Текст книги "Похвала подлости"

– хочешь, чтобы другой уважал твое мнение и твой вкус? Хочешь. Найди в себе мужество уважать его мнение и его вкус;

– хочешь, чтобы другой уважал тебя? Хочешь. Уважай его. Ведь каждый человек достоин уважения: априорно, доопытно, изначально – уже просто потому, что он – человек. И он будет достоин уважения до тех пор, пока своими действиями или своим бездействием не начнет доказывать обратного.

Кредо же подлеца – «Я ВСЕГДА ГОТОВ делать другому то, чего не хотел бы, чтобы другой делал мне!» – фактически гласит о том, что другой обязан признавать и соблюдать мои права и мои свободы; другой должен считаться с моими взглядами и моими представлениями; от другого требуется непреложно уважать мое мнение, мой вкус и меня самого. При этом я другому ничего не должен, я ему ничем не обязан, и от меня не требуется по отношению к другому ничего: всем, кому я должен, я прощаю.

Если Конфуций, евангельский Матфей, Хуан Луис Вивес, Иммануил Кант и Бернард Шоу исходят из того, что другой – это такой же, как я, только – другой, то для подлеца другой – это жалкая пародия на меня, и, соответственно, он – в отличие от меня – заслуживает жалкой участи.

В непрекращающейся битве: зла против Добра; подлости, совокупившейся с глупостью, против Разума и Совести – мутант-гибрид тирана с подлецом вместе с примкнувшими к нему благочестивой глупостью и инфантильной наивностью находятся по одну сторону баррикады.

Конфуций, евангельский Матфей, Хуан Луис Вивес, Иммануил Кант и Бернард Шоу – при всех различиях между их позициями – по другую.

Битва продолжается.

СМЕХ ПРОТИВ СТРАХА

«Человек – единственный в мире, кто страдает так сильно, что вынужден был изобрести смех».

Фридрих Ницше

Эразм Роттердамский (он же – Герхард Герхардс – Б. П., Е. П.) жил в страшное время: «Horribile dictum. Horribile audity. Horribile visu». – «Страшно сказать. Страшно услышать. Страшно увидеть».

Бояться было чего. «Все нельзя! Нельзя вести суетные разговоры, нельзя в мудрствованиях проявлять безбожное любопытство, искать истину за пределами катехизиса, нельзя жить по своему разумению! Все нельзя» [117, с. 93].

Один из лучших друзей Дезидерия (Эразма из Роттердама) Хуан Луис Вивес в своем письме ему (от 10 мая 1534 г.) c горечью отчаяния признался: «Мы живем в cтоль тяжелое время, когда опасно и говорить, и молчать» [117, с. 252–253], – ведь, согласно «Edict de la fe» («Эдикту о вере», подписанному главой католической церкви в 1525 г.) каждый был обязан доносить на любого, кто мог быть заподозрен в ереси. Аминь.

 
«Как бы страшась зимы холодной,
Людей сжигали, как дрова».
 

Х. Л. Вивес [124, с. 187].

Человек не может постоянно жить в страхе. Страх подавляет волю, угнетает разум, заставляет забывать о чести и совести. Человек, находящийся в постоянном состоянии страха, перестает быть человеком. Или перестает жить.

Страшно бывает всем: и трусам, и героям.

Герой – не тот, кто ничего не боится, а тот, кто может преодолевать свой страх.

Героями, как, собственно, и подлецами, не рождаются. Героями, как и подлецами, становятся.

Героями восхищаются. Героев ненавидят. Героев боятся.

Для одних герой – идеал: для тех, кто сам хотел бы научиться превозмогать свой страх.

Для других герой – препятствие в достижении их собственных, подлых целей.

Для третьих герой – угроза их собственному, уже построенному ими на своей подлости и на чужой глупости и на чужом страхе, благополучию.

Само название главного детища Эразма Роттердамского – «Похвальное слово глупости» (чаще переводится как «Похвала глупости») содержит в себе не просто насмешку, а издевку над «святая святых», над «священной коровой», являющейся по совместительству еще и дойной для господствующих подлецов. Ведь благопристойная глупость, слепая доверчивость, инфантильная наивность и панический страх – лишь разные соски одного и того же вымени одной и той же дойной коровы: рабской покорности, приносящей господствующей и процветающей подлости баснословные барыши.

Издеваться над глупостью – значит подрывать устои такого «миропорядка», в котором «стабильный социальный мир» и «устойчивый порядок» обеспечиваются за счет всемирного (выражаясь современным языком, глобального – Б. П., Е. П.) господства права как воли господствующего клана, возведенной в закон.

Подданный, лишенный предписываемой ему властвующими над ним подлецами, всячески насаждаемой и поощряемой ими в нем глупости, представляет собой реальную угрозу для их благоденствия и процветания.

Каждый сюзерен мечтает о том, чтобы был издан неотменяемый эдикт, согласно которому на лбу каждого лишенного глупости вассала было бы каленым железом выжжено: «Мыслю, следовательно, совершаю преступление».

Не зря же в древнекитайской книге «Даодэцзин» сказано: «Когда народ много знает и много понимает, им трудно управлять» [29, с. 320].

По прошествии двух с половиной тысяч лет после написания этой книги гауляйтер (генерал-губернатор) Польши Ганс Франк практически подтвердил сказанное древнекитайским мудрецом: «Священники будут оплачиваться нами, и за это будут проповедовать то, что мы захотим. Если найдется священник, который будет действовать иначе, разговор с ним будет короткий. Задача священника заключается в том, чтобы держать поляков спокойными, глупыми и тупоумными» [72, с. 634].

Наивно предполагать, что другие гауляйтеры других территорий и других времен руководствовались иными принципами.

Сохранилось письмо, относящееся к четвертому веку нашей эры, в котором его автор – некий Палладий, искренне сокрушаясь, делится со своим адресатом – неким Пасифилом своими, чрезвычайно волнующими его проблемами: «Не знаю, так ли у всех господ, но мне с трудом удается найти способ умерить сообразительность своих рабов (курсив – Б. П., Е. П.). Так природа часто портит полезное, если оно и существует, и смешивает желаемое с тем, что ему противоположно. Проворство переходит в преступление, нерасторопность же принимает вид услужливости; при этом она так же далека от живости ума, как далека она от злодейства» [116, с. 56].

Не случайно, что на невольничьих рынках Римской империи действовало законодательно закрепленное правило: продавец товара (раба) обязан в «сопроводительном документе» к продаваемому товару указывать все его недостатки, как то: болезни и другие физические изъяны, дурные наклонности, и… наличие образования – образованный раб стоил в два раз дешевле точно такого же, но необразованного.

Что касается «спокойных, глупых и тупоумных» подданных, то, как заметил Эразм Роттердамский в «Похвале глупости», «Все цари любят дурачков» [88, с. 47]: ими управлять легко. Примерно – как скотом, ведомым к его «светлому будущему», то есть – на скотобойню.

«Похвальное слово глупости» возникло не на пустом месте. Ему непосредственно предшествовала едкая и сочная «Адагия» (составленный и изданный Эразмом сборник пословиц и поговорок, сопровождавшихся его же толкованием и комментариями), и, как минимум, два «Корабля дураков»: один – написанный чернилами на бумаге; второй – красками на холсте.

Автор первого – Себастиан Брант (1457–1521 г. г., доктор «обоих прав» – канонического и гражданского) – издал свой «Das Narrenschiff» («Корабль дураков») в Базеле еще в конце XV-го века – в 1494-м году. Практически сразу же после него свой вариант того же самого «корабля» – уже живописный – создает великий художник-философ Хиероним Босх – соотечественник и современник Эразма.

Вот что говорится в «Корабле дураков» С. Бранта: «Толпа дурней растет без конца. Все они… первое место отводят богачу, невзирая на то, что голова его украшена ослиными ушами…» [83, с. 36].

Воистину, благонравная глупость – благодатная почва для благоденствия подлости, что и фактически подтвердил вскоре после Себастиана Бранта, Хиеронима Босха и Эразма Юлий III – папа римский (1550–1555 г. г.): «An nescis, mi fili, quantilla prudentia mundus regatur?» – «Сын мой, разве ты не знаешь, как мало ума требуется, чтобы управлять миром?»

То есть, достаточно сделать всех людей в мире идиотами, и – управляй себе на здоровье всем этим миром! Перспектива для подлеца – более чем заманчивая, и потому – горе тому, кто окажется у него на пути! Эразм Роттердамский оказался поперек дороги подлецов к их неограниченному господству. Оказался вполне добровольно и совершенно сознательно. Как же, в таком случае, ему удалось выжить в такой ситуации и дожить до преклонных лет? Ведь это же – явный парадокс, вернее, один из парадоксов, связанных с именем Эразма и с судьбой: его самого и главного его произведения – «Похвального слова глупости». Но всякий парадокс (от греч. παράδοξος – неожиданный, удивительный) есть противоречие, неразрешимое лишь с позиций формальной логики. С позиций же любой содержательной логики парадокс – не более чем мысль, существенно расходящаяся с общепринятыми представлениями. Любое мало-мальски значительное открытие обязательно проходит в своем становлении эту мучительную стадию: быть парадоксом. До тех пор, пока само не станет общепринятым представлением. До следующего парадокса.

ПАРАДОКСЫ СУДЬБЫ

«…и гений – парадоксов друг».

А. Пушкин

«Тройка, семерка, туз»… Судьба?

Три года (с 1509 г. по 1511 г.) Эразм из Роттердама созданную им «Похвалу глупости» не мог опубликовать.

Семь дней потребовалось ему для ее написания (см.: [66, с. 15]).

Полтысячи лет она находилась под запретом (с 1559 г., когда впервые был издан «Индекс запрещенных книг», утвержденный Верховным инквизитором Вальдесом, и по 1966 г., когда после многочисленных переизданий – дополненных и усовершенствованных – этот «Индекс» был упразднен).

В разное время компанию «Похвале глупости» в упомянутом «Индексе» составляли не только работы Джордано Бруно, Коперника и Галилея, что, в общем-то, было вполне прогнозируемым, но и труды французских просветителей-энциклопедистов, и (по-видимому – на всякий случай) «Три мушкетера» Александра Дюма-отца, и «Собор Парижской богоматери» Виктора Гюго [53, с. 35].

Все эти книги периодически включались в «Индекс» и так же периодически исключались из него, и лишь одна «Похвала глупости» отбыла в нем полный срок, что называется, «от звонка до звонка». Эмиссары «Книги рекордов Гиннеса», где вы? Обратите внимание на рекорд книги Дезидерия!

Дело дошло до того, что «некоторые сочинения отцов церкви считались запретными только потому, что были снабжены комментариями Эразма Роттердамского» [117, с. 329].

Чья судьба более причудлива и парадоксальна: «Похвалы глупости» или ее автора?

Судите сами.

Несмотря на, мягко говоря, прохладное отношение Святой Церкви к «Похвальному слову глупости» с самого момента ее появления на свет, у современников она имела ошеломительный успех. За двумя изданиями 1511-го года последовали три издания 1512-го года – в Страсбурге, Антверпене и Париже. За несколько лет она разошлась в количестве двадцати тысяч экземпляров – успех по тому времени, тем более – для книги, написанной на латыни, неслыханный [79, с. 136].

Ватикан изначально проявил полную растерянность в своем отношении к «Похвале глупости». Это уже потом, когда, наконец, им была создана своя тайная полиция – секретная служба идеологической разведки и контрразведки (27-го сентября 1540-го года буллой «Regimini militantis Ecclesiae», подписанной папой Павлом III [11, с. 12]) в виде «Общества Иисуса» (ордена иезуитов), последний принялся за дело искоренения «эразмовой заразы» со всей последовательностью и методичностью. Вначале же ситуация представлялась отцам Святой церкви совершенно тупиковой: одобрять надругательство над священной (она же – дойная) коровой – глупостью, на сохранении и поддержании которой зиждется все благополучие «сильных мира сего» нельзя; нельзя и закрывать глаза на такое явное «безобразие»; и при всем том нельзя же, в самом-то деле, гневиться на издевку над глупостью, ведь получится, что эту издевку ты принимаешь на свой счет, а значит, ты сам признаешься в том, что ты – глупец!

Вот такую антиномию (от греч. άντινομία – неразрешимое противоречие; задача, не имеющая решения) поставил перед достопочтимыми мужами из Ватикана Эразм из Роттердама.

«Похвала глупости» (или – «Похвальное слово глупости», как еще иногда переводят с латыни ее название) обессмертила имя своего автора, и именно с его имени начинаются парадоксы его судьбы.

Голландия – исконно морская страна, учитывая тот факт, что значительная часть ее территории отвоевана людьми у моря и находится ниже его уровня. У моряков же существует поверье: как корабль назовешь, так он и поплывет. Удачное название – залог счастливого плавания.

Парадокс первый. Мальчика, родившегося в Роттердаме то ли в 1466-м году, то ли в 1469-м, назвали Эразм, что по латыни означает Дезидерий, а по-русски – желанный, каким он быть не мог. По определению.

Мало того, что мальчик родился «незаконнорожденным», так еще и «незаконнорожденным» сыном приходского священника и прихожанки. Со всеми проистекающими из этого последствиями. Для всех троих: для кого – больше; для кого – меньше.

«Желанный» по своему имени, Дезидерий был нежеланным для своих родителей, но оказался желанным для рода Человек Разумный.

Парадокс второй. Эразм Роттердамский был патриотом, но никогда не стремился служить исключительно своему народу.

В своем письме Йонасу Йордоку от 10 мая 1521-го года Дезидерий пишет: «Я намереваюсь и стремлюсь быть полезным не только голландцам, но и немцам, и французам, испанцам, англичанам, чехам, рутенцам (славянам – Б. П., Е. П.) и, если сумею, даже туркам и сарацинам» [88, с. 4].

В этом заявлении Эразма нет ни малейшего проявления «космополитизма» как отсутствия патриотизма: он любил свою родину и свой народ, но его национальная гордость, его национальное самосознание никогда не вырождались в национальную кичливость, национальную заносчивость, в глубокую убежденность в каком бы то ни было превосходстве своей нации над другими.

Эразм всю свою жизнь стремился служить своему народу в человечестве, и человечеству – в своем народе.

Парадокс третий. Он бы мог, не прилагая никаких усилий, стать гражданином любой страны, где он бывал – Италии, Франции, Испании, Англии, Швейцарии – любой из них, какой бы только пожелал.

Он мог бы стать гражданином любой страны, где ему было хорошо.

Мог бы стать, но не стал.

Прославленного мыслителя, желая привлечь на свою сторону и извлечь из этого свои политические дивиденды, приглашали к себе на чрезвычайно выгодных условиях многочисленные властители Европы того времени: Генрих VIII, король Англии; Франциск I, король Франции; Фердинанд I, император Австрии; Зигмунд I, король Польши; Эрнст, герцог баварский; Леон X, папа римский. Однако всем им Эразм отказал – вежливо по форме и непреклонно по содержанию, поскольку не хотел быть чьим бы то ни было идеологическим слугой [88, с. 3].

Парадокс четвертый. Эразм не мог стать гражданином «республики ученых» [68, с. 19] по той простой причине, что такого государства не существовало.

Не мог стать, но стал.

Гражданство этой республики нельзя приобрести. Ни за какие деньги. Но его можно обрести – своим вкладом в ее становление.

Парадокс пятый. Дезидерий не стал тем, чем стали Джордано Бруно, Сервантес, Шекспир: ни первооткрывателем бесконечности Вселенной, ни создателем классической испанской литературы, ни основоположником классической английской драматургии. Но он стал – ни больше – ни меньше – символом своей эпохи [109, с. 130] – века XVI. Таким же, как для XIV, XV, XVII, XVIII и XIX веков стали, соответственно, Данте, Никола Кузанский, Декарт, Вольтер и Гете.

Эразм Роттердамский был ровесником печатного станка – этого поворотного механизма в развитии Человека Разумного – и использовал этот механизм с максимально возможной для того времени эффективностью в борьбе против невежества, глупости и мракобесия.

Выступая в роли текстолога, сличая многочисленные рукописи и отыскивая подлинное содержание древних текстов под многовековыми наслоениями ошибок переписчиков, Дезидерий впервые в мире издал труды св. Иеронима, св. Иоанна Златоуста, св. Августина. Он же осуществил – опять-таки, впервые в мире – перевод на латынь с древнегреческого и публикацию произведений Аристотеля и Демосфена, Еврипида и Исократа; под его редакцией – без произвольных, так свойственных идеологически заангажированным монахам-корректорам купюр – впервые были растиражированы рукописи Эзопа, Иосифа Флавия, Либания, Лукиана, Плутарха, Птолемея, Ксенофонта, Авсония, Цицерона, Квинта Курция, Горация, Ливия, Овидия, Плавта, Плиния Старшего, Сенеки, Светония, Теренция (см.: [66, с. 25]).

Древних мыслителей он считал не только и не столько создателями неподражаемых литературных шедевров, сколько союзниками и соратниками каждого мыслящего человека в непрекращающейся борьбе против насаждаемой и всячески поощряемой мракобесием глупости и процветающей на ее ниве подлости. В своей работе «Приготовление к смерти» Дезидерий высказался по этому поводу совершенно недвусмысленно: «Нам оставлен противник, но вложено в руки оружие, сражаясь которым мы способны победить» [66, с. 150].

Отдавая себе отчет в том, что все задуманное им осуществить одному человеку в течение его – увы! – предельно ограниченной во времени жизни невозможно, Эразм в 1517-м году создал в Лувене «Школу трех языков», где впервые в мире было организовано для всех желающих изучение, наряду с латынью, древнегреческого и древнееврейского языков (см.: [79, с. 132]).

Предельная скрупулезность и дотошность Дезидерия в исследовании древних текстов в итоге и привела его к тому, чтобы стать тем, чем он по сути дела стал: взрывателем сложившегося и вполне устоявшегося в течение мучительно долгого Средневековья идеологического статус-кво (от лат. status quo – установившееся положение дел).

До Эразма все теософские и философские споры, связанные с истолкованием основного программного документа христианства – Библии – происходили вокруг априорно признававшегося автентичным (от греч. αΰθεντικόζ – настоящий, действительный, верный, тот, что соответствует подлинным первоисточникам) и официально утвержденного в качестве такового ее текста: так называемой вульгаты.

Эразм же в ходе своих исследований обнаружил целый ряд искажений текста Библии, допущенных в вульгате, произвольных сокращений в нем, прямо или косвенно ведущих к подмене подлинного содержания первоисточника на мнимое, действительного – на желаемое для считавшей себя «на веки вечные» монополистом в истолковании Библии Святой Церкви.

Так, например, Эразм обнаружил существование в «Книге Екклесиаста (сына царя Давида, царя Иерусалима – Б. П., Е. П.) или Проповедника», входящей в состав «Ветхого завета», фрагмент, отсутствующий в официальной версии (вульгате) Библии. В нем, в частности, сказано: «Бесконечно число глупцов» [79, с. 161]. Более того, там же, между стихом 18-м главы 9-й и стихом 1-м главы 10-й находится такое: «Бывает глупость, на больших высотах поставленная» [3, с. 672] (дотошному читателю предоставляется возможность самому лично выяснить, во многих ли современных официальных изданиях Библии присутствуют только что приведенные здесь фрагменты. Сюрприз ему гарантирован. – Б. П., Е. П.).

Таким образом, Дезидерием было неопровержимо установлено, что вульгата – официальная версия Библии, по сути дела представляет собой своего рода «second hand», то есть, из «вторых рук», иначе говоря, «второй свежести» продукт, имеющей по своим качественным характеристикам весьма мало общего с оригиналом.

Когда же этот продукт доходит до своего непосредственного потребителя – прихожанина, внимающего изрекаемому с амвона, то сей продукт утрачивает даже оставшиеся, свойственные «секонд хэнду», весьма сомнительные кондиции, превращаясь уже во второсортный по отношению к второсортному. В частности, Дезидерий обратил внимание на то, что, несмотря на активно проповедуемый католическими священниками тезис о том, что «человек есть раб божий», в самом тексте Библии содержатся и прямо противоположные утверждения: «Человек говорит: «Я – раб». А что говорит Господь? – «Я уже не называю вас рабами, но – друзьями» [124, с. 271] (цитата из евангелия от Иоанна [33, с. 1151] – Б. П., Е. П.).

Действительно, из четырех евангелий, входящих в состав Библии, положение о том, что человек есть раб (божий) содержится лишь в одном: от Луки. В трех других евангелиях провозглашается не только отличное от этого, но прямо противоположное. Так, например, читаем в евангелии от Матфея: «Увидев народ, Он взошел на гору; и, когда сел, приступили к нему ученики Его. И Он, отверзши уста Свои, учил их, говоря:… «Вы – соль земли»… «Вы – свет мира» [34, с. 1015].

Рабам ТАКОГО не говорят.

В результате проведенной Эразмом кропотливой и объемной работы по исследованию, переводу на латынь и изданию всех текстов, входящих в состав Нового завета, монополизму Святой Церкви в прочтении, интерпретировании и истолковании Библии был положен конец.

Следовательно, выражаясь современным научным языком, можно констатировать, что Дезидерий заложил теоретические основы Реформации как идейного течения, направленного на переосмысление роли и места в обществе доминирующей на тот момент времени во всех областях социальной жизни католической церкви.

На невесть как сохранившейся гравюре XVI-го века изображены «крестный отец Реформации» Мартин Лютер и Ульрих фон Гуттен (о нем подробнее – в следующих главах) несущими ковчег религиозного раскола, а впереди них – Эразм, танцем открывающий шествие (см.: [79, с. 134]).

Отсюда – парадокс шестой: согласно крылатому выражению, пущенному кельнскими богословами, «Эразм снес яйцо, которое высидел Лютер». Парадокс же в данном случае состоит в том, что сам Дезидерий, признавая, что он – вольно или невольно – способствовал появлению на свет лютеранства, да и любой иной формы религиозного протестантизма, заявил, что он «отрекается от цыплят подобной породы» [79, с. 134]: за их идеологическим прикрытием он сумел разглядеть их главную цель – достижение собственной власти, причем – любыми средствами. Эразму же претило какое бы то ни было властолюбие. В любых его проявлениях.

Парадокс седьмой. Оставаясь до конца своей жизни формально священнослужителем, Дезидерий никогда – с того момента, как впервые покинул Голландию и до самой своей смерти – не надевал на себя сутану, не соблюдал постов, не проводил и не посещал богослужений (см.: [109, с. 61]).

Его служба Богу заключалась в служении Человеку Разумному Совестливому.

Парадокс восьмой. Не будучи бойцом ни по своему характеру, ни по темпераменту, он побеждал во всех сражениях, которые затевали против него завистники и недоброжелатели, и умер в своей постели своей смертью. Без посторонней помощи.

Парадокс девятый. Он не был богат, но никогда не нуждался, за исключением ранней юности.

Он не был беден, но никогда не роскошествовал.

Парадокс десятый. Он не был причислен к лику святых, никогда не принадлежал к числу власть-и-деньги-имущих, но по числу его портретов, принадлежащих кисти великих художников он имел явное первенство перед всеми своими современниками: Ганс Гольбейн Старший, Квинтен Метсейс и Альбрехт Дюрер (дважды) написали его портреты.

Чем не славная галерея?

Парадокс одиннадцатый. Главы двух непримиримо враждующих в то время направлений в христианстве: протестантизма – Мартин Лютер, и католицизма – папа Римский с одинаковым рвением старались заполучить на свою сторону Эразма Роттердамского, тем самым признавая весомость его авторитета во всей Европе. Он же в дипломатичной форме, но совершенно недвусмысленно по существу, дал понять и одному, и другому, что на его поддержку и тот, и другой могут не рассчитывать: ему в равной мере претил религиозный фанатизм (не важно – всамделишный ли, напускной ли) как католического, так и протестантского толка.

Имея два взаимоисключающих друг друга предложения, Дезидерий не лавировал, не искал для себя наиболее выгодного, а безо всяких колебаний отверг оба, сумев не нажить себе врага ни с одной, ни с другой стороны.

Ни для кого не секрет, что Мартин Лютер был не просто грубоват и резковат. Как писал в то время, например, ректор Лейпцигского университета Петрус Мозелланус, наблюдая за Лютером во время диспута в 1519 году, «он слишком сильно и язвительно бранится – это слишком для человека, который ищет в теологии новые пути, и неприлично для богослова, однако эта ошибка встречается у всех, кто учится уже в зрелом возрасте» [47, с. 9].

То, что Мозелланус принял за ошибку, на самом деле было тщательно продуманной линией поведения, частью «имиджа» «простого рубахи парня», рубящего «правду-матку» «со всего богатырского плеча».

Достаточно вспомнить, как Лютер отчехвостил в 1521 году английского короля Генриха VIII за вышедшую под королевским именем книгу «Защита семи таинств. Против Мартина Лютера» (поговаривали, что к ее написанию имел самое непосредственное отношение Томас Мор): «ослиная башка» (это – о королевской-то! – Б. П., Е. П.), «бессмысленный шут, не понимающий, что такое вера» [70, с. 310], и т. д., и т. п.

Вся эта лихость и молодецкая удаль у Мартина Лютера куда-то бесследно улетучивалась, как только он обращался к Дезидерию: слова славного «грубого детины и выпивохи» [47, с. 15] становятся образцами почтительности и пиетета, в котором сквозит невольное преклонение перед Его Величеством Разумом.

Лютер Эразму: «Я прославляю и восхваляю (курсив – Б. П., Е. П. – ведь может же, если захочет! Это вам не «ослиная башка» короля. И кто же, спрашивается, после этого король?) тебя за то, что ты единственный (курсив – Б. П., Е. П.) из всех ухватил суть дела и не мучишь меня не относящимися к делу спорами о папе, чистилище, отпущении грехов и прочих подобных вещах, которые являются скорее каверзами, чем серьезными предметами (курсив – Б. П., Е. П.), которыми почти все до сих пор преследовали меня. Единственно только ты увидел суть дела и сразу взялся за основной предмет – за это я благодарен тебе от всего сердца» [47, с. 95–96].

Духовный отче каждого правоверного католика папа Римский до неприличия терпеливо сносил от Дезидерия высказывания, смертельные для любого другого смертного.

Вот что пишет, например, Эразм Роттердамский папе Адриану VI в своем обращении к нему от 22 марта 1523 года: «Мы хотим привести турок ко Христу? Пусть они увидят в нас не только звание, но истинное призвание христианина: непорочность жизни, желание творить Добро даже врагам, презрение к богатству. Вот каким оружием нужно покорять (слово-то какое! – как по отношению к девушке, чьего расположения страстно стремится достичь пылкий юноша; курсив – Б. П., Е. П.) турок. А так выходит, что турки сражаются с нами – турками, или даже того хуже. В самом деле, разве это христианский поступок, когда убийством людей – пусть нечестивых, по твоему разумению, но все же людей! – ради спасения которых умер Христос, ты приносишь диаволу (вот за это легко можно было бы попасть и на дыбу, и на костер – Б. П., Е. П.) самую любезную для него жертву, радуешь нечистого вдвойне: тем, что убит человек (курсив – Б. П., Е. П.), и тем, что убийца – христианин» (курсив – Б. П., Е. П.) [66, с. 163].

Легко можно представить, как морщился и кривился Адриан VI (да, впрочем, как и любой другой бы правитель, будь он на его месте), читая такое. И – ничего: читал и терпел, терпел и читал. Потому что возразить-то нечего: нет разумных аргументов против доводов Чистого – незамутненного спекуляциями, предрассудками, выгодой или корыстью – Разума.

Вся аргументация в духе Томы (Фомы) Аквинского, вроде того, что «война есть естественное дело» [103, с. 67], что «победители должны господствовать над побежденными» [103, с. 56], что «варвары по природе своей рабы» [103, с. 67] меркнет, блекнет и тухнет (и от слова «затухать», и от слова «протухнуть») перед кристальной ясностью и светлой чистотой мысли Дезидерия.

Парадокс двенадцатый. В своих беспрестанных, беспокойных метаниях из страны в страну Эразм Роттердамский искал покоя, и… не находил его. Он страстно стремился вырваться из зловещих когтей Средневековья, но липкие щупальца спрута по имени Мракобесие повсюду преследовали его.

Однажды ему показалось, что он, наконец-то, нашел то, что так долго и мучительно искал: в теплом и приветливом доме Томаса Мора, в стране, казалось бы, навсегда освободившейся от междоусобной вражды и ненависти, сопровождавших только что закончившуюся братоубийственную войну с кощунственно-романтическим названием – Алой и Белой Роз. Там-то Дезидерий и написал главный труд своей жизни – «Похвалу глупости».

Работал над ней он с неистовством одержимого, забывая поесть и поспать. Цитаты включал исключительно по памяти – книги вместе с остальным его багажом где-то безнадежно застряли в дороге по пути из Болоньи; сверял свою память со своими книгами он уже потом – перед тем, как сдать книгу в типографию.

За семь дней он создал творенье, потрясшее весь мир, сотворенный, если верить Святому письму, также за семь дней (с учетом одного выходного).

Но топор палача, оборвав жизнь Томаса Мора – автора «Утопии» и лучшего – вернейшего и преданнейшего друга Эразма Роттердамского, разрушил и теплившуюся надежду Дезидерия обрести в этом мире покой и умиротворенность. Со смертью Томаса угасла жизнь и Дезидерия: он пережил друга меньше, чем на год, сказав перед смертью: «С тех пор, как нет Мора, у меня такое чувство, что и меня нет» [66, с. 12].

Парадокс тринадцатый. Даже глупости Эразм написал похвалу. В свой же собственный адрес он терпеть не мог похвал. Джон Колет (1467–1519 г. г.), глава оксфордского кружка гуманистов, друг и соратник Томаса Мора и Эразма, вспоминает слова Дезидерия: «Похвалы вызывают у меня не радость, а некоторое раздражение, в то же время порицание даже от невежды либо укажет на то, что от тебя ускользнуло, либо побудит к защите того, что было высказано верно, и таким образом либо углубит твои знания, либо, по крайней мере, сделает тебя более внимательным» [66, с. 21].

Парадокс четырнадцатый. Никогда Дезидерий не искал славы. Слава сама нашла его.

Кому-то она покажется скандальной, кому-то – вызывающей, кому-то – незаслуженной, но всех своих завистников и злопыхателей – тех, кто уже были, и тех, кто еще будут – «Похвала глупости» пережила и переживет, неся славу разуму Человека Разумного Совестливого.

Для Эразма христианство не теология, а философия; не вероучение, а жизнеучение. Если для Тертуллиана и Аквината истинным является то, и только то, что христианское, то «философия Христа» по Эразму Роттердамскому обязывает «считать христианским все то истинное, с чем когда-либо сталкиваешься» [15, с. 177].