Текст книги "Защитит ли Россия Украину?"

Между Рапалло и Локарно. Геополитическая шизофрения Гитлера

НОВЫЕ ВОЗМОЖНОСТИ ЗАГНАТЬ медведя в берлогу предоставила лишь русская революция, повлекшая распад Российской империи. В 1918–1920 годах был выстроен на скорую руку не слишком прочный «санитарный кордон» во главе с реанимированной Польшей. Однако его слабость была очевидна всем. Между Советской Россией и Европой начинается борьба за Германию. «Рапалльский проект» Владимира Ленина предполагает продолжение имперской политики России по превращению германо-русской оси в опору для германского наступления на западном направлении. «Локарнский» (ставший потом «мюнхенским») проект западных держав предполагает, напротив, разворачивание «обкорнанной» с запада Германии на расширение к Востоку. Естественными направлениями этого расширения становятся лимитрофная Прибалтика, Чехословакия, бывшая Австро-Венгрия, сама Советская Россия и Украина, а дальше уж куда получится. При этом Польшу Германии трогать не рекомендовалось. Все прогнозы похода на Восток, который должен осуществить Адольф Гитлер, исходили из предположения о германо-польском союзе как основе новой «санитарной империи», в которой Германия представляла бы собственно «цивилизующее» и силовое начало, а Польша – интересы западноевропейцев и некую местную укорененность.

Германию разворачивали на Восток, но не в ущерб Польше. Именно на этом и смог сыграть в 1939 году Иосиф Сталин, обрушив схему новой «санитарной империи» в самом уязвимом ее месте. Он дал Гитлеру возможность попросту разделить Польшу и взять реванш на Западе, то есть продолжить традиции XVIII–XIX веков и Рапалло. Германскую политику на протяжении всей Второй мировой войны отличала эта странная шизофреничность – то ли реванш на Западе и полноценная панъевропейская политика, на которой настаивали собственно германские националисты, то ли политика «санитарной империи», продвигающейся на Восток, втягивающей в свою орбиту довольно экзотичные азиатские народы и мечтающей о том, чтобы, как выражался автор одного из немецких меморандумов, «Германия могла завоевать душу исламского мира» и создала горскую «конфедерацию» под своим патронатом. До конца периода немецких успехов эта дилемма «европейской» и «имперски-лимитрофной» Германии так и не была решена, хотя Германию все больше затягивала именно лимитрофизация. В период поражений немцы все более стремятся опереться на местные кадры, реализуют именно в интересах местного населения программу «окончательного решения еврейского вопроса». И поэтому освобождение Восточной Европы Советской армией действительно местами больше напоминает завоевание, и последние не сложившие оружия части вермахта, сохранявшие свою боеспособность на 9 мая 1945 года, – Курляндская группировка – не случайно находились не в Германии, а в Латвии.

«Россия-2»

КОНЕЧНО, СКАЗАННОЕ не означает, что лимитроф – это территория абсолютной враждебности России. И тогда, и теперь огромная часть его обитателей воспринимает Россию как Родину, свои страны – как часть русской цивилизационной формы. Но обратные тенденции также сильны и не случайны. «Санитарная империя» может быть вполне конкурентоспособной формой политической организации Великого Лимитрофа, хотя и менее устойчивой, чем «Большая Россия». Так или иначе, распад «Мега-России», усилиями Иосифа Сталина включившей в себя не только территории Российской империи, но и Восточную Европу, и даже Берлин с окрестностями, поставил организацию лимитрофа на повестку дня. И сегодня мы видим, как и под давлением «снизу», и через организующее влияние «сверху» пробуждаются к жизни знакомые политические формы и идеологические символы «санитарной империи». Для многих лимитрофных стран, например для Прибалтики, пребывание в составе Рейха является наиболее яркой и значительной страницей их исторического существования в фазе «против России», и реабилитация гитлеризма представляется вполне естественной. Причем никакие апелляции к нацистским зверствам роли тут не сыграют, поскольку нацистами уничтожались те, кто жил «на другой половине», не в лимитрофе, а в «Большой России».

Именно «санитарная империя» и реализует, скорее всего, тот «либерально-национально-фашистский» проект «Либеральной империи», которым грезят некоторые наши политологи. Пока не вполне понятным представляется лишь центрирование этой империи. Очевидно, что она будет сдвинута к Востоку, не включая «ненадежную» Германию, зато привязав к себе Кавказ и Среднюю Азию. Пока моральным лидером, своеобразной «меккой» нового движения является на сегодняшний момент Киев. И не исключено, что новая «санитарная империя» будет организована в форме союза, образованного вокруг Украины.

Идея «раздвоения России», «другой России», «России-2» не случайно в течение длительного времени обкатывалась в нашем смысловом пространстве. Очевидно, единственной серьезной структурой, осуществляющей сдерживание «России-1» после провала «Великой Сарматии» и «Великой Германии», может быть именно «Россия-2», соединяющая в себе признаки как «санитарной империи», так и «Большой России», хотя и осуществленной как анти-Россия. И не исключено, что противостояние Москва – Киев выйдет теперь далеко за рамки локального и верхушечного политического конфликта постсоветских элит. Так или иначе, «сбывание» «санитарной империи», если ей не будет противопоставлена адекватная, «сталинская» политика раскола лимитрофа, – дело ближайших нескольких лет. И осенена она будет благословением Сигизмунда III – завоевателя Москвы, и Адольфа Гитлера, так Москвы никогда и не увидевшего. И лишь это последнее обстоятельство внушает некоторый оптимизм.

Глава вторая
КАК ПИШУТ УЧЕБНИКИ ДЛЯ «САНИТАРНОЙ ИМПЕРИИ»

Сужение исторического горизонта

БОИ ЗА ИСТОРИЮ – одно из самых принципиальных сражений, которые только могут вестись между народами, государствами, конфессиями, социальными и политическими группами. Навязать свое видение истории означает реально изменить прошлое и перепрограммировать будущее. Когда меняется концепция истории, меняется не только «видение», но и сам предмет, поскольку прошлое существует и действует через связи с настоящим и будущим. Изменение исторического описания приводит к изменению структуры исторических связей и изменению значения тех или иных факторов в формировании грядущего.

Другое дело, что историю так просто не подкуешь. Недостаточно переписать две-три книги для того, чтобы действительно изменить историческую память, и на каждый боевой ход противник может применить контрход. Но эта трудоемкость глубинных исторических фальсификаций не мешает историческим «оперативным маневрам», из которых самые действенные результаты дает изменение концепции исторического преподавания.

Учебник истории является своеобразной библией и в то же время букварем современных наций. Он формирует историческое сознание большинства, представление о структуре исторических отношений, основные этносоциальные и политические стереотипы. И он же обучает азам национально ориентированного действия, объясняет представителю того или иного народа и молодому гражданину того или иного государства, как поступают, а как не поступают его сограждане и соплеменники. Поэтому борьба за учебник является одной из главных на историческом фронте.

В России по этому вопросу существует полный плюрализм – в школьном пространстве сосуществуют учебники и радикальных либеральных ревизионистов русской истории, и умеренных либералов, и умеренных государственников, и бескомпромиссных патриотов-державников. Выработка реального исторического сознания ученика полностью ложится на самого преподавателя, концепция национальной истории как таковая не существует, да и вряд ли могла бы существовать ввиду идеологической эклектичности самого государства.

Совсем иная ситуация складывается во входящих и не входящих в некое «содружество» «независимых государствах». Исторические концепции тамошних учебников жестко заточены под идеологию «сопротивления русскому империализму» как основного содержания национальной истории. В соответствии с этим деконструируется «хронотоп» классической советской историографии, характерными чертами которой выступали универсализм исторического взгляда, принципиальный прогрессизм (и вера в прогрессивную миссию единой державы), общедержавный патриотизм и неприятие любых форм коллаборационизма с противниками единого государства или его союзников, наконец, представление о мирном и дружественном сосуществовании русских и других народов русского пространства. Посмотрим же, чем это заменяется.

Синопсис

УЧЕБНИКИ ПРЕДСТАВЛЯЮТ СОБОЙ длинный перечень грехов, преступлений и несправедливостей, которую захватчица Россия чинила по отношению к своим «соседям» (то есть частям государственной территории России, ныне от нее отделившимся). При этом преобладает партикуляризм в точки зрения на события. В целях конструирования новых «независимых наций» с субъективизацией против России тщательно изымается все, что могло бы передать чувство единого социального и политического пространства с Россией.

Вот выразительные примеры из молдавского учебника: «…тяжким оказалось отступление советских войск из Бессарабии. Следуя указаниям Сталина, советская армия применила на территории МССР тактику выжженной земли. Большинство населенных пунктов было подожжено, а в некоторых местах, например в Кишиневе, огонь не удавалось затушить в течение нескольких недель»; «в кратчайшие сроки в глубь Советского Союза было отправлено 4076 вагонов с промышленным оборудованием, сельскохозяйственными машинами, а также с зерном, овощами, фруктами, реквизированными в большинстве случаев у крестьян. Из каждого уезда Бессарабии было отправлено около 60 тыс. овец, 20 тыс. лошадей и 6500 голов крупного рогатого скота. В то же время крестьяне должны были обеспечивать продовольствием солдат Советской армии. Ко времени вступления румынской армии на территорию Бессарабии в июне – июле 1941 года этот край представлял собой разрушенную до основания провинцию».

Здесь, как мы видим, действия Красной Армии (даже если на секунду поверить малоправдоподобному утверждению, что всего за несколько дней советские солдаты превратили Молдавию в пустыню) воспринимаются не в контексте общесоюзного эвакуационного плана, а как сепаратное «растерзание» Молдавии, население которой к тому же «должно было» обеспечивать продовольствием армию собственной страны. Подлинным политическим субъектом выступает тут Румыния и румынская армия, которая представляется «освобождающей» «захваченные» в 1940 году территории.

Еще более поразительный пример партикулярного восприятия истории, полного отказа от осмысления народа и земли встроенными в большой исторический контекст представляет собой один из украинских учебников, сообщающий, что «для нашей страны Вторая мировая война была несправедливейшей из всех войн. Потому что ни СССР, ни Германия не думали о независимости Украины».

Сомнительно, чтобы хотя бы авторы учебника верят в то, что большинство украинцев, в особенности воевавшие в Красной Армии 4 млн человек, только и мечтали, что о независимости Украины. Именно поэтому историческая «камера» спускается еще ниже, с Украины как таковой до «свiдомых украинцев», то есть сторонников независимости любой ценой, украинских сепаратистов. В итоге историческая субъектность в учебнике сохраняется только за ними, а воспевание оуновских подвигов приобретает поистине гомерический размах:

«Умные украинцы понимали, что помощи ждать неоткуда, и сами вершили судьбу страны. Так, еще в 1929 году была создана Организация Украинских националистов (ОУН) теми, кому удалось уехать за границу. Под эгидой ОУН было сформировано правительство Украины в изгнании за рубежом, а с началом войны началось формирование украинской армии. К 1942 году была создана Украинская Повстанческая Армия (УПА). Воины УПА освобождали города и села от фашистов, защищали мирное население. Но советское правительство не хотело, чтобы Украина имела свою армию. Поэтому, когда в 1943 году из Украины выгнали нацистских оккупантов, большевики начали воевать с УПА. Эта война на уничтожение против народа продолжалась до 1953 года. Она принесла много жертв и была еще одним свидетельством большевистского террора».

Историческая регрессия

ПАРТИКУЛЯРИЗМ НЕМИНУЕМО ведет историческое сознание бывших республик, а ныне независимых государств, к «регрессизму». Любое научно-техническое развитие, любые просветительские усилия Империи и СССР воспринимаются как проявление «колониализма» и хищничества. Авторы цитированного уже украинского учебника и здесь создают поистине апокалиптическую картину, поставив России и русским в вину создание того самого промышленного потенциала, который позволяет Украине поддерживать экономический рост, вести торговлю на мировых рынках и наполнять бюджет.

«Столетия подневольного существования разрушили не только Украину, но и ее природу. Постоянно чужаки грабили богатства нашей земли, не думая о грядущих поколениях. Особенно страшным стало ХХ столетие. В республике было построено много крупных предприятий, которые производили вредные выбросы в землю, воду и воздух. Бесконтрольное использование химикатов привело к заражению огромных земельных площадей. Ценнейший дар природы – земля стала не пригодной для использования. Исчезло около 20 тыс. рек, в сотнях была отравлена вода».

Завершается этот пассаж совсем уж фарсово, фактическим обвинением советских властей в Чернобыльской катастрофе, которая якобы и поставила на повестку дня вопрос о независимости Украины. Нетрудно понять, что из подобных утверждений логически вытекает программа сворачивания украинской промышленности, прекращения НТР и выпадения страны в разряд аграрных окраин современного мира.

Еще большее признание регрессивная концепция находит в учебниках среднеазиатских государств. Туркменская история, основанная на «Рухнаме» Сапармурата Ниязова как на единственном источнике, проникнута идеей разрушительного влияния принесенной русскими цивилизации на самый дух туркменства. Как утверждается в туркменских источниках: «Некоторые и сегодня ностальгируют по недавнему прошлому, продолжая считать, что во времена СССР жилось лучше. Но ведь ты, туркмен, чуть было окончательно не утратил свой язык, без знания русского тебя не брали ни на учебу, ни на работу. Разве можно считать достойным образ жизни, при котором народ утрачивает святая святых – свой язык, религию, национальную память?»

Утрата туркменского языка, несомненно, миф – в советский период национальный язык развивался и искусственно поддерживался, как и все национальные языки крупных нерусских народов. Понятно, что вслед за такой архаизаторской установкой должны были последовать практические шаги – не только ограничения прав русских, прекращение трансляции русских теле– и радиоканалов, но и закрытие библиотек, институтов и школ, расформирование национальной академии наук, то есть постепенная деконструкция в Туркменистане большинства структур цивилизации.

Чего-то аналогичного можно ожидать и в Узбекистане. Тамошние школьные учебники переполнены выпадами в адрес русских и России. На 316 страницах учебника выражения «русские колонизаторы», «русские захватчики», «русские шпионы» употребляются 292 раза. Многие оценки России находятся на грани судебного иска: «Россия – вор имущества в международном масштабе». Русские врачи, спасавшие население Узбекистана от массовых эпидемий, представлены как «соучастники колонизаторов».

Но абсолютным максимумом идеологии варваризации и регрессии является следующая оценка основанных русскими школ и преподаваемых в них предметов: «Русско-туземные школы, в которых велось преподавание истории и географии, открывались с одной целью: чтобы дети узнали о дальних красивых городах и странах и перестали любить свою отсталую родину».

К этой блистательной формулировке просто нечего добавить. Остается пожелать узбекским властям успехов в искоренении истории с географией и привитии через это любви к своей отсталой Родине, развивавшейся в советский период необычайно высокими темпами.

Неоархаика и контуры новой «санитарной империи»

ДИСКРЕДИТАЦИЯ имперско-просветительской миссии русских на сопредельных России территориях ведется, конечно, не случайно. Архаизация, культурное опускание предстают перед нами, по сути, лишь как подготовительный этап к иному имперскому реконструированию. Речь идет о создании трансевразийской «санитарной империи» с возможным размахом от Балтики до Памира.

Цепочка «революций» в ключевых для этого плана регионах – Грузии и Украине – не может не наводить на подобные мысли. Скорее всего, следующим звеном в цепи могут оказаться те или иные страны Средней Азии. Настойчивость, с которой проводится мысль об имперской угрозе со стороны русских, не может не навести на мысль, что речь идет не просто о комплексе неполноценности или запугивании.

Учебник составляется с проекцией на будущее, как программа развития.

И вот что поразительно: в «азиатских» учебниках рефреном повторяется мысль о «природном империализме» русских. «История сама наделила русский народ способностями колонизатора», – утверждает узбекский учебник. Ему вторит казахский: «Завоевывать чужие земли – национальный признак русских». Да и украинские авторы не отстают: «Быстро восстанавливающиеся российские имперские амбиции напугали страны Центральной и Восточной Европы. Гарантию от вмешательства во внутренние дела они и страны Балтии увидели в НАТО».

Здесь мы видим установку не на «жизнь без России», не на презрение к русским, а напротив, оценку русских как постоянной угрозы, постоянно действующего имперского фактора. Это, несомненно, является реалистической оценкой – от русских деться будет некуда, уничтожить их вовсе вряд ли удастся, поэтому главная установка – на сдерживание русской империи.

Очень интересно выстроены учебники истории стран Прибалтики, которых мы до сих пор не касались. Наиболее «вкусные» их куски относятся, конечно, к периоду Второй мировой войны и содержат в себе скрытую, но недвусмысленную апологию нацистской Германии как защиты от русского империализма.

«Советский Союз – агрессивная империя, подмявшая маленькие прибалтийские страны. Долгие годы господствовало мнение, что нацистская Германия – главный агрессор и зачинщик войны против СССР, однако… так же активно к нападению на Германию готовился Сталин, только Гитлер опередил его», – повторяет классический пропагандистский штамп латвийский учебник истории. Литовский учебник рапортует: «Литовцы войну встретили с радостью, ибо она спасла от советского террора».

Более осторожную и аналитическую позицию занимают эстонские авторы, вынужденные, по зрелом размышлении, присоединиться к общеевропейской позиции, что «Гитлер хуже всех». «Конечно, цели всех других великих держав были также корыстны, особенно цели Германии: если большевики (интернационал-социалисты) боролись во имя того, что они считали счастьем для всего человечества, то германские национал-социалисты боролись во имя господства одной расы – светловолосых германцев, „арийцев“ – и были готовы стереть с лица земли все расы, которые в их глазах представлялись „низшими“ или „малоценными“. Большинство эстонцев воевало во Второй мировой войне в немецких мундирах, на стороне проигравшего войну… и это определяет наши мнения и чувства. Нам пришлось больше страдать под полувековой советской оккупацией. Однако победа Гитлера была бы для человечества более страшным несчастьем, чем победа Сталина».

Эстонские авторы последовательно отделяют мнение самих эстонцев от мнения мира, которое формируется победившей стороной. Однако затронутый якобы для дискредитации нацизма мотив расовой теории гитлеровцев всплывает неожиданно в другом месте и совсем с иной окраской. С подъемом рассказывается об успехах эстонского оружия в борьбе против Красной Армии: «Эстонский батальон „Нарва“ создал определенную известность эстонскому оружию. После этих боев эстонцы высоко поднялись в немецкой „табели о расах“. Нацистская расовая теория тут не просто принимается, она прямо используется для восхваления эстонцев как доказавших в бою свою расовую полноценность. Аналогичные оценки можно встретить и в латвийских учебниках: „Латышские легионеры отличались в боях особой выносливостью и отвагой“.

То есть прибалты, по сути, не только не отрицают гитлеровского расизма, но напротив, в своем соучастии в делах гитлеровской империи, причем не на самых последних ролях, видят едва ли не высшее национальное достижение, высшую манифестацию национального духа. Ведь и в самом деле, в небогатой событиями, провинциальной в сущности истории латышей и эстонцев, проходившей под контролем сперва ливонцев, а затем остзейских баронов (то есть тех же секуляризованных ливонцев), не было более ярких страниц „манифестации национального духа“, чем участие в большом нацистском проекте. Поражение гитлеризма для этих „наций“ является величайшей национальной трагедией. Но дипломы о расовой полноценности заботливо хранятся до лучших времен. Может быть, они и впрямь скоро понадобятся.

Нацистская империя призвана была, по сути, стать „санитарной империей“ Запада. Повернутой против русской имперской угрозы. Созданному в 20-е годы „санитарному кордону“ явно не хватало ни полноты, ни имперской силовой доминанты. Изощренной дипломатической игрой Сталину удалось „испортить“ эту „санитарную империю“, бросив ее прежде всего против самой Европы. Хотя в итоге, вопреки даже всем доводам разума, у нацистов сработала первоначальная программа, после чего на ликвидацию гитлеризма СССР понадобились колоссальные усилия.

Но очень хорошо разработанная программа „санитарной империи“ в условиях отсутствующей имперской доминанты в Москве оказывается исключительно притягательной для изымаемой из русского пространства периферии. Гитлер, хотят того литовцы, украинцы, грузины и казахи или нет, будет стягивать их к себе как магнит, для того чтобы сформировать из них легионы, которые будут брошены на Россию.

Не исключено, что именно сейчас проходит „кастинг "на роль нового центра "союза окраин“, и мы присутствуем при мероприятиях в рамках этого кастинга. Так или иначе психологический и политический тренд в новых учебниках истории для бывших советских республик уже прочерчен, триумф периферийного сознания, объединяемого третьей силой в борьбе против действительного центра. Если России не удастся сыграть на разрыв этой периферийной коалиции (до сих пор ее попытки в этом направлении были неудачными), эта петля может затянуться на нашей шее.

17 февраля 2005 года