Текст книги "Толкование на Ветхий Завет"

Об отшельничестве

По написанному, небеса поведают славу Божию, и твердь возвещает, что она творение неисследимого Творца (Пс. 18:1). Ему возносит хвалу море от змиев, которые в безднах Его. Ему воссылает славословие земля от праведников, сущих на пределах её. Ему воспевают хвалебную песнь горы устами населяющих пещеры их. Еще Исаия предрек: от края гор возопиют (Ис. 42:11). Так сын Амосов пророчествовал о вертепах и расщелинах, а я страшусь и говорить о том, как подвизаются обитающие в пещерах и вертепах. Там жили мужи высокие: в пещере обитал Илия, на вершине горы – Елисей, в пустыне – Иоанн, в уединенном месте молился Господь наш.

Кто рассуждает, в чем его слава, тому пустыня лучше покойной жизни. Кто понимает, в чем его благо, тому горы лучше городов.

Рассмотри вещи самые малозначительные и из них извлеки себе пример, вникни в то, что всего обыкновеннее, и научись разумению.

Пока животные в пустынях, – не падают на них удары жезлов. Пока дикие козы в горах, – не преклоняются они перед стригущими.

Посмотри на дикого осла в пустыне, – никто не садится на хребет его. Посмотри на серну в пустыне, – никто не стрижет её волос.

Посмотри на оленей, которые на высотах; на них не полагают ярма. Обрати внимание на хищных животных; они едят без весу.

Посмотри на куропатку, живущую в расщелинах; без меры приносит она себе пищу. Обрати внимание на дикого овна; он не входит в обитаемую страну.

Посмотри на льва, пока он в пустыне; все у него есть. А как только войдет в город, делается посмешищем смотрящих на него.

Если орел устроит на доме гнездо себе, то дым лишит его зрения. Если дикий осел и серна войдут в обитаемое место, то подвергнутся опасности.

Хищный зверь, как только приблизится к селению, может потерять свою кожу.

Олень, сошедший на равнину, лишается венца на главе своей. Овен, окруженный псами, лишается одежд своих. Если куропатка приблизится к сети, ловцы не пощадят её перьев.

Всякая птица, если попадает в сеть, делается забавой для ловцов. Красивые животные в обитаемом месте теряют красоту свою. И мощные львы среди селений лишаются своей силы и делаются смирными.

Смотри на животных, – и беги в пустыню. И не оставляй её! Возьми для себя в пример пернатых, – и не нарушай обета отшельничества. Не ищи обитаемых мест, чтобы на душу свою не навлечь тебе смерти.

Не оставляй пещер и вертепов, чтобы не стали блаженнее тебя мертвые. Не люби городов и не пренебрегай дебрями.

Не желай временного упокоения, чтобы не найти себе мучений. Не люби золота и серебра, чтобы лукавый не преградил твоего течения.

Не имей при себе ни связки, ни влагалища, чтобы не ходить тебе своевольно. Ничего не удерживай в руке своей, – и без труда освободишься от рук мира. Не будь привязан к данной тебе на время красоте, чтобы не предстать пред Богом лишенным всякой красоты. Не люби земного богатства, чтобы в наследие не получить себе нищеты.

Не приобретай ничего здесь, чтобы не возобладало над тобой высокомерие. Если разумен, то желай и ищи себе нищеты: она обогатит тебя.

Пребывай в убожестве, и вся земля будет твоим наследием. Возлюби вретище, им праведники одержали победу во бранях своих.

Возненавидь серебро; для него князи гибли в бранях. Возлюби ходить босыми ногами, чтобы попрать главы змиев.

Развяжи и сложи с себя обувь, чтобы пята твоя не увязла в сети. Не созидай себе высоких жилищ, чтобы не низойти тебе в бездну.

Не люби украшать внутренность чертога, чтобы наследием твоим не стала тьма кромешная.

Возлюби пустынное жилище, чтобы жилищем твоим соделался рай. Пей воду из ручья, чтобы напоила тебя водами своими Едемская река. Питайся древесными листьями, чтобы вкусить тебе плодов древа жизни.

Питайся семенами трав, чтобы крылья твои вознесли тебя в горний чертог. Смиряй душу свою до праха, чтобы прах твой воскрес и восстал.

Воздерживай чрево свое, чтобы открылся тебе путь к жизни. Каменные расщелины, в которых ты заключился, доставят тебе блаженство.

Пещеры, служившие убежищем тебе, уготовят для тебя чертог на небесах. Волоса, отращенные тобой, послужат тебе как бы орлиными крыльями, чтобы воспарить на небо.

Убогая одежда, в какую облекался ты, устроит тебе светлую ризу. За зной, опалявший тебя в полдень, будешь услаждаться в чертоге света.

За мучительный холод возвеселит тебя новое вино. Голод, каким изнурял ты плоть свою, принесет тебе райское блаженство.

За жажду, томившую внутренности твои, потечет для тебя источник жизни. Пост, каким иссушил ты лицо свое, встретит тебя со светлым лицом.

Бдение, отягощавшее вежди твои, своим мановением оправдает тебя на Суде. За то, что плоть твоя присохла к костям, тело твое насытится благ.

За те болезни, какие терпели члены твои, соделаешься подобным юному орлу. За то воздержание, каким изнурил ты себя, красота твоя воссияет в брачном чертоге.

Печаль, преклонявшая тебя к земле, вознесет чело твое пред престолом Судии. Каждая встретившая тебя скорбь уготовит тебе высокое достоинство. Если искушения и будут тревожить тебя, то знай, что они уровняют тебе стезю к небесам.

Если будут окружать тебя скорби, то знай, что они отверзут тебе райскую дверь.

Если стеснят тебя несчастья, то знай, что Едем раскрывает тебе объятия свои. Те камни, о которых претыкалась нога твоя, громко стали бы говорить в защиту твою, если бы ты был отвержен. Не сомневайся же, Милосердный не отринет тебя.

О братском вразумлении друг друга

Кто порицает, тот должен быть выше всякого порицания. Кто осуждает других, тому нужно, чтобы не осуждали его собственные его дела.

Кто делает наставления не соблюдающему правды, тот должен вести себя так, чтобы его самого не отринула Правда. Кто хочет для других служить зеркалом, тому предварительно надобно рассмотреть себя самого.

Если дозволяю себе эти обличения, то не потому, что почитаю себя чистым: собственные члены мои обременены грехами пред взором Судии.

Знаю, что виновному всего приличнее молчать; но не делаю этого, хотя и знаю, что молчание – украшение грешникам.

Вот, грехи мои со всех сторон обращаются ко мне с укоризнами и велят мне молчать, но дерзновение мое, братия, имеет в виду общую пользу. Весьма спасительно и делать, и принимать вразумления.

Полезно уврачевать и уврачеваться. Поэтому пусть всякий приносит врачевства свои, чтобы врачевались, кто только имеет в том нужду.

Да не огорчается этим здоровый; врачевство предлагается не для него. Да не ропщет на это больной; его врачуют не по злобе.

Да не утомляется врачующий, но да взирает на Бога, Который не перестает врачевать.

Да не страшится обвязывающий раны; его дело – не грех. Но кто делает наставление, да не оскорбляет наставляемого, да вразумляет же и научая, и умоляя.

Если наставник наносит раны, то сам себя наказывает в членах своих. Кто и отсекает, и врачует, – тот приемлет участие в страдании любимых им.

Врач теми же пособиями лечит и свои болезни. Так и строгий обличитель: чем поражает других, тем должен врачевать и свою душу.

Больной врач не стыдится лечиться собственными своими врачевствами; да не стыдится и наставник принимать спасительное вразумление. Кто укоряет других; да не краснеет от стыда, терпя и сам укоризну.

Кто делает выговор, да позволит, не стыдясь, чтобы и ему делали вразумления.

Врачи лечат друг друга; если кто из них делается больным, – принимает врачевание от собратий своих.

Если ты здрав, – врачуй, а если болен, – врачуйся. Если же врачуешься и врачуешь, то приносишь пользу и себе, и ближнему своему.

Грешник вредит и себе, и ближнему, и тем сугубое делает зло, сугубую причиняет потерю, потому что оставляет в ущербе ту и другую сторону.

Окажи помощь и себе, и ближнему. Тогда и он от своего старания получит мзду, и ты получишь пользу. Если оказываешь помощь и ближнему, и себе, – оба вы в приобретении.

Так будем, братия, и врачевать, и врачеваться, чтобы здравыми быть нам в делах. Теперь время покаяния; ревностно будем трудиться в молитве.

Перестанем служить земному, что делает нас земными людьми. Землю возделывают в мирное время, покаяние – во время гнева Божия.

Обратим внимание на то, какое теперь время; и это научит нас, что нам делать.

Если и в мирное время должны приносить мы покаяние, то не тем ли паче прилично совершать это дело в определенное для покаяния время?

Учитесь этому, смотря на свои работы; вразумляйтесь, смотря на свои нивы; каждая работа неразрывно связана с известным временем и с ним вместе продолжается.

Вот, гнев Божий неудержимо распростирается по земле; очисти путь свой, кающийся, будем возделывать пост, – это семя принесет сторичный плод.

Будем трудиться в молитве; это – виноградная лоза, вино её есть утешение. Созиждем души наши в храм, достойный Бога.

Если в доме твоем останавливается великий земли, то и двери твои облекаются честью. Не тем ли паче украсится великолепием дверь твоя, когда вселится в тебе Бог?

Будь и храмом, и священником Божиим; служи Богу в храме твоем, как Он для тебя стал и иереем, и жертвой, и закланием.

Потому и ты будь для Него и храмом, и священником, и жертвой. Поскольку дух твой есть храм, то не допускай в него никакой нечистоты.

Не допускай в дом Божий ничего Такого, что ненавистно Богу, а, напротив, укрась дом Божий всем, что подобает Богу.

Ежели в духе твоем есть гнев, живет похотливость, привитает (обитает) раздражительность, то курится там смрадный дым. Изгони из него вражду и ненависть: воня (запах) их отвратительна; введи же в него и водвори любовь, это – фимиам, исполненный благоуханий.

Собери и выброси из него весь сор, то есть гнусные наклонности и привычки; как цветами, усыпь храм твой добрыми делами, вместо роз и лилий укрась его молитвой.

Произнесем осуждение на гнусные дела свои, чтобы осудить тем лукавого. Весьма полезное дело, если все мы посрамим грех.

Пока нечестие не будет представлено в гнусном его виде, дотоле предающийся нечестию не перестанет предаваться ему.

Пока обман не обличен, не убоится измысливший его. Пока не принято врачевство, изгоняющее болезнь, болезнь не прекратится. Нужно употребить сечение, чтобы не оставалось и корня вреда в членах.

Земледелец плугом раздирает землю, исторгая из нее плевелы. Делающий вразумление раздирает сердце и искореняет в нем пороки.

Если бы не укоряли старцы, то юность не удержалась бы в пределах благочиния. Если бы не угрожало страшное правосудие, нечестивец не пришел бы в ужас. Поэтому станем осуждать порок: будет ли он в нас самих, или в других.

Если осуждается он в нас, полезно это нашей душе. Если же осужден будет в других, принесет пользу членам нашим. И подавлен он будет и здесь, и там.

Если никто не преследует порока, то растет его наглость и у всякого он уже во вратах.

Наглость сатаны превосходит наглость подобного ему пса. Если и доброго пса, в котором есть еще страх, можно отогнать только угрозами, то отступит ли первый из наглецов, если не укорит его тот, кто сильнее его?

Если не знаешь всего бесстыдства сатаны, то заключай о том по бесстыдству его служителей.

Смотри, как ежедневно заклинают злого духа именами Крепкого, употребляя при этим молитву, заклинательные слова, крестное знамение, дуновение.

Все это жестоко мучит бесстыдного, ежедневно стесняет его могущество; однако же он противится, потому что, поселившись в человеке, овладел им.

Если же служители сатаны столь бесстыдны, то сколь должен быть бесстыден сам он – учитель бесстыдства? Если так велика наглость его, то одолеет его только сильнейший его.

А кто не прогонит его, потому что слишком для того немощен, тот будет служить ему как раб. Человек не может видеть, как попирают и посрамляют его, но он постыжается в делах своих и посрамляется в произведениях своих.

Вразумляющий нас не брань с нами ведет, но к нам же приходит на помощь. Если воспользуемся вразумлением его, то не стыдом облечет нас, а, напротив того, спасительным советом своим совлечет и снимет он с нас весь позор.

Поэтому пусть будет в грешниках посрамлена греховная нечистота. Когда отсечены бывают члены, тогда врач вступает в борьбу с болезнью; когда постыжен бывает грешник, тогда истина вступает в борьбу с неправдой.

Лукавый влагает в нас мысль, будто бы посрамлены бываем мы, чтобы, удалив нас от стыда, избежать ему посрамления, и когда возненавидим вразумление, самому ему избавиться от позора.

Ненавистными делает он нам врачей, чтобы дольше в членах таили мы болезнь, ибо пока отвращаемся от спасительных врачевств, болезнь остается в нас по собственной нашей вине.

Лукавый раздражает нас против того, кто делает нам вразумления, чтобы лишить нас пользы.

Возбуждает в нас нерасположение к благонамеренным советникам, чтобы не нашли мы в них для себя опоры. Советует воздавать им злом, чтобы увеличить наш позор на Суде.

Скрытным образом побуждает нас ко греху, чтобы утаить от нас гнусность свою. Учит нас лживости, чтобы прикрыть свои скверны. Учит нас гордости, чтобы не умалить своей славы.

Но при этом придает нам некоторый вид смирения, чтобы к яду своему примешать несколько сладости. Ложь свою слагает с истиной, чтобы обман его оставался прикровенным. Принимает облик агнца, чтобы не бежали от него овцы.

Покаяние есть зеркало, поэтому лукавый не оставляет его в нас, чтобы не увидели мы в нем себя и не смыли своих нечистот.

Вооружается он против обличения, чтобы не были обнаружены гнусные дела, потому что обличение служит зеркалом, открывающим гнусность врага.

Ожесточает он сердце наше, чтобы через это все худое сделалось нашим приобретением. Поселяет в нас леность, чтобы терпеливо дали мы ему окончить в нас дело свое.

Влагает в нас дерзость, чтобы, без стыда продолжая грешить, тем больше потерпели мы вреда. Поселяет в нас бесстыдство, чтобы не краснели, когда делают нам выговоры.

Учит нас коварству, чтобы человек грешил, ухитряясь в грехе. Вовлекает нас в хитрословие, чтобы человек оправдывал себя, когда и виновен, извинял себя в грехе и беззаконии, а извинением и виновностью усугублял свое бедствие.

Учит нас изворотливости в слове, чтобы, когда допрашивают, не высказать нам вины своей и чтобы, сделав грех, извернуться и оправдать себя.

Юности внушает он дерзость, а старости – боязливость, чтобы та и другая не радели о вразумлении.

Дерзкого грешника учит укорять других, а обличителя – бояться, чтобы, по боязливости его, был не уврачеван порочный.

Смотри, лукавый делает нас внутренне гнусными, а снаружи придает нам красивый вид, чтобы стали мы отвратительным гробом, полным нечистот.

Придает нам прекрасные имена, обременяя нас при том постыдными делами. По имени принадлежим мы к части десных, а по делам – к части шуиих.

Кто посмотрит на высокое титло, какое носим, тот найдет, что это – только покров наших внутренних нечистот.

Как золото блестит оно снаружи, но это – одна прикраса внутреннего лукавства.

Под славной печатью, под величественным образом, под царской надписью коварный диавол кладет и скрывает вместо золота медь; вместо истины, которую выражает имя, облекает человека в обман.

Немного истинно добродетельных, которые и внутренне таковы, какими кажутся наружно. Гораздо больше таких, которые только носят на себе прекрасное имя.

Иной судья носит это имя, а под ним скрыта татьба; другой именуется сборщиком податей, а под этим именем производит грабительство.

У всех так же много грехов, как и имен. Под почетными именованиями совершаются самые гнусные преступления.

Лукавый и те святые имена, какие мы носим, сделал покровителями и охранителями грехов, совершаемых нами. Ради этих имен никто не приходит и вразумить нас.

Кто отважится обличить судью и начальника? Кто дерзнет укорить вождя и пастыря?

Кто станет предписывать законы законодателю? Какой ученик примет на себя смелость учить своего учителя?

У какого воспитанника достанет дерзости на своем наставнике показать свою мудрость? Некому вразумить нас, потому что мы – на высоких степенях поставленные грешники.

А поскольку некому обличить нас, то небоязненно предаемся своему произволу. Честные наименования, которым надлежало бы ограждать нас от проступков, лукавый сделал для нас стеной, за которой укрываем свое лукавство.

Порок спешит ныне найти себе защиту под прекрасными титлами. При дверях у судей расставлены сети для татьбы. Истина изгнана из своей обители и служат не ей, а обману.

Закон насильственно нарушается тем, кто должен понуждать к его исполнению. Преступления в век наш пришли в силу, потому что обессилел жезл у судей.

Если бы у него было больше силы, то через это законы удержались бы в своей действенности. Но теперь преступление совершается за преступлением вне города и в городе; грех – обычное дело. И суша осквернена грехами, и воды наполнены бесстыдным непотребством.

Недремлющие законы усыпила, братия, маммона. Кто отверзает уста и осмеливается дохнуть? У каждого они замкнуты. Разгневан ли судия, – золото умеет уговорить его.

Встревожен ли следователь, – серебро заставит его молчать. Кому надлежало бы осудить, тот не осуждает, потому что стыдит его взятый дар.

Всякий ищет особенного способа освободиться из рук у высшего; и высший сам подает к тому средство, как скоро подчиненный отдаст ему в залог уста свои.

Начальник не может обличать его, потому что сам не смеет смотреть ему в лицо. Похититель высоко поднимает голову, потому что потуплены глаза у обличителя.

Волкам всего желательнее, чтобы спали пастыри. Когда пастыри спят, тогда у волков – великий пир. Когда стражи стада погружены в глубокий сон, тогда – великое расхищение агнцев.

Сколько хочет, терзает лев; сколько потребует жадность, губит волк, он душит не по мере своего голода.

Лев пожирает одну овцу, а многие им растерзаны и разогнаны; волк съедает еще меньше, а душит гораздо больше, нежели сколько пожирает.

Так и судья берет и грабит больше потребного, и сборщик податей неправедно требует с угнетенного больше, нежели сколько нужно.

Они золотом упиваются, как кровью. Совершенно уже насыщены, но все еще алчут. Неправда восходит выше, нежели дым; все наполнено её чадом. Дым производит боль в глазах, а неправда ослепляет ум.

В купле и в продаже – многоречие. Всякий продающий закидывает словами, желая обмануть покупающего, и домогается того, что покупает он за высшую цену.

Вещь стоит один мнас, а возвышается в цене до ста. Многоречие служит степенями, и ими-то один мнас возводится до ста. Творец снабдил виноградные грозды вином и дарует его туне людям; а корчемник, без всякого стыда испортив его водой в чашах и не раз примешав воду к воде, подает в питие за дорогую цену.

Обман – в продаже вина; обман – в продаже елея, когда не доливают меры; и меру, наполненную влагой, оборачивают и выливают из нее так, чтобы оставалось в ней сколько-нибудь жидкости. И такими двумя утратами в мере разрывается сердце вдовицы.

Двоякий бывает вред от сего неправедного ущерба и прибытка: с ущербом возрастает неправда, и по мере неправедного приобретения сокращается правда.

Уменьшением в мере увеличивается мера неправды, а тем, что остается в мере, умаляется мера правды. За это ожидает осуждение на Суде; на нем возмерится всякому, как сам он мерил. На Суде есть всякие меры, как и у неправды – всякие меры.

Не сокрыта мера наша от Того, Кто измеряет великое море; не сокрыты весы наши от Всемогущего, Который силой Своею носит горы.

Творец в меру привел море, и от века одинакова мера Его; а судьи не могут установить ничтожных мер.

Премудрый измерил и уравновесил зной и холод; а судьи грабительством своим привели в бессилие уставы и законы; покупающие и продающие не подчиняют законам неправд своих.

Творец создал людей, чтобы на Него взирали и Ему уподоблялись, и чтобы как Сам Он содержит в порядке тварь Свою, так и они подчиняли порядку дела свои.

Но мы противимся великому Учителю благоустройства; в великом порядке – твари Его, а наши дела – в великом беспорядке.

В природе все идет чинно, а у нас законы исполняются превратно; вопреки великому порядку Божиих тварей, в наших делах господствует беспорядок. Твари Божии осуждают человека, поставленного выше их.

Дни и ночи учат нас, неразумных. Хотя они в попеременном течении своем, по-видимому, взаимную терпят утрату, однако же и в этом не нарушают правды.

И небесные светила так же, по-видимому, взаимно и наносят друг другу, и терпят друг от друга ущерб, но не нарушают в том правды и поступают, как должно, – течения их совершаются в определенной мере.

Ночь сменяет день, не делая ему в действительности никакой обиды. В этой смене вполне сохраняется правда. Когда умаляется одна сторона, другой не теряет из вида униженного и сообщает ему богатства свои: что имеет у себя, тем и обогащает.

Справедлив и обогащаемый; он не скуп на дары свои. Взаем получает малое, а воздает многим. В светилах нам показан пример благости, на них напечатлена справедливость. Как добры они, когда терпят ущерб, и как правдивы, когда вознаграждают!

Когда одно умаляется, – другое восполняет его; возвысившееся – на самой высоте величия не забывает умалившегося.

Не притесняют они, подобно нам; не поступают хищнически, не делают неправд, не нарушают порядка, как мы.

У нас – кто возвысился, тот забывает бедного собрата своего. Творец поставил перед нами зеркало, чтобы мы смотрели и уподоблялись.

Природа дана нам для созерцания; подана нам и свободная воля, чтобы смотрели мы на природу, действующую правильно, и по собственной воле своей уподоблялись ей.

В одном уподобляемся мы неразумным тварям; если видим, что делают они друг другу ущерб, – это нам нравится, а справедливость их нам неприятна.

Они, если и причинят когда ущерб, вознаграждают за это; а мы, нанеся ущерб, стараемся увеличить его. В них – правда и благость, а в нас – лукавство и ненасытность.

Непрестанно обличают они нас в ежедневной нашей неправде; они вознаграждают друг друга, а мы друг друга притесняем.

Кто имеет у себя что-нибудь, тот не ссужает другого; кто берет в долг, тот не отдает; должник несправедлив, заимодавец лукав.

Кто дает взаем, тот требует роста, а должник удерживает у себя взятое взаем. Худо делает первый, поступок же последнего еще лукавее.

Богатый жесток при своем изобилии, бедный лжив при своей нужде: не хочет и того, чтобы возвратить взятое взаем. Поэтому всегда расставлены всюду сети, чтобы как ни есть приобреталось что-нибудь.

Каждый умеет придумывать всякие средства к своему обогащению. Подкупы служат для нас мостом, по которому доходим до высоких чинов; не для того, чтобы судить справедливо, но чтобы с жадностью грабить.

Изучаем все способы и средства, как найти возможность удовлетворять своей страсти к удовольствиям.

Правда установила меры, чтобы неправда не могла похищать; ввела в употребление весы, чтобы положить преграду корыстолюбию.

Устроила такое горнило, в котором бы обнаруживались всякий обман и всякая ложь; учредила суды и судилища, где было бы можно приносить жалобу на неправду; основала Церковь, в которой должна обитать самая чистая правда.

Но вот неправда облекла собой самые орудия правды. И в мерах находит себе место ложь, и в весах – алчность; и у этого горнила, которое должно ненавидеть всякий обман, не без лжи действуют приставленные к нему; и на суде, который должен преследовать неправду, судьи берут дары; даже и в Церкви, любительнице непорочности, водворилась губительная беспечность.

В малой деревянной мере расставлены сети покупающему. По наружности мера велика, а внутренность её сжата и тесна. Наружность заставляет думать, что и по внутренности она – полная мера.

Но когда мера стала пуста, покупающий приходит в великое изумление, видя, что эта мера – сеть для уловления серебра, для похищения богатства.

Бесстыдные надвое делят волну (шерсть) с овец, хотя и волки не дерзнули разодрать ризу истинного Агнца.

Не чувствует овца на пажити, что многоречивые сии – для нее волки. Риза её, которая не повреждена волками, раздирается сими многоречивыми.

Люди все извратили; и чистые воды не избавились от этого, и с ними впиваем в себя неправду.

В источниках заключено очищение, в потоках вод – омовение. Бог освятил воды, чтобы в них получили мы оставление грехов, но сатана, видя это, осквернил воды, чтобы в них облеклись мы в то же лукавство, которого совлеклись (от которого избавились) в водах, чтобы в тех же водах, которыми заглаждаются долги наши, рукописались долги наши.

Хитрый и коварный убийца наш побеждает нас тем же оружием, каким мы вооружаемся против него. Таящийся в водах диавол вселяет в нас тьму через тот же источник, который служит к омовению.

Призваны мы к свету, чтобы водами рассеять тьму. Водами очищается наше тело, но и в них таится диавол. Близ освященных вод теряют воды очистительную силу.

Каким еще крещением могут быть спасены погибшие? Одно Крещение, которым погибший человек может спастись. Если кто погибнет после того, как был спасен, кому еще взыскать его?

Прорицатели открыто прорицают, волхвы открыто волхвуют. Нет больше правды на земле. Мы изгнали её от себя и принудили возвратиться на небо. Увы, куда заставили мы удалиться её! Вот она приносит жалобу Всевышнему.

Раскрыты перед нею книги, в них хочет она читать Богу, в чем обвиняет нас; и начала, и читает, и не перестает читать, конца нет написанному в книгах.

Читает она о пороках старца, который стоит у гроба и не приносит покаяния; читает о развращении отрока, у которого вместе с годами прибывает число постыдных дел. Читает о бесстыдстве юноши, который еще до брака предается сладострастию; читает дальше, как прелюбодействует он в супружеском состоянии, как имея жену, имеет и блудницу, при супруге держит и наложницу.

Читает о непотребствах и старых и молодых женщин, как одни, хотя перестали рождать детей, однако же еще зачинают и рождают преступления. Младенцы рождаются по истечении определенного числа месяцев, а пороку нет определенного срока.

Вот читает она о нечестии неплодных и живущих в замужестве; читает, как прибегают они к гаданиям и чародействам, чтобы живы были у них дети и мужья, и чтобы им самим пользоваться их любовью.

Обольщают их гадатели, уловляют в сети свои звездочеты; губит они грехами жизнь свою, пустеют сокровищницы мужей их. Болезнь прилагается к болезни, потому что вместе с грехами приходит бедность.

А молитвой туне (даром) могли бы они сохранить жизнь и детям, и мужьям. Молитва соделала Есфирь прекраснейшей из всех жен в глазах царских.

Пост придал её скромности более красоты, нежели благовонные мази; пепел возвысил в царских очах лепоту (красоту) её более, чем какое-нибудь драгоценное миро.

После Господа своего она не была ни к кому прилеплена, поэтому привязала к себе мужа своего. Сердце её не было неверным ко Господу, поэтому и супруг её пребывал ей верным.

И Ревекка благонравием привлекла к себе любовь рассудительного Исаака. Древние праведники доброе имя ценили выше красоты, честное поведение – выше суетных нарядов, стыдливость и скромность взгляда – выше подкрашенных бровей.

Скромная поступь для них была лучше нарядной обуви, добрые нравы и честность – лучше чадородия.

Авраам любил Сарру, хотя не рождала она до девяноста лет. Душа его отвращалась от Агари, потому что вместе с младенцем носила она во чреве неправду. А Сарра, хотя была и бесплодна, носила во чреве своем истину.

Праведники любили жен своих как непорочных и целомудренных; однако же любовь их не была столь слепа, чтобы не видеть им недостатков жены.

Любовь их стала оком, все замечавшим и подвергавшим испытанию, потому что соединялась с разумением и рассудительностью.

Любовь к Всевышнему, которая была для них выше всякой другой любви, поучала их, как и в какой мере должны они любить и быть любимыми. Бывало, конечно, что иные и сами любили более, чем надлежало, и в других возбуждали к себе любовь сверх должной меры.

Такая любовь была законопреступна, потому что превозмогла над любовью к Богу. Так Соломон любил более, чем надлежало. Так Иосиф был любим недозволенным образом.

Таковых, – и любящих, и любимых, Бог поставил для тебя зеркалом. В них найдешь образец и тому, кто любит тебя, и тому, кто тобою любим. И твоя любовь к другому не должна быть безумной, и другой не должен любить тебя безрассудно. Если питаешь к тому любовь – рассуди, до каких пределов должна простираться любовь твоя.

К той и другой любви примешай закваску любви ко Господу твоему. Чистая любовь в состоянии обличать недостатки любимых, а нечистая любовь никого не испытывает, ничего не порицает, ничего не видит.

Иов любил супругу свою, но при всей любви своей видел её недостатки; при всей жестокости искушения не преминул дать ей полезное наставление.

Иаков любил Рахиль, но от него не утаилось её безрассудство. В любви его сокрывалось много рассудительности. Иаков знал, как должно было любить ему.

Рахиль пришла показать ему любовь свою, а он показал ей праведность свою. Желанием чадородия доказала она, как пламенно желает любви его, а он и в этом показал ей, как много любит он Бога. Она пришла открыть ему, как сильно любит его, а он показал ей, как свята его любовь (Быт. 30:1–2).

Со гневом доказал он ей любовь свою к Подателю чад, чтобы и мы, дает ли нам Бог детей или не дает, не были малодушны.

При любви Своей к нам Бог особенно имеет в виду нашу пользу. Если бы не наказывал Он нас, – то значило бы, что ненавидит Он нас.

Бог любит праведников, когда наказывает их проступки. Весьма угоден был Богу Моисей, но при всей любви Своей к Моисею Бог обратил взор на проступок его; хвалил добродетель, какую находил в Моисее, но также охуждал (порицал) недостаток, какой приметил в нем.

Любил Бог Давида, как мужа по сердцу Своему, но без лицеприятия воззрел на его преступление. И истинные богочтецы уподобляются Богу в том, что любовь их дальновидна.

Кто при любви своей равнодушен к недостаткам любимого, тот ненавидит, сам того не сознавая. И можно ли того почитать любящим, кто делает вред? Можно ли назвать того любящим, кто не спасает от беды? Истинная любовь – та, которая и увещавает, и вразумляет. Мудрый Иаков знал, что Рахиль не должно винить за бесплодие, и осуждал её за то, что предалась унынию, тогда как Иаков почитал её твердо верующей в Бога.

Благоразумная супружеская любовь состоит в том, чтобы и любящий, и любимый взаимно вразумляли друг друга.

Не такой любовью должна жена любить своего мужа, чтобы под покровом любви скрывалось что-либо нечистое. Такая любовь будет не любовью, но сокровищницей греха.

Если и чиста любовь её к мужу, но обращается она к чародейству, то, хотя и угодна мужу своему, в очах Творца она – блудница.

Души наши всецело обручены Богу, подобно тому, как Авраам сыну своему обручил и поял (взял) возлюбленную.