Текст книги "Полет белой вороны"

Полет белой вороны
Повесть
Екатерина Андреевна Евдокимова

© Екатерина Андреевна Евдокимова, 2015

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero.ru

I

Она выживала в громадном, пожирающем все мегаполисе, похожем на огромное ядовитое насекомое, имени которого никто не знает, но все условились как-то называть его, допустим, Серый город. Да-да, она жила в брюхе Серого, она и еще несколько миллионов человек. Здесь никогда не было зимы, только ее смутные очертания, и казалось, что будто бы где-то в настоящему мире идет снег, воют ветра вьюг, люди катаются с горок и морозят руки, а она находится в Сером, словно в бункере, пусть и очень похожем на город, и только догадывается, как выглядят кристаллы снежинок.

Вы же знаете как живется в больших городах: иногда хочется на перекрестке в центре встать и выблевать всю эту суету, шум, лицемерие и бюрократизм. Ее излюбленным занятием было пребывание в тихих, почти безлюдных местах. Она не могла жить без города, но город любила только пустым. Почему не могла? В деревне не выжить созерцателю-лентяю с умозрительной профессией, важность которой надумана, а результат нельзя пощупать руками. Это, конечно, круто сидеть на стоге сена с ноутбуком, оптимизируя сайт. Но по факту – соломинки колются в жопу, солнце не дает всматриваться в монитор, комары да слепни кусают и все смотрят на оптимизатора, как на ленивое говно. Нет, это определенно не комильфо.

Итак, на улице был конец ноября, об этом напоминало стылое утро: – 1 °С. Минус один, именно ее и не было в городе этим утром, в котором наспех завтракают, стоят в пробках, торопятся куда-то, ставят понятную конечную цель и задачи, в общем, живут. Нет, ее здесь не было. Она вышла на улицу в 11 утра, ее излюбленное время в будние дни, так казалось, что еще одна единичка-одиночка гуляет с ней по Серому. Чудное время – работники работают, студенты и другие учащиеся в первую смену уже учатся, дети в детсадах, полупустые трамваи, открываются первые кафе…

На ней были спортивные удобные ботинки, теплые не маркие джинсы, серая водолазка, куртка темно-болотного цвета с овечьим подстегом, вязанная шапка, белая с серым помпоном, из-под которой выбивались кудрявые тонкие волосы каштанового цвета. Прошло полчаса, как она вышла из дома, и теперь шла по огороженному подобию узкого тротуара на машинном мосту, здесь, видимо, редко кто ходит, и незасохшая серая грязь увязалась за ней. Машины шмыгали одна за другой, заглядывая ей в глаза фарами. Вскоре она увидела слева от себя зияющую дыру в ограждении. Там были хлипкие лесенки, которые вели в нужном направлении. Придерживаясь рукой за остатки перил, она повернулась боком и тихонько стала спускаться. Её, хрупкую, казалось сейчас унесет ветер, как и оставшиеся на деревьях осенние листья. Ступени легонько поскрипывали, а звук машин перебивал мысли. Оказавшись под мостом, она поморщилась: резким запахом помоев и мочи было пропитано все пространство. Однако с каждым шагом в сторону садов-бараков зловония уменьшались. Там были хлипкие лачуги на клочках в 4—6 соток, расположенные по бокам трассы. Здесь было всего километра три до выезда из города. Эти сады – последний бастион свободы городского жителя. Сейчас, во вторник утром в ноябре, здесь вряд ли кто-то есть, может, один-два пенсионера. Отовсюду здесь недобро лаяли собаки пугая. Сердце ее каждый раз колотилось, как бешеное, заслышав их вой. Она ускорила шаг и вскоре миновала это место, оживающее лишь летом, да в праздники и выходные. Впереди была отсыпанная щебнем прямая дорога на возвышенности, голые кусты, обглоданные ноябрем, были сначала по бокам, а потом остались внизу. Она издалека видела место, куда направлялась, и через пятнадцать минут добралась до него. То был обрыв старых железнодорожных путей – пригорок, пригорок возвышавшийся над этим районом города. Здесь редко бывают люди, только птицы и голодные пугливые собаки. Она достала удобную теплую сидушку, чай с можжевеловыми ягодами и мятой в термосе, планшет. Через минут двадцать все начнется.

В этом месте, на окраине города, на краю заброшенных путей, она ощущала особое чувство, почти мистическое. Она не пугалась этого. Описать его представлялось мало возможным, но чтобы прочувствовать его – это место было лучшим. Смутное, прерывистое, призрачное в иных местах, здесь это чувство было таким же густым, как восьми-процентный йогурт. Ощущение жизни? Собственной сути? Она не знала что это, но, налив в крышку термоса терпкого чая, погрузилась в этот плотный поток восприятия.

Готова?

Да.

Через пять минут старт. Давай! – прошелестел в трубке бесцветный неряшливый бесполый голос человека, которого она никогда не видела. Да что там, они все время меняются.

Она – шифровальщик пунктов в городских играх-бродилках, в квестах. Разгадывая ее загадки, люди передвигаются с одной точки на другую, так они проходят весь маршрут. Она загадывала известные памятники и неизвестные скульптуры, шумные улицы и тихие переулки, зеленые парки и каменные коробки зданий, крыши домов и станции метро, а так же места, сразу и незаметные своей красотой обывателю, которые она открывала для себя во время одиноких прогулок. Сейчас, когда шла игра, ее дело было маленькое – смотреть в Сети, как игроки проходят маршрут, отгадывают загадки. Если у оператора (того, кто посылает задания и принимает ответы) закончились заранее подготовленные подсказки, она тут же придумывала новые. Такое случалось редко, поэтому обычно она отслеживала игру молча попивая чая, слушая музыку и до сих пор (прошло уже года два с ее первой игры) не веря в то, что где-то в другом месте люди на самом деле ходят по ее маршрутам, ломают головы, разгадывая хитросплетения ее загадок. Ей часто представлялся одинокий увалень-интеллектуал, который забавы ради решил играть в эту бродилку из дома, подсматривая фото этих мест в Интернете, отслеживая на панорамных картах свои непройденные шаги. И если бы не рассказы и фотографии агентов – живых людей, знакомых ей – стоявших на некоторых точках и точно видевших своими глазами и объективом компании ребят с гаджетами и духом приключений, она бы ни за что не поверила, что игра проходит на самом деле. Игра уже началась, и она только наблюдала, как участвовавшие своими правильными ответами продвигаются по маршруту. Но больше всего ее привлекали неправильные ответы – ошибки были вариантами игр, за секунду построенные разумом не похожим на ее. По ошибкам игроков она узнавала о них гораздо больше, чем по их правильным ответам, что-то во много раз занимательней. Вот и сейчас, когда игроки не могли разгадать новое место, она, будто магнитом притянутая, наблюдала за их неверными ответами. Внутри нее играл Эрик Сэра «Я чувствую все». Сам момент казался таким хрупким, зависимым, доверчивым. Раздался звонок. Здесь в тишине, на отшибе города, он был похож на скинутое в колодец ведро.

– Алло, слушай, а ты места проверяла?

– Да. Вчера часов в одиннадцать вечера.

– У меня по плану нет одного из мест, которые указаны в файле ведения. И расшифровки там не дано. Понять не могу – это то место? Седьмое из десяти.

– Сейчас проверю.

– И перезвони. До этого пункта два места всего осталось.

Всем известно, что файлы создает и редактирует она, остальные – оператор, координатор, агенты – могут только просматривать. Ошибка в файле может быть только ее. Она, и без того обычно неуверенная в себе, а сейчас – сомневающаяся в каждой букве, уязвленная, искала в тексте игры седьмой пункт, который она и без того хорошо помнила – скульптура «Близнецы» в ансамбле «Знаки Зодиака», что в городском парке отдыха. Но на седьмом месте была незнакомая ей последовательность букв и цифр, да-да, строгим Ареалом в двенадцать пунктов на нее ужасающе дерзко смотрел чужой код места. Она быстро перенесла верный вариант из электронного черновика, это заняло не больше минут двух.

– Все ок.

– То есть там косяк был, да?

– А сейчас его нет.

– Ладно, играем дальше, поаккуратней будь.

Мерзкое колющее ощущение царапало ей спину, будто внутри нее было неведомое существо со множеством иголок, катающееся с боку на бок, беззвучно рыдающее и пульсирующее под ритм находящейся в нем боли. Уязвлена.

Наблюдая за игрой лишь формально, не сопереживая ей, она старалась хотя бы внешними факторами спастись от внутренней бури – в наушниках зазвучали фортепиано и шепот из альбомов Тирсена «Прощай, Ленин» и «Невинная Франция», она налила себе еще горячего можжевелово-мятного чая из термоса и отпивала его маленькими глоточками, глубоко дышала. Но бегающая внутри нее в босоножках с острыми каблучками тревожность никак не могла угомониться. Она поставила чай на стоящий рядом камень, обросший пожухлой травой, и вновь посмотрела в файл ведения игры – последнее изменение, естественно, от ее лица, сегодня утром, пока она спала. Ужасно острые каблуки теперь уже скачущей галопом тревожности изгнали последнюю надежду на покой. Кто? Зачем? Что за подства? Что-то сжалось внутри нее, и она почувствовала себя сиротливо. Здесь, в том месте, где всегда наполнялась тайным дыханием жизни. Но запущенная вместе с уязвленностью огромная анаконда любопытства уже скользила по ее мыслям. То был особый род род любопытства, дознательности, с налетом мести, которая никогда не будет осуществлена. Она вновь впилась глазами в шифровку. На два счета. Ха! В ней было два ряда: в верхнем – буквы, в нижнем цифры со знаком минус или без такового. Все просто: отложить от буквы в первом ряду право или влево (если знак минус) то количество букв по алфавиту, что указаны во втором ряду. Кропотливо – да, мудрено – нет.

Потратив две минуты, она узнала – седьмая шифровка вела к заброшенной военной части на краю города. Километров пятнадцать от того места, где была она. Это место обычно не включали в городские игры, разве что доморощенные сорви-головы. Ее размышления растормошил звонок:

– Ну это… они до финала-то дошли, нормально все, – сказал оператор и шмыгнул, ноябрь давал о себе знать.

– Хорошо.

– Ну все. Свободна. Давай!

– Давай!

Бесцветный диалог с обладателем такого же голоса, безличного, как бланк квитанций в магазине.

Она посмотрела с возвышенности на простирающийся город. Казалось, здесь все припорошило пеплом, крыши домов выглядывали из серо-желтого дымка улиц. Она посмотрела в сторону, где находилась та заброшенная воинская часть – грунтовая дорога, затем парковый лесок с темно-зелеными пятнами елей и сосен между лысыми угловатыми деревьями, отдавшими свои листья ветру, потом поля сухой травы, а дальше уже не видно. Что-то внутри нее смутное, еле улавливаемое, не объясняя зачем, потянуло ее туда, как маленький ребенок тянет за руку к качели. И в самом деле, день свободен. Она собрала вещи, что лежали на пожухлой траве, и отправилась к заброшенной воинской части.

II

Она шла пешком уже добрых полтора часа, большей частью местность была ей незнакома. Нет, она проезжала здесь на автобусе, иногда на машине, когда выезжала за город с компаниями. Но одно дело знать названия улиц, развязок и остановок, и совсем другое – пройти узенькой, полной камешков и пыли, тропинкой рядом с автодорогой; шагать не по центральной аллее парка мимо скульптур и скамеечек, а по дорожкам в глубине, замечая на них деревья причудливой формы, каких нет там, где гуляя краем уха слушаешь истории незнакомых людей; найти мелкую незнакомую кафешку на десять мест, где стакан чая на четыре рубля дешевле, чем везде, а официантка – наверно, родственница хозяйки – болтает с посетителями, как с давнишними знакомыми. Такие тропинки и места, как песни непопулярных певцов или проза нехристоматийных писателей, внушают очарование не сразу, да вообще говоря и не навязываются, зато вдоволь дают почувствовать свою индивидуальность и хоть и немного, но вселяют дух первооткрывателя. Так она прошла по грунтовке до парка, а оттуда до закусочной, где подкрепилась, а затем вышла в поле. Ноги выше коленей подмерзли и побаливала поясница. По полю идти оказалось труднее – она не нашла тропинки и шла просто в нужном направлении через репей, иссохшуюся ромашку. Внутри нее было воодушевление без какой-либо видимой причины. Через какое-то время она набрела на железную дорогу – та так и была в поле, лишь отсыпана щебнем. Идя вдоль железки и вдыхая ее запах приключений и перемен, она наткнулась на ржавый столб с оставшейся в некоторых местах синей краской: «Ст. 17 км.»

Эти места уже определенно были ей незнакомы. Сеть ловила, и, покопавшись в виртуальном расписании поездов, она заключила – эта ветка идет до нужного ей пункта. Электричка была здесь часа два назад, а следующая будет через полчаса. Она села на траву и решила ждать. В брюхе у поезда будет быстрее, да и темнота через часа четыре накроет Серый и его окрестности.

III

От железнодорожной станции к воинской части вела разбитая асфальтовая дорожка с огромными озерами луж. По бокам росла выцветающая пижма и поблекшая полынь, тощие березки и несколько тополей. И вот, спустя десять минут ходьбы размеренным шагом, показалась заброшенная часть, порушенная, с выбитыми окнами казармы, развалившейся баней, исписанными стенами. Земля усыпана окурками и битыми бутылками. Вокруг – никого, только ветер слышно. Ощущение тоскливости передалось и ей. Она взошла на плац, заросший бурьяном по краям. Видимо, его использовали, как площадку для игры: баскетбольной кольцо, разметка, асфальтовая поверхность расчищена – ни осколков, ни окурков. Из куста что-то торчало, она подошла ближе – скейт. Оглянувшись и убедившись, что рядом никого, она взяла его. Шершавый. Пыльный. Чужой. Простая дешевая доска, такие даже по сезону появляются в больших супермаркетах. На обратной стороне рядом с колесом было поблекшее изображение Белой Вороны, птица примостилась у колеса и задорно посматривала, как бы подначивая прокатиться.

Поставила доску на плац. Кататься всегда было ее желанием, запретным. Сначала – «еще маленькая», потом – «там плохая компания», теперь – слишком взрослая. Сначала – это дорого, потом – какое-то дурацкое условие, теперь – несуразно смотрится. Она встала одной ногой на борд, тот непривычно для нее покачнулся, удивляясь: «Ты столько лет ждала!». Несмело оттолкнувшись, она проехала первые сантиметры. Встала. Оттолкнулась снова. Встала. Вновь толчок. Ее движения были будто дыханием жизни, которой она раньше не жила. Эти бесхитростные движения занимали ее, словно первые шаги, она и не заметила, как прошел почти час. В своем теле она обнаружила приятную усталость. Тот лик души, который по обыкновению скрыт под вуалью приличий и рассуждений, блаженствовал в улыбке. Час катания на чужом без спросу взятом борде взад вперед по ровной поверхности, – в общем в этом ничего такого, о чем обычно рассказывают, нет в самом этом действе ровным счетом ничего интересного для обывателей. Но ей это казалось чем-то… интимным. Будто она первый раз запустила руку туда, где всегда тепло, туда, о чем она знает только по картинкам и чужим рассказам-обмолвкам. Внутри – только онемевшее обостренное внимание.

IV

Пора возвращаться домой, еще час – и сумерки окрасят воздух, как чай воду, а когда они заварятся, наступит ночь. И все же… Почему это место? Кто его загадал и зачем? Может быть, она неправильно дешифровала? Гомон вопросов разбудил в ней любопытство, и вместо того, чтобы идти к остановке, она направилась к полуразрушенной четырехэтажной казарме. Уже в двадцати шагах от здания она услышала шелест голосов, их звон – на первом этаже, где была только подстилка бродяги, а на втором этаже они звучали так явственно будто она сама произносила слова. Наверно, компания на третьем этаже. Вслушалась. Человек пять, может, семь, все девчонки, кажется, среди них есть ребенок. Играют в Мафию. Мирные выбирали мафию.

– Ну, голосуем.

– Я думаю, что Ксюха. Она дерганная в этот кон.

– Мне кажется, Оксанка – обвиняет меня тут, активная уже какой круг, а ту-то игру вообще тихая сидела.

– Голосую за Пуговку. Я чувствовала, как она шевелилась «ночью».

– Да сеструня моя мафия. По-любому. Оправдывается вся к обсуждениях, значит, есть за что. Она слушала эти гулкие девичьи голоса, которые перезвоном разлетались по заброшенной казарме. Слушать их было занятно. В ее сознании приклеилась липкая мысль, что она упустит что-то, если уйдет, не посмотрев, кто там, хотя бы одним глазком. Сердце забилось сильней, а ладони суть намокли. Она осторожно, стараясь быть бесшумной, поднялась по обвалившейся наполовину лестнице (чтобы подняться наверх, нужно подтянуться). Спиной к ней по-турецки сидела худая девчушка с каштановыми волосами, она смотрела в разрушенное окно и без умолку болтала. С собой.

Особое это чувство, дурацкое, конечно, встретиться со странным человеком – испуг, немного отвращение к себе за то, что не понимаешь этого чудика и, чего уж скрывать, к нему, сострадание, горсть любопытства, отстраненность и даже чувство-лопата – такое состояние, которое подталкивает к копанию в себе, – одним словом, смешанные чувства одолевали ее по возвращению домой. Постель казалась холодной, а сама она в ней – чужой.

V

Небо с утра было в мягких серых тучах, как шерстка деревенского котенка ее бабушки. Она растянулась на постели и лежала в тающей полудреме. Негромко и жалобно задребезжал телефон рядом с изголовьем кровати.

– Алё! Алё! Алё-ё! – Услышала она в трубке причитания с акцентом. Звонила Рыжая, знакомая куда-ни-позови-туда-пойдет.

– Привет.

– Че спишь еще? – видимо голос показался сонным.

– Недавно проснулась. Я ведь поздно ложусь. Почему тебя удивляет?

– Ну ты со-оня, – Рыжая страдала типичным жавороночьим недугом – называть сов сонями и лунатиками. Нетолерантно. – Ну да не суть. У тебя, соня, маска есть? Карнавальная.

– А что? – она даже на локте привстала.

– Сегодня в десять в «Как все», ну в клубе-то, Маскарад. Ну а че дома сидеть? Туда пускают только в масках.

– Ааа… – протянула она и замолчала, обдумывая услышанное.

– Че уснула что ли? Э!

– Не. А кто еще будет?

– Я, парень, который мне нравится, Малышка и ее знакомый, ботаник, если честно, ну и ты еще, может быть. Ну так че, с нами?

– Да, да.

– Ну тогда маску не забудь. На входе без пяти встречаемся.

Нет, у нее не было маски. Но разве это проблема найти ее? Позавтракав, она отправилась в магазин, в отделе «Для праздника» было десятка два масок. Пластиковые или картонные, с вставками из перьев, страз, панеток, необычные и самые заурядные, забавные, страшные, сексуальные… Они изменяли ее лицо, в некоторых она не узнавала себя, в других – нравилась себе. В зеркале она увидела, как из прорезей в маске на нее смотрели серо-зеленые, почти блеклые глаза, никогда не в чем не уверенные, растерянные. Немного повыбирав, она пошла на кассу с плотной серой маской, окантованной по контуру серебряной тесемкой, которая завязывалась черными ленточками на затылке и закрывала лишь половину лица. В такой маске она чувствовала себя привлекательной и защищенной.

Тон за полутоном город окрашивался в цвет ночи. Она доехала на дешевом такси с молчаливым водителем до «Как все» – паб-клуба, в котором ни разу не была. Когда она вышла на улицу от водителя-молчуна, и ноябрьский промозглый ветер общупал ее своим порывом, будто проверяя за сколько минут он сможет заморозить девушку в тонких колготках, ботильонах и осеннем пальто, она обнаружила пренеприятную деталь – телефона ни в сумке, ни в карманах не оказалось. Скорее всего, оставила дома, а может быть – в такси. Рыжей видно не было, как выглядят ее друзья, она не представляла, Малышку же знала только по рассказам. Она подождала до десяти, никто не подошел. Она провела еще четверть часа под покровом зябкой ноябрьской ночи, пока не перестала чувствовать пальцы в изящных, но легких ботинках. Замерзнув, она направилась в клуб – одно из нескольких заведений в невзрачном сером здании. На входе стоял грубоватый амбал в строгом костюме. Его лицо так же было скрыто под маской, черной с серыми вкраплениями, так он даже походил на средневекового асассина.

– Без маски вход пятихатка.

– У меня есть маска, – она поспешно пошарила в сумке и завязала ленточки на затылке со спеху ухватывая в узел волосы, будто бы провинившийся ребенок оправдывается и исправляет свою неосторожность.

– Так-то. Проходи. Вон – налево гардероб.

Судя по одежде человек в гардеробе было немного, у нее был тридцать второй номерок.

Все пространство вокруг пропахло вопросами – «Что я здесь делаю?», с каждым шагом запах сомнений, связанных с правильностью происходящего, душил ее. Казалось, дышать больше нечем, а еще эта дурацкая досада, что Рыжая не пришла. «Ничего страшного, в общем», – скажет она потом своей знакомой. Но сейчас эта досада пахла уксусом, и от этого становилось дурно. «Как все» оказалось небольшим, квадратов на сто помещением. Приглушенный свет, пахучий дым от кальянов, невысокая сцена, по бокам – столы, в глубине зала – барная стойка. Играл клубный вариант вальса Хачатуряна из «Маскарада». Вопреки обыкновению, сегодня здесь включали аранжировку классики. Она была здесь впервые, потому, зайдя в зал, остановилась на пороге в нерешительности. К ней подошла хостесс в маске, похожей на ту, что была у охранника, разве что поизящней, видимо, женский вариант. Словно камердинер в барском доме, та сопроводила нового гостя за столик в глубине зала, у барной стойки. Усевшись в среднестатистическое кресло – ни мягкое, ни жесткое, ни удобное, ни неудобное – она принялась изучать меню. Вечер был пуст, домой может быть и хотелось, но не сейчас. Изысков в меню не наблюдалось, цены не высокие и не низкие, такие, как везде. Потеребив взглядом страницы, она заказала какой-то цитрусовый коктейль, салат Цезарь и чизкейк. Пока несли заказ, она осматривалась – серые и черные кофты, платья, маски… В дальнем углу сидела компания из пяти человек, все они были без масок, а у одной из девушек даже был джемпер цвета крыжовника, у другой – заметные из далека яркие бусы, похожие на спелые ягоды облепихи. Они шутили и хохотали над своими остротами. Ей принесли кислятину – цитрусовый коктейль с лаймом, грейпфрутом, мандарином и лимоном, а необычную компанию в то время же время попросили вести себя тише, фактически надели маску всем пятерым, оставляя их лица открытыми. Зал наполнили вальсы Штрауса, испорченные современной электронной обработкой; ей принесли суховатый Цезарь; ведущий вечера в малиновом пиджаке, при взгляде на который ей показалось, что в зубах застряли остатки малинового варенья, прыжком забрался на сцену и принялся настраивать микрофон.

– Дамы и господа! Бал маскарад, так сказать, объявляю открытым! – оттарабанил ведущий с интонациями провинциального тамады. – Мужчины! Приглашайте дам на танец! Она ощутила себя тоскливо, как в детском садике, в младших группах, когда описяны все свои колготки, других нет, и воспитательница через свои очки строго так смотрит, мол, ты что, без колготок тут, бесстыдница! Между тем, одна пара танцевала вальс, остальные пять – переминались с ноги на ногу. А помидоры в салате оказались безвкусными и очень водянистыми. Ну что тут поделаешь – ноябрь.

Объявили второй танец. Сонных пар, похожих на качающиеся березы, стало на две больше, а та, вальсирующая, как прилипшие друг к другу листочки, кружились в невидимом потоке ветра, смотря пустыми глазами друг другу через плечо.

Принесли чизкейк. Суховатый, слишком творожный, он с трудом проглатывался и застревал в горле. Объявили третий танец.

– Привет, пойдешь со мной танцевать? – сказала она, другая, красивая, открытая, невесть откуда взявшаяся. Короткое серебристое платье, распушившиеся каштановые волосы. Полупрозрачная маска из шифона, даже видны маленькие веснушки, которые, наверно, расцветают по весне. Незнакомка протянула руку и выжидающе улыбалась:

– Ну же. Я здесь тоже одна.

Через несколько шагов они положили ладони на талии друг друга и слились в медленном танце.

– Как тебя зовут? – спросила незнакомка.

– Я себя никак не называю. Я это я. Называй как хочешь, буду отзываться.

– Ммм… Ты будешь Ветер.

– Хорошо, я Ветер. Шшш… – подурачилась она.

– А ты называй меня Искра.

– Искра, – повторила она, пробуя на вкус имя новой знакомой.

– Чирк! – улыбнулась та.

Заиграл новый вальс – осенний, Шопена. Мягкий, мелодичный, невесомый. Через тонкую ткань она чувствовала тепло тела Искры, как движутся ее мышцы.

– У тебя такая тонкая талия, – улыбнулась Искра.

– У тебя тоже, – прошелестела она.

Ее коленка случайно дотронулась до Искриной. Гладкая. И такая пленительная, что захотелось пальчиком потрогать все выступы и выемки на ней. Они были примерно одного роста, но Ветер смотрела через плечо новой знакомой, лишь урывками осматривая лицо той. Искра же внимательно изучала лицо девушки, которую нарекла Ветром. Мягкие черты лица, замкнутость, улыбка, видная только, если наклонить голову на бок и чуть прищурить глаза. Десять сантиметров от запястья в сторону локтя – на этой отметке их руки соприкасались с талиями друг друга в конце танца.

– Может глинтвейна вместе, Ветер? – Искра улыбалась. Посмотрев на свое место в глубине зала, такое же одинокое и съеживающееся, как и ее квартира, она согласилась:

– Давай.

Внутри себя она обнаружила незнакомое чувство: что-то внутри нее тлело, отдавая тепло, наполняя приятным запахом и затуманивая внутренний взор. Без сомнений, это чувство зажгла Искра.

Они обменялись несколькими незначительными фразами, поболтали по фильмах, погоде, модном оттенке серого в этом сезоне и выпили каждая по три напитка, вызывающих легкую слабость в ногах, а моментами – мельтешение крыльев мотылька перед глазами.

Темп музыки становился все быстрее, и им двоим захотелось танцевать, не задумываясь над движениями, как можно ближе друг к дружке, в этом теплом коконе из вновь приходящих в бар незнакомцев… Она почувствовала на своей талии руку Искры, мысли Ветра распалялись секунда за секундой. Музыка становилась громче и еще быстрее, хмель зажал в свои объятия ее всю, она почувствовала, как ладонь Искры вкрадчиво накрыла ее грудь. Все это время она Стояла спиной к своей новой знакомой, чувствуя горячее дыхание той на своей затылке. Темнота стала гуще – светомузыку приглушили, оставив только несколько лучиков. Вопреки ритму композиций, Ветер почти замерла, полная истомы и тревожности, она безумно хотела продолжения Искристых действий и боялась предположить, что будет дальше. Почувствовав незнакомые руки на каждой из своих грудей, она ощутила, как эти ладони, разбрызгивая водопад ощущений, спустились ниже, к верхней части ее чулок. Буря внутри Ветра нарастала, что-то хмельное и запретное руководило ей, она не сдержалась и повернулась, зарывшись в волосах Искры, она поцеловала ее. Никогда прежде она не касалась губами девушки, и чувство узнавания себя в другой захлестнуло ее – такая же нежная кожа, мягкие губы, маленькие зубки, такой же тихий восторженный поцелуй, каким она целует других. Она будто бы целовалась с собой. Их невзначай толкнули, люди проходили рядом, сменилась композиция, но они не отрывались друг от друга.

Ровно в полночь по команде ведущего посетители сняли маски. Все вокруг казались ей на одно лицо – одного пола, возраста, настроения… Все они были похожи на нее. И даже Искра, вдруг ставшая тихой, в первую очередь стала похожей на нее.

И вот они смотрели друг другу в глаза, целовались, рассматривая друг друга еще ближе, и не было музыки, людей, выпивки, маскарада… Они гуляли по городу до самого утра, до первых трамваев, прозябая, а потом согреваясь в гнездах неспящих людей-Сов – цветочных ларьках и магазинах, и узнавали себя друг в друге. Они купили друг другу цветов – нежных фиолетовых хризантем и бледных альтермерий, пили лимонный чай в пластиковых стаканчиках и целовали замерзшие губы друг друга. Похожи ли все девочки мира? Она не знала, но в одной из них встретила себя, как давнего друга в чужой стране.