Текст книги "Дневник лабуха длиною в жизнь"

Я задумался.

– Есть у меня одни на примете.

– Кто?

– Иван Сова. Он женат. Их сыну три года. Иван старше меня на четыре года. Недавно отсидел. Мы с ним давно знакомы, я думаю, он не откажет.

– А больше никого не знаешь?

– Нет. Идем быстрей.

У меня было пять рублей. Купил бутылку «Московской» и десять горячих вкусных пирожков с мясом по четыре копейки.

Сова жил в центре. Частенько он малого своего, хорошенького мальчонку, сажал на улице, клал рядом шапку, и «Гаврош» довольно быстро собирал на бутылку водки с закуской.

Дверь открыла молодая, симпатичная женщина со слегка припухшим от алкоголя лицом.

– Ой, Эдька, привет, давно не видела. А это кто?

– Привет, Клава, познакомься – это Ира.

– Здравствуйте.

– Привет, ну че стоите, проходите, Ванька дома.

Обстановка в комнате убогая. Посреди комнаты – колченогий стол с двумя стульями и табуреткой, в углу кровать с набросанными несвежими одеялами на которых игрался курчавенький мальчуган. В ногах большой кровати стояла детская кроватка. Обшарпанный старый шифоньер с двумя тарелками в нем, и в углу сундук. На столе стояла початая бутылка водки, рядом с ней шпроты, пара соленых огурцов и полбуханки черного хлеба. Сова сидел за столом в брюках, босой и в майке.

– Опа-на, кто к нам пожаловал? Композитор!

Он был из тех людей от которых пахло опасностью. С ним старались не связываться. У меня с ним проблем не было.

– Познакомься, это Ира.

– Привет, Ира, – не вставая, протянул ей руку, здороваясь, Иван.

– Здравствуйте, – протянула руку Ира.

– Дело есть, Сова, – начал я, доставая бутылку.

Ира положила на стол кулек с пирожками.

– Похоже, дело серьезное.

– Да, Сова, для нас очень серьезное.

– Ну если такое серьезное, Клавка, давай еще два стакана.

Сова разлил водку. Выпили. Съели по пирожку.

– Давай, выкладывай, – сказал он, ковыряясь мизинцем в ухе.

Я по-быстрому рассказал о нашей проблеме.

– Молодцы ребята, просто необходимо выпить за это! – оживилась Клава и разлила еще по одной.

Мне пить совсем не хотелось. Ира была не против, и я отказываться не стал. Посидев немного, мы договорились встретиться завтра у загса в десять утра.

Вышли на улицу. Посреди проспекта имени Шевченко (он же – вулыця Академична) тянулась красивая алея, засаженная с обеих сторон тополями и лавочками перед деревьями. Погода была прекрасная. Давно не было дождей, что было большой редкостью. Мы взяли по эскимо на палочке, нашли свободную скамью. Алкоголь, видимо, из-за треволнений, не очень подействовал на меня.

– Эдик.

– Что?

– А колечки у нас будут?

– Какие колечки?

– Какие, какие – обручальные!

– Ира.

– Что?

– Я вспомнил один эпизод из фильма «Великолепная семерка».

– Чего вдруг?

– Там есть момент, когда староста селения спрашивает у одного из семерых ковбоев, защищающих местных жителей от большой банды: «Ну и как идут дела?», на что тот отвечает: «Дела идут, как у того парня, выпавшего из окна семнадцатого этажа, пролетающего мимо десятого и думающего – пока все идет хорошо!»

– Угу, – улыбнулась Ира.

– И дальше этот староста спрашивает: «Зачем вы ввязались в это, ведь вознаграждение плевое?», на что ковбой отвечает: «Я знал еще одного парня, который голой задницей прыгнул в заросли кактуса и на мой вопрос: «Зачем ты это сделал?» – ответил, что эта идея показалась ему заманчивой». Ира, – продолжил я, – а ты помнишь, какое событие произошло в тот день, когда ты забеременела?

– Да! – тут же нашлась будущая жена. – Терешкова залетела… нет, полетела.

Мы рассмеялись.

Бронзовые колечки по тридцать шесть копеек мы купили в галантерейном магазине. Итак, свидетели есть, колечки есть. Завтра мы станем мужем и женой. Где будем жить? На что будем жить? Через шесть месяцев появится ребенок. Что с ним делать? Вопросов много. Ответов нет. Мы сосредоточились на ближайшем будущем – завтра. В этот вечер расстались раньше обычного, я хотел попасть домой до прихода отца, сделать вид, что сплю. Отец пришел поздно. Меня не будил.

Седьмое сентября. Встал я рано. Надел белую рубашку, свой темно-кофейный костюм, который мне купила бабушка, и бесшумно выскользнул за двери. Утренняя прохлада приятно взбодрила. До встречи с Ирой оставалось два часа, и я направил свои стопы на ту же аллейку на Академической. Сел, закурил. Потом лег, уставился в небо. В голове просольфеджировал: «Дывлюсь я на небо та й думку гадаю».

Мысли о том где жить, на что жить, и что через шесть месяцев появится ребенок, пока отошли на второй план. Надо подумать о встрече с мамой. В том, что она уже летит во Львов, я ни минуты не сомневался. Волновался за Иру. Моя будущая теща приедет через неделю, подкормить доченьку, которая ее не очень обрадует новостью. Будущая теща вернется в Ходорив и должна будет довести эту новость до Ириного отца (то есть будущего тестя). Ей придется рассказать все: о том, что доченька уже три месяца как беременна, о том, что уже неделю как вышла замуж, и что его зять – жид. Ира говорила мне, что боится за мать. Она знала, маме не избежать побоев. Отец ведь напьется. И напьется сильно.

В том, что мой отец получит от мамы по полной программе, я не сомневался.

В девять уже стоял у общежития. Солнышко по-летнему грело. День обещал быть хорошим. Без пяти минут невеста вышла в розовом платьице, слегка прикрывавшем коленки, на беленьких носочках светленькие туфельки на маленьком каблучке, вьющиеся черные волосы ниспадали на плечи – куколка! Света и Оксана вышли следом за ней, и мы направились в загс.

В десять Совы и Клавы еще не было. Минут через пятнадцать мы начали волноваться. Они пришли в пол-одиннадцатого, и мы побежали внутрь, заполнили необходимые бумаги стали ждать своего вызова. Перед нами расписывалась пара примерно тридцати с хвостиком лет. С ними было много людей. Жених посмотрел на нас и, тыкая пальцем в нашу сторону, произнес:

– Посмотрите на этих пионеров!

Сова было рванулся в их сторону:

– Я тебе щас дам пионеры, сука!

Я успел поймать его за руку.

– Иван, пожалуйста, дай нам спокойно расписаться, х… с ним!

– Ваня, пожалуйста не надо! – поддержала Клава.

Церемония была быстрой. Мы повторили за женщиной все, что надлежало повторить, надели друг другу наши обручальные колечки, поздравили друг друга, пожали руки, скромненько поцеловались. Света и Оксана вручили нам букетик гвоздик и поспешно убежали. В этот же день, но позже, мы узнали, к чему у них была такая спешка.

– Ну, муж, – хлопнул меня по спине Сова, не обращая никакого внимания на Иру, – бувай!

– Будьте счастливы, ребятки, – расцеловала нас Клава и поспешила за мужем.

– У нас есть последний рубль, что будем делать? – неуверенно проговорил я.

– В кино и мороженое! – одновременно выпалили мы и, взявшись за руки, побежали через парк в центр. Купив билеты на «Оптимистическую трагедию», по эскимо на палочке, мы сели на последний ряд и целовались весь фильм – благо на дневном сеансе было не много народу.

Свадьбы

После фильма мы отправились гулять по центру до Оперного театра и обратно. Пошли по второму разу и тут увидели Свету и Оксану, бегущих к нам навстречу.

– Где вы шляетесь? Мы вам делаем комсомольскую свадьбу и сбились с ног искать вас! – затараторили в один голос девчата.

– Какую свадьбу? – оторопело уставились мы на них.

– Какую, какую! Комсомольскую! Ребята поехали по домам привезти еду и выпивку, мы договорились с дирекцией, и она разрешила устроить свадьбу в нашей столовой! – с сияющими глазами, скороговоркой сообщили девчата совершенно неожиданную новость. Мы с Ирой, счастливые, смотрели друг на друга.

– В общем так. Чтобы в восемь часов вы были в столовой. Пока. Увидимся. Мы побежали!

Мы не могли прийти в себя, были очень растроганы. Невероятно! У нас будет свадьба! Хоть что-то как у всех нормальных людей! Оставалось два часа. Мы были сильно возбуждены и на проспекте присели на скамью. Говорить о том, что будет, оба не хотели – толку мало. Понятия не имели, где будем сегодня спать. Хотелось бы вместе, все-таки первая законная ночь! Еще хотелось подольше оставаться в сейчас, в настоящем! Неизвестность пугала.

К восьми пришли в столовую. Студентов собралось не меньше, чем пол-училища. Мы зашли в зал. Все бросились к нам с поздравлениями. Столы уже ломились от винегретов, кровяной колбасы, сала, селедки, картошки и бутылок с самогоном. Не верилось, что все это ради нас!

Первый тост произнес учитель по физкультуре Теодор Михайлович. Ему поручили смотреть за порядком. Самогона много, молодежь разгорячилась. К счастью, кроме разбитого контрабаса, свадьба получилась веселой и без эксцессов. В разгар веселья к нам подошла Оксана и сказала, что на улице стоят две женщины и парнишка, смотрят на окна, и одна женщина плачет, говорит, что она Эдика мама. Мы с Ирой выбежали на улицу. Мама плакала, соседка тетя Юня тоже. Лёня стоял молча.

– Мама, ты уже приехала? – глупо спросил я.

– Здравствуйте, – промямлила Ира.

Мама глянула на нас, заплакала еще пуще и повернулась уходить, бросив мне:

– Домой можешь прийти, но для меня ты не женат!

Лёня остался.

– Поздравляю. Ну что будешь делать?

– Не знаю.

К четырем утра все разошлись. Мы пришли в общежитие. Сегодня всех пускали в любое время ночи. Нам разрешили одну ночь переспать в общежитии. Ребята с моего курса приготовили для нас брачное ложе – в углу мужской комнаты занавесили кровать простыней. Измученные, уставшие, мы тут же уснули.

На следующий день я пришел домой. Мама лежала с компрессом на голове, папа хлопотал возле нее.

– Вот видишь, до чего ты ее доводишь! – ворчал расстроенный отец.

Пока что приходил спать домой, жена – в общежитии. Следующее наше испытание будет через неделю, когда приедет Ирина мама.

Она приехала, и Ира попросила меня зайти позже. Я пришел. Обе сидели зареванные. Мама внимательно меня рассмотрела, подошла, обняла.

– Що ж вы наробыли, дитоньки?

Я молча присел.

– Донечко, що я скажу татови? Що мени робыты?

Немного посидели и договорились, что я приеду в Ходорив через неделю. Когда уходил, теща все еще причитала, покачиваясь на стуле:

– Ой, що я буду робыты? Що скажу татови?

За женой

Ира уехала в Ходорив, подробно рассказав мне, как найти их дом.

С Ирой на одном курсе учился неплохой паренек Лёва Ферцак. Был тоже из Ходорива. Вместе с Ирой они учились танцевать в местном доме культуры и оба поступили в училище. За два дня до моего отъезда за женой он отозвал меня на перемене в сторону:

– Эдик, я должен тебе кое-что сказать.

– Что?

– Я вчера вернулся из Ходорива. Все уже знают про тебя и Иру и знают, когда ты приедешь.

– Ну и что?

– А то, что пара наших хлопцев недовольны и собираются встретить тебя на вокзале. Я им сказал, что ты хороший хлопец, но они ответили, что хотят посмотреть на живого жида, который хочет забрать нашу дивчину, – рассказал Лёвка и виновато улыбнулся.

– Ничего, Лёвка, была ваша станет наша! – этак бравадисто произнес я вслух, а про себя подумал: «Ко всем моим проблемам только этого мне не хватало!»

Нужно было подготовиться, и я опять пошел к Сове. Рассказал ему о ситуации и спросил, есть ли у него что-нибудь для меня. Он полез в сундук, достал небольшую финку с черной рукояткой и кусок резинового шланга размером в полруки со свинцом внутри. Серьезная штука.

– Смотри, чтоб вернул.

– Приеду – верну.

Настроен я был решительно, в конце концов – еду забирать жену. В день отъезда мама умоляла не ехать:

– Не надо ехать, пожалуйста, тебя там убьют!

– Мама, сейчас не те времена. Никто меня не тронет, я обещал приехать, и вообще, Ира – моя жена!

Вагон был полупустой. Заморосил мелкий дождь. Ехать нужно два часа. Настроения не было. Пока ехал, пытался переосмыслить все то, что происходит с нами: «Мне через три недели девятнадцать. В феврале я стану папой». Почему-то я был уверен, что мама заберет нас домой и отдаст нам проходной коридор, в котором стоит мой диван, и это будет наше ложе. «Осенью закончится годовая отсрочка, и меня заберут на три года в армию. Ире еще год учиться, а это означает, что мама будет нянчиться с ребенком. В какую часть безразмерного Советского Союза попаду?» Думал о том, что никак не смогу влиять на ситуацию в доме. В том, что будут конфликты, не сомневался – слишком уж эмоциональны что мама, что жена.

Невидящим взглядом смотрел в окно. Бренность бытия неуклонно опускалась на мои плечи. «Что, если в самом деле меня будут ждать хлопцы на станции? Что буду делать, если полезут ко мне?» Совсем не хотелось бы сегодня ввязываться в драку, я же знал, если начнут обзывать – отвечу. С моим грозным оружием могут быть нехорошие последствия.

Подъезжаю. Показалось солнышко. Немного воспрянул духом. Вагоновожатый объявил – Ходорив. Я вышел из вагона. Закурил. Состав постоял минуты две и уехал.

Позади меня поле, впереди, у небольшого вокзальчика, стояли трое ребят. Альтернативы не было, я медленно двинулся в их сторону. Было страшновато. В голове зазвучала тема «Монтекки и Капулетти» Прокофьева, постепенно переходящая в музыку к «Великолепной семерке». Одной рукой нащупал финак в кармане, другой проверил то место, где под ремнем, заправленный в брюки, притаился шланг.

В десяти шагах от парней я остановился. Они стали плечом к плечу, загородив мне дорогу. Я сделал два шага к ним. Стоят трое симпатичных украинских хлопцев, разглядывают меня, нагло улыбаются и не отходят. Я так это круто сплюнул в сторону, ленивым движением вытащил финку, второй рукой достал из-под ремня шланг. Птичкой затрепыхалось сердце, и нервная дрожь прошла по телу. Набычившись, стремительно двинулся на них. Не ожидая такого поворота, парни быстро отошли в сторону. Сделав несколько шагов мимо них, я обернулся: стоят и больше не улыбаются. Продолжая идти, я спрятал оружие. Обернулся еще раз – идут поодаль. Шли недолго, отстали и ушли. Может, хотели просто попугать. Ну да черт с ними, мне предстоит встреча с моей новой родней, и я думал о том, как это все пройдет.

Ира ждала меня на улице, у подъезда. Жили они на первом этаже в длинном блочном двухэтажном доме на восемь квартир. Я попросил ее спрятать оружие.

– Зачем тебе это? – испуганно воскликнула Ира, пряча его в хлам под лестницей.

– Позже расскажу. Кто дома?

– Все.

– Кто все?

– Мама, ее три брата с женами, папа и его брат, бабушка и дедушка, пошли – нас ждут.

Зашли в квартиру.

– Добрый день! – поздоровался я.

Тишина. За столом сидят крепко сбитые мужики с женами. Разглядывают меня. Я оглядел всех по очереди. Подошла теща – с фингалом под глазом:

– Сидай, сынку.

Стало приятно что теща назвала меня сынку. Я сел, как оказалось, рядом с тестем. Папа выглядел боксером полутяжелого веса. Среднего роста, с кулаками-кувалдами, веселыми голубыми глазами и симпатичным лицом. В свое время отсидел восемь лет за то, что воевал за Бандеру. Там, в лагерях, потерял ногу и ходил с протезом.

У него была белая кобыла и фира (телега), на которой он развозил колбасу и мясо по местным магазинчикам. В мясе и колбасе семья не нуждалась. Мама работала на «Цукровне» (сахарный завод). Вся ее одежда, в которой она ходила на завод, была обшита бездонными карманами, в которых выносился сахар, а так как отец дома гнал самогон для собственных нужд, то было это большим подспорьем.

– Ну шо, синку, сидай, сидай, – с напускной строгостью сказал тесть, – будем пити за тебе з Иркою.

– Тато, вин дуже нэ пье! – пытаясь мне помочь, сказала Ира.

– А тебе нихто не пытае! – отрезал он.

Дочь окинула его дерзким взглядом, она его не боялась. Тут вмешался старший мамин брат, тоже огромный детина:

– Ну то добре, шо не москаль, давайте выпьемо за… как тебя зовут?

– Эдик.

– Ну то давайте выпьем за молодых, Эдика тай Ирку! – И опрокинул в горло стакан с самогоном.

Все быстренько последовали его примеру, и я тоже. На третьем заходе сказал:

– Зараз пыты не буду, може, пизнише.

Алкоголь на меня всегда действовал как снотворное. Я просто не хотел выпасть из тусовки, тем более из такой, как сегодня. Отец внимательно посмотрел на меня:

– Ну а мы тильки зачынаем.

После четвертого или пятого захода кто-то сбегал в клуб и притащил баян. Я играл и пел с ними украинские песни, которые они пели громко, но чисто. К концу нашей второй, неожиданной свадьбы я был уже своим хлопцем. Мамины братья приглашали приезжать на рыбалку.

Мы с Ирой спали в одной и единственной комнате, вместе с родителями. Ночью отец на одной ноге попрыгал к чулану, где стояло ведро. Было слышно, как он писает и пукает.

Через неделю в мой день рождения мама сказала:

– Ну что мне с вами делать? – И заплакала: – Веди свою жену!

Мой диван стал нашим, хоть и было в этом и одно неудобство. Как только мы с Ирой ложились, все начинали шастать мимо нас. То мама, то папа, то Лёня, то в туалет, то воды попить. Оставалось ждать, пока все уснут.

На мой день рождения пришла родня. Надо сказать, что родня у меня большая: три тети, три дяди, их дети и, конечно, мой самый любимый человек – моя бабушка Гутя. Дедушка болел и остался дома.

Бабуля Гутя родилась в Витебске в 1901 году. Там же вышла замуж, родила семерых детей. Мама была старшей, я был первенец. В тот пятый день войны, когда семья бежала благодаря папе Шику из горящего города, с ними было пятеро детей. Старший – Фима, второй после мамы, на третий день войны ушел добровольцем на фронт. Прошел войну на Дальнем Востоке и, к счастью, остался жив. Маминой семье повезло – никто не погиб. Бабушка была моей единственной защитницей. Много ударов, предназначенных мне от мамы, досталось ее рукам, которыми она меня прикрывала. И эти же проклятия, которыми поливала меня мама, лились в ее адрес от бабушки. Впрочем, без последствий, как и у меня. На второй день после женитьбы мы с Ирой пришли к ней в гости. Я поведал бабушке нашу историю. Она внимательно выслушала, заглянула в наши счастливые глаза и спросила:

– Вы любите друг друга?

– Да-а-а!

– Ну тогда правильно сделали и никого не слушайте. Даст Бог – все будет хорошо. – Она крепко прижала и расцеловала нас обоих. – Вот вам на кино и мороженое, – и дала нам десятку.

Бабушка знала, что больше всего на свете я люблю кино и мороженое. Ира и бабушка понравились друг другу с первой же встречи.

– Хорошая у тебя бабушка.

– Да, она у меня лучше всех!

Так и вышла у нас третья свадьба. Пили за наше здоровье и за здоровье будущего ребенка. Может, все как-то образуется?..

Осень обильно поливала львовян дождями, видимо, отыгрывалась за хорошее, сухое и теплое лето. Ира все больше округлялась. Но даже будучи беременной на девятом месяце, она легко садилась на шпагат. Мы все еще дурачились, как дети малые. Как-то мама зашла в комнату и увидела громко взвизгивающую, оседлавшую меня жену. Я катал ее, бегая вокруг стола.

– Вы только посмотрите на этих мужа с женой! – всплеснула руками мама. – Скоро родителями станут, смотрите, что вытворяют! Дети! – и вышла на кухню.

Мы, конечно, продолжали учиться, как ни странно – неплохо. Каждые полгода надо было играть на экзамене новую программу. В теперешней моей программе был не очень известный этюд из трех частей. За столом, покрытым красной скатертью, сидело четверо педагогов по баяну во главе с Бурындиным. Во время игры первой части этюда меня прошиб холодный пот: я понял, что начисто забыл вторую часть. Закончив первую часть, я продолжал играть что-то в духе этого этюда, потом вспомнил текст и благополучно доиграл. Мне порядком повезло – учителя не знали этого этюда и ничего не заметили. После экзамена Бурындин вышел в коридор, подошел ко мне и треснул по затылку.

– Это тебе за то, что не выучил как следует! – Потом улыбнулся и добавил: – Но ты молодец!

Через полгода ждал заключительный, выпускной экзамен.

Наступил високосный 1964 год. Умер дедушка Беня. В течение многих лет, до самой своей смерти он не ходил к нам в гости. Случилась такая история. В те годы у нас часто на маленькие деньги играли в карты: дедушка, сосед наш дядя Гоша и мамин двоюродный брат Миша. В свой выходной отец с удовольствием составлял им компанию. В один из зимних вечеров они, как обычно, шумно играли. Маме вдруг все это надоело, как позже сказал дедушка – вожжа под хвост попала – она подошла к столу, собрала карты и бросила их в огонь нашей большой белой кафельной печи. Дедушка Беня медленно встал со стула и, не говоря ни слова, ушел. Дома больше в карты не играли.

У Иры уже был большой живот. На кладбище к ней подходили и говорили, что кто-то умирает, а кто-то скоро даст жизнь новому человечку, и желали легких родов.