Книга: Зуб мудрости - Эфраим Севела

А этот почти взрослый ребенок все очень хорошо видит, и всю подлость и махровость 70-х годов в Советском Союзе, и позже - в Америке. Но - слава богу - не только это. Взрощенная в семье, состоящей не только из мамы-папы, но и из шести! бабушек-дедушек плюс одного прадедушки, представляющих собой широкую палитру общества того времени, в такой семье научишься всему, и хитрости, и честности, и гордости, и умению посмеяться над собой. А уж если это еще и еврейская семья...

И вот тут, как я ни сдерживалась, мне не уйти от того, чтобы не сравнить эту книгу с недавно прочитанной, тоже написанной от имени тринадцатилетней девочки, о проведенном годе среди ее еврейской родни, бабушек-тетушек.

В той советская действительность была покрыта розовым флером, впечатления детства вкупе с детским языком оказывались очень странными, да и сама девочка оказалась каким-то выхолощенным персонажем.

Зато здесь точно не скажешь, что в тринадцать лет этот взрослеющий ребенок чего-то не понимает или неправильно понимает, пусть даже временами сквозь ее весьма колоритное общение с любовником мамы или с любовником папы - опля! - просматривается сам автор. Автор, как известно, сам эмигрировавший из Советов, и тоже в 70-е. И этот мудрый ребенок достаточно зло иронизирует над темами, затрагивающими политику и секс, над американцами и советскими гражданами, а советская действительность порой кажется ей злом, а иногда злом кажется американский стиль жизни.

Но историю ее семьи, все счастья и несчастья, смех и слезы - это останется с ней навсегда. Как и воспоминание о шести стариках, провожающих их в далекий Нью-Йорк - и кто знает, удастся ли им всем еще свидеться?

Странное у меня впечатление осталось от этой книги. Сказать, что не понравилась – не скажу. Сказать, что понравилась – тоже нет. Вот урывками все. Местами вызывает просто отторжение, хочется книгу захлопнуть и подальше засунуть. А вот тут вкусно и прикольно.

Сравнение жизни в Америке и СССР довольно интересно и жизненно. Если говорить от том, что роман был написан в 1980 году, то для этого времени даже свежо и ново. Это сейчас мы много знаем и про США, и про бывший Союз. Раньше многое было неизвестно или искажено.

Очень мне понравились те части романа, в которых Оля рассказывает про своих родных. Колоритные еврейские бабушки и не менее оригинальные дедушки, интеллигентные папа и мама. Почти что типичное советское детство, которое было у многих. С неустроенным бытом, с каким-нибудь родственником, который умел «крутиться» и «доставать» дефицит. Читала с ностальгией. Было по настоящему жаль, покинутых в СССР, стариков, которые, скорей всего, никогда больше не увидят единственную, горячо любимую внучку. Рассказы об американских родственниках и знакомых семьи тоже читались с большим удовольствием.

Вот куски книги о взрослении Оли и ее половом созревании хотелось просто перелистнуть. Для меня это не был рассказ девочки-подростка. То же самое о ее отношения с маминым любовником, которого автор зашифровал инициалами Б.С. У меня сложилось впечатление, что это не девочка рассказывает, а какой-то бородатый озабоченный мужик. Никогда не поверю, что девочка с таким воспитанием как у Оли, окруженная в детстве любовью и заботой кучи родственников, выросла циничной маленькой дрянью. Для меня это были неуместные размышления взрослого, где-то даже престарелого, похотливого дядьки. (Глянула на портрет самого Севелы и… Не с себя ли он «ваял» Б.С., ну очень похоже).

В целом это было познавательное чтение. Спасибо tatyana_nvkz за то, что предоставила возможность познакомиться с этим автором. Оценка книги 7 из 10.

Потом маленькая девочка понимает горькую участь людей. Она узнала сколько вкладывают в нас любящие люди, а мы остаёмся неблагодарными. Я бы после такого груза заплакал, но не она. Она же девочка Оля.

По всей видимости золотой телец, плевание на остальных людей, ненависть к СССР - это личные эмоции автора, которые она выплеснул в книге.

Поэтому скажу словами под Бабеля: "Автор, не делайте мне мозг и топайте со своей брехней до печки".

Человек должен чему-нибудь поклоняться, во что-то верить свято. Иначе вся его жизнь сведется к тому, чтобы набить себе брюхо морожеными продуктами. Должна у человека быть страна, которую он любит больше жизни. И святыни, которые вызывают священный трепет. Иначе ты – никто. Ноль без палочки. Что бы ни говорили о моей бывшей родине, но там у меня были святыни, при виде которых у меня замирало сердце от волнения и гордости. Когда я приходила на Красную площадь и смотрела на древние зубчатые стены Кремля, на его башни, на пряничные купола церквей, на черный гранитный Мавзолей, где похоронен Ленин, я испытывала какое-то особое чувство. Не знаю, как его назвать. Патриотизм? Не совсем точно. Любовь? Восторг? Меня трогали до слез бесконечные вереницы людей, простаивающих чуть ли не весь день, чтоб посмотреть на Ленина в стеклянном гробу. А приехали эти люди за тысячи километров. Что привело их всех, сюда? Чей-то приказ? Неверно. Они пришли сами. На лицах – торжественность и благоговение. Возможно, это и есть патриотизм. Я любовалась этими людьми – они были из одной большой семьи, которая была и моей. А вместе мы с гордостью смотрели, как сменяется караул у входа в Мавзолей, на стройных и красивых солдат, молодецки печатавших шаг. Такого чувства у меня больше нет. И навряд ли уже будет. Мне от этого грустно. Может быть, я – ненормальная и навек испорчена советским воспитанием. Но мне неинтересно жить, не имея святынь. Любя лишь себя.

– Зато у них прекрасные автострады, – сказала задумчиво мама. – И изобилие всего, чего душа попросит. – Зато мы делаем ракеты и покоряем Енисей...

И все же ощущение какой-то натянутости не оставляло меня на протяжении всего чтения. Может быть, дело в самой рассказчице, слишком уж неоднозначной и не во всем приятной получилась эта особа. Ну, да, она неглупая, наблюдательная, довольно непосредственная и, если отбросить ханжество, то в общем-то говорит правильные вещи, но эмоционально она оказалась сильно далека от меня и особых симпатий не вызвала. А, возможно, дело в том, что в момент написания события, происходящие в этой книге, были занятны и актуальны, сейчас же эта тематика настолько масштабно препарирована и обмусолена, что удивить уже ничем не способна. Но пишет автор хорошо. У него приятная, легкая стилистика, меткие диалоги, любопытные персонажи, а налет горькой ироничности добавляет истории своеобразного очарования. И хотя ничего исключительного я в этой повести для себя не увидела, почитать ее, наверное, все-таки стоит, особенно тем, кто живо интересуется эмигрантской литературой.

Сюжет, центральная идея повествования, довольно пикантный, любовь девочки ко взрослому мужчине, любовнику её матери, такая Лолита наоборот, почему бы и нет, если Набокову удалось. Уровень текста не набоковский, но вполне крепкий, образный и сочный. Если вас шокирует цп, лучше не читать. Автор немного перегибает палку в описаниях СССР, ужасы советского антисемитизма гиперболизированы, но не более чем ужасы американского гетто. Пользуясь авторской свободой Севела показывает нам не только советский быт, но и быт эмигрантов, а также американцев разнообразных рас и имущественных положений. Причем описано всё с юмором на уровне анекдотов и семейных приколов, которые забываются сразу после прочтения.

Хотя книга и задумывалась как путь роста жизненного опыта главной героини, но его этот рост не замечаешь, даже в финальной сцене (спасибо Севеле за финал, он его не слил, как сейчас принято, а поставил прямо такой жирный восклицательный знак), рост предполагается, но не факт, что он есть. Гораздо больше роста видишь вроде бы во второстепенном персонаже - мамином любовнике, обозначенном в книге просто инициалами Б.С., где он, отличный хирург, приехав в Америку не может получить американский диплом и вынужден работать на низкооплачиваемой работе и угождать его работодателям, чтобы те ему помогли. Он всё понял о своём положении, когда они с Ольгой приехали в дом Крацера. Америка для него была вот таким мёртвым домом, в котором полно дорогих диковин. И он чувствовал себя такой диковиной, он хотел быть человеком и поэтому поехал в Израиль, на войну, где его могут убить, но где он будет заниматься своим любимым делом, и даже любовь его не может удержать.

Хорошо

«Зуб мудрости» — хорошая эмигрантская литература. Вот такой он, мой основной тезис. Дальше буду объяснять, что хотела этим сказать.

Эмигрант — человек, который уезжает от чего-то и к чему-то. Нередко какой-то из компонентов перевешивает. Можно уехать из ужасного места в никуда. Или отправиться из более или менее нормальной страны к мечте, идее.

Эмигрантская литература всегда обостряет проблему родины. Тут важно понимать, что речь не об участке суши, не о границах на карте, а о неком метафизическом пласте нутра. Новалис писал, что философия — это ностальгия и тяга повсюду быть дома. Вот именно про такое «быть дома» и сообщает эмигрантская литература.

Я не стану углубляться ни в волны эмиграции, ни в национальный фактор. Это всё, конечно, может быть интересно как некий факт. Вероятно, важно для истории. Однако, в этом не хватает универсальности. Потому для меня самое важное — точка мечты.

Так уж получилось, что невольная эмиграция — вещь малозаметная. Если будущего писателя родители куда-то перевезли в юном возрасте, то его тексты эмигрантскими никогда не будут. Значение имеет момент выбора или вынужденность (которая, кстати говоря, есть ничто иное как ситуация с выбором между чем-то и чем-то катастрофическим).

В первый раз я осторожно прощупывала подобные состояния, пробовала эмиграционные воды, когда лет в 15 увлекалась Бродским. Потом я вошла в эту комнату через совершенно иную дверь — когда знакомилась с творчеством Набокова. Закрепляла я ощущение-осознание Буниным. А углубляла — Газдановым.

Лет в 26 я прочла знаковую для размышлений об эмиграции книгу. Это была «Семья» Нины Федоровой. Книга окончательно закрепила ощущение того, что эмигрантская литература всегда о поиске себя. Она остро ставит вопрос о том, что есть человек вне группы, оторванный от прошлого, выраженного в предметном.

Память человека избирательна. Кроме того, она зачастую не позволяет быть в первозданности тому, что должна фиксировать. Чем больше память цепляется за прошлое — тем сильнее оно трансформируется. Нюансы вымываются, а их так хочется удержать, что возникает подмена предметного, явлений, не просто своими ощущениями, а ощущениями ощущений. Человеку хочется в привычные улицы, запахи, языковое пространство, в мир предметов, которые позволяют не волноваться по поводу того, что прошлое ускользнёт и пропадёт, а сам человек утратит устойчивость личности.

Когда проходит несколько лет моего необщения с кем-то, кто какое-то время был мне дорог (пусть даже заполнял пространство моего мира через болезненное), я говорю, что этого человека не знаю. Это не попытка оборвать связь. Это осознание того, что память так старается удержать, что всё теряет. Конструирует образ-заменитель, с которым можно вести беседы, к которому можно что-то чувствовать. В итоге приходишь к выводу, что это больше поиск ответа на вопрос, как жить думающему и чувствующему Я, чем контакт или желание контакта с реальным другим.

Так и с родиной. Её можно ненавидеть, любить, тосковать по ней. Но очень скоро обнаружится, что это тоска экзистенциальная, мысли о мечте.

Чем более тонко описанное передано в книге — тем более мощной эмигрантской книгой я считаю конкретный текст. И вот «Зуб мудрости», исходя из этого критерия, книга очень хорошая.

История рассказана тринадцатилетней девочкой из еврейской семьи. В очаровательной манере, смешивая грустное и смешное, между которыми, прямо как между любовью и ненавистью, всего один шаг, Эфраим Севела рассказывает об абсурдности национализма, антисемитизма, расизма. Однако, автор не собирался излить на читателя причитания или поучительные монологи. Он едва ли пытается говорит от лица нации или обращаться к нации, ведь «Зуб мудрости» — в первую очередь история взросления. А последнее всегда индивидуально.

Эфраим Севела за свою жизнь успел пожить в СССР, Израиле, США. Умер в России. «Зуб мудрости» он писал, живя в Америке, когда ещё не знал, что через десять лет снова поменяет место жительства.

Книга построена на сравнительном анализе жизни в СССР и США. Девочка-подросток осознает нелепость происходящего в обоих этих странах. Севела не скупится на подробности.

Может показаться, что в книге есть только две важные географические, символические точки, размышления о которых должно показать бесприютность, заострить одиночество и ощущение «свой среди чужих, чужой среди своих», чем, конечно, эмигрантская литература сильна. Однако, на самом деле их, важных точек, три. Потому что не думать и не помнить про Израиль невозможно. Он играет в книге важную роль.

Первое упоминание Израиля связано с гротескной историей. Из Москвы в Вену героиня с мамой летела вместе с еврейской семьёй, глава которой проглотил бриллиант, чтоб перевезти его через границу, а потом продать и начать маленький бизнес в США. Однако, в итоге драгоценный камень пропал в недрах организма, а у мужчины случился нервный срыв. Его семью не пустили в США и им пришлось отправиться в Израиль, так как «Соединенные Штаты не принимают психически больных. Только Израиль принимает. Потому что еврейское государство готово принять любого еврея. Даже психического».

Те люди не хотели в Израиль. Судьба распорядилась по-своему.

Израиль упоминается и в связи с весьма лицемерной демонстрацией сионистских настроений отцом героини. Израиль его никогда не интересовал, он жаждал жить в США, потому что обнаружил свой интерес к мужчинам и хотел жить в стране, где ему будет проще с такой особенностью.

В этих примерах Израиль — последний приют и средство. Не цель.

Однако, мужчины из примеров — нелепы. На контрасте ещё один герой, в связи с которым упоминается Израиль — любовник мамы героини, Б. С. Это человек с непростой судьбой, доехавший до Израиля, когда жена успела найти другого мужчину. Поживший там, отправившейся в США и вернувшийся обратно в тот момент, когда он наконец подтвердил диплом врача и жизнь начала налаживаться.

В этого Б. С. девочка влюблена. И влюблена отнюдь не платонически. Символически он — порог между одиночеством и неодиночеством. Чужой мужчина, старше героини больше, чем на три десятка лет, отчуждающий и от матери и от сверстников. Человек о встречной симпатии которого остаётся только фантазировать. При этом он — надежда на понимание, соратник-заговорщик.

Когда героиня приезжает в США, оказывается, что она приехала не в рай на земле, что в стране есть свои нюансы. Но самое главное — не это. Она теряет бабушек и дедушек, оставшихся в СССР, и в определённом смысле отца, который рвался в другую страну не столько ради своей семьи, сколько для того, чтоб обеспечить себе возможность быть собой и жить с мужчиной. А увлеченность любовником матери проводит некую границу между единственным близким, остающимся рядом. Героиня оказывается в обостренном поиске своего места не только в области гражданств, национальностей и географических точек, но и в области межличностных отношений.

СССР становится точкой отнятого прошлого, США — невнятного, бесприютного настоящего, а Израиль — некой разрушенной мечтой о том, как элемент пазла может идеально вписаться в целую картинку.

Израиль, в который девочка никогда не стремилась да и не особо о нем знала, ассоциативно сливается с образом желанного мужчины, который улетает туда, гонимый ли, привлекаемый ли невесть чем. Этот человек, как и страна, существующая как знак, как идея, становится яркой демонстрацией того, что наши чаяния и надежды могут весьма сильно отличаться от реальности.

Таким образом, героиня оказывается где-то между СССР, ставшим иллюзорным и хрупким воспоминанием, Израилем, получившим некий статус фантазийного места, срощенного с болезненным, и США, страной, которая хотя и соответсвует определённым представлениям, но отнимает дорогое не меньше, чем те страны, которые его уже или ещё не могут дать.

Героине не нужно доживать до появления зуба мудрости, чтоб понять, что некоторым людям придётся не единожды осознать, что жизнь — это море. Без берегов и без дна.

Финальная сцена, тринадцатилетняя девочка, едущая на такси в аэропорт, чтоб удержать человека, которого удержать невозможно — абсолютно вненациональна. Она выводит историю на особый уровень общечеловеческого. Эфраим Севела смог показать в «Зубе мудрости», что поиск родины и себя — процесс непрерывный и что идеальных мест, как и людей, не существует. Но их надо придумать и мыслить. Потому что посреди того моря, без дна и берегов, спасают только звезды и горизонт. И хотя первые — вполне могут быть светом объектов, которых больше нет, а последний — кажимость, не существующий в реальности объект, тем не менее без всего этого жить было бы совершенно невозможно.

Книга отлично подойдёт тем, кто знает, что такое — лишиться привычного круга, кто хочет читать о сложных явлениях жизни с паузами на тёплое и смешное, кто рефлексирует о понятиях «родина» и «национальность» и хотел бы с кем-то свои размышления разделить.

Не подойдёт она антисемитам, людям, жизнь которых упрочнена за счёт врождённого светлого образа Советского Союза и тем, кто не хотел бы пошатнуть свою уверенность в том, что эмиграция решает все проблемы и непременно дарует счастье.

Мои заметки о квир-литературе в Telegram

Я бы не хотела познакомиться с девочкой Олей. Она циничная и злобненькая по отношению даже к самым близким, что уж говорить об остальных. Автором в ее голову вложены такие прекрасные мысли, как "бабы – дуры", "мужик должен быть сильным и мужественным, иначе не мужик", "я не гомофоб, но голубки фууууу", "я не расист, я же сама еврейка, но все черненькие – ужасны" и еще куча стереотипов. Примерно на этом моменте мой нос сморщился, и дальше я читала только с намерением быстрее закончить.

При всей моей любви к ней, как и родительнице и курице-наседке, охраняющей меня от житейских невзгод, я уже усвоила правило, что от женщин многому не научишься. Ибо женщина умна как курица. А самая умная – как две курицы.

Оля считает себя двумя курицами, все остальные, само собой, просто курицы. Олечка делает глубокомысленные выводы (папа стал гомосексуалистом, потому что его воспитывали женщины – интересно, как это у нас не вся страна гомосексуалистов и что там с животными с нетрадиционной сексуальной ориентацией). Олечка сравнивает две страны, что меня еще больше повеселило.

Переезд в другую страну, за исключением случая специалиста, переезд которого обустроен компанией, всегда ведет к снижению уровня жизни, периоду адаптации к другим условиям, острой тоской по дому. Дисклеймер: я не фанат Америки, я уехала жить в Австралию, при выборе страны мы даже не рассматривали Америку. Но при этом я знаю, что такое уезжать и привыкать к другой стране. Автор в книге глазами Оли сравнивает СССР, где она жила в окружении родственников-интеллигентов (даже при отсутствии денег, которыми их все-таки снабжал один из дедов, единственный жулик в семье) и Америку, где она живет в трущобах исключительно с матерью. Она рассказывает, как ужасно в школе, но при этом в Москве она ходила в лицей, куда ее устроили по блату, а тут обычная школа на окраинах школы. Объективное сравнение, правда? Ладно, тут хороший авторский прием, ведь Оля все-таки все еще ребенок, так что ей можно сравнивать и так, только то, что видела.

Ну и на это мне аж захотелось ответить:

Говорит по-русски с кишиневским акцентом, от которого коренного москвича или ленинградца может стошнить публично. Представляю, как тошнит стопроцентных американцев при сладких звуках нашей английской речи.

Я разговаривала на эту тему с американцами, англичанами и австралийцами. И поверьте, им плевать на акцент. У них нет этого снобизма, из-за которого москвич всегда поморщится, услышав жителя глубинки. Тут же – мы тебя понимаем, значит, ты молодец. Мне несколько раз делали комплименты, что я так хорошо говорю, даже когда я сама себе казалась косноязычной дурой.

Я порой думаю: хорошо бы проучить какого-нибудь американца, и на его бессмысленное «Как поживаете?» подробно и долго разъяснять ему, как я себя чувствую, то есть, как поживаю

У меня тоже была такая мысль по приезду, я задумывалась каждый раз, когда меня спрашивали, как дела. Да, тут это норма вежливости так здороваться. Идешь в национальном парке, за 3 часа встречаешь одного человека, и тот поздоровается и спросит "как дела?". Можно промычать что-то нечленораздельное, и оно все равно будет воспринято в качестве "привет, хорошо". Но это именно норма приветствия. На работе, например, я отвечаю иногда "ну тааак" или "не очень", и поверьте, меня спрашивают, почему и очень живо принимают участие в моих делах. Вообще люди более открытые. И улыбаются искренне, вопреки всем утверждениям, что это просто привычка.

Короче, книга вызвала у меня дергающийся глаз. В Советском союзе так себе, в Америке тоже. Логика размышлений ломанная. Влечение девочки 12 лет к любовнику матери – так себе (не могу утверждать, что такого не бывает, но мне что-то верится с трудом и хочется начать размышлять нехорошее об авторе). Юмор – ну, видимо, просто не мой. Я лучше Довлатова почитаю.

У каждого возраста – свои минусы. У бабушки – климакс, у меня – глисты.

Именно поэтому я с осторожностью бралась за «Зуб мудрости». Хоть история и персонажи в ней вымышленные, я боялась поймать тоже ощущение, что и от книг, написанных о себе реальными эмигрантами. Но нет. Мне повезло. Это совсем другая книга и совсем другое настроение.

Во-первых повествование идет от лица сначала ребенка, а затем подростка, а до определенного возраста смотришь на мир по-другому. Во вторых в книги нет перегибов в описание достоинств и недостатков. Плюсы и минусы девочка Оля находит и в покинутой родине, и в новообретенном доме. Где лучше. Да везде найдется то, с чем придется мириться, и везде есть что-то более приятное, легкое удобное. И такой подход мне симпатичен. Сюжета в истории как токового и нет. Просто выдержки, кусочки событий из жизни, рассуждения о мире и родственниках. Единственный перегиб, в котором я могу уличить автора. Это взросление девочки (в сексуальном плане). Ее странное отношение к отчиму. Как-то мало реалистичным мне все это показалось. Ну да ладно. В целом приятно написанная книга, с неплохими идеями.