Текст книги "Пьесы"

Кирилл Владимирович не двигается.

Понимаете, я очень тревожилась, что я недостаточно его поддержала… Что это не прочлось. Но все говорят…

Кирилл Владимирович. Я уже слышал.

Ирина (расхаживая по коридору). Все-таки правильно, что я его поддержала…

Кирилл Владимирович. Да.

Ирина. А вы заметили, как Трофимов смотрел на меня во время обсуждения?

Кирилл Владимирович. Заметил.

Ирина. Как он ждал, что я выскажусь. И когда я не высказалась, а всем своим видом показала отношение, это вышло даже страшнее. Что вы не раздеваетесь?

Кирилл Владимирович. Остались от козлика рожки Да ножки…

Ирина. Вы пьяны?

Кирилл Владимирович. Нет. Еще впереди целый вечер. Еще ополоснемся. Я всегда подозревал, что вы глупая. И знал – молчите! – что вы эгоистка. Нет, вы были для меня образцом принципиальной эгоистки. Я был почему-то уверен, что принцип для вас – прежде всего. И что когда дело дойдет до принципов, эгоизм и глупость отступят…

Ирина. Послушайте…

Кирилл Владимирович. Я бы хотел быть уверен в этом. Потому что я вам нравился. Мне хотелось быть уверенным, что я могу нравиться женщине, для которой принципы – это главное. Вы были мое оправдание, если хотите.

Ирина. Кирилл…

Кирилл Владимирович (перебивая). Ну, я ошибся! Ну?! Что тут страшного?! Я привык ошибаться. (Фиглярски.) Я начинал историком. И моя первая работа была о Шамиле. Шамиль как вождь национально-освободительного движения. Но взгляды переменились… И в конце тридцатых годов он стал считаться агентом империализма. И я признал свою ошибку. Потом, во время войны, он вновь стал освободительным движением. И тогда я признал, что я ошибся, что признал свою ошибку. Потом, в сорок девятом году, он снова стал агентом, и я признал, что я ошибся, что признал ошибкой, что я ошибся. Я столько раз ошибался, что однажды мне показалось, что я сам ошибка. Но потом по привычке я и это признал ошибкой, и следовательно, я не ошибка. (Засмеялся.) А теперь вот вы – ошибка!

Входит Аня, подходит к телефону, включает его.

Ирина (Ане). Мы разговариваем. Иди отсюда, пожалуйста.

Аня молча уходит.

Кирилл Владимирович (тихо). Если бы вы… не испугались… Что вы наделали?.. (Вдруг гаерски.) Ну? (Кладет ей руку на плечо)

Ирина (тихо). Что?

Кирилл Владимирович. Остались от козлика… Бросьте! Вы просто женщина! И все! И вам приятно сейчас чувствовать себя просто женщиной!

Ирина. Кирилл Владимирович…

Кирилл Владимирович. Вам очень приятно. Ну будьте же до конца… дрянью. Едемте!

Ирина. Что вы…

Кирилл Владимирович. Вы почти согласились. Да? Если я соблюду хотя бы некоторые словесные приличия… Хорошо. Я их соблюдаю. Я не приглашаю вас со мной спать. Назовем это иначе. Я приглашаю вас на ужин вместе с завтраком. Идет? (Ласково-ласково, почти прекрасно) Дрянь!

Она дает ему пощечину

(Не изменяя тона) А все-таки прелестно чувствовать себя просто женщиной…

Входит Аня.

Кирилл Владимирович. До свиданья, Ирина Максимовна, до свиданья, молодые люди… Рожки да ножки… (Уходит)

Аня подходит к телефону набирает номер. Звонок в квартире Нечаева. Одновременно со звонком Ани входят Нечаев и Трофимов. Нечаев хотел подойти к телефону, но раздумал.

Нечаев (Трофимову). Садись.

Трофимов. Сними трубку.

Нечаев. Не надо. Устал. Я сейчас спущусь…

Трофимов. Стоит ли, старик?

Нечаев. Стоит. А ты посиди здесь и, если будут звонить, не подходи к телефону.

Трофимов усмехается. Нечаев уходит. В квартире Надежды Леонидовны. Аня вешает трубку, надевает плащ.

Аня (Ирине). Дай мне две копейки.

Ирина. У меня нет.

Аня МОЛЧА выходит из квартиры.

Надежда Леонидовна (входя). Чай готов!.. А где же?..

Ирина. А он сумасшедший. И вообще мне кажется, что я здесь одна – нормальная. Дом разрушен! Обед не готов…

Надежда Леонидовна. Обед готов.

Ирина. Аня, которая не отходит от телефона, как я ее ни прошу! Этот маньяк, который… И наконец, вы, тетя (расхаживая по коридору), вы – старая женщина, но вы ходите на девичьих каблуках. Как же, это красиво! Вы плохо видите, но вы не носите очков! Как же, это вас старит! Вы моя бабушка, но я вас называю тетей. Нет, это повальное безумие!

Надежда Леонидовна. Ирина… Ирина…

Ирина. Вы подготавливаете какого-то психа показываться в театр, и все думают, что вы возитесь с ним по своей доброте… А вы возитесь с ним, потому что верите, что когда вас увидят на сцене, все будут настолько потрясены, что пригласят вас снова играть. Но никто не будет потрясен! Потому что вы уже старая. Понимаете? И мало того что вы показались с этим кретином буквально во все театры. Нет, вы едете на киностудию, где вас даже не принимают! И ставите этим меня в дурацкое положение! Теперь вы вообразили, что написали какую-то книгу. Нет, вы сумасшедшая! И все вокруг сумасшедшие!

Надежда Леонидовна (глухо). Я отвечу тебе. Сейчас. (После паузы) Я видела Сару Бернар, когда ей было пятьдесят лет. Она играла Жанну д’Арк, которой было восемнадцать. Пьеса начиналась с допроса Жанны, и первая фраза была: «Сколько тебе лет, Жанна?» И Бернар должна была ответить: «Мне восемнадцать!» И весь Париж съехался на позор пятидесятилетней Бернар. И раскрылся занавес, и она вышла, и судья спросил: «Сколько тебе лет, Жанна?» И она обвела глазами затаившийся партер, готовую взорваться галерку, будто прося у них прощения.

А потом выкрикнула, гортанно и с вызовом: «Мне восемнадцать лет!» И они заревели от восторга. Они поняли: актрисе всегда восемнадцать лет. Да, я хочу играть! Я хочу. Я хочу! И буду всегда хотеть! И никогда не признаюсь, что я старуха, и буду ходить на каблуках! И не буду носить очков! Потому что я – актриса, даже если я твоя прабабушка!

Ирина стоит спиной, и плечи ее чуть вздрагивают. Так что может показаться, что она плачет. Но если она и плачет, то совершенно беззвучно.

Что ты, Иринушка?!

Ирина (после паузы, обернулась, спокойно). Вы даже здесь не смогли удержаться от мелодрамы, тетя!

Ирина уходит, потом уходит Надежда Леонидовна. Коридор пуст.

В квартире Нечаева. Возвращается Нечаев. Он ставит на стол бутылку и стаканы. Разливает.

Трофимов. Ну, за тебя! Эх, Федюха, все пройдет. Вся эта бодяга, все забудется. И останется только то, что учились мы с тобой когда-то вместе и когда-то дружили… Будь здоров! (Пьет) С тобой что-то сейчас происходит? Нечаев. Зачем это тебе?

Трофимов. Всегда интересно, что происходит со сверстником. Особенно в личной жизни. А где Инга? Нечаев. Давай о деле.

Трофимов. Как хочешь. Ну давай о деле. Что ж, худсовет, старик, в большинстве пощипал тебя крепенько.

Нечаев. Не совсем точно. Худсовет в большинстве молчал… Крепенько щипал меня ты.

Трофимов. Давай условимся. Меня нету. Я – это не я. Я – это учреждение, которое я представляю и которое пока руководит по крайней мере вашей киностудией. Вот так! Значит, вопрос: что же делать дальше? (Засмеялся.) Газет ты, конечно, не читаешь. Что газет?! Вы, когда картину снимаете, алфавит забываете. Короче, твой джаз и все эти кретинические вздохи – как это называется?

Нечаев. Это называется пародией.

Трофимов. Я знаю, что это пародия. Кирилл Владимирович знает. И ты знаешь. А кто-то может и не знать. Короче, был джаз, нет джаза. Затем эпизод «Ночью». (Пьет) Когда твои герои, говоря деликатно, сходятся… И сам факт, что твои герои быстро сходятся…

Движение Нечаева.

Да нет, я все понимаю, что этот эпизод нужен и что этот эпизод хороший и тэ дэ и тэ пэ. Но эпизод может быть воспринят как воспевание… Я нарочно сейчас все утрирую и разговариваю с тобой, как идиот…

Нечаев. А может быть, ты как-нибудь иначе будешь со мной разговаривать?

Трофимов. Не надо демагогии, старик, а то я уйду. Короче, этот эпизод ты вырезаешь.

Нечаев. Это ты вырезаешь…

Трофимов (ласково). Нет. Это ты. Я тебе советую, а ты уже вырезаешь… Но это все частности. Эх, если бы дело было только в ножницах… Хороший коньячок! Армяне умеют это дело. Знаешь этот анекдот? «Кто такой Дарвин, знаете? Грузвин – знаю. Арменвин – тоже знаю, а Дарвин…» (Смеется) Эх, Федюха, коза-дереза, упрямые глаза… Модно, чтобы молодые ошибались, и были малоидейными, и не уважали отцов.

Нечаев. Дорогой, мне скоро тридцать. Это, деликатно говоря, не совсем молодость. И отцов у меня в картине нет…

Трофимов. Найдутся. «В Греции все есть». Потому что в картине у тебя все уязвимо. Начиная с темы. Про что твоя картина? Про любовь… Я опять буду сейчас говорить с тобой, как идиот. Ты не обращай внимания. Про какую любовь? Не про ту. Почему не про ту? А потому, что про любовь. Личная тема не в моде. Ты посмотри, как радиоприемник на тебя уставился. Укоризненно смотрит. Вон, зеленый глаз выставил, как кот. У, кот-котофеич! Совестно ему за тебя! В мире столько событий. Масштабных. Строительство ГЭС, открытие какого-нибудь сигма-альфа-гиперона. Огромен мир! А ты жизненный фон сузил – любовью занялся. Узкая у тебя тематика, Федя! Как полоска света, падающего из-за двери!

Нечаев. Это ты уже «там» выступаешь?

Трофимов. Да, уже «там».

Нечаев. Я тебе «там» отвечу. Любовь… (Остановился) Ладно! Тебе ведь абсолютно наплевать на любовь… как и на масштаб, впрочем…

Трофимов. «Оправдаться – это можно, да не спросят – вот беда!» Идет студеное время. И пройдет только верняк. (Вскочил. Вдруг выкрикнул дискантом) Лупит дождик – хорошо; бьют по морде – хорошо, все на свете хорошо! Вот что пройдет! Ты понял?

Нечаев. Ты выпил.

Трофимов. Мне нравится твой фильм, Федя. В нем что-то есть. Я люблю твой фильм, как любят уродца, как любят дефективного ребенка только за то, что он твой сын. Я разрешил твой сценарий, и я его люблю! И, любя, говорю: сейчас не время. (Вскочил) Иди к черту! Короче… Ты не будешь подставлять под удар себя и меня… Даю тебе мысль, а ты держи ее за хобот; ты пишешь бумагу: «В связи с тем что заболела актриса тра-та-та… Да и жизнь властно ворвалась в мои творческие планы, тра-та-та-та… прошу разрешить мне внести поправки в сценарий, для чего прошу съемки картины приостановить временно…». Подпись, и все. (Засмеялся. Нечаев тоже) Ну, что ты смеешься?

Нечаев. Как я все-таки тебя знаю… А тебе очень трудно… Ты хочешь быть сразу начальником, карьеристом и человеком… Это… не выходит. Потому что по натуре ты – ни то ни другое ни третье. (Усмехнулся.) Прости!

Трофимов. Ничего.

Нечаев. А про личную историю я сейчас тебе расскажу. Как обещал. Потому что тогда нам будет легче с тобой договориться. Значит, так. Есть человек… вернее, не человек, а режиссер. Это – на пути к человеку. И сей режиссер мучается. (Насмешливо.) Постоянная проблема: так он творит или не так. И хочется ему с кем-то поделиться. Пей, проехали! И в перерывах приходит жена. Скучная, издерганная. Ну, в общем, жена. И в результате он поделился своими творческими исканиями…

Трофимов. С красивой девушкой.

Нечаев. Ты догадлив! И кончилось бы все это… Ты опять догадлив… тем, чем должно кончаться… Но когда она протянула свои руки и говорила: «До свиданья! До свиданья!» – за это нужно было на колени встать, а он не мог. Потому что в этот момент он вспомнил, что всего десять лет назад его жена была точно такой же потрясающей девушкой. И он так же смертельно любил ее руки, ее колени… Ну почему все это ушло?!

Трофимов. А дальше… с девушкой?

Нечаев (Помолчал.) Да… Зачем я тебе это рассказывал? Да. И в результате всего происшедшего наш режиссер стал мучиться втройне. Он уже не только не знал, как снимать, ему вдруг показалось, что он не знает, что снимать. И он стоял над раскрытым чемоданом и думал: «А кому нужна вся эта история о любви? Любовь, даже самая несчастная, – это все равно праздник… Это так – история для восемнадцатилетних! А вот есть другая история, она наступает потом, когда начинается семья. И один интеллигентный человек превращает жизнь другого, тоже интеллигентного и когда-то любимого, чудного человека… в нечто обыденное и сварливое. Он убийца! Ты понимаешь это? И может быть, об этом надо снимать. О конце «праздника». (Вновь насмешливо.) И опять он начал мучиться. И наступила полная неуверенность. И все это было правильно. Потому что это вызревание какой-то истины. А это – неуверенность и муки. «Семя, чтобы прорасти, должно истлеть!» Но все это понятно… Речь о другом. О том, как в разгар всех этих поисков, мучений приходишь ты – и все прекращается. Оказывается, все эти поиски от лукавого! с жиру! А все гораздо проще: к черту творчество! Нужно думать о том, чтобы выжить! Чтобы чудом доснять до конца! и только! и больше ни о чем!

Трофимов. Я…

Нечаев. Стоп! Спасибо тебе. Мучения прекратились. Ты поверь! Есть трезвость, и есть ясность. История о любви, о двух руках, тянущихся над миром друг к другу, прекрасна. И я ее досниму до конца, ты уж мне поверь!

Трофимов. Как ты себя заводишь. Но ты мне тоже поверь. Как сказал старый Тарас: «Я тебя породил, я тебя и… (засмеялся) убью!» Так он сказал. И еще запомни, ты – режиссер, другой профессии у тебя нет. И если ты начнешь со мной бороться…

Нечаев. Слушай.

Трофимов. Ты видел, как струхнула Кирьянова? А ты ведь на нее надеялся, старик? И вообще, вспомни время, когда художнику говорили: «Делай!» И он отвечал: «Будет сделано!» В этом было свое рациональное зерно.

Нечаев. Интересно. Ты сидишь в моем кресле. В моем доме. Пьешь мое вино. И при этом меня же пугаешь. И ты абсолютно уверен, что я испугаюсь. У тебя даже мысли нет, что я могу не испугаться.

Трофимов (насмешливо). Конечно, муки, которые я смогу тебе доставить, – ничто по сравнению с творческими муками, которые ты испытываешь во время работы.

Я все это понял, я все это знаю. Но я все же надеюсь на тебя. Понимаешь, старичок, есть милое русское выражение: «Болтаться, как дерьмо в проруби». Сейчас ты завелся, и тебя бросило к одному краю проруби. А ты остановись, подумай… и не спеша… передвигайся к другому краю. Короче, мое дело на тебя надеяться, и я надеюсь.

Звонок в коридоре. Движение Нечаева. Пауза. Новый звонок

Не бойся! Если это твоя красивая девушка, я умотаю. Ах ты, кот! Старик, ты кот! А еще говорил: «Пожалел». Ну да что там, все мы грешники! Только советую: делай что хочешь, а с Ингой не расходись! Она хорошая. Это бывает не так часто.

Нечаев молча встает и выходит. Возвращается с Женой. Она тщательно причесана. В новом платье.

Здравствуйте, Инга!

Жена. Коля! Как хорошо, что вы зашли… Ой, накурили! Накурили-то как!

Нечаев. Мы вообще не курили.

Жена. Да. Значит, мне показалось. (Кокетливо.) Ах, вы пили без меня! Не могли меня обождать… Сейчас мы поставим чай. (Уходит.)

Ее голос: «Когда мужчины остаются одни…»

(Возвращается.) Да, что же я хотела?.. Ах да, Коля, вы не обидитесь, если мы вас в другой раз позовем, а то мы вас не ждали…

Трофимов (засмеялся). Конечно, не обижусь, Инга. Ну, счастливо вам.

Жена уходит.

Значит, ты все помнишь? Так, мол, и так, прошу временно законсервировать фильм…

Нечаев. Я помню.

Трофимов. И помирись с ней.

Возвращается Жена.

Ухожу-ухожу. «Не бойтесь гостя сидящего, а бойтесь гостя стоящего». Адью. (Уходит)

Нечаев – за ним. Слышен голос Трофимова: «И помни, что сказал старый Тарас…» Нечаев возвращается. Пауза.

Жена. Знаешь, я никуда не поехала. Я просто у мамы жила… А маме я сказала, что ты уехал и мне стало скучно дома. А потом пришел папа и спросил: «Ну, как поживает твой хозяин?» А потом пришел Боря Фейгельсон и спросил: «Ну, как вы обставили с хозяином новую квартиру?» И вдруг мне стало так ужасно тоскливо…

Нечаев. Ты знаешь…

Жена. Я знаю. С картиной неприятность. Ну и бог с ней! Может быть, это и к лучшему. Нам опять будет трудно, и все опять будет по-старому.

Звонок телефона. Нечаев чуть вздрогнул. Жена это заметила. Звонки телефона.

Кто же это может быть? (Жалко) А мы не будем подходить.

Звонки.

А мы не подойдем. Пусть звонят, правда?

Звонки.

Нечаев. Видишь ли…

Жена. Я не хочу ничего видеть! И ничего слышать! (Поднимает трубку и тотчас вешает)

Звонки прекращаются.

А у нас сменили лифтершу.

Пауза. Снова звонки. Он направляется к телефону.

(Хватает его за руку) Нет, я тебя прошу! (Поднимает трубку и бросает на рычаг)

Звонки прекращаются.

Понимаешь! Во всем мире я твоя жена, и когда тебе плохо, я к тебе пришла. Ты меня любишь? Ну хоть немножечко еще любишь?

Звонки.

Молчи! Потом скажешь. И чаще об этом только говори.

Звонки.

А то вы всегда почему-то стесняетесь говорить женщине, как вы ее любите. Только немножечко слов, и я все сделаю!

Звонки.

Ты не представляешь… Ты без меня не сможешь работать! И кроме того, у тебя плохое здоровье! А кто за тобой будет смотреть?

Звонки прекращаются.

Я говорю чепуху. Ты без меня, конечно, проживешь. А я вот не проживу. Пусть я унижаюсь. Да, я унижаюсь, но что тут такого? Я борюсь за свое счастье. Молчи! Я всю жизнь прожила с тобой. У меня, кроме тебя, никого не было! Ты мой единственный мужчина, и ты знаешь, как меня ничего не стоит обидеть! Слышишь? И ни о чем не думай! Если что… было… ты ни в чем не виноват! Ты просто слабохарактерный. А эти девчонки, они пользуются…

Нечаев. Прошу тебя…

Жена. Я говорю ужасные вещи. Прости меня! Я не понимаю, что я сейчас говорю. Ты меня любишь? Хоть немножечко? Ну, скажи, скажи, скажи!

Нечаев. Да.

Жена. Ну вот. Все хорошо. А теперь будем пить чай, как раньше. Там в холодильнике – торт. Принеси!

Нечаев уходит. Жена подходит к стулу, отвязывает от спинки красный шар и выпускает его в окно. звонок в дверь. секундная пауза. Потом жена торопливо открывает входную дверь. на пороге – Аня.

(Шепотом) Вы что?

Аня (также). Металлолом у вас есть?

Жена. Нету. (Она захлопывает дверь)

Возвращается Нечаев.

Нечаев. Звонили?

Жена. Да. Дети за металлоломом. Ну, давай пить чай. Затемнение.

Двойная декорация. Комната отдыха на киностудии и павильон № 2. В павильоне № 2 юпитеры потушены, в темноте – странные очертания декораций. В комнате отдыха – Фекин, выдает зарплату. Присутствуют Гитара, Блондинка и Старец с бородой.

Фекин (держит речь). Мы прощаемся с вами и, возможно, не скоро встретимся, ибо, по всей вероятности, нашу картину закрывают. Сегодня у нас с вами расчетный день по эпизоду «В парадном». Лозунг такой: «Получим дензнаки в порядке очереди и неторопливо». Выдачу зарплаты можно превратить в большое огорчение или в милое светлое ожидание. Начнем по алфавиту: на «А» – нету. Мм! На букву «Ж», кто у нас на букву «Ж», простите за выражение. Товарищ…

Гитара. Жгунди…

Фекин. Вот именно. А где же остальной джаз?

Гитара. Одному оркестранту вернули тигра – у него сегодня большой праздник. А товарищ Трубач пошел на тематический концерт. Они будут к часу.

Фекин. Я рад вам выдать зарплату, товарищ Жгунди! Вы вздыхали, как настоящий грек!

Звонок по телефону

(Снимает трубку.) Да-да… Режиссер не приходил еще… Да-Да! На девяносто пять процентов – прикроемся… Да-да… с пятнадцатого буду на «Сером волке». Да-да.

Входит Зина.

(Тотчас вешает трубку.) Зинуля, я там уже выдал часть зарплаты. У меня очень неважно сейчас со временем… Может быть, ты?

Зина (язвительно). Я понимаю.

Фекин (сразу оскорбление). А я отказываюсь понимать вашу иронию. И… все! (И прежде чем она успевает что-то ответить, исчезает.)

В это время в павильоне № 2 появляется Нечаев, оглядывает павильон, пожимает плечами и быстро выходит. В комнате отдыха Зина садится за стол.

Зина. Сейчас, товарищи, сейчас. Я только войду в курс дела.

Гитара послушно сидит и ждет. Появляются художники Петя и Юрочка.

Петя. Знакомьтесь, Юрочка, это Зина. Она выдает мне плату за поцелуи. Я – на букву «Г», я раньше всех. (Кивнув на Блондинку) А вот с этой девушкой я целовался двадцать шесть раз. Ты можешь поверить в это счастье, Юрий?.. Юрий говорит, что не может.

Блондинка. Влезают всякие без очереди!

Петя. Зина, у нас к вам дело. Мы отмечаем сегодня окончание кинематографической карьеры, по этому случаю состоится небольшой бал. Именины сердца! Мы вас приглашаем.

Движение Зины.

Понятно. Отказываетесь. Сожалеем… Но когда придет девушка Аня, с которой я столь неудачно целовался, передайте ей эту записочку.

Зина. Хорошо. (Протягивает деньги) Распишитесь!

Петя. Благодарю. А теперь (трагически) прощайте, Зина! Примите наши соболезнования по случаю закрытия фильма. Прощайте и вы, желтоволосая девушка. И привет актеру Кободоеву, воплощающему ныне роль Желтого льва.

Блондинка. Во-первых, совсем не Желтый лев, а Серый волк! И вообще, Кободоев, если хотите знать, снимался в двадцати фильмах!

Петя. Не может быть!

Блондинка. Ему пишут письма со всего Союза!..

Петя. Не верю!

Блондинка. А вы… вы…

Петя (шепотом). А я… я ухожу и Юрочка тоже. (Уходят)

Блондинка вдруг расплакалась.

Зина. Ну что ты?

Блондинка (всхлипывая). И так все плохо, а он еще… А я уже всем родственникам рассказала, что я у вас снялась. Теперь никто не поверит. И всегда мне не везет: или картину закроют, или мою роль вырежут. Невезучая я! (Всхлипывая.) До свиданья! Если, может, вас откроют, вы мне по рабочему телефону позвоните. Я всегда приду… Я очень люблю кино…

Уходит.

Гитара. Бедная девушка!

3ина (вдруг зло). Она не бедная! У этих бедных за день случается в личной жизни столько, сколько у меня за всю жизнь!.. Как ваша фамилия?

Стремительно входит Нечаев.

Нечаев. Добрый день! Я что-то ничего не понимаю! Почему во втором павильоне – никого? Где художники? Почему в рабочее время затеяли выдачу зарплаты?

Зина. Но ведь мы же… закрываемся…

Нечаев. Кто вам сказал?

Зина (радостно). Фекин.

Нечаев. Где этот Фекин?

Зина (счастливо кричит). Фекин! Товарищ Фекин!

Нечаев (это вновь прежний деспотичный режиссер из первого действия). И договоримся, Зина, если в следующий раз вы не будете знать, где Фекин…

Зина (нежно). Я поняла…

Нечаев (чуть неловко). Да… кстати… Здесь не приходила за зарплатой эта девушка, которая в первый раз… Зина (усмехнулась). Целовалась, да? Нет, не приходила. Нечаев. Ясно. Идите в павильон, Зина. Чтобы к часу художники были на месте и декорация готова. (Кричит) Фекин!

Зина убегает, сталкиваясь на ходу с вбегающим Фекиным. Фекин. Я!

Нечаев. Давно не виделись! Здравствуйте! Где же это вы пропадаете?

Фекин. Я был…

Нечаев. Вы были на «Сером волке»! Вы слишком рано решили уходить… И вы еще не один раз об этом с ужасом вспомните!

Во время его речи павильон № 2 освещается, вбегают Зина, Кинооператор какие-то люди. Масса суеты. Павильон ожил.

Фекин (Нечаеву). Но ведь мы же закры…

Нечаев. Кто?! Кто сказал?!

Фекин (оперативно). Все будет сделано!

Нечаев. Что «все»?

Фекин. Не знаю. Но все будет сделано!

Входит Аня.

(Обрадовавшись возможности прекратить разговор.) Приветствую вас. (Бодрячком) Так. Будем получать зарплату. Давайте ваш паспорток. (Берет у Ани паспорт. Просматривая ведомость) Так! Вот ваши деньги и вот вам какая-то записочка. Корреспонденция! Расписывайтесь здесь. Чудненько!

Нечаев. Борис Григорьевич, идите, пожалуйста, в павильон. Я туда скоро приду. И мой совет, чтобы я вас там застал.

Фекин исчезает.

(Молча стоит у стола. Потом вопросительно глядит на преспокойно сидящего в стороне гитариста.)

Гитара (извинительно). Мне должны выдать зарплату и все никак не выдадут.

Аня. До свиданья!

Нечаев. Подожди!

Но Аня уже повернулась и вышла из комнаты, хлопнув дверью. Нечаев бросается к двери, толкает ее, но дверь не открывается. Он пытается открыть ее, но дверь безнадежно закрылась. Он колотит руками, но безрезультатно.

В павильоне № 2 суета. Все бегают. Фекин, вошедший в павильон, тотчас включился в беготню. Вдруг остановился, заслышав отдаленный стук. Выбегает из павильона. В комнате отдыха Нечаев бессильно опускается на стул.

Гитара (тихо улыбнулся). Я хочу вам прочесть стихи. Их сочинил мудрый поэт.

 
Все будет хорошо.
Оставьте ваши спешки!
Все будет хорошо,
И выйдут в дамки пешки,
И будут сны к деньгам,
И дождички по четвергам.
Все будет хорошо!
 

Нечаев молча вскакивает и снова колотит в дверь. Неожиданно дверь распахивается. На пороге Фекин.

Нечаев (будто с зубной болью). Дверь…

Фекин. Да.

Нечаев. Должна быть…

Фекин. Починена.

Нечаев. Через двадцать минут!

Фекин. Будет.

Нечаев. Нет, через десять!

Фекин. Сделаем.

Нечаев. Сейчас же!

Фекин. Сейчас же не могу. (Он боится паузы и понимает, что его спасение в том, чтобы без конца говорить скороговоркой.) Жил был шах, у него была собака, он ее любил. Он позвал визиря: «Хочу, чтоб через год собака говорила, как человек». – «Сделаем», – ответил визирь. «Ты что, с ума сошел?» – спросили его. «Нет, – сказал визирь, – главное – никогда не отказывать! А кто знает, что случится за год: или я умру, или шах умрет, или собака сдохнет». Мораль: любое желание можно выполнить, дайте лишь время! (Стараясь весело.) Ха-ха-ха!

Нечаев (устало). Я понял. Выдайте зарплату товарищу Жгунди. И возвращайтесь в павильон.

Входит Кирилл Владимирович.

Кирилл Владимирович. Приветствую вас, Тореадор Тореадорович! Я поздравляю вас со смелым решением. Итак, вопреки всему вы решили продолжать снимать.

Нечаев. Вопреки.

Кирилл Владимирович. Следующий эпизод у вас по плану – «Ночью»?

Нечаев молчит. Кирилл Владимирович удивленно глядит на него.

Нечаев (после паузы). Я как раз хотел посоветоваться с вами.

Кирилл Владимирович. О чем же?

Нечаев. Вот о чем. (Замолчал) Значит, так. (Снова замолчал)

Кирилл Владимирович (после паузь!). Я, кажется, понял… А может, этот эпизод «Ночью»… мы… действительно, хотя бы временно… изымем?

Нечаев молчит.

Правда, я боюсь, что если мы его сейчас не снимем… мы его вообще не будем снимать…

Нечаев молчит.

Правда, это лучший эпизод… Что вы говорите?

Нечаев. Я ничего…

Кирилл Владимирович. Значит, с «ночью» мы расстались…

Нечаев молчит.

А как же с джазом?.. Может, и его заодно? Конечно, временно и тэ дэ и тэ пэ.

Нечаев молчит.

Ну тогда заодно и джаз… И то, что герои сходятся столь поспешно… Я понимаю, что в этом есть большой смысл и без этого многое будет непонятно… Но уж если резать, так резать…

Нечаев молчит.

Ну вот и порядок! (Глухо) Там, правда, мало что останется…

Нечаев (отчаянно). А что же делать? Вы сами видели, как Кирьянова… (Замолчал)

Кирилл Владимирович. Вам очень хочется сейчас… рыдать? Рыдайте, милый! Рыдайте, и вам сразу станет легче. Рыдайте… Я тоже часто рыдал в свое время. Уступал себя, а потом рыдал. Это помогает. Слезы бесценны! Порыдав, мы жалеем себя и прощаем себе многое. Чаще рыдайте! И вспоминайте при этом чужую слабость или подлость. Это помогает! Только один вопрос, риторический. Почти афоризм. Понимаете, не то страшно, что есть плохие люди… А страшно то, когда плохих людей боятся… Ну, я там, к примеру, боялся, потому что тогда и посадить могли. Такое было время. Я не оправдываюсь, я поясняю… А вы-то почему сейчас боитесь? Вы поясните.

Зина (вбегая). Сколько человек массовки готовить на завтра?

Нечаев (глухо). Я завтра вам все расскажу. А сегодня… На сегодня все свободны. Хватит на сегодня…

Затемнение.

Двойная декорация. Слева – телефон. У телефона Нечаев. Справа – мастерская художника Пети. Уголок у вешалки, в беспорядке свалены пальто. За сценой веселье в разгаре.

Нечаев (разговаривает по телефону). Можно Аню?

Голос Надежды Леонидовны. Ани нет дома.

В мастерской. Появляется Аня, за ней Петя.

Аня. Хорошо, когда где-то музыка и поют. Я пьяная. Вот возьму сейчас и бухнусь у двери.

Петя. Тсс! Она, кажется, споткнулась на дороге жизни и сейчас упадет у двери.

Аня. Наступил час пудры. Что бы ни случилось! (Пудрится)

У телефона.

Нечаев (набрав номер). Можно Аню?

Голос Надежды Леонидовны. Ани нет дома.

В мастерской.

Аня. Смешно! У меня к одежде всегда пристают какие-то бумажонки. Я их почему-то притягиваю, как эбонитовая палочка. Ну, ладно! Я, пожалуй, пойду, а то у меня с весельем сегодня не ладится!

Петя (вдруг серьезно). Плюнь! Слышишь! Что бы ни случилось…

Аня. Молчи!

У телефона.

Нечаев (набрав номер). Можно Аню?

Голос Надежды Леонидовны. Ани нет дома.

Нечаев уходит. В мастерской. Петя вдруг взял Аню за руку.

Аня (судорожно болтая под его взглядом). А вот в прошлом году у меня был прекрасный год. Хохол у меня почти не торчал. И еще обнаружилось, что у меня две макушки. А теперь по закону должна быть полоса невезения. Жизнь идет полосами и похожа на тигра… Слушай, я тебя сейчас… немного боюсь… А где Юрочка?

Петя. Ты зря меня боишься. Раньше я думал, что я по натуре бобыль, а теперь неожиданно выяснилось, что я попросту моногамен. Я познал себя.

Аня. А что такое «моногамен»?

Петя. Это значит единобрачен. Я могу любить только одну, на которой и женюсь. Моногамная семья образовалась на ранних ступенях человеческого развития, на пороге второго тысячелетия до новой эры. Кстати… (Остановился.)

Аня. Что?

Петя. Слушай, а ты бы не хотела, для смеха… выйти за меня замуж на пороге третьего тысячелетия новой эры?

Аня. Петя… Петечка…

Петя. Ясно! Я пошутил. А ты молчи. Ты пьяная!

Звонок в дверь. Пауза. Снова звонок. Петя не двигается.

Аня. Ну открывай… Ну что ты!

Петя открывает. Входит Нечаев.

Петя. Здрасте! А мы вас так ждали! Особенно я. Раздевайтесь. Как хорошо, что вы пришли. (Берет у него пальто.) О Юрий, возрадуйся, к нам пришел великий! (Петя убегает.)

Нечаев (помолчав). Я не знал, что она вернется.

Аня. Это неважно. Она все равно вернулась бы. Ты это знал… Только ты не подходи ко мне. Ладно?..

Нечаев. Ладно. Ты…

Аня. В конце концов, она твоя жена. А между нами ничего не было. Ты пожалел меня. Большое спасибо. Откуда ты узнал, что я здесь?

Нечаев. Узнал.

Аня. И я тоже знала, что ты сюда придешь.

Нечаев. Аня…

Аня. Не надо. Мы не будем объясняться. Все эти объяснения… (Махнула рукой. Потам подходит к нему и, осторожно коснувшись пальцами, проводит по его лицу) И не переживай из-за меня. Я была готова к этому с первой секундочки. Мой милый Иосиф Прекрасный! Мой милый Иосиф Пугливый!

Нечаев. Я…

Аня. Нет. Все, что ты сейчас скажешь, будет не то. Понимаешь? У нас уже ничего больше не будет. Никогда! После того как я ее увидела, я уже не смогу… Мне ее жалко. Или не жалко… В общем… И все! Все! Все! (Засмеялась.) Странная штука жизнь. Если бы мне сказали год назад, что все это со мной может случиться… Ладно. А теперь пообещай, что ты сделаешь одну вещь. Только пообещай.

Нечаев. Обещаю.

Аня. Ты не будешь меня провожать. Не бойся! Я сейчас совершенно трезва. Я притворялась. Ну вот! Прощай! Мы с тобой часто расставались… Ты только помалкивай. Я все знаю. Тебя никто так не знает. (Коснувшись пальцем его щеки) Ух, щеки-то горячие! Я буду вспоминать о тебе часто-часто. И буду за тебя молиться в душе, чтобы у тебя все было хорошо. «Молись за меня, бедный Николка!» А теперь постоим до трех: раз, два… три. И убежали мышки, серые пальтишки! (Поворачивается и быстро выходит.)

Стук двери. Нечаев один. Он хотел надеть пальто, но не успел. С криком: «Юра, давай!» вбегает Петя, за ним – возбужденный Юрочка.

Юрочка. Утром в газете, а вечером в куплете! Петя. Ура! Юрочка выпил, на Юрочку стих нашел. Юрочка. Ах, я страдала, страданула, прямо в речку сиганула!