «Первый Закон Келманна», то есть так у нас заведено со дня основания обсерватории), и, еще подходя к его офису, я услышал, как он по-русски говорит с кем-то по телефону:

– Да, Ян… Хорошо… Don’t worry, я буду проверить… I let you know… До свиданья…

Когда я служил на военном флоте, учителя занимались с нами русским и китайским языками, чтобы мы могли слушать русских и китайских военных летчиков и подводников. С тех пор я знаю весь русский мат и три десятка приличных русских слов и выражений, а по китайскому языку даже помогаю дочке делать школьные уроки.

Положив телефонную трубку, Кен поднял на меня свою лысую голову.

– Привет, Стив! Ты не поверишь, сейчас мне звонил Ян Замански, директор Пущинской обсерватории под Москвой. Я, между прочим, был там еще в тысяча девятьсот шестьдесят пятом году на сборке их главного телескопа. Так вот, он сказал, что какой-то хакер заслал на «Астрон» сообщение о высадке на землю десанта инопланетян. Представляешь, до чего дошли эти гениальные юные мерзавцы!

Вместо ответа я молча положил перед Кеном только что привезенное Сиднеем Бэрроу «Послание».

Кен изумленно посмотрел на текст, потом на меня, потом снова на «Послание». Но дочитать его не успел – телефон на его столе загудел снова. Он снял трубку и через десять секунд изумленно воскликнул:

– Что?! – Затем с озабоченным лицом выслушал то, что ему сказали, осторожно положил трубку на рычаг и посмотрел на меня. – В Нью-Мексике вышли из строя все двадцать семь радиотелескопов VLA…

И в этот момент в офис влетел Радий Хубов, руководитель всей российской радиоастрономии, многолетний соавтор Кена и мой партнер по шахматам и теннису. Молодой, еще нет сорока, академик, он единственный в нашей обсерватории ходит на работу в строгом костюме и при галстуке. Но при этом постоянно, даже когда пишет на компьютере свои статьи по-английски, мурлычет какую-то популярную в России песню про смуглянку-молдаванку, с которой ему очень хочется встречать над рекою летние зори. Впрочем, понятно почему – в свои тридцать семь толстяк Радий все еще холостяк…

Но сейчас ему явно было не до той смуглянки-молдаванки.

– Катастрофа! – крикнул он с порога. – Мы потеряли связь с космической станцией «Астрон» и всеми спутниками! Интернет отключен, мобильной связи нет во всем мире!

Я посмотрел на часы. Было 13.17, этот инопланетный капитан FHS-77427 применил «меры активного воздействия» даже раньше обещанного времени.