Текст книги "Снежные псы"

Перец ответил, что бояться непонимания не стоит, понимание тут совершенно неважно, поскольку каждый дракон – этакий маленький Зоил-автомат[1]1
  Зоил – древнегреческий критик, здесь – мерило всего подлинного в искусстве.


[Закрыть], который отличает подлинное от всего остального рефлекторно, как собака Павлова. Стоит ему услышать хорошие, по-настоящему трогательные строки, как из его глаз тут же начинают проистекать крупные, размером с вишню, слезы.

Тытырин успокоился и сказал, что тогда все в порядке, что можно звать дракона, он его поразит. И пусть приготовят солидную емкость, поскольку дракон не будет плакать – дракон будет рыдать, как пенсионерка перед телеэкраном в понедельник вечером.

– Давайте сюда дракона! – потребовал Тытырин. – Ведите ко мне дракона!

Тут Перец его немного вразумил, и Тытырин направился к лежкам сам.

Щек и Кий спят в больших норах, отделяющихся от основной пещеры. Их даже видно, когда проходишь мимо. Место они выбрали совсем не случайно, а для того, чтобы выпрашивать подачки: Яша много раз туда-сюда по делам пробегает, вот они к нему по пути и пристают: то лапу выставят, то морду, то скулят. Яша жалостливый, всегда попрошайкам что-нибудь да подкидывает. Пряник или банан сушеный. У Яши много чего водится, он тоже склады здешние потрошит потихоньку. Иногда даже шоколадка вымогателям перепадает.

А Хорив не попрошайничает. Он вообще не любит всякой суеты, поэтому и пещеру себе выбрал самую дальнюю, чтобы перед ним не мельтешили. Чтобы попасть к нему, надо долго пробираться по узкому ходу, затем этот ход расширяется, и выходишь к озеру. Тут уже можно фонари гасить, потому что возле озера светло. Такой синий свет из него выходит, оттого что в озере какие-то мелкие рачки живут, которые светятся. Получается очень красиво. Из озера поднимается свет, над озером на возвышении лежит Хорив и размышляет. Ну, размышляет он или не размышляет, понять нельзя, но лежит всегда с задумчивой мордой, это точно. И глаза светятся: один синим, другой зеленым.

Так вот Перец погнал поэта к Хориву. Тытырин шагал с достоинством, будто Кунсткамеру намеревался осматривать. А когда проходил мимо Щека, тот высунул клешню, типа, дай ириску. Ну, Тытырин как увидел драконью лапу, так решил, что его сейчас растерзывать будут, завизжал и на стену взобрался. Стена там напротив лежек почти отвесная, а он взобрался. Удивительные таланты подчас раскрываются в обычном литераторе, удивительные… Перцу потом пришлось отдирать его с помощью палки.

Зато к месту обитания Хорива Тытырин явился уже полностью дисциплинированным. Ни движений лишних, ни расхлябанности, в глазах почтительность.

Хорив на Тытырина никак не прореагировал, как лежал, так и продолжал лежать. Только глаза приоткрыл немножко. Перец ткнул поэта в затылок, тот начал читать свои произведения. Читал, читал, да все без толку, Хорив как лежал, так и лежал.

Зато рачки в озере зашевелились. То ли испугались, то ли еще чего, но задвигались, а свечение их интенсивнее, правда, из приятно-голубого оттенка перешло в настороженно фиолетовый.

Тытырин продолжал читать. Про согбенные осины, кривые избы и сирые пажити, про утраты разные, про то, как тяжело на белом свете жить. Читал, читал и дочитался до того, что Хорив даже зевнул. Громко.

Тут Перец понял, что эти чтения если к чему и приведут, то только к потере времени, и прекратил их, снова ткнув Тытырина в шею.

– Понимания нет, – обиженным шепотом сказал Тытырин. – Ничего нельзя поделать, конфликт культур…

Перец вздохнул. И тут ему в голову пришла идея. Он взял Тытырина за плечи, поставил его спиной к пруду и велел сделать величественное лицо. После чего сказал: «Ладно, Пастернак, получи!» – и ткнул Тытырина кулаком в скулу. Тот, конечно же, свалился в водоем, поднял кучу брызг, заорал, что он совсем не умеет плавать, после чего быстро подплыл к берегу и выбрался на камни. Перец сказал, что вид он при этом имел весьма чудной – рачки, взволнованные всплеском, бросились на шум и покрыли поэта густой шевелящейся мантией. Так что теперь Тытырин светился бледно-голубым, как юное привидение. Кроме того, рачки ползали по тытыринскому телу, что сообщало голубому сиянию жизни и увеличивало сходство литератора с призраком.

Видимо, рачки попали еще и под одежду, поскольку Тытырин принялся энергично чесаться и подпрыгивать с неприличными телодвижениями. Хорив, оскорбленный малопривлекательным зрелищем, отвернулся.

Тогда Перец, от злости и расстройства, что ничего не получается, напрыгнул на Тытырина и стал его бить. А бить Перец умеет. Основной смысл избиения в данном случае сводился к следующему – сделать Тытырину как можно больнее, не причинив ему, однако, непоправимых телесных повреждений. Посему Перец целил по ногам, плечам и рукам.

Тытырин орал. Сначала с привычной поэтической притворностью, но по мере того, как ему действительно становилось больно, стал орать уже по-настоящему. И жалостливо вдобавок. Едва Перец услышал в голосе поэта нужные нотки, он понял, что успех еще может быть. И принялся лупить Тытырина с бо́льшим усердием.

Хорив не смотрел.

Перец все-таки разбил Тытырину нос. Тот заплакал и принялся рассказывать про свою жизнь.

Рассказывал он гораздо талантливей, чем читал стихи. Рассказывал про то, как жил в областном центре и как тяжела была эта жизнь – даже на лимонад не хватало. В конце даже Перец растрогался и стал бить уже так, для придания повествованию динамики. А потом вообще остановился – кулак отбил.

Тытырин лежал в синей медленно гаснущей луже (рачки уползали обратно в озеро), плакал, пускал сопли, и они смешивались с синевой.

Хорив не смотрел в их сторону, смотрел в стену. Было тихо. Тытырин попытался еще что-то там проныть, но Перец показал ему кулак и велел лежать смирно. А сам достал флакон, достал маленькую серебряную воронку и направился к горыну.

Хорив лежал без движения, дыхания не было слышно. Наверное, даже не дышал. Перец обошел его справа, повернул горыну морду…

– После чего я собрал почти полфлакона отличных свежих слез. Срок хранения ограничен, так что лучше не тянуть. А в случае чего мы Тытырина еще раз отлупим. Вообще, очень удобно – оторвало тебе, к примеру, палец, а Тытырин как раз под рукой, избил его, собрал слезы, и палец обратно присох… Впрочем, не стоит медлить, надо спешить.

Перец протянул мне флакон. Флакон был холодный и тяжелый.

– И что делать? – Я медленно отворачивал крышку. – Пить?

– Пить. Пей и станешь здоров. Рыбки передохнут, вот увидишь.

– А я не передохну?

– Будет больно, но останешься жив. Зато потом как новенький станешь, все авторитеты утверждают в один голос.

– Какие авторитеты? – Я разглядывал жидкость. – Лукреция Борджиа[2]2
  Лукреция Борджиа – знаменитая средневековая отравительница.


[Закрыть]?

– Лукреция? Н-нет… Ну, если ты мне не доверяешь, я могу испытать…

– На себе? – осведомился я.

– Зачем на себе? Если я буду испытывать на себе, мне придется выпить всю бутылочку. Надо испытать на ком-нибудь поменьше в размерах. Я специально приготовил…

Перец распахнул полушубок и извлек из него Доминикуса. Запасливый.

Вытащенный на свет Доминикус недовольно вертел глазами и старался забраться обратно.

– Доминикус, будь другом… – Перец тряхнул кошака за шкварник. – Нам тут надо один эксперимент произвести, ты уж не обессудь…

И достал из кармана ложку.

– Плесни! Но только три капли.

Я осторожно накапал из пузырька в ложку. Перец протянул Доминикуса. Кот втянул воздух, уставился на ложку и замер, будто окаменел. И тут с котом произошла странная метаморфоза. Сонливость пропала, котяра потянулся к ложке всеми мордасами.

– Мама! – завопил Доминикус.

И жадно высосал содержимое ложки, будто и не драконьи слезы в ней были, а валерьянка обычная, рупь пятьдесят бутылка.

Перец тут же выпустил кота из рук со словами:

– Теперь надо осторожно…

Доминикус стоял посреди комнаты. Растопырив лапы, взъерошив шерсть, оскалив пасть.

– А от чего он излечится? – наивно спросил я.

– От всего, – ответил Перец, но как-то неуверенно.

Что мне не очень понравилось.

Доминикус вдруг зашипел. Но не по-кошачьи, а как-то серьезно, басовито так, будто звуки издавало существо на три размера побольше. Я на всякий случай шагнул в сторону.

Перец глядел на Доминикуса с удивлением. А кот преображался. Он продолжал шипеть и медленно увеличивался в размерах, мышцы переливались под шкурой, а шерсть медленно оттопыривалась, приобретая зеленоватый оттенок.

– Разнервничался, – выдохнул Перец и огляделся.

Я вытянул Берту. Не, это, конечно, унизительно: Берта – машина серьезная, не для кошачьей охоты, но в экстренных ситуациях все сгодится, сапогом оборону будешь чинить.

– Спрячь, – сказал Перец, – сейчас пройдет.

Я спрятал. На самом деле, потом вспоминать будет противно – кошку застрелил.

– Надо было связать сначала… – Перец переместил из-за спины меч, но из ножен не вынул.

А кот все ярился, все пучился, когти уже ковер мой напольный начали драть. И все на меня, гадина, поглядывал. Видимо, помнил что-то. Наверное, как я ему башку побрил и зеленкой выкрасил. Кошки – твари на редкость злопамятные. Не исключено, отомстить хотел.

Пасть жертвой кота мне не очень хотелось. Я тогда уж тоже огляделся в поисках чего-нибудь потяжелее. Но ничего смертоносного в пределах броска не было. Тогда я сдернул с окна толстую плюшевую штору и накинул ее на разбушевавшуюся зверюгу. Не очень-то помогло – из-под плюша послышался рык, и в дорогой бордовой материи стали появляться раны.

– Много капнули… – озадаченно почесал затылок Перец. – Спрячь лучше пузырек.

Я убрал слезы в карман.

– Ничего, – успокоил меня Перец, – это побочный эффект, он долго не продлится…

Доминикус тем временем растрепал остатки занавески, выбрался на волю и снова уставился на нас. Я заметил, что цвет глаз у него поменялся на красный. А когти вытянулись. Морда тоже как-то вытянулась. И вообще весь его облик свидетельствовал о том, что побочный эффект на нет сойдет еще не скоро.

Зверь оглядел комнату кровавым взором и направился к нам. Видимо, слезы дракона вскрыли истинную его сущность. Сущность убийцы.

– Никогда не доверял кошкам, – обронил я.

– Бежим! – крикнул Перец и кинулся к двери.

– Мама! – прорычал Доминикус и выпустил ему вдогонку огненную струю.

Плевок попал Перцу в спину, полушубок вспыхнул. Перец попытался скинуть его, но Доминикус плюнул еще раз. Попал в косяк двери, но тот был выморожен так, что не загорелся.

Я метнулся к соплемету, однако Доминикус опередил: жидкий огонь попал на соплегенератор. Генератор полыхнул синеньким, и я понял, что времени нет. Быть залитым кипящими дрюпинскими соплями мне не улыбалось, а потому я метнулся к выходу, но там уже раздувал свои огненные легкие кот-оборотень. Оставалось…

Окно всегда остается.

Доминикус пыхнул, я упал. Зря только – огня у кошака не вышло, подрастратил. Это его немного удручило, и он стал собирать силы для следующего плевка, которого я не стал дожидаться. Выпрыгнул в окно.

Поперек окна у меня постоянно натянута и к батарее привязана альпинистская веревка. Нападение Доминикуса доказывало, что я не параноик. Вообще-то, готовя ту веревку, я ожидал чего-нибудь более страшного, но кот-огнеметчик – тоже не весело.

Ухватил веревку и бульк – съехал.

Перец бежал по улице.

– Ма-ма! – послышался рык из дома.

Надо было тоже бежать. Убивать кошака нельзя, а если не убивать, то и не справиться с ним никак. Я поспешил за Перцем.

Бегаю я чуть лучше его, недаром же тренируюсь каждый день, так что Перца догнал и даже перегнал. И только тогда оглянулся. Доминикус тоже не отставал, несся за нами широкими прыжками, дымил, ревел.

Добежать мы успели до пешеходного моста, там он нас и настиг. Надо было его все-таки пристрелить, но я опять не выстрелил.

Ну да, гуманист. Будучи гуманистом, я не нашел ничего лучшего, как повиснуть внизу, под мостом. Я вообще долго могу провисеть, пальцы у меня сильные, поэтому и повис. А Перец на столб залез.

Зря, пожалуй. Да и я повис тоже зря. Провисеть-то я долго мог, да только вот мороз… Руки заболели почти сразу, но я терпел.

Перцу гораздо хуже: он вообще со столбом обнимался, а тот не то что холодный был – вообще промерз до молекул. Так что Перец очень быстро пожалел о своем опрометчивом поступке. Доминикус вперил кровожадный взгляд в своего хозяина на столбе и тут же полез вверх, корябая когтями чугун.

Перец, заметив это, попробовал забраться выше, однако не получилось. То ли примерз, то ли сил не стало. Доминикус открыл пасть, намереваясь поразить своего хозяина огнем, однако огня из пасти не выскочило, выскочил какой-то ик. После чего Доминикус стал резко уменьшаться в размерах. Видимо, предчувствуя грядущее возвращение к прежним размерам, котяра собрал последние силы и прыгнул, стремясь если не огнем хозяина поразить, так зубами достать. Челюсти еще не успели уменьшиться, и Доминикус вцепился в самую близкую к земле часть тела Перца.

– А-а-а!!!

Ну да, и был крик его громок. В смысле, Перца крик.

Доминикус успокоился и окончательно сдулся до своих нормальных размеров, однако клыки размыкать не спешил. Видимо, заклинило. И Перец почему-то не мог вниз спуститься. Видимо, примерз.

И я едва не примерз, вися под мостом. Так можно и гайморит какой-нибудь схватить, отек Квинке, короче. Решив перестать висеть, я рывком выскочил на мост.

Картина, открывшаяся моему взору, была достойна затвора фотохудожника. Зима, мороз, мост, фонари, на одном фонаре – доблестный герой, а в мягкое место ему впился кот. Я достал аппарат и запечатлел. Перец со столба скрипнул зубами.

– Пожалуй, я назову свою новую работу так: «Навеки вместе». – Я запечатлел Перца еще. – Да-да, очень хорошо.

– Убь-бью… – проскрипел со столба Перец.

– А может, оставить вас? – раздумывал вслух я. – Вот так и оставить, в высоком единении? А как потверже станете, я серебрянку напылю. Художественно будет…

– Убь-бью… – снова предупредил Перец.

– Однообразный репертуарчик, – хмыкнул я.

После чего свистнул.

Жду три минуты…

Нет, они управились за полторы. Видимо, где-то рядом были. Двое зависли над нами, Щек опустился на мост.

Облить Перца антифризом, сунуть пару таблеток внутрь – отлип бы как миленький. Но жалко мне было антифриза на эту сволочь. И я сделал так.

– А ну-ка, – кивнул на столб, – давай плюнь легонько, пыхни. Только начальство не поджарь. Понятно?

Щек кивнул. Осторожно набрал воздуха.

– И кошку не спали. Мы из нее шапку еще делать будем, – напомнил я.

Щек осторожно выдохнул. Пламя получилось небольшое, лизнуло фонарь.

– Свободен! – велел я, и Щек отвалил.

Где-то через полминуты Перец вместе с висящим на нем котом сполз вниз. Перец шевелился и даже мог ходить. Доминикус ходить не мог. Он вообще ничего не мог, болтался, как хвост. Перец попытался снять его с себя, однако не получилось – челюсти и в самом деле заклинило.

– Ты так и ходи, – посоветовал я. – Оч-чень оригинально… Биодизайн! Знаешь, это может стать новым направлением в моде…

Перец оглянулся через плечо.

– Можно, конечно, вырезать, – продолжил я задумчиво. – Он ведь только в штаны вцепился?

Судя по зверскому взгляду Перца, Доминикус вцепился не только в штаны. Вырезание, значит, отменялось.

– Или челюсти разжать, – предложил я. – Ножом.

– Каким ножом? – возмутился Перец. – Ты же зубы ему поломаешь!

Я пожал плечами. Отошел подальше, оглядел Перца.

– Да не, правда нормально выглядит. Живопись просто. Пашка Пикассо в молодости, очень похоже. Жаль, что не увидит никто. Разве что Тытырин…

Перец попытался оторвать Доминикуса еще раз, но тщетно, только поморщился.

– Да, Тытырин увидит, и твой вид ему послужит вдохновением. Он ужо сочинит… Я даже боюсь представить название, которое он даст своему произведению…

– Давай, разжимай, – простонал Перец.

Я выхватил супербулат. Для начала треснул Доминикуса по затылку рукояткой, что, впрочем, воздействия не возымело. Тогда сунул лезвие ему в зубы и разжал челюсти.

Сломал, правда, пару зубов и язык чуть не отрезал. По мелочам, короче, обошлось. Доминикус не отреагировал, пребывал в жесточайшем отрубе. Но, судя по свирепым глазам, членовредительства он мне не забудет, будет мстить до тех пор, пока мой изуродованный труп не ляжет в сыру землю, пока рыжие муравьи не выедят мою селезенку… Как обычно и бывает в таких случаях.

– Можно и осторожнее было, – буркнул Перец.

Он положил кошку на плечо и потихоньку поковылял к норе. Я за ним. Настроение немного улучшилось.

В глубине пещеры Перец оттаял окончательно и сразу же приступил ко мне:

– Ну, теперь ты. Будем лечиться.

– Может, завтра?

– Сегодня. Нечего время терять.

И он потряс перед моим носом заветным пузырьком.

– А я не буду! – Я кивнул на Доминикуса. – Не впаду в неадекватность?

– Ну, если только ненадолго совсем, – заверил Перец, – на пару часиков. Зато потом никаких рыбок – рыбки с драконом просто несовместимы. Так что давай!

Глотать слезы дракона мне не очень хотелось, но, видимо, выхода другого не было. Памятуя о Доминикусе, я связался. Вернее, Перец мне помог – привязал меня к большому сталагмиту. Крепко так, чтобы я не мог пошевелиться.

После чего я выпил слезы дракона. По вкусу похоже на соленую воду. На хорошую минералку.

Было больно.

Глава 8
Переход

Я стащил перчатку, размотал бинт. Рука была красной. Не просто красной – огненно-красной, точно сварили ее. Такого никогда не случалось. Похоже на рожу, только вряд ли можно было ее здесь подхватить – насколько я успел разобраться с местными болезнями, инфекционными они не бывали. Хотя… Хотя это вполне мог быть какой-нибудь местный недуг. Тогда лечить вообще бесполезно, тогда остается только ждать.

А еще рука болела. Сильно болела, без перерыва. Так, что я даже не мог ничего взять – на ладони почти сразу возникали горячие пятна, которые терпеть было вообще сложно. Пришлось мне даже ладонь перебинтовать.

Можно проконсультироваться у Перца, он наверняка в подобных вещах знаток, но связываться с ним мне совершенно не хотелось. Свяжешься с Перцем – и выслушаешь целую гору ослоумия. Болит правая рука? А ты знаешь, отчего такое бывает? Не надо злоупотреблять… Ну и так далее.

Бинт помогал, револьвер держать я мог, правда, боль не прекращалась. Впрочем, обращать внимание на такие мелочи… Поболит и перестанет.

Я вернул перчатку на место и оглянулся – не заметил ли Перец моих манипуляций?

Перец сидел на самом краю моста, как раз над вечно вмороженным водяным. Сидел, полировал меч. Я стоял у него за спиной. Довольно холодно, как обычно холодно, а одеты мы были совсем не по-зимнему. Перец достал откуда-то свою героическую броню, напялил ее и стал похож на рыцаря. И как-то сразу набрался наглости и спеси.

Меня он заставил надеть бронежилет, боевой шлем (даже подключить велел), пристегнуть супербулат и обязательно взять револьверы. А что хуже всего – ботинки. Армейские дешевые тупые ботинки. Они мгновенно простыли, так что, кажется, обморожений не избежать, придется дышать на пальцы, придется глотать антифриз. А лучше так – когда вернемся, я возьму у Перца Доминикуса. Кошки отлично помогают против обморожений. Надо просто вскрыть толстое кошачье брюхо и засунуть в него пальцы ног. Старый чукотский способ.

– Раньше я думал, что здесь все можно устроить, – рассказывал Перец. – Пытался помочь всем, кто сюда попадал. Доставал то, что они хотели – оружие, машины, даже танк. Да вообще почти все. Шатался туда-сюда, осчастливливал разных психов. Знаешь, я тогда чуть ли не каждый день мог туда выходить. А потом все тяжелее и тяжелее становилось, теперь вообще очень… тяжело. Надо мощно концентрироваться, сильно устаешь…

Не знаю, подумал я, в последнее время Перец часто пропадал. Еще чаще, чем раньше. Надо бы за ним проследить… Хотя и следить не надо, я подозревал, где он ошивается. И даже знал.

В нашем северном городе полно ангаров. Не знаю почему, но тут они везде. Много их. Перец выбрал тот, что за стадионом, возле аэропорта. Я летал медведя с телемачты снимать. Летали его снимать, и как раз увидел, как Перец к этому ангару ковыляет, впряженный в саночки. А на саночках баллон газовый. Что-то мастерил, что-то там он делал – в темноте вспыхивала сварка. Но что конкретно – не знаю, меня он в ангар не пускал, а с вышки даже в бинокль недосмотришься. Мне вообще-то его таинственные дела, само собой, не нравились, но ничего не попишешь – начальство.

Все равно ничего не скажет. Темный тип. Что ни спросишь – все потом, все в свое время… Я даже спрашивать бросил, когда наступит то самое «свое время».

– Я вот что думаю… – продолжал он. – Может, Ван Холла подорвать? Найти все-таки бомбу и ему подкинуть?

Я равнодушно промолчал.

– Ты прав, нельзя, – покивал Перец. – Народцу много погибнет. Нет, мы его по-другому придавим. Я им такое придумал…

– Мы отправляемся за горыном? – спросил я напрямую.

– С чего ты взял? – насторожился Перец. – При чем здесь горын?

– А в аэропорту ты голубятню строишь? – усмехнулся я.

Перец хихикнул.

– Зачем тебе еще один горын? – спросил я. – Сам же говорил, что они никуда не годятся, что ни один не выстоит против штурмовика…

– Смотря чем кормить, – обронил Перец.

– Что это значит?

– Ничего, – в своем репертуаре ответил он. – А про горына ты верно догадался. Надо сходить за горыном.

– Зачем? С этими-то не знаем что делать. Развели какой-то питомник, честное слово, хоть соли их. Драконов больше, чем людей. И пещеры у нас нормальной нет толком, да и вообще… Зачем?

– Потому что он последний, – ответил Перец. – Во всяком случае, из известных мне.

– Последний?

– Да. Нет больше их.

– И что?

Но Перец на вопрос мой не ответил, напротив, спросил сам:

– Ты готов?

Я ответил кивком.

– И будет нести он смерть… – задумчиво произнес Перец.

Про кого он, интересно?

– Может, в тундру отойдем? – предложил я. – Подальше от строений?

Не улыбалось мне с моста сигать. Мне вообще в последнее время прыгать не хотелось. Я не кенгуру, не в Австралии живу.

– Нет, будем отсюда прыгать. – Перец поднялся на ноги.

– А если промажем?

– Не промажем, – заверил Перец. – Ну, метров на тридцать разве… Я всегда попадаю туда, куда хочу, в том-то самая и гадость…

– Почему гадость?

– Лара…

Он мне, разумеется, не ответил. Заговорил о другом. Мне кажется, она там, куда мы собираемся.

– С чего ты взял?

Перец перестал полировать меч, спрятал его в ножны.

– Я же говорю, мне так кажется. А просто так мне ничего не кажется.

Он скрипнул зубами, даже по коже морознуло.

– А если она даже и там, то что?

– Видишь ли… – Перец поежился. – Понимаешь… Ну, короче…

– Сердечные раны? – усмехнулся я.

– Да нет, просто… – Перец маялся. – Ну, мне самому… Короче, может быть оказано сопротивление…

Понятно. Перец неровно дышит в сторону Лары, сам ее треснуть не может, поэтому ему понадобился я. Миссия, достойная всяческого уважения. Ну что ж, треснуть так треснуть, полезно бывает иногда.

А вообще посмотрим, путешествие может интересным получиться. Посмотрим, так ли она на Сирень похожа, как тогда мне показалось. Я неоднократно, кстати, у Перца этот вопрос пытался прояснить – ну, про странную нашу всеобщую схожесть, но он отказался говорить. Заведет обычное: всему свое время, все в свое время… типа, сам еще до конца не разобрался…

Ага, а с бабами воевать мне.

– Понимаешь, я не хочу туда один, я чувствую… – Перец помялся. – Видишь ли, может быть оказано сопротивление, и ты должен меня подстраховать. Подстраховать, понятно?

– Понятно. Что тут непонятного?

Перец посмотрел на меня пристальнее.

– Дай-ка сюда, кстати, оружие.

– Зачем?

Не люблю, когда посторонние трогают мое оружие.

Перец дернул щекой. Я хмыкнул, передал ему револьверы. Он взял их довольно ловко, повертел на пальцах, сунул Берту под мышку, а Дырокол неожиданно разрядил.

Я проследил за падающими патронами. Те звонко отскочили ото льда, запрыгали по глади.

– Ну и зачем? – поинтересовался я. – Они, между прочим, с обедненным ураном, не дешевые…

Перец разрядил Берту. Еще шесть зарядов вывалились на лед.

– А то еще пристрелишь там кого-нибудь… На, возьми лучше эти.

Перец вытащил из полушубка коробку с патронами, кинул мне.

– Резиновые, – поморщился я. – Мы ж не на медведей охотиться идем. А вдруг опасность будет не резиновая? Ты, значит, сабелькой булатной будешь отмахиваться, а я… Лучше бы тогда пистолетики с присосками выдал, из них я бы точно никого не прибил.

– Не хочешь – как хочешь…

Перец потянулся за патронами, но я не отдал, стал заряжаться. Какое-никакое, а все же оружие.

– Ты бы рассказал поподробнее: что, куда, зачем…

– Хорошо. Там такая, значит, система, – принялся объяснять Перец. – Мелкий городишко. Ну, не совсем мелкий, но не мегаполис. Фабрика, аэропорт, кадетский корпус. То, что нас интересует, находится на складе, это в центре. Проникаем спокойно, берем спокойно, без лишнего насилия. Ты понял?

– Чего непонятного…

– Стрелять только в самом крайнем случае. И вообще, ничего не делай без моего приказа. Ясно?

– Ясно. Я вообще ничего делать не буду, стоять буду просто. Только одного вот не пойму…

Перец сделал знак рукой, и я замолчал. Да я и так замолчал бы, поскольку увидел, что воздух изменился. Он задрожал. Так дрожит полдень над горячим асфальтом, так происходит в пустыне перед тем, как появится мираж.

Я понял, что Перец начал переход. Мог бы и предупредить. Всегда он так.

Реки больше не было видно, перед нами клубилось… Это трудно описать. Как будто воду кипятят в стеклянной посуде. Но только тут не воду кипятили, а воздух. И он менялся, становился прозрачнее и прозрачнее, и были видны все мелкие трещинки в породе, выступавшей на противоположном берегу, чахлые кустики, какие-то покореженные рельсы, другой металлолом.

Затем пространство лопнуло, выгнулось выпуклой линзой, остановилось в метре от нас. День плавился, сгущался и синел. Я хотел отодвинуться, но Перец схватил меня за руку. Неожиданно линза резко вытянулась к нам, мы влипли в нее, как в жидкое холодное стекло, увязли, и она выдернула нас с моста. Что-то вроде аттракциона «рогатка» получилось.

Я думал, что будет какой-то туннель. Обычно, чтобы попасть в другой мир, надо в туннель провалиться. Так во всех фильмах показывают. И в Перцевом рескрипте было написано – посредством «переброски длинным путем». Впрочем, ванхолловская установка работала тоже не как туннель. Она как мясорубка работала.

Но туннеля не было. Я начал задыхаться в этом поганом обволакивающем стекле, меня затошнило, и кожа стала мерзко отслаиваться от мяса. Я попробовал заорать, но не успел, поскольку вывалился в какое-то темное пыльное помещение. Прямо из-под потолка – и об пол, даже сгруппироваться толком не успел. Только на бок повернулся, а потом на спину. Башкой о бетон – шлеп! Хорошо, что шлем…

Перец лежал рядом. Мне показалось, что он стукнулся посильнее, чем я. Шуму, во всяком случае, было больше, будто в большую алюминиевую кастрюлю просыпались алюминиевые же кружки. А нечего в железяки обряжаться!

Я лежал почти две минуты, успел до девяноста досчитать. Перец, видимо, решил, что я в отключке, принялся поливать меня из фляги.

– Не надо воды, – сказал я, – и так тошнит. Сейчас сблевану, честное слово…

– Всегда так. – Перец спрятал фляжку. – Что ты хочешь, человек не предназначен для… Это из-за перепадов давления. Давление скачет, поэтому и тошнит. Как в космосе. Потом привыкнешь.

– Спасибо уж, мне и так… Знаешь, когда я жил в приюте, нас кормили творожной запеканкой, и с тех пор мне лишний раз блевать не хочется…

Не хочется, а получится, тошнит здорово. Помимо того, вокруг полно пыли, и гремело так, будто внизу строители работают. Ночь еще. Сверху дыра в потолке, а через нее кран какой-то виден, и веревка с него свисает.

И кто-то в этом пустом помещении был, я чувствовал это. Можно, конечно, включить сенсоры шлема, но я не включал. Пусть Перец разбирается. Он сказал, что у него предчувствия. Мое дело – по шее всем, кого встречу. По шее всему живому.

Что ж тут так пыльно-то? Странно. Странно, что именно в таком месте хранится горын. Я думал, место будет повеличественней. Готический замок, Гранд-каньон, Капова пещера какая-нибудь… А тут простой склад. Бочки вокруг, строительные леса, какие-то ящики, трубы. Полумрак.

Мне надоело озираться, и я спросил:

– И что? Мы опоздали? Она уже тю-тю, наверное?

Перец покачал головой.

– Она нас явно опередила, – сказал я. – Плохо дело, Пашка, у нас все время что-то не так. Теперь даже девчонки нас опережают…

– Я не мог раньше, раньше дела были.

– А теперь все осложняется. Сколько у нас времени?

– Часа два, – ответил Перец. – Потом… потом мы застрянем здесь надолго.

– Успеем найти?

– Нет. Я не знаю, где она живет, только город знаю.

– Откуда?

– Агентурная сеть. Работаем помаленьку. В каждом нужном городе.

– А как ты определяешь нужные города?

– Просто. Есть у меня один знакомый картограф, он отошел от дел, но иногда оказывает мне услуги. Окидывает внутренним взором ойкумену…

– Настоящий Коровин, что ли?

– Он. И многие-многие другие, преданные идеалам Владиперского Деспотата.

Я расхохотался. И Перец расхохотался. Мы вместе расхохотались. Хотя я прекрасно понимал, что ничего смешного нет. Что Перец ведет себя так, будто знает: сейчас за нами кто-то обязательно наблюдает. Работает на публику, короче. Я подыгрывал.

Перец продолжил дурацким голосом:

– Я знаю, что она здесь, знаю, что горын будет здесь еще два дня – выставка-то разъездная. Совпадение. Нет, не совпадение, конечно, совпадений не бывает…

– Судьба, – хихикнул я. – Ваше любимое слово.

«Ваше» не в смысле «ваше величество», а в смысле обитателей Страны Мечты.

Перец промолчал. Сделал вид, что задумался. А когда он задумывался, всегда производил одно и то же. Перец вытащил из-за спины меч своего кашалота в обнимку с драконом, принялся задумчиво поглаживать лезвие. Хотя полировал совсем недавно, буквально десять минут назад.

– Ты думаешь, все-таки она?

– Конечно, она. – Перец кивнул на веревку. – По-другому просто не может быть. Почувствовала горына – неосознанно, но почувствовала, – заволновалась. Она мимо никогда ведь не пройдет…

Я ждал. Ждал. Что-то должно было случиться. Иначе зачем мы здесь торчим? Вообще, по логике, нам следовало бы уже все вокруг обыскивать, но мы не обыскивали. Ладно, ему виднее.

– Какие-нибудь идеи в голову приходят? – спросил Перец.

– Можно сделать так, – теперь погнал уже я. – Захватываем тутошнее Управление внутренних дел, добываем адрес, едем туда, берем вертолет…

– Не успеем, – покачал головой Перец. – Два часа – максимум.

Это, кажется, правда. Он и раньше говорил, что время ограничено. Потом что-то там смещается, и попасть обратно уже гораздо сложнее.

– Тогда я могу остаться здесь, – предложил я. – Найду ее за день…

– Найдешь, – согласился Перец. – А за сколько тебя найдут твои друзья с базы? За полчаса? За час? Они уже тебя, наверное, засекли…