Текст книги "Горький миндаль над дорогой. Сборник бессмысленных песен"

У основания тетрадного листа

 
У основания тетрадного листа
Я начинаю путешествие по строкам,
Вновь прихожу в забытые места,
Брожу по душам праздно, одиноко.
 
 
Здесь нет людей с их суетой,
С тоской извечной, смехом рваным,
С такой надрывной и пустой
Кручиной о делах неправых.
 
 
Здесь тишь да божья благодать,
Рядится в вечность межсекундье,
Как жаль нельзя предугадать,
Как долго новой встречи ждать,
И трудно станет полной грудью
Любовный яд опять вдыхать,
Не растворяясь в серых буднях.
 

Горький миндаль над дорогой

 
Горький миндаль над дорогой,
Как символ нелёгкой судьбы,
Как дикий бурьян у порога,
Как пуля у сердца в груди.
 
 
Я принёс свою душу на плаху,
Я главу у Креста преклонил,
Пусть тело завещано праху,
Я его не особо хранил.
 
 
Жаль, душе не добраться до сути,
Не дожить до рассвета мечтам,
Не туда, знать, свернул на распутье, —
Не вернуться по старым следам.
 
 
Лижет руки озябшие холод,
Нет спасенья, кого ни зови,
Жаль, что не был я отроду молод,
Стариком я родился, увы.
 
 
Вместо совести голые нервы,
Да и те на пределе подчас,
Не сберег я ни правды, ни веры,
Разгореться не смог и угас.
 

Девятнадцатый этаж

 
А я курю, мой девятнадцатый этаж
Под небом Петербурга золотится
Полуночным огнем. Болит душа,
И сердце бьется нервно, будто птица.
 
 
Молчит закрытый двор, качели
Скрипят задумчиво забыто на ветру,
И ждет меня бессонница в постели
С подругою-мигренью поутру.
 
 
Свирепая разлука мне досталась,
И чтобы я ни делал в этот час,
Все сломано, давным-давно сломалось,
И жизнь теперь я вижу без прикрас.
 
 
Когда-нибудь вернусь я в жизнь былую,
В тот дом, где все еще меня никто не ждет,
Где каждая деталь напропалую
Безудержно безумно врет.
 
 
Ну что ж, прощай, мой друг, иди легко,
Не нужно мне твоей печали, грусти,
Пусть будет твое солнце высоко,
И ветер веет в парус, как ты любишь.
 
 
А я, покинув земли Бродского у моря,
К другому граду Бродского примкну,
И пусть душа твоя не знает горя,
Я не желаю горя никому.
 

Мне больше не о чем писать

 
Мне больше не о чем писать,
Хоть не иссякла в сердце жила,
Себя поэзия изжила,
Мне больше не к кому писать.
 
 
Когда-то знал я раньше, верил,
Что сердце можно просвещать,
Мне по-другому Бог отмерил,
Теперь уж незачем писать.
 
 
Когда-то истину лелеял,
Что книгой можно исцелять,
То зло, что в людях рок посеял,
Но больше незачем писать.
 
 
Зачем пытаться добудиться,
Кого-то, кто не в силах встать?
Коль совесть спит, как не забыться?
Мне больше некому писать.
 
 
Не буду больше я, как прежде,
Без толка душу свою рвать,
Разрушу памятник надежде,
Мне больше не о чем писать.
 

Писать стихи – занятие пустое

 
Писать стихи – занятие пустое.
Кому нужны чужие слезы и мечты?
Гораздо лучше пребывать в покое
И вместо песен возводить мосты.
 
 
Но почему-то иногда так просит
В душе чужое чувство: «Отпусти!».
Как мать дитя под сердцем носит,
Так и тебе слова положено нести.
 
 
Но слово, что, способно ли построить,
Или согреть, иль, может, накормить?
И почему б нам это не усвоить
И о поэзии ненужной позабыть?
 
 
Вот нет стихов, ничто не изменилось,
Кому тогда нужны твои стихи?
Но слово за слово и в мире так сложилось,
Что строки, словно в море маяки.
 
 
Летит душа, надломленная в шторме,
Сколь много ей не предложи мостов,
Порою, чтоб вернуться в форму,
Ей не хватает только нужных слов.
 
 
Понятно, что стихи – не дети,
Хоть кто-то ходит с ними, как с детьми,
Но иногда пустые песни эти,
Одни способны сделать нас людьми.
 

Пленник

 
А вот и я, твой пленник вечный,
Сижу под знаком ноября
Пред страшным, странным, бесконечным
Великолепием, скорбя.
 
 
Прости мои тревоги, страхи,
Я и себя измучил ими,
Завидую я вольной птахе
Под небесами голубыми.
 
 
Твои дубки моей отрадой,
Последнею надеждой были,
Мне многого-то и не надо,
Но что-то все-таки сломили
 
 
В душе проклятые печали.
И что бы ни коснулось взора,
Нет отклика, в душе настали
Дни величайшего раздора.
 
 
Но вот гляжу я с горной кручи,
И, кажется, не все пропало,
Рассеются над морем тучи,
Мне малого всегда хватало.
 
 
И даже если не забуду
Я той тоски, что сердце гложет,
Но буду все же верить в чудо,
Я верю все же, Бог поможет.
 
 
Дух сокрушен, чего же более?
Распалось сердце на куски.
Но тем яснее стала Воля,
Где нет ни боли, ни тоски.
 

Я помню ночь из жизни прошлой

 
Я помню ночь из жизни прошлой,
Холодный воздух, дождь, туман,
На площади безлюдной кошку,
Что из окна была видна.
 
 
И липа прямо у балкона,
И в комнату глядит фонарь,
Зачем, зачем я это помню?
Зачем мне помнить тот январь,
 
 
Когда душа рвалась на части,
От горьких чувств и от потерь,
Я был в плену хмельной напасти,
Я это помню, как теперь.
 
 
Скажи, зачем так много фото,
Ни на одном ведь нет меня,
На этом вот смеется кто-то,
А здесь ребята у огня.
 
 
Друзей былых померкли лица,
А я ведь так их все любил!
Порой из них мне кто-то снится,
Я помню, братцы, не забыл!
 
 
Но голос скорбный в сердце слышу:
Неужто помнят там тебя?
Но ничего уж не попишешь,
Я знал, так будет, уходя.
 

Возьми трубку, Юля

 
«Юль, возьми трубку!», – слышу вопли за стенкой,
И от этого крика в душе все вверх дном.
Я боюсь за него, он же станет калекой,
Рухнут все переборки, разбудил уж весь дом.
 
 
И мне кажется, Юля в полуночной дреме
Преспокойно забыла о бедняге своем,
А он распластался в их спальне, в проеме,
И стонет, и воет, твердит об одном.
 
 
Она не ответит, прекрати себя мучить,
Как будто от крика ей станет важней,
И сколько пред ней потом не канючить,
Уже не вернуть прошлых сладостных дней.
 
 
Кричи, не кричи, а она не проснется,
Из объятий чужих не вернется домой,
И сердце твое навсегда разобьется,
И в душе эта рана вечно будет с тобой.
 
 
У тебя есть секунда, спаси его, Юля!
Ну что тебе стоит?! Пусть не для себя!
К исходу кошмара он ведь спрыгнет со стула,
И жизнь оборвется, замкнется петля.
 
 
Возьми трубку, Юля, скажи: «Все нормально!».
Не рви ему душу, дай знать, что жива.
Не любишь его? С этим выжить реально.
Но длинный гудок, Юля, ты не права!
 

Воспоминания о детстве (Родителям)

 
Я помню все, что важным было,
Во что когда-то верил в детстве,
И как по капле уходила
Любовь из мира, было тесно
Большой душе в тщедушном теле,
И как над золотым пролеском,
Вскипало небо серым блеском,
И как вступали в мир метели.
 
 
Я помню папины награды,
Его с ружьем на старом фото,
И как мы с братом были рады,
Когда он приходил с работы.
Все в мире было без заботы,
На стройке мы в войну играли,
Перед рыбалкой ночь не спали,
И как ходили на охоту.
 
 
И все до боли было просто,
Не знать бы зла, жить-поживать,
Я на излете девяностых
Родителей стал понимать,
Каким усилием огромным
Строптивых и неугомонных
Им удавалось нас спасать
От ужасов «лихой свободы».
 
 
Я вспоминаю иногда,
Особенно, когда не спится,
Те улицы и города,
Где угораздило родиться.
И в памяти всплывают лица,
В чей дом навек пришла беда,
Кто в те безумные года,
Не смог от той «свободы» скрыться.
 

Все тот же ветер за окном

 
Все тот же ветер за окном,
Все та же пыль на полке,
Все-все на месте на своем,
Лишь ты в моей футболке.
 
 
Смеешься ты, тебе идет,
А я гляжу устало,
Одна мне мысль сердце жжет,
Занозою застряла.
 
 
Случилось б так, что меня нет,
Была бы ты счастливей?
И наслаждался б старый свет
Твоей улыбкой милой?
 
 
В чужой футболке в ранний час
Счастливой б ты проснулась?
И если не было бы нас,
Все б лучше обернулось?
 
 
Гляжу и знаю про себя,
Что нет мне жизни кроме,
Люблю тебя, моя судьба,
Люблю неразделенно.
 

Крест на камне

 
Глядит с утеса монастырь,
А под утесом пляж,
И в море камень-богатырь
Стоит, как древний страж.
 
 
И в пику важности тех мест,
Где он в пучину канул,
Воздвигли на вершине крест,
На великане-камне.
 
 
Спешат зеваки загорать,
Сидят туристы с пивом,
А до креста рукой подать
По теплому проливу.
 
 
Взбирается толпа на камень,
Стоит минуту у креста,
А он воздвигнут не на память,
И здесь стоит он неспроста.
 
 
Крест, как маяк, во тьме он светит,
Чтоб заплутавшая душа,
Могла в смятении заметить
Близь рокового рубежа.
 
 
И только дети все играют,
И их святая простота,
В куплетах звонких расцветая,
Ложась к подножию креста,
Его покой не нарушает.
 

Дурак

 
– Она тебя не любит, дуралей,
– И что с того? Вот что это меняет?
– Меняет все, подумай ведь вас с ней
Ничто давно уж не сближает.
 
 
Она тебя не любит, примирись,
С тяжелой правдой этой беспощадной.
Придется заново отстроить жизнь,
Когда наступит время расставанья.
 
 
Она тебя не любит…
– Ну и что.
А я ее люблю, лишь это важно,
И пусть со стороны не хорошо,
Мне дела нет, что я смешон и жалок.
 
 
Моей любви нет дела до меня,
И пусть мне плохо будет, одиноко,
Но если на исходе дня,
Ей будет хорошо…
– Жестоко.
 
 
Нельзя же так с собой!
– Отнюдь.
– А если она вдруг найдет другого?
– Оставлю их, уйду куда-нибудь.
– Не нужно строить из себя святого.
 
 
– Не строю ничего, постой, послушай,
Что странного, что для меня ее
Покой и счастье важно не разрушить?
Любовь в другом не ищет своего.
 
 
– А коль придет обратно, примешь?
– Конечно же, приму, да будет так.
– Боюсь, однако, это финиш.
Уж извини, мой друг, но ты дурак.
 

Я быть хотел поэтом-маринистом

 
Я быть хотел поэтом-маринистом,
Чтоб с трубкой выходить на берег лунный
И описать весь тот безумный
Прекрасный мир под небом чистым.
 
 
Как веет ветер над волнами,
Как солнце в брызгах золотится,
И быстро на берег ложится
Кудряшками и бурунами.
 
 
И как с утеса-великана,
Где даже птицы не летают,
Где облачные замки тают,
Глядит распаханная рана
Войны ужасной и великой.
 
 
Вокруг разрушенной, разбитой,
Солдатской кровушкой политой,
Земли такая красота,
Как будто той полузабытой
Здесь не бывало никогда.
 

Я как всегда не вовремя, не к месту

 
Я как всегда не вовремя, не к месту,
Не ко двору, не в жилу, невпопад,
Когда не следует, бываю слишком честен,
И принимаю важные решенья наугад.
 
 
Я прихожу, когда меня не ждут,
А уходя, я порчу всем веселье,
Со мной не выстроить ни счастье, ни уют,
И жизнь моя напоминает мне похмелье.
 
 
При том, что я давно уж не был пьян,
Мне это не спешат вменять в заслугу,
Поскольку трезвость здесь скорей изъян,
Такого мало кто назвать решится другом.
 
 
И так везде, куда я не приткнусь,
Повсюду лишний, никому не нужен,
Себя я потерял, и не найдусь
В тяжелой этой беспробудной стуже.
 
 
Ну что, – ответят мне, – опять?!
Опять меня жизнь режет по-живому,
Я главного не в силах поменять,
И лишним перестать быть даже дома.
 

Цветные сны

 
Мне снится каждый день одно и то же,
И, просыпаясь утром от кошмара,
Свое я спешно покидаю ложе,
Спасаясь ото сна, как от пожара.
 
 
Но краток век у памяти на сны,
И вечером, укладываясь спать,
Я забываю, что грядут они,
Хоть и нельзя такое забывать.
 
 
А, впрочем, и в кошмарах этих
Я вижу то, с чем довелось столкнуться,
Вот почему на белом этом свете
Мне от кошмаров не дано проснуться.
 
 
Конечно, боль моя – для творчества простор,
Не больно было б, так зачем писать?
Но не хочу я каждый день в костер,
Хотя бы ночью нужно отдыхать.
 

Граната

 
Крышу пробив, ворвалась в его хату граната,
Вдруг превратив его из молодца в старика.
Нет ему радости больше, как было когда-то,
Хотя ему нет ведь еще сорока.
 
 
По душным больницам мотали, потом военком
Приказ подписал, ушам своим старым не веря,
И вот он пошел на войну с целым полком
Таких же, как он, разбуженных страшной потерей.
 
 
А было же счастье недавно, был домик у речки,
Землицы кусок, три комнаты, подпол и кухня,
Гараж небольшой, кирпичная старая печка.
А он и не видел, как дом его старенький рухнул.
 
 
Жестоко в судьбе жизнь поставила точку,
Заставив на мир глядеть сквозь прицел автомата.
Не стало жены, сыновей и красавицы дочки,
Когда в один день в его дом угодила граната.
 

Пройдет годов надцать

 
Пройдет годов надцать,
И мальчик деда спросит:
Где мой отец, где мать?
Где их так долго носит?
 
 
Зачем оставили меня
В ночи на поруганье,
И не печалились ни дня,
И не нашли в изгнанье?
 
 
Зачем, когда я погибал,
Не бросились на помощь?
Я был один, свет угасал,
Мир провалился в полночь.
 
 
Ответит мальчику старик,
Слезу с щеки стирая:
Погибла мама в один миг,
Тебя, внучок, спасая.
 
 
Отец нашел смерть в тот же день,
Его в пути убило,
Их схоронили в суете,
В одной большой могиле.
 
 
И много было в эти дни
Жестокой смертью павших,
Лежали в городе они
Под лютым градом страшным.
 
 
Как много их, семей невинных,
Скажи нам, Господи, зачем?
Исчезло в пепле реактивных
Ракетных залповых систем?
 

Двоедушие

 
Если б не было меня,
Где тогда мне быть?
Искрой вечного огня
Над землею плыть?
 
 
Кто б тогда из моих глаз
В этот мир глядел?
Был бы он одним из нас,
Или не у дел?
 
 
Был бы он таков, как я?
Или не похож?
Приняла б его семья?
Был б к друзьям он вхож?
 
 
Или тот, кто был рожден,
Тот, кто мною стал,
Для того был сотворен,
Чтоб мой день настал?
 
 
И когда, в какой момент
Перестал он быть?
Сколько минуть должно лет,
Чтоб себя забыть?
 
 
И никто из нас теперь
Жить не может в рост.
Нам не избежать потерь,
Лишь один вопрос
 
 
Мучает порой меня,
Впрочем, уж решен,
Может, лишний тут не он,
Может, лишний я?
 

Я вновь скребу карандашом

 
Я вновь скребу карандашом,
Как скальпелем по сердцу,
Печаль давно вошла в мой дом,
И мне в нем нет уж места.
 
 
Я помню, как сто лет назад,
Я был в поселке странном,
Гулял я там вперед-назад
И дышащих на ладан
 
 
Домов от силы штуки три
Жилых там видел, целых,
Другие рухнули, внутри
Уже росли деревья.
 
 
Я в той деревне видел храм
Разрушенный, убогий,
Открыт навстречу всем ветрам
Стоит он одинокий.
 
 
В нем нет давно икон, свечей,
И службы не идут,
И смерть его нашла во мне
Последний свой приют.
 
 
И речка черная, как ртуть,
И ветер лихо свищет,
Я обещал, что не вернусь
На это пепелище.
 
 
И вот мне кажется порой,
Я в тот день не вернулся,
И потерял я путь домой,
И не могу проснуться.
 
 
И снится мне, что я – сосна
На холмике у входа
В разрушенный ненужный храм,
Сраженный непогодой.
 

Подонок

 
Урод ли я? Определенно!
Течет по жилам кровь не та!
Во мне играет кровь ученых,
Она нормальной не чета.
 
 
Неправ ли я? Да-да, конечно!
Всегда неправ! Прав никогда!
Но кажется бесчеловечной
Мне ваша правда иногда.
 
 
Таким как я на целом свете
Не отыскать нигде угла,
Не знает дома дух поэта,
Душа старалась, не смогла
 
 
Найти покой под этим небом,
Забыться полностью в делах,
Иного сердце просит хлеба.
Я знаю, обратится в прах
 
 
Все то другое, что я делал,
Но слово, знаю, никогда.
Немного стоит кровь поэта,
Не претворенная в слова.
 
 
Я знаю, должен, должен, должен!
Я знаю, сколько и кому,
Но знаю также – невозможно
Судьбе мне этот долг вернуть.
 
 
Известно, я для вас подонок
Без чести, совести, стыда,
Пусть и не гадкий я утенок,
Мне лишь исчезнуть без следа
 
 
Осталось, просто раствориться,
Поскольку нет пути туда,
Где белые летают птицы,
И где есть место для труда,
К которому всю жизнь стремился.
 

Разбито сердце, дух надломлен

 
Разбито сердце, дух надломлен,
Душа застыла, чуть жива,
Я смят, разрушен и разгромлен,
Жизнь теплится в груди едва.
 
 
Надежды свет вдали блуждает
Полунамеком, а в уме
Давным-давно огонь пылает,
И все сгорает в том огне.
 
 
Скажи мне, почему так вышло?
Скажи, зачем я еще жив?
Бывает так, что еще дышишь,
Пред смертью голову склонив,
 
 
Но та помилует, не тронет,
Пройдет, как тень былых потерь,
Душа свое бессмертье вспомнит,
Расправит крылья, и теперь
 
 
Придется как-то с этим сжиться,
Хоть и не хочется совсем,
Покоя нет, он только снится
Под солнцем бытовых проблем.
 
 
И каждый день на смертном ложе
Никак понять я не могу,
Куда с разбитым сердцем, Боже,
На сломанных ногах бегу?
 
 
И почему так много хвори
Меня способно истребить,
Но от душевной тяжкой боли
Не умереть, как с этим жить?
 

Я знал, однажды ты придешь

 
Я знал, однажды ты придешь
В полночном мареве обмана,
Как персонаж второго плана
В повествовании всплывешь.
 
 
Я все пойму в дождливый вечер,
По взгляду, скованному льдом,
Когда мой опустеет дом
В глухой степи противоречий.
 
 
Нагрянут призраки и тени —
Немые спутники сомнений,
И мысль из их хитросплетений
Все существо мое отменит.
 
 
Отныне в мире нет мне места:
Ни под луной, ни на вокзале,
Не в дружеской веселой зале,
Где от хмельных объятий тесно.
 
 
Не в Питере, не в Балаклаве
Мне нет земли обетованной,
А лишь в могиле безымянной
В глубокой глиняной канаве.
 
 
Я знал, однажды ты придешь,
Не знал, я, правда, что вас трое,
Осталось натрое утроить
Воронеж – вор, Воронеж – ложь.
 

Родина

 
Я утратил тебя, моя Родина милая,
Не успев насладиться твоею весной,
Сжало сердце тяжелое, невыносимое
Ощущение вечной разлуки с тобой.
 
 
Я любил твои тихие улицы сонные,
И смущенную кротость, красоту твоих лиц,
И улыбки веселые, скромные, томные,
И взгляды лукавые из-под длинных ресниц,
 
 
Щегольские наряды, заумные речи,
Глухое ворчанье горожан меж собой.
Любовь тяжким бременем давит на плечи,
Когда невозможно вернуться домой.
 
 
Я помню соборы твои златоглавые
И в парке осеннем каштаны и клен,
И как наступала зима величавая,
Я в зиму твою был безумно влюблен.
 
 
А как я любил весну твою славную!
Такой же весны ни в одном нет краю.
Прости меня, Родина, сирого, слабого,
Прости мне нечистую совесть мою.
 

Я знал людей, что созданы для счастья

 
Я знал людей, что созданы для счастья,
Его они достойны, утверждая,
И день, и ночь своим существованием, что власть
Беды существенно случайна.
 
 
Я знал людей, чья музыка цвела,
Чей смех был заразительнее гриппа,
Пока душа в груди была цела,
Пока душа еще была открыта.
 
 
Я видел тех, кто любит морщить лоб,
Кто как колосс возвысился над бездной,
Кто сердце втиснул в сумму трех углов
И видит жизнь понятной и чудесной.
 
 
Знаком мне тот, кто все проблемы в мире
Уже решил и с видом знатока
Блуждает от безделья по трактирам,
И на прохожих смотрит свысока.
 
 
А для меня как будто нет мороки,
Я к этой ночи Словом пригвожден,
Как в косы волосы сплетаю строки,
Знать для страдания я был рожден.
 
 
Я жалок, да, себе я сам противен,
Я быть собою вовсе не хочу.
Лечу над пропастью во лжи без крыльев,
Абсурдом сломанную жизнь лечу.