Текст книги "Сталин. Жизнь и смерть"

Большевики бросают в массы этот великий лозунг всех революций. Начался грандиозный передел собственности, который должен был дать им поддержку большинства. По всей стране согласно декретам нового правительства («земля – крестьянам, фабрики и заводы – рабочим») делили добычу. Крестьянские общины захватывали помещичьи земли, фабрично-заводские комитеты забирали предприятия. Не успевших бежать хозяев «увозили в чисто поле», и больше их никто не видел. Солдаты на фронте делили содержимое армейских складов и, нагруженные амуницией, бежали с фронта домой, постреливая по дороге офицеров. Грабеж сплачивал народ вокруг новых правителей.

Все это происходило на просторах России. А в Петрограде большевики боролись за жизнь. Первые две недели казалось, что они обречены. «Мы знали, что армия вот-вот вмешается, и большевикам конец», – говорил мне в Болгарии старик эмигрант. Интеллигенция сидела по квартирам без света, ждала освободителей. Никто не верил в долговечность большевиков.

И действительно, сразу после переворота на столицу наступает сам Керенский. Троцкий и Ленин организуют оборону. И Коба все эти дни – рядом с Лениным.

Гиппиус: «Казаки с Керенским были уже в Царском, где гарнизон сдавался им… но солдаты были распропагандированы… их окружила масса, началось братание».

Мятеж (так называют большевики наступление свергнутого ими премьера) был подавлен.

Из письма А. Нелидова: «Дед рассказывал: они выгнали из Царского Села казаков Керенского. В Царском жил тогда Плеханов…

Что запомнилось? Старика Плеханова обыскали несколько раз – и не по незнанию. Видно, не простил ему Ильич знаменитого изречения: «Русская история еще не смолола муки, из которой можно в России испечь пирог социализма»… В том же Царском на улице к деду подошли солдаты: «Купи, дядя, офицера». – «А зачем он мне?» – «Расстреляешь». И гогочут…»

Так что успел увидеть «отец русского марксизма» торжество своих идей. Плеханов покинул Россию и уже в следующем году умер.

Среди первых ленинских декретов – мир с немцами. Главнокомандующий, царский генерал Духонин, с возмущением отказался вести переговоры о перемирии. И Ленин сам отправляется на радиостанцию. Вместе с Лениным – Коба, тень, неотступно следующая за ним в те дни. Он сам описал дальнейшее: Ленин передает приказ о снятии Духонина, призывает солдат «окружить генералов и прекратить военные действия». Ленин назначает главнокомандующим большевика прапорщика Н. Крыленко.

Но Коба не описал, как новый главнокомандующий с отрядом прибыл в Ставку и произнес «зажигательную речь», после которой солдаты окружили Духонина и зверски убили.

Следуя идее однопартийного государства, на должности народных комиссаров Ленин назначил только членов своей партии. Но они застают в своих ведомствах одних уборщиц и курьеров.

В Петрограде начинаются забастовки служащих. «Служащие не служат, министерства не работают, банки не открываются, телефон не звонит», – записывает Гиппиус в дневнике.

В одной из комнат Смольного на диване проводит дни большевик Менжинский… Его брат – известный банкир, не потому ли Ленин назначил Менжинского комиссаром финансов? Этот эстет, сибарит, в роскошной шубе, в сопровождении отряда красногвардейцев, тщетно навещает Государственный банк, где бастующие служащие упорно не выдают ему десять миллионов рублей, которые требует Ленин. Лишь, как вор, взломав сейфы, большевистский руководитель финансов уносит пять миллионов.

И наркомат Кобы существует только на бумаге – в ленинском декрете. Но через несколько дней у него появляется первый сотрудник, очень энергичный. Некто Песковский, один из участников переворота, приходит в Смольный – участвовать в дележе власти. «Я решил пойти к Троцкому и выставить свою кандидатуру в наркомат иностранных дел… Но Троцкий объясняет: «Жаль использовать старого партийца в таком незначительном деле…» Тогда Песковский входит в комнату напротив кабинета Ильича. Здесь на диване полулежит с утомленным лицом Менжинский. Узнав, что Песковский учился в Лондонском университете, он тотчас предлагает ему стать управляющим Государственным банком. Но Песковский, знающий о забастовке банковских служащих, решает продолжить поиски. Он входит в следующий кабинет – напротив. Это «кабинет Ильича, где за неимением собственного кабинета пребывал Сталин».

И видимо, Песковский почувствовал: это Власть.

«– Товарищ Сталин, комиссариат у вас есть?

– Нет.

– Так я сделаю вам комиссариат.

Я стал рыскать по Смольному, высматривая место для наркомнаца. Задача была сложная – везде было тесно».

Наконец в одной из комнат Песковский находит своего друга, представляющего какую-то комиссию, и переманивает его вместе со столом и частью комнаты. После чего, победно водрузив на его столе табличку «Комиссариат по делам национальностей», идет докладывать. «Невозмутимый Сталин, молча осмотрев «комиссариат», удовлетворенно вернулся в кабинет Ленина».

Да, в Смольном Коба сидит в кабинете Ленина. Видимо, Ленин предпочитает держать его рядом. Что сделает дальше Керенский? А генералы, армия? В любой момент, возможно, придется бежать. И он хочет, чтобы Коба был поблизости.

Все первые недели среди ближайших сподвижников Ленина царит паника. Дрогнул Каменев, возглавляющий Центральный исполнительный комитет, избранный Вторым съездом Советов, напуган Зиновьев. Они ясно видят: все происходит так, как они предрекали: власть не удержать, если не разделить ее с партиями, пользующимися поддержкой большинства населения. Иначе – гражданская война. Теряют присутствие духа назначенные Лениным наркомы и тоже требуют создать «многопартийное правительство из социалистических партий». Руководство профсоюза железнодорожников угрожает остановить движение на железных дорогах.

В преддверии голода и ледяной зимы ЦК обсуждает ситуацию в отсутствие Ленина и Троцкого, поглощенных защитой столицы от Керенского, и соглашается создать многопартийное правительство. Ленин приходит в ярость – не затем он брал власть, чтобы делить ее с эсерами и ненавистными ему меньшевиками. И Троцкий неколебимо стоит за однопартийное правительство. Каменев демонстративно покидает пост главы ЦИК, несколько большевиков выходят из правительства…

А что же Коба? В дни, когда ближайшее окружение колеблется, – Коба с Лениным. Но кому интересно его мнение?

Мой отец, приехав в Петроград, увидел на вокзале огромные портреты вождей – Ленин, Троцкий, Зиновьев… Портретов Кобы он не видел. Их не было. И в народе не знали его имени. В это время он – на вторых ролях. Таково стойкое убеждение многих историков.

И каково же было мое изумление, когда в бывшем Архиве Октябрьской революции я увидел документ. Это была «Инструкция караулу у кабинета Ленина», подписанная самим Ильичем 22 января 1918 года. Согласно этой инструкции лишь двое имели право входить в кабинет Ленина без всякого доклада и в любой час – Троцкий и Сталин. Троцкий – признанный второй вождь Октябрьского переворота.

Но почему Коба?

Потому что Коба – тень Ильича и самое доверенное лицо в партии.

Ленин – Власть. Коба – доверенное лицо Власти. Да, у остальных много славы. Но много славы не значит много власти.

И Коба это вскоре докажет.

В те дни Ленин и Троцкий окончательно вырабатывают свою политику. Ее формулирует Троцкий: «Вся эта мещанская сволочь… когда узнает, что наша власть сильна, она будет с нами… Благодаря тому, что мы раздавили под Питером казаков Краснова, на другой же день появилась масса сочувствующих. Мелкобуржуазная масса ищет силу, которой она должна подчиняться. Кто не понимает этого – тот не понимает ничего».

Беспощадность, непреклонность власти – таков их путь. Большевики закрывают все оппозиционные газеты, рабочие отряды громят их типографии. И уже в декабре 1917 года создают ЧК– Чрезвычайную комиссию для борьбы с контрреволюцией и саботажем чиновников.

ЧК – «карающий меч революции». Риторика в стиле якобинцев любима новыми вождями.

Из дневника Гиппиус: «Газет осталось только две – «Правда» и «Новая жизнь» (газета Горького. – Э.Р.). Рассказывают ужасы о застенке в Петропавловке…»

ЧК, возглавляемая профессиональным революционером поляком Дзержинским, наполняет камеры аристократами, офицерами, бастующими чиновниками. В женских камерах жены и дочери вчерашних вельмож встречаются с проститутками и воровками.

И вот уже возвращаются в новые наркоматы чиновники, испуганные слухами о застенках ЧК. Мятежный Каменев и строптивые комиссары подчиняются воле Вождя. Каменев в который раз повторяет: «Чем дальше, тем больше убеждаюсь: Ильич никогда не ошибается». Но Ленин на пост председателя ЦИК предпочел посадить послушного Свердлова – и могущественный орган Советов окончательно превращается в декорацию при правительстве. С Советами покончено. Править будет партия. И Вождь.

В который раз видит Коба: насилие отлично работает. «Учимся понемногу, учимся»…

Ленинское правительство, тоже называвшееся Временным, обязалось «обеспечить немедленные выборы в Учредительное собрание». На победном Втором съезде Советов Ленин обещал подчиниться результатам грядущих выборов – «воле народных масс».

Коба получает великолепный урок ленинской тактики. Ленин не сомневается в неблагоприятном исходе выборов, но не собирается уступать власть. Впереди маячит разгон первого свободно избранного русского парламента. Но для этого весьма нереволюционного шага Ленин хочет найти революционного союзника. И он предлагает левым эсерам войти в правительство.

Те соглашаются, выставив ряд условий: возвращение свободы печати, запрещение ЧК. Газеты разрешили, но ЧК не запретили. Вместо этого туда ввели самих левых эсеров (на вторые посты). Получили они посты и в правительстве, и тоже – второстепенные.

А потом состоялись выборы в Учредительное собрание. Как и ожидал Ленин, большевики и левые эсеры их проиграли. Но он спокоен: большевики победили в военных гарнизонах обеих столиц. Солдатам нравится власть, при которой можно не воевать, стрелять офицеров, врываться в богатые петербургские квартиры и пьяно митинговать! Пока все решают они – вооруженные собрания солдатских шинелей и матросских бушлатов. Так что все возможности для разгона Учредительного собрания у Ленина есть. Можно действовать.

Коба – за занавесом. Но в разгоне Учредительного собрания виден почерк опытного мастера массовых представлений. Латышские стрелки, солдаты и матросы окружают Таврический дворец. Все улицы заполнены войсками, верными большевикам. Демонстрацию в поддержку парламента обстреливают, как при царизме.

После разгона демонстрации начинается первое заседание. В зале солдатня и матросы изображают зрителей. Крики, свист с мест сопровождают все заседание… И вот уже Ленин с удовлетворением покидает зал. Забавная деталь: одеваясь, он не обнаружил браунинга в кармане пальто – его попросту украли. Таковы были зрители, приглашенные в зал.

В пятом часу утра, наиздевавшись вдоволь над ораторами, бородатый гигант, бывший царский матрос, а ныне глава морских сил Республики Павел Дыбенко отдал приказ караулу закрыть заседание. Начальник караула матрос Железняков тронул за плечо председательствующего и сказал «исторические слова»: «Караул устал. Пора расходиться».

Разгон Учредительного собрания прошел на редкость тихо. И Коба убедился: первые же репрессии сломили дух интеллигенции.

«Прислужники капиталистов и помещиков», «холопы американского доллара», «убийцы из-за угла» – такими словами «Правда» проводила в могилу первый свободно избранный русский парламент.

Через двадцать лет подобными словами в той же «Правде» Сталин проводит в могилу Дыбенко и других старых большевиков, которые так весело разогнали этот парламент.

Левые эсеры окончательно выполнили свою задачу: на очередном съезде Советов они помогли одобрить разгон парламента. Теперь ленинское правительство избавилось от приставки «Временное».

И наступила очередь левых эсеров. Столкновение должно было случиться (как мог предполагать Ленин) во время заключения мира с немцами. Мир необходим Ленину как передышка, чтобы покончить с властью митингующей улицы, демобилизовать вооруженную вольницу и создать свою армию. И конечно же, мира требовали немцы – надо было платить кредиторам по векселям.

Уже в декабре немцы подписали перемирие с большевиками. В пограничный город Брест отправилась представительнейшая делегация во главе с Троцким. Коба в эту делегацию не вошел. Он уже выбрал себе амплуа – враг Троцкого, и это дало ему возможность остаться в стороне от этой сомнительной «немецкой истории».

Подъезжая к Бресту, член делегации Карл Радек, человек дьявольски умный и столь же циничный, демонстрировал странный идеализм – рьяно бросал из окна немецким солдатам листовки с призывами остановить войну с русскими братьями-рабочими. В Бресте Троцкий продолжил идеологические забавы Радека и устроил вместо переговоров бесконечную лекцию, обличающую империализм. Немецкие генералы лекцию выслушали и предъявили тяжелейшие условия мира: Россия теряла Прибалтику, Украину, Кавказ и другие территории.

Прервав переговоры, Троцкий возвратился в столицу – «обсудить». Начались бесконечные партийные дискуссии. Ленин объяснял необходимость передышки: «Если мы не заключим мир, он будет заключен уже другим правительством». Но левая оппозиция во главе с талантливейшим теоретиком партии, молодым Николаем Бухариным, потребовала отвергнуть немецкие условия. «Ошибка Ленина, – заявил Бухарин, – в том, что он смотрит на это дело с точки зрения России, а не международной. Международная точка зрения требует вместо позорного мира революционной войны, жертвенной войны. Схватка первого в мире государства рабочих и крестьян… должна побудить европейский пролетариат немедленно выступить на его защиту». Бухарин надеялся на долгожданную мировую революцию!

Вождь объяснял, что мировая революция будет, и обязательно, но – будет, а русская революция уже есть. Надо думать о ней. К тому же воевать некому – армия разбежалась.

Ленин потребовал мира любой ценой. Коба поддержал Вождя, но отметил: «Революционного движения на Западе нет. Есть только потенциал, а с ним мы не можем считаться».

Ленин, конечно же, возразил против этого неверия. И Коба, конечно же, покорно промолчал. Но, выслушивая все эти яростные споры о мировой революции, он отлично понял новую ситуацию: все это уже не более чем заклинание. Весьма быстро, в несколько месяцев, догмы Маркса сделались «Ветхим Заветом». А Ленин уже служил «Новому Завету», идея которого одна – удержать захваченную власть в этой стране. И Коба усвоил урок служителей Нового Завета: союз может быть хоть с чертом, если нужно во имя власти.

И еще он понял – как заряжен властью этот лобастый человек. Понять ему было несложно – он сам был такой же.

Ленин получил поддержку ЦК, но было решено избрать тактику на затягивание переговоров в ожидании мировой революции, и только в случае ультиматума заключать унизительный мир. Опять Троцкий отправляется в Брест. Опять немецкие генералы слушают его патетические разглагольствования. Наконец немцы предъявляют ультиматум, но вместо заключения мира Троцкий провозгласил парадоксальное: «Ни мира, ни войны». И отбыл восвояси.

Немцы, естественно, начинают наступление. Как их ждали в Петрограде! «Ну вот немец придет – наведет порядок», – часто слышалось в эти дни на улицах.

Но большевики отлично знали: немцы не придут!

Ленин просит мира. Наступающие немцы предъявляют новые, тягчайшие условия. Опять Ленин собирает ЦК, уговаривает заключить мир любой ценой. Коба – вместе с Лениным. После бесконечных дискуссий Ленин побеждает: позорный мир будет заключен.

Сколько раз впоследствии сталинские историки будут проклинать Троцкого, припоминая ему его необъяснимый ход. Но Ленин быстро простил ему это безумие. Почему?

Предоставим слово Троцкому: «Я считал, что до подписания мира необходимо во что бы то ни стало дать рабочим Европы наглядное доказательство враждебности между нами и правящей Германией».

Вот для чего он толкнул немцев начать военные действия! Все делалось, чтобы рабочие Европы увидели: «Мы подписываем мир под штыками». Да, это было всего лишь представление, как и прокламации, которые бросал Радек. Перед заключением мира необходимо было смыть клеймо «немецких агентов».

Немцев очень устроила эта игра. Они получили право наступать, отхватывая куски «русского пирога». Но при этом знали: должен быть предел наступления. Если слишком перегнуть палку, вовремя не остановиться, большевики попросту падут и оскорбленное национальное чувство русских может возродить силу сопротивления. Вместо лояльных большевиков они получат правительство войны.

И Ленин, конечно же, знал: немцы остановятся.

Итак, обе стороны знали, что мир будет заключен. Просто лидеры большевиков на глазах непонимающей партии сыграли брестское представление. Наступление немцев по всему фронту было нужно и тем и другим: большевики смогли объяснить европейскому пролетариату причины Бреста, а немцы получали плату за свое золото – территорию. Платил Ленин не только за прошлую, но и за нынешнюю поддержку, которую немцы продолжали щедро оказывать.

После заключения Брестского мира посланником в Москве стал граф Мирбах. В своих секретных посланиях кайзеру он пишет об этой поддержке, хотя и не верит в долговечность большевиков: «Я был бы благодарен, если бы получил инструкции по следующим вопросам: оправдано ли использование больших сумм в наших интересах? Какое течение поддерживать, если большевики не удержатся?» И вот ответ министра иностранных дел Кюльмана: «В наших лучших интересах, чтобы большевики остались у власти. Если нужно больше денег, телеграфируйте сколько».

Брестский мир обсуждался на VII съезде партии.

И опять продолжалась изнурительная схватка Ленина с левыми. Бухарин, Коллонтай, любовь Ленина Инесса Арманд и прочие молодые интеллектуалы – против Бреста. Это модно, Брест отбрасывает слишком сомнительную тень. А что же Коба? Он выбирает любимую позицию между спорящими: «Переговоры затягивать и мира не подписывать»… Но после первого же упрека Ленина – тотчас голосует за мир вместе с Вождем. Но главное уже сделано – он отделил себя от позорного мира.

После долгой борьбы Ленин все-таки получил поддержку. Брестский мирный договор был подписан.

Позорный мир упрочил положение новой власти.

«Не представляю себе подписи императора Гогенцоллерна рядом с подписью Бронштейна-Троцкого», – говорил известный журналист Яблоновский.

Но представить пришлось.

VII съезд партии, на котором был утвержден Брестский мир, назвал партию Коммунистической. В этом изменении названия – опять улыбка истории. На съезде происходило прощание с коммунистическим идеализмом.

Теперь при помощи Бреста предстояло избавиться от левых эсеров. Но это действо Ленин предпочел провести в более удобной декорации. Он решил перевести столицу в Москву.

Переезд должен был еще раз доказать, что никакого сговора с немцами нет: большевики настолько не верят им и боятся их наступления, что переносят столицу в глубь России. На самом деле Петроград с царской бюрократией, враждебной интеллигенцией, эсеровскими боевиками решили поменять на сравнительно тихую, патриархальную Москву.

Ленин и другие главные вожди поселились в Кремле. Троцкий указывал на странность: «Со средневековой стеной и золочеными куполами Кремль в качестве цитадели революции?» Но если вдуматься, это было символично. Переезд в столицу московских царей обозначил начало нового царства: революция и утопия начали умирать.

В Кавалерском корпусе напротив Потешного дворца поселились вожди, выселив прежних обитателей или отправив их в ЧК. Перестроили часы на Спасской башне – вместо «Коль славен…» они заиграли «Интернационал». Но автомобили новых владык въезжали в Кремль через Спасскую башню под иконой с разбитым стеклом и потухшей лампадой.

Троцкий: «В моей комнате мебель из карельской березы, над камином часы с Амуром и Психеей… Мы иронически говорили Амурам и Психеям: «Не ждали нас?» Насмешливо рассказывает Троцкий, как некий Стуиишин, старый кремлевский служитель, за обедом подавая им гречневую кашу в тарелках с орлами, аккуратно поворачивает тарелки, чтобы орлы смотрели в глаза едокам. Зря улыбался Троцкий. Старый лакей Ступишин, Амуры и Психеи сразу почувствовали: дождались – пришли хозяева. В эти дни родилась любимая ленинская укоризна соратникам: «Опомнитесь, батенька, мы уже не в Смольном…»

И конечно, Ленин позаботился, чтобы в Кремле рядом с ним появился еще один обитатель – верный Коба. Ему также дали кремлевскую квартиру с Амурами, Психеями и зеркалами. Но Коба знал: партийная масса мрачно следит за быстрыми вхождениями в барскую жизнь своих вождей. И, войдя в квартиру в Кремле, сказал: «К чему эта господская роскошь?» – и пнул ногой старинное зеркало.

Полетели на помойку буржуазные Амуры и Психеи.

Устроившись в Москве, Ленин занялся левыми эсерами. Четвертый съезд Советов – первый в Москве – происходил в Колонном зале. Съезд должен был ратифицировать Брестский договор, и Ленин не сомневался: здесь разгорится бой, который и вернет всю власть в руки его партии. Съезд начался с чтения послания президента США Вудро Вильсона, который выражал сочувствие русскому народу. В ответной резолюции съезд пообещал президенту скорое освобождение от ига капитала и социализм во всем мире. Поиздевавшись над Вильсоном, начали бой.

Идеолог левых эсеров Б. Камков с вечно болтающимся на боку револьвером объявил: его партия не желает разделять ответственность за постыдный Брестский мир. Он заклеймил большевиков – «приказчиков германского империализма». Ленин не отстал: он назвал левых эсеров «мыльным пузырем» и «приспешниками буржуазии». Послушный съезд (почти 800 большевиков против 284 левых эсеров), конечно же, принял резолюцию, одобряющую мир. Левым эсерам пришлось выйти из правительства.

Заканчивалась многоступенчатая расправа, когда одним врагом уничтожали другого. Все запомнит, все выучит Коба в ленинских университетах. «Учимся понемногу, учимся»…

И опять веселились большевистские лидеры, вышибив на этот раз из игры глупых левых эсеров.

Через двадцать лет большинство веселившихся будут опять сидеть в том же Колонном зале – уже подсудимыми. Здесь проведет Сталин свои процессы над старыми большевиками. Отсюда увезут их с расстрельными приговорами.

Но сейчас они веселились.

Ленин понимал – эсеровские боевики так дело не оставят. Надо было спешить, пока не разъярилась деревня. Он знал, что деревня скоро станет его врагом, ибо на Питер и Москву надвигались голод и война.