Текст книги "Собрание сочинений. Том 4. Война с Турцией и разрыв с западными державами в 1853 и 1854 годах. Бомбардирование Севастополя"

Егор Петрович Ковалевский
Собрание сочинений. Том 4. Война с Турцией и разрыв с западными державами в 1853 и 1854 годах. Бомбардирование Севастополя

© ООО «ПРИЯТНАЯ КОМПАНИЯ», 2017

* * *

От издателя

Настоящий том печатается по книге «Война с Турцией и разрыв с западными державами в 1853 и 1854 годах. – Бомбардирование Севастополя», выпущенной типографией братьев Глазуновых в 1871 году в составе собрания сочинений [3].

В книгу вошли архивные материалы, публикуемые впервые.

Пунктуация и орфография в настоящем издании приближены к современным нормам русского языка, географические названия и имена собственные оставлены в тексте в написании предыдущего издания с сохранением всех встречающихся вариантов.

Примечания настоящего издания отмечены курсивом.

Выражаем искреннюю благодарность Министерству иностранных дел Российской Федерации за поддержку проекта, Начальнику Архива внешней политики Российской империи Поповой Ирине Владимировне и сотрудникам Архива Волковой Ольге Юрьевне и Руденко Алле Владимировне за внимание и неоценимую помощь; Российскому центру науки и культуры в Бухаресте за отклик и присланные материалы [7]; ГБУК «Самарский областной историко-краеведческий музей им. П.В. Алабина» за возможность опубликовать уникальные изображения из альбома Петра Владимировича Алабина, и лично Анне Ратнер, главному хранителю Музея, за все хлопоты; руководителю Представительства Минобороны России по организации и ведению военно-мемориальной работы в Румынии Шаповалову Александру Алексеевичу за внимание к нашей просьбе и предоставленные фотографии, одна из которых публикуется (Фото 1), и такие хорошие слова: «Пусть люди знают, что о наших доблестных русских воинах помнят и здесь, в Румынии»; коллективу Протопоповского УВК Дергачевского районного совета в лице учителя украинского языка, краеведа Остапчук Надежды Федоровны, Фесик Вероники Владимировны, а также Мельниковой Людмилы Григорьевны, которой, к глубокому сожалению, уже нет среди нас, за большую организационную и научную работу по увековечиванию памяти писателя на его родине – в селе Ярошивка Харьковской области.

Библиографический список:

1. Алабин П.В. Походные записки в войну 1853, 1854, 1855 и 1856 годов. В 2-х тт. – Вятка, 1861.

2. Вальская Б.А. Путешествия Егора Петровича Ковалевского. – М.:ГЕОГРАФГИЗ, 1956. – С. 165.

3. Ковалевский Е.П. Собрание сочинений. – СПб., 1871. – Т. 2. Война с Турцией и разрыв с западными державами в 1853 и 1854 годах. – Бомбардирование Севастополя.

4. Маркс К., Энгельс Ф. Собрание сочинений. – М.:ГИПЛ, 1958. – Т.10. – С. 212–218.

5. РГИА. Ф. 44. Оп. 2. Ед. хр. 242.

6. Тарле Е.В. Крымская война. – М.,Л.: Издательство АН СССР, 1950. – Том I. – С. 274.

7. URL: http://www.ziarulluiipu.ro/istorie-trecutul-se-uita/

Предисловие (к изданию 2017 года)

Еще во время Крымской войны по просьбе М.Д. Горчакова Егор Петрович собирает материал для книги, но по причинам, о которых он сам напишет в предисловии к первому изданию, книга увидела свет только спустя 12 лет.

«Автор, – пишет Евгений Тарле, – был в 1853-1854 гг. доверенным лицом и политическим секретным агентом русского правительства в турецких и австрийских славянских землях, а также и в Молдавии и Валахии» [6]. Карл Маркс в мае 1854 года через газету «New-York Daily Tribune» сообщал, что князь Данило обратился с воззванием к вождям черногорских племен, в ответ на которое они созвали молодых воинов, «причем 4000 человек поклялись победить или умереть «за веру и отечество». ‹…› Сигнал к началу военных действий подаст полковник Ковалевский, получающий указания непосредственно из С.-Петербурга» [4, С. 217].

По возвращении из командировки Егор Петрович находился при Дунайской Армии, а «узнав о высадке англо-французских сил в Крыму, Ковалевский просил перевести его в действующую армию в Севастополь. После назначения М.Д.Горчакова командующим южной армией он в марте 1855 г. вместе с штабом Горчакова прибыл в осажденный Севастополь и, как видно из архивных документов, находился на северной стороне Севастополя до 25 мая 1855 г.» до перехода на Инкерманские высоты, откуда возвратился в октябре 1855 года [2, 5].

В РГИА имеется рапорт Е.П.Ковалевского следующего содержания:

В Штаб Корпуса Горных Инженеров

Полковника Ковалевского,

Рапорт.

Имея честь представить при сем Свидетельство, выданное мне из Штаба Главнокомандующего Армиями Южною и расположенною в Крыму о том что я действительно находился в Севастополе, на Северной стороне оного во все время пребывания там Главной квартиры Главнокомандующего Генерал Адъютанта Князя Горчакова до перехода оной на Инкерманские высоты, покорнейше прошу Штаб Корпуса Горных Инженеров сделать распоряжение о занесении мне в формулярный список нахождения моего в Севастополе, а равным образом, состояние мое при Дунайской армии и командирование в Черногорию.

Полковник Ковалевский

2 Ноября 1855 года

№ 33 [5, Л. 8]

Свидетельство № 19813

Дано сие Полковнику Горных Инженеров Ковалевскому в том, что он действительно находился при Главной Квартире Южной Армии и военно-сухопутных и морских сил в Крыму на Северной стороне г. Севастополя, с двадцать пятого Марта по двадцать четвертое число Мая месяца, сего тысяча восемьсот пятьдесят пятого года, в чем подписью с приложением казенной печати удостоверяю.

Сентября 23– дня 1855 года. Сел. Орта-Каралез

Исправляющий должность

Дежурного Штаб-Офицера

Подполковник Антоси [подпись]

[5, Л. 16]

В октябре 1855 года Егор Петрович заболел тифом и вынужден был оставить Севастополь. Его оправили на излечение в Харьковскую губернию. В конце 1855 года Ковалевский прибыл в Петербург [2]. Тогда же он был награжден медалью за защиту Севастополя [5, Л. 15].

Предисловие к 1-му изданию (1868 г.)

Запоздалое появление этой книги требует пояснения. Я писал ее во время самой войны, пользуясь всеми наличными материалами, доставляемыми мне по распоряжению покойного князя Михаила Дмитриевича Горчакова и поверяя ими те живые впечатления, которые всегда охотно передаются людьми, вернувшимися с поля битвы. Тогда же я прочитывал многое из написанного князю Михаилу Дмитриевичу. Я довел свои записки до половины июля 1855 г., когда, по случаю тяжкой болезни, должен был оставить изнемогающий от продолжительной борьбы Севастополь. По приезде в Петербург, обработав свою рукопись, я послал ее князю Горчакову, в Варшаву, в конце 1856 г., который, дополнив ее своими замечаниями и приложениями, возвратил мне. По стечению обстоятельств, о которых нет надобности говорить, с тех пор я ее не видел.

Прошло более десяти лет. В то время, когда я всего менее думал о «Войне с Турцией», получил я письмо от председателя Военно-Ученого Комитета, в котором он, в одобрительных для меня выражениях, предлагал содействие Комитета как материальное, так и научное для издания книги. В то же время получил я и рукопись обратно.

Я перечитал ее, и, признаюсь, колебался издать; но автора легко убедить. О Дунайской кампании ничего не было писано; напечатанные мною в журналах 1856 года статьи из предлагаемой теперь книги и из записок, веденных во время осады Севастополя, были приняты с живым сочувствием (так говорили мне). Наконец, я должен был издать эту книгу в воспоминание о князе Михаиле Дмитриевиче, который одобрил ее, и имя которого так дорого для всех его сослуживцев. Материалов, как печатных (иностранных), так и архивных накопилось довольно; я принялся за обработку рукописи. Вышла ль она от этого лучше, чем была прежде, написанная под живым впечатлением той страшной драмы, которая развивалась перед нами – не знаю. Во всяком случае предлагаю свою книгу не как историю той знаменательной эпохи, которую описываю, но как материал для будущего историка.

Глава первая

Причины войны с Турцией в 1853 г. – Дипломатические сношения, предшествовавшие войне. Вопрос о Святых Местах. – Состояние христиан в Турции. – Право покровительства, которым пользуются над своими единоверцами католические и протестантские державы в Турции. – Россия требует того же, в силу своих трактатов. – Посольство князя Меншикова. – Сомнительное состояние Турции.

Причины, побудившие к войне с Турцией – каков бы ни был исход ее – с уважением помянутся историей и потомством. Война была предпринята во имя прав человечества и христианства.

Военные действия 1853-54 годов шли рядом с дипломатическими переговорами и часто им подчинялись: это отличительная черта кампании. Отсюда – частые колебания, нерешительность удара, передвижения войск, приступы и отбой, напрасные переходы через Дунай. Мы, по необходимости, должны будем беспрестанно удаляться с поля битвы к борьбе дипломатической.

В настоящее время, когда страсти, возбужденные газетными глашатаями, улеглись, и дальнейшее развитие событий, само собою, разоблачает истину, нет надобности следовать за всеми изгибами дипломации; достаточно одного простого, исторического изложения дела, чтобы вполне понять происхождение и значение той грозной коалиции, которая против нас составилась.

Сношения наши с Турцией, в последнее время царствования Императора Николая I, с каждым годом становились затруднительнее. Самые законные требования наши встречали противодействие в Диване, благодаря вмешательству представителей иностранных держав, силившихся овладеть политикой постепенно ослабевающей Турецкой монархии: всем памятен вопрос о политических выходцах и перебежчиках. Мы упоминаем здесь именно о нем для того, чтобы показать иностранцам, приписывающим России себялюбивые виды завоеваний, как легко было для нее в то время, когда вся Европа трепетала и билась в судорожном изнеможении внутренних революций, как легко было России, сильной и непоколебимой, как гранит, среди этих волнений, рушиться всей своей тяжестью на Турцию и уничтожить ее. Тем несомненнее был бы успех, что войска наши, ходившие спасать другое распадавшееся государство, уже вернулись, покрытые славой, и, находясь недалеко от Турции, были готовы к новым победам. Но мы не воспользовались минутой бессилия и совершенного отчуждения и одиночества своего врага. Если противники России утверждают, что в политике все средства позволительны, то пусть обвиняют дипломатов, не воспользовавшихся случаем, но не посягают на наше нравственное чувство. Беззащитности положения, Турция обязана своим спасением. Русский двор удовольствовался в то время объяснениями весьма неточными и обещаниями, на которые, конечно, он не мог вполне рассчитывать. Русскому ли кабинету не знать двуличной политики Дивана!

На Востоке всякая уступка принимается за слабость, и Порта решилась на поступок достойный других времен; едва уступила она законным требованиям России в вопросе о Святых Местах и султан издал собственноручный хатт-и-шериф – акт, считающийся самым важным в Турции, как вслед затем нарушил его в пользу католического духовенства, по настоянию представителя Франции: Порта, как будто с намерением коснулась предмета самого близкого и священного для каждого русского. С другой стороны, нетерпимость и фанатизм Турции угнетали миллионы людей, миллионы христиан, и гнет правительства по преимуществу ложился на православное население, вопреки заключенным с Россиею трактатам, вопреки издаваемым Диваном фирманам.

Есть люди, которые решаются говорить, что положение раиев не так бедственно, как его вообще описывают, и что правительство турецкое постоянно стремится к улучшению его. Неужели они утверждают это искренно, обманываясь сами, а, не обманывая с особой целью, с какой-нибудь вперед заданной мыслью других? Сомнительно! Турция слишком хорошо известна в наше время, а потому защитники ее народности не могут оставаться в подобном заблуждении и неведении. Обращаюсь ко всем, кто когда-либо путешествовал в Турции, и спрашиваю, кого из них не поржало состояние края? Кто, положив руку на сердце, может сказать, что раии пользуются какими-нибудь правами граждан, более – правами человечества?

Есть ли страна благодатнее той, которую занимает Турецкая империя? Едва ли! Есть ли народ злополучнее ее подданных – христиан? Конечно нет. Раия[1]1
  Раия, или правильнее, раая, слово арабское, принятое турками; это – множественное число единственного рае; означает стадо, скот, табун.


[Закрыть] – стадо, табун – так обыкновенно называют турки своих поданных – христиан; как со стадом и обращаются с ними, если не хуже; и это название, раия, еще милостивое, официальное; обыкновенная кличка – гяур, неверный, собака!

Подобно средневековому еврею, христианин заклеймен здесь особым презрением и носит наружные отлички, чтобы мусульманин с первого взгляда мог ему выразить свою долю омерзения. Ему присвоен особый цвет платья; ему не дозволяется употребления седла при верховой езде; если он встретится с турком, то должен встать с лошади, как бы тропа ни была узка, а чтобы турку свободнее было проехать, можно сбросить в пропасть лошадь христианина, – благо еще, если пощадят седока. У христианина нет собственности. Имущество, семья, дети – все зависит от каприза властелина. Он может отнять у гяура все, избить его самого. Где найдешь правосудие? Судья – такой же турок; свидетельство христиан в сущности не принимается; а кто из мусульман будет уличать своего в деле гяура: закон Магомета запрещает подобное действие. Зло кроется в самом законе, в Коране. Порталис сказал чрезвычайно верно: «lorsque les abus sont l'oeuvre des lois, le mal est incurable, car il se trouve dans le remède même»[2]2
  Поскольку злоупотребления являются производными законов, болезнь неизлечима, т. к. она находится в самом лекарстве (пер. с фр.). – Прим. ред. Напрасно думают, что уступки, вымогаемые у Порты европейской дипломацией имеют какое-нибудь значение. Все эти танзиматы, хатт-и-шерифы, хатт-и-гумаюмы и другие акты – ничто иное как мертвая буква. Стоит побывать в любой турецкой провинции и убедиться в этом; а чтобы нас не заподозрили в пристрастии, мы выписываем пример из иностранного писателя (Alexandre Bonneau. Les Tures et la civilisation. 1860). Христианин жаловался на турка в Мегкеме, одном из главных судилищ Константинополя. Обиженный привел в свидетели нескольких из своих единоверцев. Свидетельство христианина не приемлется перед судом Божьим, отвечал судья. – А танзимат? – Гяур, Порта может предоставлять право кому хочет и как хочет; а мы, правоверные, признаем один закон, один танзимат – коран, также точно как признаем единого Бога, которого пророк Магомет!


[Закрыть].

Еще и теперь в большей части местностей, куда не проникает влияние особенно энергического европейского консула, христианин может молиться только украдкой. Самые похороны совершаются по ночам, впотьмах, втихомолку, чтобы не встревожить фанатизм правоверных мусульман. Вообще, никаких видимых знаков христианской религии не допускается. Дипломаты указывают с торжеством на два-три креста, водруженных на церквах, и пять-шесть повешенных колоколов; но давно ли и надолго ли? До первой фанатической резни!

Ламартин, в своем хвалебном гимне Турции, говоря о ее веротерпимости, прибавляет, что у нее не было Варфоломеевской ночи. А истребление христиан в Константинополе при первом известии о восстании их! И это когда? В XIX веке. А Сирийская резня! Действительно, надо быть слишком предубежденным в пользу турок, или смотреть сквозь стену кавасов, которыми многие путешественники окружают себя, или руководствоваться побочными политическими побуждениями, чтобы восхвалять правление блестящей Порты, как это делал Ламартин, Уркварт, Пириш и немногие другие, особенно английские туркофилы. В опровержение их, именно, мы приведем здесь слова, сказанные в 1822 году в английском парламенте лордом Эрскином. «Должно считать позором для английской нации, что министерство не отозвало посланника из Константинополя, и не прекратило сношений с турецким правительством после тех ужасных сцен убийства, которые совершались по предписанию Порты (о них мы сейчас говорили). Все ужасы торговли невольниками ничто, сравнительно с ними. Союз с такой нацией всегда был недостоин английского правительства и народа. Теперь же он постыден. Задача наша – выбросить турок из Европы, для чего должны соединиться все цивилизованные народы». Голос благородного лорда, конечно, откликнется в потомстве.

Если турки не решились попытаться на всеобщее обращение порабощенного народа в магометанство, то это столько же из опасений, как из расчета, а ни как не по веротерпимости. Во время своей силы, султаны не прочь были обращать христиан целыми массами в магометанство; так, некогда, брали они пятого мальчика из раиев для того, чтобы пополнить ими кадры янычар, разумеется, предварительно потурчив их. Щадят раиев и по другой причине. Действительно, кто бы стал обрабатывать и ту ничтожную часть обширных и плодоносных земель, которая обрабатывается теперь, если бы не было раии, стада? Мусульманин считает за стыд коснуться земли; труд не по нем. Ему – ятаган; христианину – соха.

Старый, прежний Османлы еще мог привязать к себе хотя какими-нибудь добрыми свойствами. Он был храбр, честен, всегда трезв. Случалось мне, в молодости, иногда встречать турка старого закала, отличающегося благородной простотой, природной правдой слова, суждений, даже поступков и тем сочувствием к низшим и слабым вообще, а особенно к детям, которое вообще выражает человечность. Нынешний турок – иного нрава. Променяв свой походный шатер на гарем, он в нем проводит жалкую жизнь свою. Поджав ноги, забившись в угол дивана, с чубуком во рту, сидит он, бессмысленно глядя на клубки дыма, застилающего перед ним весь свет: ни жизни в тусклых глазах, ни выражения в лице, бледном, отекшем от постоянного бездействия, сладострастия, курения табаку, а иногда опиума или гашиша. И этот человек, этот мусульманин, хотели мы сказать, господствует над лучшей частью Европы, пользуясь всеми благами, которые в поте и крови добывают ему раии. – Пусть бы еще он действовал по праву сильного, но и этого не осталось за ним. Соперничество и взаимное недоверие христианских держав поддерживают в них жизнь; и этих враждебных чувств, которые постоянно держат Европу в напряженном состоянии, должна желать Турция для собственного, никому не нужного существования. К ней вполне идет стих Овидия:

«Saepe premento deo, fert deus alter opem.»

Три миллиона мусульман властвуют над 12½ мил. христиан в Европейской Турции; и из этих трех мил. только одна треть настоящих турок, османлы[3]3
  Точные статистические сведения о Турции невозможны: в этом мы убедились на опыте; самыми добросовестными и верными, по возможности, остаются показания Ами Буэ (La Turquie d'Europe etc. par Ami Boué etc. Paris. 1840). Хотя они несколько и устарели, но в Турции нельзя рассчитывать на приращение народа; магометанское население, напротив, ежегодно уменьшается и можно бы вычислить, приблизительно, время его исчезновения, если бы оно не возобновлялось приливом из Азии; главная причина тому – полигамия и рекрутский набор, который распространяется только на магометанское население. Христианские же племена мало увеличиваются по случаю беспрестанных возмущений и эмиграций (в свободную Грецию, Далмацию, Сербию и др.).


[Закрыть].

Какая же причина такого неестественного положения? Думаем, что читатель увидит ее из хода нашего изложения. Во всяком случае, правительство турецкое также бессильно как и народ, на который оно опирается или должно бы опираться. Власть сосредоточена в Константинополе, в руках верховного визиря и министров, участь которых прежде зависела от интриги гаремной, а нынче – европейских представителей.

Султан Абдул-Меджид, конечно, один из самых кротких и добрых властителей, какие были в Турции. Слово «хункиар» кровопийца[4]4
  Это наименование, в числе многих других, входит в официальный титул султана.


[Закрыть], к нему вовсе нейдет; если министры чего-либо с трудом добивались от него, то это утверждения смертного приговора. Он имел инстинктивное отвращение от крови, а между тем, его вынудили на самую кровопролитную войну. Абдул-Меджид желал только одного, – чтобы его оставили в покое в его гареме, из которого он почти не выходил, и дали средства строить дворцы и киоски. Надо сознаться, что он не лишен был чувства изящного и не чужд некоторого образования. Он еще был молод (родился в 1823 г., вступил на престол в 1839 году), но сам вид его лица, испитый, бледный, изнеможенный, показывал, что ему недолго оставалось жить, и он спешил воспользоваться этим немногим временем.

В провинции все зависит от паши. Названия изменились, но дела в том же положении. Где паша почеловечнее, там край вздохнет свободнее; паша тиран – и народ страдает невыносимо: закон не защитит его. Экономическое состояние государства самое плачевное. Едва десятая часть всех земель обрабатывается, и то в каком виде! Бедность и нищета господствуют в народе; совершенное расстройство финансов – в правительстве, которое близится к банкротству. Торговля в руках иностранцев; таможенный сбор, один из главнейших источников доходов, в руках кредиторов, как единственное обеспечение там, где доверие более не существует, где нет кредита. Промышленность, фабрики тех даже предметов, которыми некогда славилась Турция, теперь в крайнем упадке.

Обращаясь к иностранным защитникам турецкого правительства, мы укажем на их же источники: пусть перечитают донесения духовных деятелей католической или протестантской пропаганды, с таким самоотвержением вступивших в борьбу с закоснелым фанатизмом турецких пашей; пусть послушают, что говорят путешественники по Турции, достойные полной веры, как Бланки, член Парижского Института, имевший от своего правительства поручение исследовать положение христиан в Оттоманской империи[5]5
  Приложение 1-е.


[Закрыть]. «Мы уже видим, как раздирается завеса, скрывавшая Турцию, и она является нам во всем своем позоре и ветхости», – восклицает Сен-При[6]6
  Revue des deux Mondes. Mai et Juin. 1860, Saint-Priest, duc d'Almazon.


[Закрыть]. Пусть, наконец, посмотрят донесения политических агентов, европейских консулов[7]7
  Сондерс, англ. консул и др.


[Закрыть], и они убедятся, в каком положении находятся христиане в Турции! Если же непременно нужны свидетельства, события гласные, то стоит только припомнить происшествия последних лет. Не далее как в 1852 году Омер-паша, нынешний сердарь, или генералиссимус, усмирил восстание мусульман в Боснии и Герцеговине при пособии христианского населения этих провинций. Мусульмане роптали на ренегата, призвавшего на помощь христиан для их гибели; враги Омер-паши успели по-своему объяснить этот ропот и передать его в Константинополь, где Омер-паша, конечно, не славился строгим соблюдением Корана. Ренегат воспользовался первым случаем, чтобы удовлетворить жажду мести магометан и показать свое рвение к новой вере; под ничтожным предлогом, он напал на христиан Боснии и Герцеговины. Ожесточенные мусульмане, поддерживаемые низамом, кинулись с исступлением на беззащитных раиев, у которых правительство отняло оружие. Началось ужасное истребление: жены, дети – все гибло под ножом турок; целые деревни уничтожены, жители других бежали в горы или в австрийские и черногорские владения.

В последующем году Омер-паша, ободренный успехом, решился обезоружить и все албанское народонаселение; но для этого ему нужно было прежде уничтожить Черногорию, во-первых, чтобы истребить этот соблазнительный пример независимости; во-вторых, чтобы отнять у албанцев, которые находятся в частой войне с черногорцами, предлог носить оружие. Мы не станем здесь описывать саму войну с Черногорией, в которую Омер-паша вторгся с 40,000 войска, большей частью низама, и 32 орудиями, и принужден был отступить, не смотря на то, что черногорцы нигде не могли сосредоточить против него, в одном пункте, более 4,000 человек; но укажем на некоторые события, свидетельствующие ясно, каким образом турки поступают с подвластными им христианами.

Омер-паша, расположившись лагерем близ Спужа, потребовал к себе из Герцеговины и Боснии от христианского населения подводы и провиант. Христиане исполнили требование и явились на место. Их заставили работать, делать окопы, и проч., не выдавая им ничего для пропитания; это было в самую дождливую зиму; бедные раии, не имевшие ни крова, ни приюта, терпели от изнурения и голода; Омер-паша велел их, наконец, отпустить, но прежде, отобрал у них волов для пищи солдатам, которые, в свою очередь, отняли у раиев последнюю одежду. Христиане отправились домой пешком, полунагие, и едва ли десятый из них вернулся. Не менее печальна история с тридцатью пленными черногорцами. Сердарь письменно обязался комиссарам двух империй возвратить их в отечество, и, несмотря на то, 20 человек (между ними храбрый воевода Грахова) замучены самым варварским образом. А история, столь памятная для всех, с болгарами, которых, под видом прощения и только изгнания из родины, перевозили на другую сторону Дуная! В лодках были заранее приготовлены пробоины; среди реки открыли их, и лодки с болгарами пошли ко дну; бывшие же с ними турки спаслись в особой лодке. А пирамиды, составленные из голов человеческих, которые так долго возвышались при входе в турецкий город Ниш, и на которые первый указал иностранный путешественник Бланки. А кровопролития в Алеппе в 1850 году!

Случаи, подобные следующему, повторяются очень часто: в Софии, турок сидел на пороге своей лавки и лениво курил трубку, протянув далеко на улицу длинный чубук; проходивший мимо раия задел за трубку и разбил ее; турок вынул из-за пояса всегда заряженный пистолет и убил раию; потом, на время, скрылся в доме своего знакомого, а через несколько дней опять явился в своей лавке, как будто ничего не было.

Но мы никогда не кончили бы исчисления всех варварских поступков мусульман с раиями; мы упомянули только о тех, которые совершились, так сказать, на наших глазах[8]8
  Автор приехал в Дунайскую армию прямо из турецких провинций.


[Закрыть]. И можно ли рассчитывать и надеяться на покровительство законов там, где самые политические агенты иностранных держав, неприкосновенность которых уважалась во все времена и между всеми народами, подвергаются беспрестанно оскорблению. Еще недавно австрийский генеральный консул в Боснии и Герцеговине был избит среди дня турком, которому он не успел дать дорогу, и ни один христианин не осмелился поднять полуживого страдальца, пока, наконец, не пришли служители паши и не унесли его домой.

Это сторона политического образования Турции. Защитники ее стараются уверить Европу, к крайнему удивлению и соблазну улемов, и в религиозной терпимости империи. Нужно ли доказывать противное?

В ограде Святогробского храма, первой святыни христианства, турецкая стража у дверей курит трубку, и не только стража, всякий турок, приходящий в храм по какому-нибудь делу, закуривает трубку. К куполу прислонены комнаты турецкого гарема, и окна их выдаются в сам храм[9]9
  Есть надежда, что купол, угрожающий падением, наконец, будет перестроен усилиями христианских держав, если новые обстоятельства не воспрепятствуют.


[Закрыть]. А казни патриархов православной веры и беспрестанная смена их, а сожжение монастырей и истязание монахинь в Фессалии – не служит ли все это явным свидетельством неукротимого фанатизма турок.

Многие отдельные случаи подали повод к самой жаркой дипломатической переписке представителей иностранных держав с Портой. Главнейшие католические и протестантские державы убедились в необходимости их заступничества за единоверцев. Англия, еще в 1841 году, возбудила грозные прения с Диваном, по поводу охранения своей церкви в Турции. Лорд Понсонби, поддерживаемый представителем Пруссии, считал для себя позволительным все меры, все угрозы для достижения цели. В письмах и в личных объяснениях своих с Рифаатом-пашой, он говорил: что отказ турецкого правительства в этом деле почтется за оскорбление нации, – далее: «что он ему советует хорошо взвесить все последствия, которые повлечет за собой отказ его для Турции». Наконец, силой подобных угроз, удалось вполне достигнуть этой цели лорду Стратфорду-Каннингу в 1843 году, и англиканская церковь беспрепятственно начала приобретать себе прозелитов из православного населения, обещая им политическое покровительство Англии, которым пользуются ее единоверцы в Турции.

Франция ревностнее других держав домогалась покровительства своих единоверцев, употребляя для этого все усилия представителей ее, начиная с Франциска де-Ноаля, епископа Экского и посла Карла IX при Селиме III[10]10
  Селим II. – Прим. ред.


[Закрыть] (1573 г.) до наших времен. Мы уже говорили, что Франция успела исторгнуть от Турции фирман в нарушение всех прав, которыми пользовалась греко-российская церковь на Востоке.

Наконец, Австрия, в 1852 году, посылая графа Лейнингена, поручила ему, между прочим, заступничество за католиков Боснии и Герцеговины, и, вместе с тем, двинула на турецкие границы армию, которая, после первых дипломатических неудач Лейнингена, уже получила было повеление перейти в турецкие владения; но требования австрийского уполномоченного, поддерживаемые искренним и деятельным настоянием нашего представителя в Константинополе, достигли, наконец, желаемого успеха. Нельзя здесь не упомянуть о замечательной депеше графа Буоля, австрийского министра иностранных дел, от 21 января 1853 г. в С.Петербург. «Его Величество не делает различия между исповеданиями в отношении к исламизму: император прежде всего христианин» и проч. Образ мыслей и действий графа Буоля значительно изменился в то время, когда вопрос коснулся заступничества наших единоверцев.

После того, как все главнейшие державы исторгли от Турции права покровительства своих единоверцев, могла ли Россия оставаться равнодушной зрительницей бедствий христиан православного исповедания – Россия, которая приобрела право заступничества над ними ценой крови и длинным рядом побед, Россия, которая, так сказать, обязалась трактатами с Турцией защищать и охранять православную церковь в ее владениях, и на которую потому обращены взоры всех ее единоверцев.

Утверждали, что Англия, Австрия, Франция и Пруссия, исторгнув силой угроз право покровительства над католическими и протестантскими подданными Турецкой империи, могут свободно пользоваться этим правом, потому что влияние их ограничивается несколькими сотнями тысяч человек, между тем как покровительство России распространилось бы на несколько миллионов; но если это зло, то оно не может быть терпимо ни в какой степени и нет мерила, по которому бы разрешалось зло; если же несомненно то, что христиане в Турции терпят не менее негров-невольников в колониях, то конечно масса имеет более права на облегчение своей участи, чем отдельные, небольшие части. При том же, Россия основывала свои требования на трактатах.

Император Николай I, истощив чрез своих представителей при Оттоманской Порте все убеждения и доводы, и все еще стараясь избегнуть совершенного разрыва, решился послать в Константинополь чрезвычайного уполномоченного с письмом своим к султану, облегчая тем для министров Турции пути к переговорам и примирению с русским двором. Ошибаются те, которые приписывают этому посольству воинственные замыслы и не знают событий последних лет.

Не только не замышляли мы объявить кому-либо войну, но и не ожидали ее; иначе – союзники нашли бы нас, конечно, лучше приготовленными к встрече их. Если же тогда еще русский кабинет заботливо смотрел на критическое состояние Турции и искренно разделял с другими державами опасения в случае распадения этого политического тела, то эти опасения были весьма естественны и вполне оправдались последующими событиями. Турецкая империя в то время служила полем действия иностранной политики, иностранных интересов, иностранных интриг. В ней не было ни самостоятельности, ни свободы управления, неразлучных условий независимости государства. Сам трон султана заслонялся особой иностранного посланника, который, по произволу, управлял министрами Порты. Турция, видимо, разлагалась, и весьма естественно, что соседственная с ней Россия не могла оставаться беспечной зрительницей этого события.

Обращаюсь к посольству князя Меншикова.