Текст книги "Забвение"

Иногда, я задумывался: а что было бы, если я, хоть раз решился подойти к ней и сказать: «Давай встречаться»? Как бы она отреагировала? Послала бы меня куда подальше. Или же улыбнулась бы и прыгнула ко мне в объятия.

Я очнулся от воспоминаний, когда Вова всё ещё говорил о Кате. Он мечтательно уставил взгляд в потолок и рассуждал, как они будут жить.

– …я где-то в администрации приткнусь. В нашем городе, конечно, полегче было бы. Там мой батя ко всем начальникам с ноги дверь открывает. Здесь такого нет… Ну да ладно. Пару лет потерплю, а там как пойдет. Главное Катьку перетащить, мать говорит: она там одна как тюльпан в траве. Цветёт, но скоро её забьют. Превратится в такой же сорняк. Короче говоря, из девушки в бабу переделается. А мне не хочется на бабе жениться, – как нарочно на больное давит. – А у тебя что? Не надумал семьёй обзавестись?

– Думал, – уклончиво ответил я. – И продолжаю думать. Надо бы на ноги встать сначала.

– Ну ты, я гляжу, становишься, – как-то свысока сказал Вова и оглядел провисший потолок ларька.

Он пробыл со мной до конца рабочего дня, после чего мы пошли в общагу. Я, как учтивый хозяин, уступил матрас, а сам кое-как разместился на кресле, подставив под ноги стул. Спать было неудобно, но всё же лучше, чем под телогрейками на сыром бетоне.

За несколько дней я понял, откуда у нас такая привязанность друг к другу. Мы оба мечтали об одном – стать богатыми и стать на ноги. Правда, пути у нас расходились, но цель была одна. Я думал заняться бизнесом, а Вова метил в чиновники. И я, и он понимали, что с зарплатой чиновника особо богатым не станешь, а вот со всеми взятками, которые я нутром не перевариваю, можно довольно быстро набить карманы.

Но не только это нас связывало. Каким бы он ни был в прошлом, он всё-таки оставался другом детства. Ведь у каждого случаются неудачные моменты и неправильно принятые решения. Каждый может ошибиться, и настоящий друг всегда поймёт и простит. А я считал себя настоящим другом.

Вова также занимал место связного между мной и домом. Иногда я и сам звонил пацанам, но свежие новости и сплетни мне приносил Вова. Вот как сейчас, пока живёт у меня неделю-другую, каждый день вспоминает что-то новое и рассказывает.

Я чувствовал, как соскучился по обществу. По обычному разговору за чашечкой чая или за бокалом пива. Но время… Времени у меня катастрофически не хватало. Домой я возвращался настолько разбитый, что едва дотягивал до матраса, сбрасывая на ходу одежду и даже не думая о том, что надо бы мне помыться, перед тем как лечь спать.

Измотанный, я валился и спал как убитый.

За эту неделю Вова превратился в домохозяйку, на что я заметил:

– Оставайся тут. Зачем тебе эта квартира.

Естественно, я говорил это в шутку, а Вова, так же улыбаясь, стоял с кастрюлей еды и едва сдерживал смех:

– Ага, буду у тебя тут как гувернантка жить. Ладно, шутки в сторону. Давай пожрём, что ли.

– Оставайся, – затягивал я старую канитель, оглядывая прибранную комнату.

Вова вновь и вновь рассказывал мне о своих планах. Когда окончит университет, родители ему подарят квартиру и постараются пристроить куда-то. Но квартиру они будут дарить при одном условии – ему надо жениться.

– Что же у тебя на курсе девок нормальных нет? – спрашивал я, надеясь отбить мысль о Кате.

– Есть. Разные там девки. Но мне не нравятся городские. Они какие-то слишком заносчивые. Вот у моей семьи денег будет гораздо больше, чем у половины с моего курса, а они всё равно смотрят на меня, как на второй сорт. Типа, приехал с села. Жил, наверное, в каком-то сарае и даже не знает, как лифтом пользоваться. Турникетов боится. Короче, накрутили сами себе и ходят, задрав носы. Так бы и вмазал со всей дури по каждому такому носу.

– Да, есть у них такое, – подтвердил я.

Вова снова погружался в мечтания, а я с каждым разом понимал, что если не решусь, то проморгаю своё счастье. Ведь он настроен решительно. Да и Катя согласится, я думаю: всё лучше, чем увядать в селе, среди сорняка, как выразилась Вовина мать.

Через две недели Вова съехал. А я продолжал бегать с одной работы на другую. От колбасы к водке и сигаретам.

В день получки я достал дорогую моему сердцу металлическую коробку и закинул туда зарплату. Для успокоения души снова пересчитал деньги и вдруг понял, что не хватает пары купюр. Первая мысль была, что я где-то сбился. Пересчитал снова – не хватает. Следующая мысль проскочила, что это взял Вова, но я, словно испугавшись, прогнал её. Видимо, бухгалтера из меня не выйдет, если я с собственными финансами не могу разобраться. Вероятно, где-то просчитался.

Вероятно…

Спустя месяц, когда белое покрывало зимы застелило улицы, я взял билет до города, чтобы оттуда добраться до родного села.

Мой план был как нельзя прост. Вернуться с деньгами, приманить Катю и увезти её в город, пока это не сделал Вова. Я чувствовал тяжесть на душе, что предаю друга. Словно ворую у него что-то… Что-то личное, как те пару купюр, вновь мелькнула мысль, которую я тут же выкинул из головы.

Я ехал в поезде в довольно смешанном настроении. Рад был, оттого что еду домой. Еду забирать Катю. Еду увидеться с матерью и родными. Но в то же время, еду, как вор. Подло и тайно.

Но я не мог поступить иначе.

Крупные снежинки бились в окно. Поезд настукивал колесами. Я закрыл глаза, а открыл их лишь тогда, когда комната выгнала меня в коридор этого странного дома.

Комната четвертая

Я хотел передохнуть, прежде чем войти в следующую комнату, но вдруг понял, что ни капли не устал. Я не голоден. Чувствую себя превосходно. Ощущение, словно я, молодой и здоровый, только что пробежал несколько километров и вместо усталости ощущаю небывалый прилив сил. Хочу бежать снова. Долго и невероятно далеко.

На несколько секунд я замер перед открытой дверью. Впереди густая тьма, которая острым лезвием обрезает свет Погружаясь в эту мягкую субстанцию, я испытывал привычное ощущение невесомости и уюта, приправленное лёгким чувством страха.

Снова беспросветный мрак. Кромешная тьма и запах чего-то приятного. Лёгкий аромат свежести. Словно я уткнулся носом в чистую простыню, только с мороза.

Открыв глаза, вижу перед собой кого-то ещё. И он с головой закутался в одеяло. Я чувствую, как левая сторона мерзнет, потому что мне не хватает одеяла. Пытаюсь стянуть на свою сторону, но этот кто-то начинает шевелиться, и я замираю. Словно боюсь его разбудить. Боюсь потревожить.

Спустя пять минут предпринимаю новую попытку и всё-таки забираю часть одеяла и укрываюсь целиком. Тепло растекается по телу.

В этом милом блаженстве я погружаюсь в сон, пытаясь выжать максимум из последнего часа, прежде чем прозвенит будильник.

Ровно через час едва уловимая мелодия будильника заставляет меня выбраться из-под тёплого одеяла, оставив там кого-то, прячущегося в ворохе постельного белья.

На цыпочках проскакиваю на кухню, где на стуле висит одежда. Холодная. Мерзкая. Быстро натягиваю штаны, футболку и кофту. Дрожу от озноба.

В холодильнике ждёт пара бутербродов. Делаю крепкий кофе и уплетаю всё это в течение пяти минут.

Умывшись и почистив зубы, возвращаюсь в комнату и закрываю окно, откуда веет холодом и до подоконника изредка долетают мелкие снежинки, которые тут же тают, превращаясь в капельки.

– Мы снова спали с открытой форточкой? – говорит кто-то.

И это оказывается Катя. Я узнаю её по голосу. Удивительно, но я не смог узнать её по запаху. Хотя должен был догадаться по одному лишь ощущению присутствия рядом. Почему моя память порционно возвращается ко мне в каждой новой комнате?

– Спи дорогая. Я вернусь ближе к вечеру.

– Тебе чего-нибудь приготовить?

Катя высовывает голову из-под одеяла. Но только голову. Даже шея и та плотно замотана.

– Сделай своё фирменное блюдо.

– Опять ты со своим борщом, – улыбается она, и на щеках появляются ямочки. – Я всю жизнь училась готовить. Знаю несколько кухонь, а тебе только борщ и подавай.

– Сделай тогда что-нибудь мексиканское.

– Например? – заспанная, но заинтересованная, она щенячьим взглядом смотрит на меня.

– Например борщ, – говорю я, подхожу и целую её в щёку. В ту самую ямочку.

Катя улыбается, её азиатские глаза сужаются, словно бы совсем исчезают с лица.

– Колючий, – чешет она лицо и прячется под одеяло.

– Окно закрыть?

– Нет. Я скоро буду вставать.

– До вечера.

Я опять целую её и выхожу из квартиры.

По крайней мере, я с Катей. И я больше не живу в общежитии. Значит, моя афёра в прошлой комнате удалась.

Кутаясь в пуховик, иду по тёмной улице. Протаптываю первые дорожки на девственном снегу. Мимо в морозном воздухе проезжают машины. Первые автобусы выбираются на маршруты. Редкие прохожие попадаются по пути.

Я дохожу до ларька…

Неужели я до сих пор работаю в ларьке? – проскакивает шальная мысль. Видимо, так и есть.

Меня встречает молодой парнишка в огромной шапке.

– Ну что там? Есть чего сказать?

Заспанный, он трёт глаза и молча впускает в тесное помещение.

– Толком-то и нечего. Народу было мало. Сам видишь, дубак на улице жестокий.

– Ты-то сам не окоченел?

– Есть немного, – говорит он, потирая руки. – Я тут это… – мнётся, – обогреватель включал. Но не на всю ночь. Только когда совсем мёрзнуть стал. Я экономил.

– Всё хорошо, – прерываю я оправдания. – Мог бы и на всю ночь зарядить. Лишь бы не заболел. Товар весь есть? Докупить чего-нибудь надо?

– Выручка, где обычно. А докупить? – зачем-то он чешет голову, не снимая шапки. – Можно немного шоколадок заказать, они всё равно не портятся. По пиву и водке вроде бы всего хватает. Что продавал, записывал. Там это… – снова начал он мяться, – Бугай в долг взял бутылку. Обещался на днях занести.

Я недовольно смотрю на парня, и он, видя мое недовольство, стыдливо отводит взгляд.

– Я же тебе говорил, что в долг давать не следует.

– Он отдаёт.

– Я знаю, что он отдаёт. Пойми, Макс, если ты поменяешься со мной местами, то поймешь, что деньги должны работать. Работать должна каждая копейка. Сегодня я продал на пару тысяч и сразу вложил их в оборот. Только так можно приумножить состояние. Только так, и никак иначе. А этот Бугай, сегодня взял водку и не отдал деньги. Нет, рано или поздно он, конечно, вернёт их, но пока что они нигде. Товара нет. И денег нет. А ведь они могли работать. Могли… – заканчиваю я своё нравоучение.

– Я отдам за него, – так же пряча глаза, говорит Максим.

– Не надо так категорично. Просто в следующий раз в долг не давай. Я не могу повторять тебе это вечно.

– Ок, больше никому в долг не дам.

– Надеюсь.

Несколько минут Макс говорил о том, что случилось за ночь, и лишь после этого, уставший, заспанный, побрёл домой.

Я расселся на мягком стуле и принялся пересчитывать товар. Изредка отвлекаясь на покупателей, заполнил жёлтые от частого пользования тетради и, позвонив, сделал заказ на товар.

Закрыв ларёк и обмотавшись шарфом, так как днём мороз только усилился, помчался к ближайшей автобусной остановке.

– Беляш, сосиску в тесте и два пирожка с картошкой.

– Кофе? – спросила полная женщина в синем фартуке поверх пальто. А затем, словно окаменев, выдала: – Кирюшка! Как ты?

Это была тётя Люба. Она всё также ловко управлялась со своим тучным телом и умудрялась крутиться на маленьком пятачке, ничего не уронив.

– Здрасьте, – как-то застенчиво сказал я. – Давно тут работаете?

– О-о… второй день уж.

– И как?

– Привыкаю потихоньку. Я ведь раньше поваром работала, так что жарить, парить и варить для меня не ново. А ты сейчас где?

– Вон там, – я ткнул пальцем в направлении ларька и тут же спрятал руку в карман от жгучего мороза.

– Это где? – тётя Люба вывалилась за прилавок, и я испугался, что сейчас что-то треснет и она вместе со всеми пирожками и кастрюлей кипящего масла повалится на землю.

– Там ларёк есть. Соки, воды, водка да сигареты. Как у Николя.

– Так ты до сих пор у него? Даже после того?

– Нет. После того я к нему больше не вернулся. Это теперь мой ларёк.

– Твой? – тётя Люба вернулась за прилавок и упёрла руки в бока.

– Ну да… Даром что ли я батрачил на двух работах.

– Молодец. И как бизнес?

– Кручусь потихоньку.

– А я то тут, то там. С одной палатки до другой бегаю как угорелая. Пытаюсь денежек заработать, а всё как-то не выходит. А ты молодец. Я всегда знала, что у тебя получится. Всегда в тебя верила. Даже тогда, когда на Николя наехали эти, как их, – тётя Люба наклонилась и шепнула: – Местные бандиты. И Николя срезал нам всем зарплату. Даже тогда я знала, что у тебя получится. Я, конечно, отбила своё, но всё же…

– Тётя Люба, – прервал я её. – Я на секунду выбежал. Мне обратно к торговле надо.

– Так ты, что, и торгуешь сам?

– Пока что да. Может, скоро кого и найму.

– Имей в виду, – сказала она и подмигнула.

– Обязательно.

– Давай я тебе свеженьких дам.

Она выбрала из горы выпечки пирожки и завернула в пакет, закинув туда пару салфеток.

– Чайку налить?

– У меня там свой чайник. Спасибо, тётя Люба, – сказал я и помчался обратно.

– Если нужны будут продавцы, помни, что у тебя есть я! – крикнула она вслед.

Каждый божий день я ходил в ларёк. Уходил рано утром, возвращался ближе к ночи. Приходил уставший. Ел, мылся и ложился спать.

Видимо, не такую жизнь ожидала увидеть Катя, когда я забирал её из села. Видимо, и я не такую ей обещал.

Но было то, что было. Один ларёк, худо-бедно приносящий доход. Один сменщик.

– А что, если ты заболеешь? – спросила как-то Катя. – Что, если ты сляжешь на пару недель? Макс не сможет работать там сутками.

– Найму кого-нибудь ещё.

– А сейчас нельзя это сделать? Пойми меня правильно, Кирилл, но я тебя почти не вижу. Ты запрещаешь мне работать. Говоришь, что будешь сам обеспечивать семью, и, сказать по правде, у тебя это получается. Но зачем? Зачем мне такой муж, который уходит до рассвета, а возвращается к ночи? Зачем? – она отвернулась и зарылась в длинные чёрные волосы.

– Катя, ты же знаешь, что я тебя люблю.

– Знаю. Но таким образом мы будем любить друг друга на расстоянии, и ничего не изменится.

– Пойми, что сейчас я не могу позволить себе второго человека. Точка только начала приносить стабильный доход. Поработаю полгодика, и дальше всё должно завертеться как нельзя лучше. Потерпи. Надо просто перетерпеть.

Я обнял её, и Катя уткнулась мне в грудь. С наслаждением вдыхая аромат волос, я крепко сжал хрупкое тело и поцеловал в макушку.

– Давай я пойду на работу, – предложила она и снова щенячьими глазками взглянула на меня.

– Тебе отведена другая роль, – улыбнулся я. – Мы же говорили с тобой на эту тему.

– Я помню, – ответила она и опустила взгляд. – Но пока я ещё не беременна. Могу ведь я куда-то устроиться.

– Тебе это надо? Многие женщины только и мечтают о том, чтобы муж обеспечивал их, а они спокойно занимались хозяйством и детьми.

– Потом да. Но сейчас я больше чувствую себя твоей наложницей. Живу в четырех стенах. Вижу тебя два раза в день. Готовлю и потихоньку деградирую. Мне жалко этого времени.

Я тяжело вздохнул, сел рядом с ней и сказал:

– Если тебе так хочется, то можешь пойти.

– Спасибо! – взвизгнула она как маленькая девочка, которую отпустили гулять до темноты.

– Пойдёшь к Максу в сменщики? – тут же предложил я.

– Дурак! – улыбнулась она и ткнула крохотным кулачком в плечо.

– На самом деле я сегодня встретил тётю Любу. Помнишь, я тебе рассказывал о ней. Мы вместе у Николя работали. – Катя кивнула. – Короче говоря, просилась ко мне на работу.

– И?

– Не знаю. Во-первых, сейчас мне надо подкопить, чтобы открыть вторую точку, а во-вторых, когда мы работали вместе, она часто продавала налево. Не думаю, что она изменилась за это время.

– Ты так говоришь, словно твой Макс не продаёт налево.

Я посмотрел на Катю так, словно она знала намного больше моего.

– То есть?

– Все продают налево. Каждый крутится, как может. Я, конечно, не утверждаю, но уверена процентов на девяносто, что Макс тоже чем-то торгует своим.

– Нет, он хороший парень.

– Этого я тоже не отрицаю. Он может быть отличным парнем, но при этом может и приторговывать. Все люди такие, от этого никуда не деться.

– Я не такой. Я ни разу ничего не продал лишнего у Николя.

– Ты у меня исключение, – Катя приблизилась и одарила меня коротким поцелуем. – Глупенькое, но исключение.

– Тогда уж не глупенькое, а честное исключение.

– Пусть будет честное.

Дни завертелись, как снежинки за окном, – одинаковые и быстрые. Катя не могла устроиться на работу, а я по-прежнему ходил в ларёк. Правда, стал более подозрительно смотреть на Макса. Как-то показалось, что я поймал его, но нет… Выкрутился парнишка. И как браво выкрутился. Даже я поверил, что там всё так и было. Действительно, смышленый.

Несколько раз натыкался на тётю Любу, и она не забывала напомнить о том, что, дескать, готова хоть сейчас снять фартук, бросить эти треклятые пирожки и пойти торговать в ларёк. Но я отказывал. Точнее, не брал из-за ненадобности.

Привычная железная коробка перекочевала со мной и теперь. Я аккуратно складывал в нее деньги и не забывал хотя бы раз в два-три дня пересчитывать. Не потому что не доверял Кате. Просто мне нравилось их считать. Чувствовать плотную бумагу банкнот и представлять, что совсем скоро я потрачу их. Приобрету ещё один ларёк, найму персонал и буду дальше развиваться. Для меня это стало традицией. Я держал деньги, а сам, уносился далеко в будущее. Даже не считал их, а машинально перебирал пальцами купюры, шевелил губами и мечтал.

Через три дня Катя встретила меня шикарным ужином. Она всегда хорошо готовила, но тут превзошла все ожидания. Это были блюда, которые привели меня в восторг. На столе стоял борщ – красный, горячий и густой, как каша. В соседней кастрюле – домашние пельмени, а рядом, под бумажным полотенцем, покоились пирожки с зеленью. Я с наслаждением и некоторой долей удивления посмотрел на стол.

– Садись, покушай, – и Катя выдвинула стул, как в лучших ресторанах.

– Ты решила меня раскормить? Или что-то случилось?

– Сразу что-то случилось. Я, что, не могу накормить любимого мужчину.

– Можешь. Конечно, можешь. Просто это странно выглядит. То от тебя борща не допросишься, то ты вываливаешь всё самое любимое в один вечер. Я же теперь с кухни не выйду, а выползу. Или, точнее, выкачусь как колобок.

– Садись, а то остынет.

Я присел, и Катя тут же поставила передо мной тарелку с борщом, банку сметаны и чёрный, душистый хлеб. Я приступил к еде, а Катя, подперев голову тонкими руками, смотрела на меня.

После того как тарелка борща, горка пельменей и пара пирожков исчезли, она сказала:

– Ты прав. Что-то всё-таки случилось.

Я вздрогнул.

– Но ты не переживай. Случилось хорошее. Я себе работу нашла.

– Гмм… – с набитым ртом промычал я.

– Что?

– Я говорю, молодец. И где?

– А тут кроме этого городка есть ещё варианты? Здесь же. В Южном. Теперь я администратор в салоне красоты.

– Это секретарь что ли? – как-то слишком грубо и насмешливо спросил я. И тут же осекся, поняв промашку, но было поздно. Катя подметила мой тон.

– Ой, а то, что ты в ларьке торгуешь, это значит нормально!

– Ну, извини. Вырвалось как-то. Ты молодец. Все с чего-то начинают. Я тоже когда-то ночью фуры разгружал и попутно у Николя торговал. А теперь какой-никакой, а бизнесмен. Хотя иногда думаю, к черту этот бизнес. Тебя не вижу, дома не бываю, работаю днями и ночами, а кому это надо. Чёрт его знает.

– Думаю, полгодика нам должно хватить, чтобы ты смог нанять ещё одного человека и хотя бы чуть-чуть больше времени уделять мне.

– Я бы тебе уделял всё свое время, – сказал я, и глубокая, гортанная отрыжка случайно вырвалась наружу.

– Видимо, тебе очень вкусно, – засмеялась Катя.

Тем же вечером она приставала ко мне, когда мы только легли в постель, но я был непреклонен.

– Я бы с радостью. Я бы с огромной радостью, но мне даже дышать тяжело.

– Ну!

– Сама виновата.

– Ладно, спи. – Катя поцеловала меня и отвернулась.

Надеюсь, хоть не обиделась.

А ровно через неделю случилось несчастье. Оно подкралось незаметно. В общем-то, как и всегда.

Я был в своем тесном ларьке, когда мне позвонила Катя и сказала, что нас ограбили.

– Как ограбили? – переспросил я, надеясь услышать другой ответ.

– Я… я не знаю, как? – она заливалась слезами, и сложно было что-то понять. – Через дверь, наверное. Или через окно. Я не знаю. Тут всё вверх дном. Приезжай.

– Я не могу бросить торговлю, – снова ляпнул я какую-то чушь. Ну как же мне не бросить этот проклятый ларёк, когда мою, точнее, съёмную квартиру ограбили?

Я позвонил Максу, но не дозвонился. Не брал он трубку. Или же не хотел брать.

Закрыв ларёк, я помчался домой.

Входная дверь нараспашку. Выпиленный болгаркой замок валяется рядом. В квартире полнейший бардак. Вещи на полу вперемежку с вывернутыми ящиками. Даже бельё, и то сорвано с кровати и брошено рядом.

– Ты как? – спросил я Катю. Её трясло. Она обливалась слезами и никак не могла успокоиться.

Катя прижалась к моей груди. Я обнял хрупкое тело, и её дрожь, невольно передалась и мне.

– Мы… мы… – она пыталась что-то сказать, но поток слез обрывал предложение на первом слове.

– Всё будет хорошо. Главное, что ты цела. Остальное – наживное. Ну что здесь такого? – говорил я насмешливым тоном. – Сорвали постель, перевернули ящики. Подумаешь. Делов-то… Один вечер уборки, и всё встанет на свои места. Даже и не заметишь, что что-то случилось. Ничего ведь страшного. Ведь ничего?

Она подняла на меня мокрые глаза и глубоко кивнула.

– Ни… ни-ничего.

– Ну вот. Всё хорошо.

– М-м-мои серёжки. Они забрали серёжки, которые ты мне подарил.

– Подарю ещё. У нас ведь есть деньги… – спокойно ответил я и вздрогнул. Да так сильно вздрогнул, что и Катя это заметила.

– Ч-что случилось?

– Я сейчас.

Меня начало лихорадить. Так же или даже хуже, чем Катю. Мысли бегали в пустой голове. Руки дрожали. Катя что-то говорила, но я не слышал.

Подойдя к вывернутому наизнанку шкафу, я молился лишь о том, чтобы металлическая коробка была на месте. Вряд ли её нашли. Ведь она хранится на самом дне. Под простынями, под пакетами с обувью. Под старым хламом давно забытых вещей. Они не могли. Не могли. Не могли…

Аккуратно, как сапер на минном поле, я схватился за край постельного белья и потянул на себя. Из-под простыни показался край коробки. Я замер, боясь, что, потянув простыню ещё чуть-чуть, я увижу, что она пуста, что мои труды последних двух лет пропали вместе с этими гадами, вломившимися к нам. Но надо было решаться.

Я дернул ткань и увидел то, чего больше всего опасался, – коробка была без крышки. Она блестела гладким металлом и пугала пустотой.

Не говоря ни слова, я сел на пол, обхватил голову руками и закричал что есть силы. Легче от этого не стало. Скорее даже хуже. Я ни о чём не думал. Голова была абсолютная пуста, как та самая коробка на дне шкафа. Вместо мыслей я был полон эмоциями. Обида, досада, злость, отчаяние, снова злость.

– Ч-что случилось? – решилась наконец спросить Катя.

– Лучше уйди. Дай я побуду один.

– Кирилл! Кирилл! Скажи мне, что случилось.

– Уйди! – крикнул я, и Катя вновь заплакала.

Закрыв лицо руками, она выбежала из комнаты, а я остался сидеть посреди бардака, пытаясь хоть что-то понять в этой неразберихе – и в квартире, и в голове.

Мысли метались, но ни одна не уходила далеко от металлической коробки. Я вдруг понял, что вся моя жизнь, весь её смысл содержался в этой проклятой банке. И что мне теперь делать? И кто в этом виноват?

Вернулась Катя.

Она стояла надо мной со стаканом воды и шептала:

– Я вызвала милицию. Тебе надо позвонить хозяину и рассказать, что случилось. Наверное, прибираться пока что нельзя, потому что следователи должны снять отпечатки пальцев и подошв. Давай лучше выйдем отсюда, чтобы не мешать и не топтаться по следам.

– Катя… – сказал я, немного успокоившись, – ты понимаешь, что нам дверь спилили болгаркой. И скорее всего, пилили не одну и даже не две минуты. И ни одна падла не вышла посмотреть, что же там творится. Ты понимаешь, в каком паршивом месте мы живем. Понимаешь?

– Понимаю, понимаю, – шептала она и гладила мои короткие волосы. – Всё понимаю, но нам лучше уйти отсюда.

– А ты понимаешь, чего они нас лишили? Они украли у нас будущее. В этой коробке, в этой проклятой коробке, – я дотянулся и пнул её ногой, – в ней хранились все наши сбережения. Там было очень и очень много денег. Там было всё. Всё! Ты понимаешь, всё!

– Понимаю.

– Ни хрена ты не понимаешь! – вскочил я на ноги. – Если бы ты… если бы ты не пошла на свою долбаную работу в свой долбаный салон красоты, они бы не ограбили нас. Видимо, они пасли меня. Да, однозначно пасли. И дождались пока ты не уйдешь, чтобы спокойно зайти и взять то, что было моим. Моим! – я больно ткнул себя в грудь, не замечая, что Катя выронила стакан воды, и снова в её темных глазах начали скапливаться слезы.

– Я не виновата…

– А кто виноват. Я?! Я виноват, что горбатился каждый день, лишь бы ты горя не знала. Из-за тебя у нас сейчас нет ни копейки. Из-за тебя мы нищие. У меня в кармане пара рублей, и это всё. Всё! – я вывернул карманы и обронил несколько купюр. – У нас больше ничего нет. А мне товар заказывать. Максу зарплату платить. За квартиру платить. Нам пожрать что-нибудь надо. Если бы не ты… – я хотел говорить бесконечно много, обвиняя мир, людей, плачущую Катю. Хотел сказать, но слова застряли в пересохшем горле. Я только прикусил губу и смотрел на Катю с такой злостью, как не смотрел ни на кого и никогда. Никогда!

У Кати текли слезы, но выражение лица не изменилось. Она была спокойна.

– Зря я тебя выбрала, – обронила она и вышла.

– Остановись! Стой, кому сказал.

Она не слушала. Ушла на кухню и замерла перед окном.

– Повтори, что ты сказала. Повтори!

– Зря я тебя выбрала. Надо было с Вовкой идти, когда он меня звал. Надо было его дождаться.

– Закрой свой рот.

– А то что? Ударишь меня?

Возможно, я бы и ударил, если бы из коридора не послышался шум.

– Мда… Хорошо поработали, – раздался голос милиционера, а через секунду появился и сам служитель правопорядка.

Катя повернулась, поздоровалась и вышла на лестничную площадку, не одарив меня взглядом.

Дальше всё завертелось, как на аттракционе в детском парке.

Менты топтались по квартире. Спрашивали, записывали, стучались к этим падлам-соседям. Меня двадцать раз спросили, что пропало. И я в двадцатый раз начал перечислять вещи, технику (оказывается и технику вынесли, а я не сразу и заметил), золотые украшения и, конечно же, деньги. Много денег. Все деньги.

Через час приехал хозяин квартиры, с которым я чуть не подрался. Благо милиция ещё была в квартире. Они нас и разняли. Тот орал на меня и меня же во всём винил. Требовал возместить ущерб за дверь, за сломанную мебель.

Я немного успокоился и только спустя несколько часов понял, что идти-то нам некуда. Я-то ладно, могу и в ларьке перекантоваться, а Катя? Ей куда? В квартире не останешься. В гостиницу не пойдешь. Да и нет, наверное, в этом паршивом городишке гостиницы.

Ничего лучше, кроме как позвонить Стёпе, я не надумал. У него, конечно, тоже не дворец с пятью комнатами, но он приютил Катю, которая до сих пор со мной не разговаривала.

– Поживешь пока у него, а дальше я что-нибудь придумаю.

Промолчала.

– Спасибо тебе, что не бросил. Я только встану на ноги, рассчитаюсь, —Стёпа жестом показал, что не нуждается в деньгах и не требует ничего взамен. – У меня ещё одна просьба есть. Можно я свои вещи к тебе в гараж скину.

– Без проблем.

– Спасибо. Большое человеческое спасибо, – я обнял этого огромного человека, почувствовав его колючую бороду шеей. – Пока, – бросил я коротко Кате.

Молчит.

Оказывается, у нас не так много вещей. За несколько ходок мы со Стёпой перенесли всё в гараж.

– А сам куда?

– Пойду торговать. Я к тебе периодически буду приходить, чтоб хоть помыться.

– Давай к нам. Мы потеснимся в одной комнате. Я жену с детьми к тёще отправлю.

– Я и без этого многого прошу.

– Всё нормально.

– Нет, я так не могу.

Я ушёл в свой ларёк. Не проходило и минуты, чтобы я не возвращался к разговору с Катей.

Зря я на нее накричал, обвинил во всех наших бедах. Сам виноват. Надо было надёжнее деньги прятать. Да хоть в банк сдать, и то было бы неплохо. И чего я раньше об этом не подумал?

А если бы она не устроилась на работу, тогда что? Тогда, возможно, было бы хуже. Вломились бы в квартиру, увидели её, и… Я отогнал от себя пугающую мысль и встряхнул головой. Провёл вспотевшей ладонью по ёжику волос и уставился в бушующую метель за маленьким окошком.

Стёпа доверил мне ключ от гаража, где я и ночевал. Было жутко холодно. Укрывался всем, что попадалось под руку: подкладывал под себя гору тряпок, ложился и наваливал на себя ещё тряпок. В этом ворохе и спал. Стёпе говорил, что ночую у друга. Это же была и версия для Кати, когда приходил помыться и привести себя в порядок.

Понемногу начали разговаривать. Я простил её. Но простил только в душе. Ей я так и не признался. Со временем накал отношений спал. Катя с жалостью смотрела на меня, когда я обросший, грязный и, скорее всего, вонючий (сам я вони не чувствовал) приходил помыться.

– Как ты там? – спрашивала Катя.

– Я нормально. Где наш брат ни выживал, – говорил я шутя. – Ты здесь как? Не притесняют?

– Что ты! Относятся как королевской особе. Мне даже неловко от такого отношения. Будто это не я у них живу на птичьих правах.

– Степа он такой. Ладно, пойду я.

И уходил. Прятался в тесном ларьке и думал. Думал о разном. Мысли разрывали голову. Все мои планы пришлось корректировать. Точнее сказать, все мои планы пришлось выбросить на помойку и строить новые. Спасибо поставщикам – не оставили в беде. Отложили платежи по счетам. И Максу спасибо. Не стал требовать зарплаты и не уволился. Сказал, что потерпит. Всё-таки хороший парнишка.

Спустя три дня, когда я менял Макса, заметил на своем ларьке листовку. И на ней красовалась пухленькая мордочка Вовы. С чёрными густыми бровями, с отвисшим, как у борова, подбородком. Волосы, правда, немного поредели, и, если бы фотограф заснял немного другим ракурсом, была бы видна плешь, которая скоро превратится в полноценную лысину. Вова смотрелся на листовке довольно прилично. В пиджаке, при галстуке. Устремил задумчивый взгляд вдаль. Внизу, большими буквами подпись: «Хворин Владимир Юрьевич. Голосуйте за правду».

– В депутаты наметился, – сказал я и с наслаждением сорвал листовку.

Крепко приклеили, гады. С усердием сумасшедшего я ногтями содрал остатки клея и для верности взял горсть снега и потёр по тому месту, где только что красовался Вова.

А спустя два дня ко мне заглянул и сам Вова. Он высыпал на блюдце мелочь и, если бы смог, засунул свою голову в маленькое решётчатое окно:

– Презервативы мне, – прошептал он, словно стеснялся.