Текст книги "Калейдоскоп. Прямая речь, интервью, монологи, письма. 1997-2004"

Егор Летов: «Панк – это состояние души»

Мария Дубова «Калейдоскоп: Тусовочка» август 1998 года

Гопники били-били – не убили, менты ловили-ловили – не поймали, цензура так и осталась с носом, а психиатры сами чуть с ума не сошли. Оставьте себе на память смирительную рубаху, приготовленную для Егора Летова, ибо истинный Поэт в своем творчестве бесконечен. Имя Егора Летова опутано самыми разнообразными легендами, хватило на его долю и доброй славы, и грязных сплетен. Так на каких же панк-рок-лугах вырос этот огненный цветок, простерший к нашему закопченному небу добродушные лепестки и бескомпромиссные шипы?

«Дело было в Омске в 1984 году. Я ходил в шинели до пят, волосатый, и в очень дрянных драных кроссовках – специально. И при этом максимально не соответствовал имиджу панка: я нарочно длинные волосы отрастил, более того, носил очки-капли. Шинель нашел не просто: самую гадостную, рыжую такую, очень поганую, на спине у нее были проплешины… Тогда не было официальных мест, где можно было пластинки менять, но у нас был черный рынок. Прихожу туда, навстречу мне идет человек в бежевых, очень аккуратных брючках со стрелочками. Маленькие штиблетики, рубашка навыпуск, цветастая, вся расписана какими-то розами, чем-то еще – совершенно безобразно… При этом – галстук, очки и шляпа, в которой еще и маленькое перо торчит. Я думаю: «Ну, это классный человек!..» Дальше уже из области дикости – это был человек по имени… Иван Морг! Подошел к нему, познакомились, оказалось – человек занимается панком. Как впоследствии выяснилось, у него была команда с названием несколько, конечно, идиотским – «Огненный Лазер», которая играла панк с 1978 года! В Омске, дремучем лесу, с 1978 года играли панк! В некий момент я к нему приехал, у него оказалась огромная коллекция пластинок – панка и всего, чего хочешь… Так вот, в его группе был гитарист – Константин Рябинов, у которого оказалось огромное количество романов, стихов… Вечером мы созвонились и по телефону начали рассказывать друг другу свои стихи. Мне в какой-то момент до такой степени стало смешно, у меня просто живот от смеха схватило, я даже трубку уронил… Потому что стихи были… ну, такое Хармсу не снилось – без всякой ложной скромности. Тут стало понятно: мы играем вместе. Из этого и возникла вся эстетика «Гражданской Обороны».

Все думают, что мы серьезные человечки с насупленными бровями, которые хотят кому-то что-то доказать. Кому, что сейчас можно доказать? Нас было двое, мы собрали группу, и большинство из того, что мы делали, нам удалось. Другое дело, что потом неожиданно выяснилось, что это все никому не надо. После шестнадцати лет дикой, чудовищной работы выясняется – возле Белого дома в 1993 году – что это все совершенная бессмыслица. Было ухлопано четыре года титанического труда на психологическую атаку на общество в виде «Ста Лет Одиночества» (не путать с одноименным романом Гарсиа Маркеса; «Сто Лет Одиночества» – альбом, записанный «Гражданской Обороной» в 1993 году. – М. Д.). Выяснилось, что это все совершенно в никуда. Народ не понял. Это просто НЕ ПОНЯТО».

«Сто Лет Одиночества» – это альбом проекта «Егор и Опизденевшие», а не «ГО». «Оборона» в начале 1990 годов была временно «заморожена», чтобы вернуться во всей красе как раз в 1993 году. Впрочем, это тоже очередное «запутывание следов», столь характерное для Летова на всём его пути.

Егор Летов: «Ответ на все ваши вопросы»

Мария Дубова «Калейдоскоп: Тусовочка» 5 сентября 1998 года

«Гражданская Оборона» распалась?

– Действительно ли «Гражданской Обороны» больше не существует в природе?

– Группа существует. Просто настал момент, когда, видимо, придется кардинально менять существование. Сейчас для нас имеет смысл полностью сменить не просто имидж, стиль или состав, а всю суть того, что мы делаем. Агрессия – она останется, но она должна идти по нарастающей. Для нее должны находиться определенные воплощения. Та «Гражданская Оборона», которая была, я думаю, уже закончилась. То есть, может быть, она будет и дальше называться «Гражданской Обороной», может быть, это будет «ДК» – возможен проект, совместный с братом.

(Группа «ДК» возникла в конце 1982 года в Москве. Ее изначальный состав был таким: Евгений Морозов – вокалист, Дмитрий Яншин – гитарист, Сергей Полянский – басист, Сергей Жариков – барабанщик. Затем в группу пришел джазовый саксофонист Сергей Летов, который до этого работал с группами «ДДТ» и «ЦЕНТР». В конце восьмидесятых «ДК» распалась. – Прим. М.Д.)

Я встречался с братом в Москве. Ситуация такая: сколько он ни пытался с Морозовым, Яншиным, с кем-то еще все это дело возродить – оно ни к чему не привело. Мы с братом собираемся совершенно эпатажно взять и полностью возобновить «ДК». Я не знаю, одноразовый это будет проект или нет… Я буду вокалистом, Яншин, если согласится, будет гитаристом. Жариков, разумеется, в «ДК» не будет участвовать…

– Которому, кстати говоря, принадлежат права на название «ДК»…

– У кого там права? Кто там правый? Мы просто берем и делаем эту акцию. К Жарикову у меня отношение очень хорошее, Яншин, я думаю, согласится… Из первого состава «ДК» практически никого сейчас не осталось – нормальных, живых персонажей – во всяком случае тех, кто мог бы сейчас что-либо сделать.

– Насколько реален этот проект и когда можно ждать его воплощения?

– Абсолютно нереален, и когда ждать воплощения – непонятно. Я думаю, осенью, не раньше. Я не могу на эти вопросы отвечать, я человек суеверный, и поэтому до воплощения какого-то проекта обычно стараюсь о нем не говорить, иначе он может не состояться.

– А что с «Гражданской Обороной»? Между членами группы произошел какой-то конфликт?

– Конфликта-то нет, собственно говоря… Просто в некий момент возникает ситуация, когда в группе нет коллектива, или в коллективе нет группы… Каждый живет сам по себе. А разлад возникает из первой мелочи. Я человек не мелочный, но с какой-то маленькой штучки, допустим, если человек не отчитался, что пошел… в ресторан, начинается развал. Не то, что он должен отчитаться, честь отдать, но надо просто сказать, мол, я туда-то пошел, ничего? Получается, вот с этого все и начинается… Нас сейчас осталось, по сути, два человека – это я и Кузьма (Константин Рябинов, он же Кузя УО.).

Кроме того, как только кто-то из членов группы начинает выпускать свои сольники – сольные проекты – это означает, что группе конец.

– Как-то это все странно звучит. Что это за тоталитарная секта «Гражданская Оборона»? Вы разве всегда сообщаете членам группы о своих планах на ближайший вечер?

– Конечно. Вот представьте себе ситуацию: вы находитесь в окопе во время войны. Если кто-то во время обстрела куда-то побежал, он же должен сказать, куда, за патронами, или он сдаваться побежал? Понимаете? Это очень важная вещь.

«Невидимый Лифт На Запредельный Этаж…»

– Я вам сейчас расскажу одну вещь, которая будет ответом на все ваши вопросы: каким образом Кузьма научился играть на гитаре. Кузьма сидел, играл-играл, учили его – не учили, показывали ему аккорды, слушал Хендрикса, что-то еще… А потом вдруг неожиданно, в течение доли секунды взял и… научился играть на гитаре! У меня было то же самое – я так на барабанах научился стучать. Просто понимаешь внутренний принцип – КАК это делается. Я не понимал, как, допустим, Тютчев пишет. Я писал, писал, писал, а в некий момент максимально сосредоточился, чудовищно разозлился и… ПОНЯЛ! Это ощущение было буквально в течение какой-то секунды. После чего я полностью уничтожил все, что до этого написал и начал писать совершенно иначе. Поэзия не связана с реальностью, она связана с определенным состоянием человека. Оно может выражаться через поэзию, а может не выражаться. Вот, допустим, Кастанеда – это поэзия или не поэзия? Тарковский правильно сказал, что, мол, был Дон Хуан, не было Дон Хуана, – то, что он написал – до такой степени красиво, здорово и ни во что не вписывается! Я это поддерживаю, я не считаю, что реальность должна соответствовать реальности, ее надо не то что менять, а… Даже если ты проигрываешь, даже если это все не так, надо всегда делать вид, что ты победил!

«Надо быть Живым»

– То, что мы делаем, не относится к понятию «рок», «творчество» и т. п. То, что мы делаем, – это акт выстаивания относительно огромного нагромождения всей этой грязи, мерзости, которая на нас валится. Это можно назвать как угодно – цивилизация, система ценностей, система бесценностей… То, что мы делаем, – это чудовищное, титаническое выстаивание против того, что на нас нахлынуло. И нахлынуло не лично на нас, а на всю Европу, Южную Америку, Африку… И сейчас нужно выстоять против чудовищного натиска этой безобразной дряни – всей системы европейской цивилизации, полностью всей – с литературой, искусством… Не надо никакого искусства, не надо никакой литературы, надо быть Живым.

Проект возрождения группы «ДК» в абсолютно непредсказуемой форме, как стало постепенно понятно, не состоялся. Летов регулярно играет концерты с «ГО» и сольно, а вот с новыми песнями и стихами у Егора начинается перерыв, который продлится не один год. Трудное для него время. Именно в этот период происходят знаменитые «дикие» концерты, когда Летов часто выходит на сцену в сильно измененном состоянии сознания, попросту говоря – после больших доз алкоголя, словно так любимый им Джим Моррисон в расцвете сверкающего безумия. Зрелище в равной степени завораживающее и страшноватое, но при этом абсолютно рок-н-ролльное.

Егор Летов как он есть

Любовь Парфентьева декабрь 1998 года, Харьков

– Ты остаешься политически активным?

– Для меня политика – это, как бы сказать, одно из действий в реальности. То, что я могу сделать – в искусстве ли, в политике… На самом деле между ними нет большой разницы.

– И что ты сейчас исповедуешь?

– То же самое, что и всегда. Много всего, вы конкретнее спрашивайте.

– Ты говорил о Лимонове. В каких вы с ним отношениях, делаете ли какие-нибудь совместные акции?

– Акции, я считаю, это дело смешное, а с Лимоновым нахожусь на очень близких позициях и взглядах на нашу реальность. Может, даже более радикальных, чем сам Лимонов.

– Нашел ли ты глупее себя?

– Да, целый день только их и нахожу. Уже хочется умней себя найти.

– Какая сплетня тебе была самой удивительной?

– Когда в какой-то газете написали, что некий человек видел, как шла «Гражданская Оборона» по улице, увидела лужу, к ней припала и стала воду пить. Потом встали все, такие настоящие панки, все в грязи, и дальше пошли. Еще была сплетня такая, что меня якобы побили поклонники в Ленинграде. Никто меня в жизни вообще никогда не бил. Очень я был удивлен. С тех пор, как мы стали политическими деятелями левого плана, крайнего, в прессе процентов 90 стало появляться какой-то лжи, которая постоянно льется, льется на нас…

– Жив ли и здоров коллектив, с которым ты играл раньше?

– Не знаю, честно говоря. Коллектив – это я сам. Я всегда просто набирал людей, которые в данный момент мне соответствовали, вот и все. Те люди, которые были раньше, как мне кажется, по большому счету состарились, морально и духовно. Идеально, конечно, было бы набрать новых. Но откуда их брать? Для того чтобы нормально сыграться с музыкантами, чтобы была духовная совместимость, нужно время. Я этого сейчас позволить себе не могу, поэтому играю со старыми музыкантами. Хотя они не хотят и уже по большому счету не могут вложить в эту музыку то, что вкладывали в 1989 году. По этой причине я даю акустику и хочу собрать новую команду. Либо буду играть вообще один. Или с братом своим. Эта идея почти уже состоялась. Этим летом мы записали с ним ряд старых вещей, римейк сделали, очень хорошо получилось. Это, видимо, выйдет осенью. Когда независимые фирмы, с которыми мы работаем, немного после кризиса поднимутся.

– «ГрОб Рекордс» сейчас существует?

– Да, существует. Все деньги, которые мы получаем с концертов, тратятся на аппаратуру, я все время покупаю всевозможные какие-то прибамбасы, гитарные процессоры. Но никто у нас из группы не вложил ни копейки в то, что я сделал из своей собственной квартиры. В этой квартире в Омске у меня своя маленькая домашняя студия. Можно хорошо записываться. В будущем, я надеюсь, будут хорошие группы, которые я буду записывать, продюссировать, всякое такое.

– Это у тебя сейчас такие интересы?

– Я думаю, да. Потому что свое слово мы уже сказали. А ответа не последовало. Что очень печально.

– В интервью журналу «Контркультура» ты когда-то говорил, что пока ты верил, что то, что делаешь, свернет на фиг весь миропорядок, ты это делал. А если это никому не нужно, то это уже цирк, а развлекать кого бы то ни было ты не хочешь.

– Да, это так. Сейчас гораздо все стало гаже и хуже. Я все-таки ожидал, что будет хоть маленький, ну может быть, сомнительный всплеск каких-то этих эмоций на уровне индепенденс независимых групп – панки там, я не знаю, кто угодно. У нас этого не случилось. Нет рок-оппозиции, которая бы выжила на задворках и продолжала нести духовное начало в этой плоскости – в роке. Все заглохло и – с концами. Остались какие-то старые мастодонты рока, которым приходится на себя брать эту функцию. Мне приходится играть, и я буду играть, пока я живой. Как поет Гребенщиков – где та молодая шпана, что сотрет нас с лица земли? Нет никакой такой шпаны. Стало быть, это будем мы – старая шпана, которая будет до конца мочить и воевать. Я очень понимаю Шевчука, который продолжает добротно делать свое дело, не то, что какой-нибудь «ЧайФ». С Шевчуком я раньше воевал – песни его каким-то говном постоянно поливал, сейчас не могу ничего сказать. Он такой нормальный, здоровый мужик, который много испытал, и боли, и горечи, и того-сего, который до сих пор что-то делает, и воюет, и не собирается сдаваться.

… Когда песня задумывается, она уже звучит в голове определенным образом. Ни разу в жизни я не достиг того звука, которого хотел. Это не должно быть чистым или грязным, или каким-то еще… Единственный раз, правда, удалось – в последних двух альбомах «Солнцеворот» и «Невыносимая Легкость Бытия». Но народ, оказалось, это совершенно не принял. Звук этот ему не понравился – кажется им, что записано очень плохо. На самом деле это писалось в течение двух лет и специально выстраивался очень четкий, очень тонкий звук, где вырезались все средние частоты, где вся атака на басе была полностью похерена, где играл басовый орган. Звук вышел нетривиальный и никому не понравился. По моим понятиям – это самый идеальный альбом, который я хотел создать. Там восемь гитар играет в унисон. И так далее.

– С кем из отечественных музыкантов ты дружишь и чье творчество тебе близко?

– Творчество мне близко группы «ДК», разумеется. Мне нравится, например, «Ляпис Трубецкой». «Любэ» – вообще любимая группа. Мы когда напиваемся, ставим «Любэ» постоянно. А дружны мы с «АукцЫоном». Нам не очень близко их творчество, потому что они играют совсем другую музыку, но это люди очень хорошие, друзья наши. Особенно Леня Федоров, Гаркуша.

– Не жалеешь ли о своем прошлом?

– Да жалею, конечно. Можно было сделать и покруче, и посильнее. Но по большому счету, то, что я мог сделать, я сделал. Я делал постоянно что-то все это время, делал через «не могу». В 90-м году меня покусал энцефалитный клещ на Урале, у меня была температура 41 градус в течение месяца, и меня должно было парализовать. Но я смотрел матчи Камеруна, почему я ему альбом-то и посвятил, они меня спасли, собственно говоря, и писал песни все вот эти – про дурачка, альбом весь «Прыг-Скок». Врачи говорили, что в любой момент меня может парализовать или я с ума сойду. Но ничего. Оказывается, человек привыкает ко всему. Я не спал все это время. Потом привык. А потом взял, и неожиданно выздоровел, сам, без всяких лекарств. Приехала Янка, я закончил альбом, свел его, и все. Это был у меня, я считаю, критический момент. После этого я вообще ничего не боюсь.

– Твои песни должны чему-то научить, дать что-то понять?

– Да, дать чего-то понять. Человек, я считаю, когда что-то делает, он, стало быть, приносит некий объект в эту реальность, для того, чтобы он сработал. Иначе можно просто валяться, смотреть телевизор на украинском языке и смеяться.

– Тебе смешно от украинского языка?

– Да, мы сегодня смотрели мультики про черепашек на украинском и катались кубарем. Это очень смешно. То есть можно просто жить в свое удовольствие, радоваться жизни, ходить пиво попивать, туда-сюда. А то, что мы делаем, это из области, я извиняюсь за выражение, героизма. Мы взяли на себя определенную функцию, которая нам даже не полагается. Мы насильно ее взяли. Мы делаем с этой реальностью какие-то вещи, чтобы стало лучше, или хотя бы так, как было раньше. Сейчас речь идет уже просто о выживании, а не о революции той же. Лимонов все думает, что будет революция. Революции не будет.

– А есть ли в жизни смысл?

– Есть. Еще какой. Но только смысл-то, по-моему, и есть. А жизни нет.

– Какие альбомы ты считаешь для себя самыми дорогими?

– «Сто Лет Одиночества» – самый выстраданный, что ли. И последний. В принципе, четыре последних, начиная от «Прыг-Скок». Два последних альбома, по большому счету, были сделаны на одном уровне, для самих себя. Когда мы стали их записывать, мы уже поняли, что народ это не примет, потому что они очень сложные по технологии создания. Я впервые в жизни так выступил, когда текст – это как ритмическая основа, не главная. То есть функциональная, а не смысловая. Последний альбом – это своеобразная дань почтения Таривердиеву. Но кто это поймет?

– Что символизирует бабуля на пластинке «Попс», кто такая?

– Не знаю, кто такая. Красивая обложка получилась. Бабушка из какого-то ЦК, насколько я понимаю. Это были архивы московской фотостудии, в которых мы копались долго, и выбрали две фотографии – бабушку и старичка. Это была дань уважения группе «Butthole Surfers», потому что у них было нечто подобное. То есть обложка максимально противоположная. В принципе, то, что мы делаем, мы же концептуалисты, собственно, это не в прямом, а в обратном смысле находится относительно того, что мы поем. Мы сидели с Кузьмой и несколько дней занимались графикой, очень тонко расцвечивали обложку, делали узорчики все, рисуночки. А в середине в рамочке поместили бабушку. Красиво. «Попс» (смеется). Это работает. Все обложки в будущем будут не меньшие. Допустим, обложка «Некрофилии» – из этой же области. Красиво. Мадонна с младенцем.

– Ты богатый? Ты счастливый?

– Я небогатый, вот, и я несчастливый. (Смех, гогот.) Но я не бедный, не несчастный. Мы иногда зарабатываем какие-то деньги, но они тратятся в основном на аппаратуру и на проживание, тем более что оно становится сейчас очень жестоким, дорого стоит. Тем более что мне нужно кормить группу. Что я в последнее время и делаю.

– Много вопросов о твоем отношении к наркотикам. Не хочешь – не отвечай.

– Да могу ответить. Я не наркоман, к наркоманам отношусь плохо, сразу могу сказать, к торчкам, что называется. Есть два принципа приема наркотиков. Когда человек делает это для обретения силы в определенные моменты, и когда хочет избежать реальности. Последние обычно умирают. Я человек из области живчиков, мне нравится жить, мне нравятся живые. Легализация? Легализируй или нет – все равно это существует. Кому надо – все все находят. А вот, например, ЛСД – это вообще не наркотик. Это очень опасная штука, которая носит психологический характер. Мы иногда употребляем. Я считаю, что это полезно. Но дураку ЛСД есть нельзя. Очень сильно расширяется сознание на какое-то время, используется для того, чтобы понять – правильно ли ты двигаешься, или нет. Правильно ли ты смотришь на жизнь или в чем-то сильно лажанулся. Обычно у человека используется 2–4 процента мозга. Считается, что под ЛСД работает 16 процентов. Детям и дуракам, разумеется, этого давать нельзя. Можно с ума сойти, действительно.

– У тебя были в последнее время какие-нибудь литературные открытия? Что сейчас читаешь?

– Много чего читаю. В последнее время, как ни странно, читаю очень плохую литературу. В основном «Спорт-Экспресс» и фантастику. Либо очень научные книжки относительно психологии – всевозможные психологические разработки 20 века. И по магии. Хотя по магии мне неинтересно. Я сам могу таких книг написать огромное количество.

– Что, богатый опыт?

– Да, очень богатый.

– А Пелевина читал?

– Читал. Очень плохой писатель. Попс такой современный. Издевательство. Нельзя так писать о таких вещах.

– Ты когда-то пел: «Я хочу умереть молодым». Молодость, вроде, уже на исходе…

– Все песни, еще раз повторяю, они немножечко «раки» у нас. «Всё Идёт По Плану», например – страшная ведь песня, трагическая, и не «ура» в ней звучит. Она ведь не буквально воспринимается. Таким же образом «Я хочу умереть молодым». Написана от имени определенного человека, на минорной рок-н-ролльной основе. Да, это серьезно. Но это издевательство. Чтобы правильно наши вещи воспринимать, нужно послушать песню, например, «Солдатский сон».

– Что ты считаешь кризисом своего жанра?

– Кризисом своего жанра я считаю кризис всего искусства, кризис культуры. Проявление культуры в том виде, в котором она проявляется. В кино, в литературе, в музыке. Это кризис. Видимо, что-то должно появиться другое. Сейчас люди живут как идиоты, в определенных схемах, полностью заторможенные, заквашенные в этих схемах – какие бы они ни были – политические, эстетические, искусствоведческие. Панки – не панки – все равно дураки. Если человек себя как-то назвал – значит, дурак. Если в какой-то одной схеме ценностей находишься – все, обречен! Ты заточен в определенной системе и уже больше ничего не увидишь. Все, что мы делали в этой жизни, – мы ломали любые схемы, мы и сейчас их ломаем, и дальше будем ломать. Пока мы живы.

– В одном интервью ты сказал, что чувствуешь себя засланным шпионом. А сейчас что чувствуешь?

– Чувствую, что я здесь родился. Если раньше я чувствовал свою непричастность к тому, что происходит кругом, то теперь чувствую причастность. Может, потому что старый стал. Ощущение такое, что я наконец-то Родину почувствовал под своими ногами. Я здесь живу, да. Я отсель. Не хочу никуда больше.

– А что под Родиной подразумеваешь – Землю, человеческое обитание или страну?

– Это сложное понятие. Да, Землю, да, человеческое обитание, и вот этот матрац, этот ковер, эти ботиночки. Я отсюда родом. Я из Советского Союза. Советский Союз я защищаю до смерти. Это была моя Родина. Сейчас я живу Бог его знает где. Нас посетила какая-то чума. Но она скоро закончится. Самое главное оружие – это терпение. Нужно терпеливо воевать, не принимать и постоянно гадить этой чуме. Пока она не сломается.

– А не ты ли своим творчеством способствовал разрушению того самого Советского Союза?

– Да, я способствовал разрушению. Может, так надо было. Оно того было достойно, собственно говоря. Но я делал это не ради того, чтобы победила эта демократия, я хотел, чтобы стало лучше. А стало гаже. Да, мы сломали все это дело. Я думаю, что мы очень хорошо потрудились. Но когда взломали, полилась вся эта гадость, жижа, и все затопила. Она гораздо зловоннее. И потом, мы были тогда молодые. Сейчас я, может, так делать и не стал бы. Может, я, с другой стороны, стал бы воевать. Но в принципе, все, что мы делали, шло от души.

– Как остаться человеком, когда вокруг так много урлы и подонков?

– Так оставайся, да и все! Что тебе мешает, ядрена вошь?!

Очередной и очень яркий манифест, получившийся из вроде бы обычного интервью, которое Егор дал в Харькове, где играл сольный концерт в кинотеатре «Звёздный», во время короткой поездки на Украину – на следующий день после Харькова был сольник в Киеве. Но разговор получился большим, развёрнутым и донельзя откровенным.