Текст книги "1917. Российская империя. Падение"
Автор книги: Эдвард Радзинский
Жанр: Историческая литература, Современная проза
Возрастные ограничения: +12
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 12 (всего у книги 83 страниц) [доступный отрывок для чтения: 20 страниц]
Но кому-то происшедшего показалось мало. Кто-то ждал от Феофана куда большего – и, видимо, сообщил ему новые слухи.
Из показаний Феофана: «Через некоторое время до меня дошли слухи, что Распутин ведет прежний образ жизни и что-то против нас предпринимает». Очевидно, все тот же кто-то внушает епископу мысль – опередить Распутина. И Феофан спешит, делает этот шаг: «Тогда я решил применить последнюю меру – открыто обличить и поведать все бывшему императору. Однако принял меня не император, а его супруга в присутствии фрейлины Вырубовой».
Присутствие Вырубовой в комнате у царицы все ему объяснило. Феофан уже знал про «хитрую комбинацию: Распутин выдвигал Вырубову… а Вырубова в благодарность должна была поддерживать Распутина».
Начиная свой монолог, епископ знал, что обречен. Но долг перед Богом прежде всего. Как в старину пастыри страдали за правду перед царями, так был готов пострадать и он. «Я говорил около часа и доказывал, что Распутин находится в состоянии духовной прелести… Бывшая императрица возражала мне, волновалась, говорила из книг богословских… Я разбил все ее доводы но… она… твердила: «Все это неправда и клевета»… Разговор я закончил словами, что не могу иметь общение с Распутиным… Я думаю, что Распутин, как человек хитрый, мое против него выступление объяснил царской семье тем, что я позавидовал его близости к семье… хочу его отстранить».
Бедный Феофан не понял, что даже не Распутин – сама Государыня думает так.
«После беседы с императрицей ко мне как ни в чем не бывало пришел Распутин, видимо, думавший, что недовольство императрицы меня устрашило… однако я решительно заявил ему: «Уйди, ты – обманщик».
И мужика епископ тоже не понял. Григорий враждовать не любит, он готов унижаться – только бы помириться с добрым, наивным Феофаном. «Распутин упал мне в ноги, просил простить… Но я снова заявил ему: «Уйди, ты нарушил обещание, данное перед Господом»… Распутин ушел, и больше я с ним не виделся».
Феофан знает: Бог не велит ему успокаиваться. И продолжает действовать. В то время он получает «письменную исповедь» одной из раскаявшихся поклонниц Распутина (видимо, все тот же кто-то передает ее епископу). Прочтя ее, честный Феофан с ужасом понимает, что Распутин – «волк в овечьей шкуре, сектант хлыстовского типа, который учит своих почитательниц не открывать тайн даже своим духовникам. Ибо греха в том, что эти сектанты делают, якобы нет, но духовники не доросли до сознания этого»…
Феофан решает показать этот документ «царям». «Заручившись письменной исповедью, я написал бывшему императору второе письмо… где утверждал, что Распутин не только находится в состоянии духовной прелести, но является преступником в религиозном и нравственном смысле… ибо, как следовало из исповеди, отец Григорий соблазнял свои жертвы».
Но аудиенции у царя добиться не удалось. «Я чувствовал, что меня не хотят выслушать и понять… Все это настолько меня удручило, что я сильно заболел – у меня обнаружился паралич лицевого нерва».
Распутин торжествовал: «мама» могла убедиться – само небо отметило печатью паралича пошедшего против него Феофана! Несчастный епископ уехал поправлять здоровье в Крым, так и не получив ответа от «царей».
Он получит его чуть позже – в ноябре 1910 года Феофана уберут из Петербурга в Астрахань, в губительный для него климат. Но великой княгине Елизавете Федоровне, глубоко уважавшей Феофана, и черногорским принцессам удастся использовать свое влияние, и Синод отправит его туда, где он обычно лечился, – в Крым, епископом Таврическим.
Но Феофан по-прежнему неукротим. Теперь он забрасывает письмами своего друга, епископа Гермогена – хочет включить в борьбу с Распутиным одного из самых влиятельных членов Синода. Но Гермоген понимает: разрыв с Распутиным кладет конец его мечтам о патриаршестве…
Из показаний Феофана: «Когда нехорошие поступки Распутина стали раскрываться, Гермоген долго колебался, не зная как отнестись к этому. Но я… написал ему письмо, чтобы он выяснил свое отношение к Распутину. Ибо если мне придется выступить против Распутина, то тогда и против него».
Из показаний Гермогена: «В начале 1910 года я получил письмо от владыки Феофана… Владыка приводил мне целый ряд фактов, порочащих Распутина как человека развратной жизни. Полученное письмо, а также личные наблюдения послужили поводом к резкому изменению моего отношения к Распутину».
«Личные наблюдения», скорее всего, окончательно сложились в Петербурге, куда Гермоген приехал на сессию Святейшего Синода. Возможно, кто-то побеседовал и с ним – объяснил, что пока мужик находится при дворе, столь желанного Собора для учреждения патриаршества не будет, ибо Распутин теперь против.
Об этом пишет в своей книге и любимец Гермогена – Илиодор: «Старец»… говорил: «И без Собора хорошо, есть Божий помазанник и довольно, Бог его сердцем управляет, какой же еще нужно Собор!»
Илиодор был готов присоединиться к Гермогену. Видимо, получив доказательства могущества недоброжелателей Распутина, он решился перейти к ним. И не просто присоединиться к врагам своего вчерашнего близкого друга, но и принести им великий трофей. Именно потому в Покровском он выкрал у Распутина письма великих княжон и главное – письмо царицы, которое, как он считал, докажет ее грехопадение. А это – скандал, развод, монастырь… Вот тогда они, выступившие против Распутина, и окажутся на вершине церковной власти!
А пока Илиодор (в который раз!) использовал доверие и дружбу Григория. На деньги, собранные Распутиным, он успел снарядить судно, обвесил его излюбленными призывами против евреев и революционеров и отправил с паломниками по Волге. И ждал…
Когда же Гермоген открыто выступил против «Нашего Друга», Илиодор понял: пора. И во время проповеди в храме заявил пастве, что ошибался в Распутине, а ныне понял: Григорий – «волк в овечьей шкуре».
Война была объявлена.
Новый удар по Распутину последовал из… Царского Села! Появились слухи, будто «хлыст» (так его стали вдруг все называть в Петербурге) изнасиловал няньку наследника – Марию Вишнякову.
3 июня генеральша Богданович записала в дневнике: «Она (царица. – Э.Р.) злится на тех, кто говорит что он (Распутин. – Э.Р.) мошенник и прочее… Поэтому Тютчеву и старшую нянюшку Вишнякову отпустили на два месяца в отпуск…»
Если фрейлина Софья Тютчева была известна при дворе как яростный враг «Нашего Друга», то сообщение о «няньке Мэри» (так звали во дворце Марию Вишнякову) – удивительно. Ведь она считалась одной из самых преданных поклонниц Распутина, и во дворец он попадал, якобы навещая ее.
Сохранилось письмо Распутина к Мэри о воспитании наследника: «12 ноября 1907 года… Показывай ему маленькие примеры Божьего назидания, во всех детских игрушках ищи назидания…» И далее идут слова, свидетельствующие об их очень дружеских отношениях: «Не нашел я в тебе гордости, а нашел ко мне глубокий привет в твоей душе. И вот первый раз ты видела и поняла меня. Очень желал бы я еще увидеться».
Из показаний Вырубовой: «Нянька цесаревича… сначала очень преклонялась перед Распутиным, ездила к нему в Покровское».
И вот теперь по дворцу ползли «неопределенные шепоты»… Из показаний полковника Ломана: «О том, что Распутин оскорбил честь Вишняковой, были только неопределенные шепоты, определенных обвинений против Распутина предъявлено не было».
Согласно «шепотам», в 1910 году Мэри отправилась на три недели отдохнуть в Покровское вместе с Распутиным, Зинаидой Манчтет, Лохтиной и прочими поклонницами. Ночью Распутин пробрался в комнату Вишняковой и изнасиловал ее.
Одновременно с «шепотами» против Распутина выступила Софья Тютчева. Она заявила, что недопустимо мужику посещать детскую во дворце. Ее заявление тотчас обросло новыми слухами – о том, что в детской развратный мужик… раздевает на ночь великих княжон!
Из показаний Вырубовой: «Вероятно, ему случалось приходить и в детскую, но в циркулировавших в то время слухах, что он раздевал великих княжон, нет ни слова правды. Эти слухи распространяла фрейлина Софья Тютчева…»
В 1917 году в Чрезвычайную комиссию была вызвана Софья Тютчева, 47 лет, бывшая фрейлина. В «Том Деле» я нашел ее показания. О «раздевании великих княжон» Тютчева, естественно, ничего не рассказала. Слухи эти запускались не ею – за ними стояли люди помогущественнее…
Распутин же действительно приходил к царским детям, беседовал с ними и прикасался к ним. Но… только когда их лечил. Тютчева же выступала против прихода мужика в детскую, так как «считала его человеком вредным, с совершенно определенным уклоном в сторону хлыстовской секты».
Но зато она рассказала о няньке царских детей Вишняковой.
«Придя на детскую половину, я застала там полнейший переполох. Вишнякова со слезами на глазах рассказала мне, что она… и другие поклонницы приняли участие в радениях. То, что она принимала за веление Святого Духа, оказалось простым развратом… Я поняла из ее рассказа, что Феофан, который был их духовником… отсылал их по своему смирению к Распутину, которого считал за Божьего старца. Распутин заставлял их делать то, что ему нужно было, выдавая себя за человека, действующего по велению Святого Духа… при этом предупреждал, чтобы не говорили Феофану, облекая это в софизмы: «Феофан – простец, и не поймет этих таинств, осудит их, тем самым осудит Святого Духа и совершит смертный грех».
И это тоже кем-то было тотчас сообщено Феофану – и потрясло его, вызвало новый всплеск неистового негодования и ужаса. Епископ понял, что погубил души Вишняковой и других несчастных женщин, которых отправлял к Распутину… И Феофан требует от Гермогена немедля выступить против прежнего «брата Григория», которого отныне именует только «Распутиным». Он составляет новое послание царю и умоляет Тютчеву передать письмо. «Я ответила, что ввиду того, что при дворе известно мое отвращение к Распутину, я не считаю возможным принять подобное поручение», – показала Тютчева.
После ее отказа Феофан, видимо, и задумал отчаянное: дождаться приезда Семьи в Крым и во время проповеди прилюдно обличить «волка в овечьей шкуре».
Между тем, согласно показаниям Тютчевой, «Вишнякова отправилась к царице… Но царица сказала, что не верит сплетням… и запретила говорить об этом».
В тот же день к Тютчевой пришел скороход (должность из средневековой сказки сохранялась при царском дворе) и «передал приказание Государя явиться в кабинет в 6.30 вечера».
В «Том Деле» Тютчева излагает свою вечернюю беседу с Николаем:
«– Вы догадываетесь, зачем я вас вызвал… Что происходит в детской?
Я рассказала.
– Так вы тоже не верите в святость Распутина? Я ответила отрицательно».
И царь, этот скрытный человек, не выдержал. Он всегда прерывал выпады собеседников против Распутина, сухо говорил, что отношения с мужиком – его личное дело. Но в разговоре с Тютчевой у него впервые вырвалось:
«– А что вы скажете, если я вам скажу, что все эти годы я прожил только благодаря его молитвам?..
И он стал говорить, что не верит слухам, что к чистому всегда липнет нечистое, и он не понимает, что сделалось вдруг с Феофаном, который так всегда любил Распутина. При этом он указал на письмо Феофана на его столе. (Так что письма все-таки доходили до царя. – Э.Р.)
– Вы, Ваше Величество, слишком чисты душой и не замечаете, какая грязь окружает вас…
Я сказала, что меня берет страх, что такой человек может быть близок к княжнам.
– Разве я враг своим детям? – возразил Государь…
Он просил меня в разговоре никогда не упоминать имя Распутина. Для этого я попросила Государя устроить так, чтобы Распутин никогда не появлялся на детской половине. До этого царица говорила мне, что после шести я свободна, будто намекая, что мое посещение детей после этого часа нежелательно. После разговора с Государем я бывала в детской во всякое время. Но отчуждение между мною и Семьей росло…»
Самое удивительное в показаниях Тютчевой то, что она так и не посмела рассказать царю об истории с Вишняковой. Не посмела оскорбить его слух грязными сплетнями? Или… может быть, никакой истории вообще не было, одни «неопределенные шепоты»? Рассказы об изнасиловании Вишняковой есть во многих мемуарах – но сколько в них можно прочесть легенд, связанных с Распутиным!
Нынешние создатели мифа о «святом Григории» объявили историю об изнасиловании попросту вымыслом. Но в «Том Деле» оказались показания Вишняковой. Так что «нянька Мэри» сможет все рассказать сама…
В 1917 году Мэри показала: «Я, Мария Ивановна Вишнякова, православная, живу в Зимнем дворце… комендантский подъезд…» И далее она поведала свою биографию – весьма, на наш взгляд, таинственную, напоминающую типичную историю незаконной дочери знатного отца.
Ребенком она была отдана на воспитание в крестьянскую семью, потом на чьи-то деньги обучалась на курсах детских нянь. Выучившись, безвестная «воспитанница крестьянской семьи» тотчас взята в семью герцога Лейхтенбергского, а оттуда столь же быстро приглашена няней к «царям» как раз перед рождением великой княжны Татьяны. Одна за другой рождались и вырастали царские дочери – и наконец она стала нянькой наследника. Вся жизнь Вишняковой прошла во дворце, и даже после скандала с Распутиным, когда Аликс уволит ее, из дворца няньку почему-то прогнать не посмеют.
Во время истории с Распутиным ей было 36 лет. Как и положено няньке царских детей, у этой красивой, холеной белокурой женщины не было никакой личной жизни. Она оставалась старой девой.
На допросе Мэри оставалась верна своим бывшим хозяевам:
«Государь и Государыня были примерные супруги по любви к друг другу и детям… Весь день она (царица. – Э.Р.) проводила в кругу своих детей, не позволяя без себя ни кормить их, ни купать. До 3–4 месяцев сама кормила детей грудью, хотя и совместно с кормилицей, у царицы не хватало молока… Государыня сама обучала своих детей английскому и русскому, при содействии нянь и княжны Орбелиани, и молитвам…»
Затем Мэри приступает к своей истории: «Как-то весной 1910 года Государыня предложила мне поехать в Тобольскую губернию в Верхотурский монастырь на 3 недели, для того, чтобы в мае вернуться к поездке в шхеры (на яхте. – Э.Р.). Я с удовольствием согласилась, так как люблю монастыри. В поездке должна была принять участие некая Зинаида Манштедт, которую я встречала в Царском Селе у своих знакомых, и она мне очень понравилась… В поездке, по словам Государыни, должны были принять участие Распутин и Лохтина… По приезде на Николаевский вокзал я встретила всех своих спутников… В Верхотурском монастыре мы пробыли два или три дня, а затем направились в гости к Распутину в село Покровское. У Распутина дом двухэтажный, большой, обставленный довольно хорошо, как у чиновника средней руки… В нижнем этаже живет жена Распутина со своими приживалками, в верхнем поселились мы по разным комнатам. Несколько дней Распутин вел себя прилично по отношению ко мне… а затем как-то ночью Распутин явился ко мне, стал меня целовать и, доведя до истерики, лишил меня девственности… В дороге Распутин ко мне не приставал. Но, проснувшись случайно, я увидела, что он лежит в одном белье с Зиной Манштедт. Возвратившись в Петроград, я обо всем доложила Государыне… а также рассказала при личном свидании епископу Феофану. Государыня на мои слова внимания не обратила и сказала, что все, что делает Распутин, свято. С этого времени я Распутина не встречала, а в 1913 году была уволена от должности няни. Причем мне было поставлено на вид, что я бываю у преосвященного Феофана…»
В конце показаний в сухую запись допроса ворвалась ее подлинная речь, точнее – почти крик: «Более ничего показать не могу. Прошу прекратить допрос, так как я не в силах рассказывать больше о своем несчастии… и считаю себя вправе уклониться от разъяснения подробностей!»
Великая княгиня Ольга вспоминала: «Когда до Ники дошли слухи, что он (Распутин. – Э.Р.) изнасиловал няньку, он немедленно назначил расследование. Девушку поймали с казаком императорской Гвардии в постели…» Так, видимо, сообщили сестре царя.
Так защищала Аликс мужика.
Впрочем, вскоре великой княгине пришлось узнать кое-что новое об «отце Григории» – уже на собственном опыте. Произошло это в доме Вырубовой. Распутин был уже своим человеком в Царском Селе, ему были известны все тайны большой Романовской семьи. Он знал, что муж Ольги, принц Ольденбургский, – гомосексуалист, и, видно, сделал из этого свой вывод…
В тот вечер «цари» пришли на свидание с «Нашим Другом».
Была приглашена и Ольга. «Распутин… казалось, был очень рад увидеть меня опять, – вспоминала великая княгиня. – И когда хозяйка с Ники и Аликс покинула гостиную на несколько мгновений, Распутин подошел и, обняв рукой мои плечи, начал поглаживать мою руку. Я тотчас отодвинулась, не проронив ни слова».
Принц Ольденбургский, которому Ольга поведала все подробности, «сказал с мрачным лицом, что я должна избегать Распутина в будущем. В первый и единственный раз я знала, что мой муж прав…»
В том же 1910 году муж Лохтиной вдруг прозрел и заявил, что более не потерпит присутствия Распутина в доме. И услышал ответ жены: «Он святой. Ты изгоняешь Благодать». Муж перестал выдавать ей деньги, но вчерашней великолепной мотовке нужны были лишь черное платье и крестьянский белый плат.
Именно тогда Распутин рассказал «царям» о светской даме, променявшей «суету сует» на новую жизнь. Конечно же царица заинтересовалась, пожелала познакомиться. Парадокс: положение жены статского советника никогда не открыло бы перед Лохтиной двери самого закрытого двора Европы, но звание верной последовательницы полуграмотного мужика тотчас свершило это чудо!
Свидетельство об этом – в показаниях ее второго кумира, Илиодора: «Она… бросила свет и занималась исключительно тем, что ходила во дворец к императрице… и толковала царям «мудрые изречения» и пророчества «отца Григория».
И не только толковала. Эта женщина, в которой, как бывает на Руси, сочетались пронзительный ум и абсолютное безумие, первая решила записывать за Распутиным (а потом и печатать) его мысли.
Из показаний Лохтиной: «Свои духовные мысли отец Григорий записывал в тетрадочку… Записанное я переписала… и была издана брошюра «Благочестивые размышления» в 1911 году… Ни содержания записок, ни мыслей, в них изложенных, я не перерабатывала. Моя работа свелась к исправлению падежей, мыслей же отца Григория не поправить…»
Действительно, Распутин иногда «записывал мысли» своими чудовищными каракулями. Но долго писать малограмотный мужик не мог, так что Лохтина переносила на бумагу его устные поучения. Это было трудно, ибо речь «Нашего Друга», по всем воспоминаниям, была бессвязна, основное воздействие было не в словах, а в глазах и руках. Гипнотическое влияние его взгляда и легких прикосновений…
Но Лохтина понимала то, что он не высказывал. И, видимо, у нее училась царица нелегкому искусству записывать за «Нашим Другом».
Скоро Государыня всея Руси в совершенстве освоит это искусство – передавать непередаваемое. Научится понимать мужика…
В середине 1910 года муж поставил Лохтиной уже ультиматум: или – или… И она выбрала. «С 1910 года я окончательно разошлась с семьею, которая… требовала, чтобы я оставила отца Григория и не пожелала, чтобы я жила с нею».
Лохтину попросту изгнали из дома, отобрали принадлежавшее ей имение. И хозяйка петербургского салона, оставив любимую дочь, с котомкой за плечами направляется в Царицын к главному другу Распутина («Саваофа») – к Илиодору («Христу»). По дороге генеральша просила подаяние.
Какой интересный выдался 1910 год… В разгар славы мужика нарастает опасная атака против него. И идет она по широкому фронту: Гермоген – Феофан – Тютчева – Вишнякова – изгнание из дома Лохтиной.
В том же году против Распутина развязывается бурная кампания в прессе. Крупнейшие газеты начинают печатать бесчисленные статьи о «малограмотном и развратном мужике-хлысте, имеющем большую популярность в некоторых придворных кругах». Материалы о Распутине становятся сенсацией, на них теперь буквально набрасывается читающая публика. Оппозиционная правительству кадетская газета «Речь» публикует целый ряд таких статей. В довершение всего – мощный залп по Распутину из Москвы, из кругов, близких к великой княгине Елизавете Федоровне. Входивший в ее окружение Михаил Новоселов, ассистент профессора Московской Духовной академии и издатель «Религиозно-философской библиотеки», напечатал серию сенсационных материалов: «Прошлое Григория Распутина», «Духовный гастролер Григорий Распутин», «Еще нечто о Григории Распутине»… В них была опубликована исповедь некоей соблазненной Распутиным девицы, упоминалось о расследованиях Тобольской консистории, обвинявшей его в хлыстовстве…
В 1910 году фамилия мужика начинает приобретать зловещий смысл. «Распутный Распутин» становится нарицательной фигурой.
Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?