Текст книги "Битвы орлов"

Екатерина Глаголева
Битвы орлов

© Глаголева, Е., 2022

© ООО «Издательство «Вече», 2022

Об авторе

Дипломированный переводчик Екатерина Владимировна Глаголева (р. в 1971 г.) начала свой литературный путь в 1993 году с перевода французских романов Александра Дюма, Эрве Базена, Франсуа Нурисье, Фелисьена Марсо, Кристины де Ривуар, а также других авторов, претендующих на звание современных классиков. На сегодняшний день на ее счету более 50 переводных книг (в том числе под фамилией Колодочкина) – художественных произведений, исторических исследований. Переводческую деятельность она сочетала с преподаванием в вузе и работой над кандидатской диссертацией, которую защитила в 1997 году. Перейдя в 2000 году на работу в агентство ИТАР-ТАСС, дважды выезжала в длительные командировки во Францию, используя их, чтобы собрать материал для своих будущих произведений. В тот же период публиковалась в журналах «Эхо планеты», «History Illustrated», «Дилетант», «Весь мир» и других. В 2007 году в издательстве «Вече» вышел первый исторический роман автора – «Дьявол против кардинала» об эпохе Людовика XIII и кардинала Ришелье. За ним последовали публикации в издательстве «Молодая гвардия»: пять книг в серии «Повседневная жизнь» и семь биографий в серии «ЖЗЛ». Книга «Андрей Каприн» в серии «ЖЗЛ: биография продолжается» (изданная под фамилией Колодочкина) получила в 2020 году диплом премии «Александр Невский».

Краткая библиография:

Дьявол против кардинала (роман). Серия «Исторические приключения». М.: Вече, 2007, переиздан в 2020 г.

Повседневная жизнь во Франции во времена Ришелье и Людовика XIII. М.: Молодая гвардия, 2007.

Повседневная жизнь королевских мушкетеров. М.: Молодая гвардия, 2008.

Повседневная жизнь пиратов и корсаров Атлантики от Фрэнсиса Дрейка до Генри Моргана. М.: Молодая гвардия, 2010.

Повседневная жизнь масонов в эпоху Просвещения. М.: Молодая гвардия, 2012.

Повседневная жизнь европейских студентов от Средневековья до эпохи Просвещения. М.: Молодая гвардия, 2014.

Вашингтон. ЖЗЛ. М.: Молодая гвардия, 2013.

Людовик XIII. ЖЗЛ. М.: Молодая гвардия, 2015.

Дюк де Ришелье. ЖЗЛ. М.: Молодая гвардия, 2016.

Луи Рено. ЖЗЛ. М.: Молодая гвардия, 2016.

Ротшильды. ЖЗЛ и вне серии: Ротшильды: формула успеха. М.: Молодая гвардия, 2017 и 2018.

Рокфеллеры. ЖЗЛ и NEXT. М.: Молодая гвардия, 2019.

Путь Долгоруковых (роман). Серия «Россия державная». М.: Вече, 2019.

Аль Капоне. Порядок вне закона. ЖЗЛ и NEXT. М.: Молодая гвардия, 2020.

Польский бунт (роман). Серия «Всемирная история в романах». М.: Вече, 2021.

Лишённые родины (роман). Серия «Всемирная история в романах». М.: Вече, 2021.

Любовь Лафайета (роман). Серия «Всемирная история в романах». М.: Вече, 2021.

Фридланд

Жаворонок свистал, чирикал и щебетал в синей выси, упиваясь утренней свежестью и солнечным теплом; пофыркивали кони, почуяв близость воды; глухо топотали копыта, позвякивали манерки; легкие разговоры взрывались смехом.

– Ах, кабы нам дали отдохнуть хотя бы сутки! – говорил молодой уланский корнет, трусивший на гнедой кобыле, двум своим товарищам. – Вообразите: я сделался сомнамбулой! Третьего дня в Гейльсберге меня отправили с письмом к главнокомандующему, а я, должно быть, задремал прямо в седле. Очнулся – что такое? Я на лошади в воде, берег от меня за версту, как я туда заехал – сам не знаю. Хватился – письма нет! Честно признаюсь: испугался! Когда в Пассарге ядром убило флангового совсем рядом со мной, я и глазом не моргнул, а тут испугался! Ведь я же не выполнил приказ, да еще и где-то обронил важную бумагу! Выбрался кое-как из реки, отыскал наш полк, а уж приказано сниматься с бивака и выступать в Шиппенбейль. И вот представьте себе: в Шиппенбейле случилось мне быть рядом с нашим штабом. Его превосходительство вышел на крыльцо, а я стоял через дорогу. Вдруг он мне делает знак: подойди, мол. Я подхожу, салютую, а его превосходительство мне и говорит: «Ну, брат, ты давеча всех нас удивил. Вошел с закрытыми глазами, прямо ко мне, подал письмо, отсалютовал, вышел в двери и был таков!»

Уланы рассмеялись.

– Признайся, Булгарин: ты это сейчас сочинил, – поддразнил юнца его сосед справа.

Пушистые ресницы распахнулись от негодования, сочные губы сложились колечком.

– Да я… самым дорогим! Матерью своей клянусь, что…

– Французы! – послышались крики впереди. – Французы!

Навстречу кавалеристам бежали безоружные русские солдаты. Колонна остановилась; «что? что там?» – прошуршало от хвоста к голове. В обратном направлении запрыгали обрывки фраз: «Фурлейты… В городе французская конница… Все наши обозы взяты…»

– В две линии! Поэскадронно! Рысью!

Пару верст до реки уланы проделали быстро, но у моста их остановили ружейные выстрелы, а сам мост дымился и к тому же оказался разобран посредине, совсем недавно: снятые доски лежали тут же, по краям. Приподнявшись на стременах и вытянув шею, Булгарин увидел, как какой-то корнет спрыгнул с лошади и побежал через мост, за ним следовали по пятам трубач и рядовой. Они стали тушить огонь. «Старжинский!» – пронеслось по рядам. Булгарин знал Старжинского. Ах, почему не он сейчас совершает подвиг на этом мосту, у всех на глазах?.. Еще два корнета бросились на помощь храбрецам, вступив в перестрелку с французами; в это время пятеро улан быстро укладывали доски обратно, не обращая внимания на пули, которые свистели у них над головой, впивались в перила или шлепались в воду. Они еще не закончили свою работу, как доски загромыхали под копытами.

– Ура!

Французских драгун, засевших за бревнами на другом берегу, перекололи пиками; уцелевшие пустились врассыпную через огороды, побросав свои штуцеры. Уланы пронеслись по главной улице испуганно притихшего Фридланда, вылетели на площадь – и наткнулись на колонну саксонских кирасир. Залп, атака, звон сабель, конское ржание; обе колонны смешались в одну толпу, синие мундиры и красные куртки с зелеными отворотами, сцепившись, мчались по узким мощеным улочкам, обмениваясь ударами, перескакивая через упавших…

Из окон раздались выстрелы; несколько улан, спешившись, ворвались в дом и схватились с занявшими его французами; рослый солдат, стоя над убитым конем, отбивался саблей от трех французских егерей; двое улан несли на руках своего раненого командира – князя Манвелова; вахмистр гнал захваченного в плен французского офицера…

Маленький городок быстро закончился; русские высыпали на луг перед лесом, из-под которого им навстречу скакали крупной рысью французские гусары в зеленых доломанах, стараясь зайти во фланг. Саксонцы проскочили в промежутки между гусарскими эскадронами и разворачивали коней, строясь в линию.

Труба запела общий сбор; разрозненные кучки улан, утратившие строй во время погони, искали свои эскадроны, французы же неумолимо надвигались, как вдруг из-за реки раздался пушечный залп – три, четыре ядра очень точно ударили в зеленые ряды, замедлив атаку. Русские успели построиться; вперед выслали метких фланкёров, а затем уланы с пиками ударили на французов, смяв заодно и саксонцев. Неприятель несколько раз возобновлял свои атаки, но его принуждали к ретираде, пока не загнали в лес, за которым скрылось и солнце.

Вечерняя прохлада остудила разгоряченные головы; разом навалилась усталость, да и голод давал о себе знать, но командиры расставляли вдоль опушки пикеты и наряжали людей в караулы. Эскадрон ротмистра Владимирова остался бивакировать на месте жаркой схватки с французскими гусарами. Расседлывать лошадей и отвязывать чемоданы было запрещено; разводить костры и готовить пищу не было сил. Санитарные команды сносили раненых на телеги и отвозили в госпиталь, устроенный в городе; полковой штаб-лекарь Малиновский, с которым сдружился Булгарин, несомненно, тоже был там. Корнет спешился и огляделся.

Прошло чуть больше полугода с тех пор, как Фаддей Булгарин, выпущенный из Кадетского корпуса, был зачислен корнетом в Уланский полк Его Высочества цесаревича Константина, состоявший по большей части из малороссов и поляков, и вот он уже понюхал пороху, может небрежно обронить в разговоре: «Помнишь то дело при Гейльсберге?», пьет шампанское из пивных стаканов, научился курить трубку и рассуждать о том, чей табак лучше. И всё же для всех он еще мальчик. А ведь ему скоро восемнадцать! Ах, если бы он первым бросился сегодня через мост, а не Старжевский!.. На поле, где расположились уланы, всё еще валялись тела убитых французов. Взяв одного из них за ноги, Булгарин подтащил покойника к шалашу, поставленному солдатами. Убедился, что на него смотрят, улегся на француза, как на подушку, и закрыл глаза.

…Ровно в десять его разбудил корнет Жеребцов: была их очередь на службу. Нужно перековать лошадей.

В темно-синем небе поблескивали звезды, но после чистого поля в городе казалось темно, как в печи. Стук подков по мостовой гулко раздавался в узких переулках, отражаясь от закрытых ставен; кое-где, впрочем, окна были раскрыты, в комнатах мерцали свечи: жители собирали вещи, покидая город, чтобы не очутиться на поле боя. Команда улан направилась к темно-кирпичной ратуше с острой башенкой на крыше и арочным входом; растерявшийся бургомистр так суетился, желая угодить, что от него нельзя было добиться толку. С большим трудом офицерам удалось наконец узнать, где находятся кузницы, получить распоряжение о выдаче для лошадей овса из магазина и адреса домов, назначенных для постоя. Ковка лошадей обещала занять всю ночь. Жеребцов и Булгарин бросили жребий, кому первому идти спать на два часа, – выпало Булгарину.

– Wer ist da? – спросил испуганный женский голос, когда он стучал кулаком в двери.

– Russische Offizier. Quartier nehmen.

– Gleich!

Служанка со свечой в руке проводила его наверх, к хозяину в шлафроке и ночном колпаке.

– Ich habe Hunger und möchte etwas schlafen[1]1
  Кто там? – Русский офицер. На квартиру. – Сейчас! – Я голоден и хочу немного поспать (нем.)


[Закрыть], – заявил ему Булгарин без обиняков.

В одно мгновение на столе явилась бутылка вина и закуска, а когда всё это было уничтожено, в соседней комнате уже ждала готовая постель. Сняв куртку, Булгарин повалился на пуховую перину прямо в сапогах со шпорами.

…Голове холодно, нечем дышать – аааххр! Красные круги перед глазами, звон в ушах, мокрый рот хватает воздух. Что? Где он? «Ваше бл… ро… е…» Свет… Холодная вода течет за шиворот… Фррр… Завьялов?

– Ваше благородие, пора в сражение!

– В сражение?

В самом деле, отсюда слышны пушечные выстрелы. Но почему он сидит на постели? Где все?

– Команда ушла с корнетом Жеребцовым, а вас мы никак не могли отыскать. Хозяин вот, к счастью, в кузню пришел, где я еще оставался. Русише официр, говорит, кранк! Я скорей сюда, мы с ним уже час с вами бьемся, всё добудиться не можем, как поднимем – вы снова падаете. Я уж подумал, в самом деле захворали!

Булгарин с силой потер руками лицо, чтобы они не догадались, отчего он покраснел. Господи, как же стыдно! Он чуть не проспал сражение! В открытое окно доносился шум мерных шагов пехоты и цокот множества копыт – войска шли на позиции, а кто-то уже схватился с французами!

На улицах заторы из артиллерийских упряжек, повозок и телег; из шинков с выломанными дверями и выбитыми окнами выносят бутыли и выкатывают бочки; на порогах хлебных лавок крик и ругань… Команда улан с большим трудом выбралась из города и поспешила направо, где на пиках пламенели алые флюгера.

* * *

Генерал Беннигсен смотрел в подзорную трубу, как гренадеры в зеленых мундирах с белыми портупеями шагают колоннами через луг, занимая позицию между Алле и ручьем, вытекающим из мельничного пруда, через который спешно наводят мосты. Всходящее солнце играло лучами на остриях штыков и сияло жаром в начищенных до блеска медных пушках. За батареями на правом фланге, у оврага, выстроилась кавалерия под прикрытием пехоты; в центре, за деревней Гейнрихсдорф, повисали в воздухе белые облачка от выстрелов, а далеко впереди темнела разогнутая подкова густого леса. Вот этот чертов лес и беспокоил генерала больше всего.

Часа в два ночи неприятель открыл из-за деревьев стрельбу по русским разведчикам; полковник граф Тышкевич с охотниками из лейб-гвардии Измайловского полка загнал французских стрелков в чащу. На рассвете из леса вышли крупные силы французов, попытались сбить уланские пикеты, но были отражены фланкерами, атаками эскадронов и огнем конной артиллерии. Адъютант уланского полковника Чаликова поручик Жаке в одиночку захватил в плен семь французских егерей. Сколько еще французов засело в чаще? С колокольни фридландской кирхи, где расположился русский штаб, не видно ни конца леса, ни дороги к нему. Пленные, взятые вчера уланами, в том числе четыре офицера, единогласно показывали, что у Постнена стоит только корпус генерала Удино (не более десяти тысяч человек, шесть тысяч поотстали), полк конных стрелков из 3-го польского легиона генерала Домбровского, саксонский полк легкой кавалерии и французский уланский; от плененных утром егерей стало известно, что к ним присоединился корпус маршала Ланна, Наполеон же с основными силами идет к Кёнигсбергу. Если это так, то для отражения противника вполне достаточно кавалерии князя Голицына, отряда князя Багратиона и двух дивизий генерала Дохтурова при поддержке артиллерии; гвардейские полки: Семеновский, Измайловский и Конногвардейский – можно оставить в резерве. Нет нужды переводить через Алле всю армию, пусть получит долгожданный отдых. До вечера будем сдерживать натиск неприятеля, не пуская его в город, а завтра утром уйдем на Велау.

После Гейльсберга великий князь Константин взял с Беннигсена обещание не вступать в решительное сражение: в апреле его высочество лично привел главнокомандующему подкрепление в семнадцать тысяч человек, которое за эти полтора месяца уже изрядно потрепало, других же пополнений ожидать сейчас неоткуда, на пруссаков надежды нет, всё русское войско составляет не больше шестидесяти тысяч, да и со снабжением плохи дела, тогда как Наполеон всё нужное для армии бесцеремонно забирает у новых вассалов. Константин Павлович – храбрый человек и настоящий полководец, но он всегда стремится избежать людских потерь, если это возможно.

* * *

Русская пехота шла к Гейнрихсдорфу – точно большой зеленый лес снялся с места и двинулся вперед, как в «Макбете» у Шекспира. Левый фланг генерала Груши уже был смят казаками, а против этой надвигающейся силы никакая отвага бы не помогла, оставалось действовать хитростью – отделить конницу от пехоты. Кирасиры Нансути отступали крупной рысью; драгуны, стоявшие на плато перед деревней, спрятали артиллерию за возведенными еще утром баррикадами; несколько спешенных взводов остались охранять орудия, а остальная дивизия отходила, прячась за изгородями и садами.

«Ура!» Едва русская кавалерия ворвалась в Гейнрихсдорф, как вместо бегущих драгун увидала перед собой боевые порядки кирасир. «En avant!»[2]2
  Вперед! (франц.)


[Закрыть] Груши ударил русским во фланг; короткая кровавая стычка заставила их ретироваться, а летевшая вслед картечь придала им скорости. Но русские быстро вернулись. Груши невольно залюбовался тем, как стремительный поток всадников в белых колетах врезался в ряды батавских драгун, однако времени терять было нельзя: Нансути со своей бригадой атаковал их с фланга, а сам Груши ударил им в лоб. Атака, погоня, разворот, перестроение… После пятнадцати атак противники сошлись в жарком бою левее Гейнрихсдорфа; султаны на шапках колыхались, подобно колосьям в поле, звон сабель о шлемы напоминал град на железной крыше.

…Под маршалом Мортье ядром убило коня – оригинальное приветствие после ночного перехода в семь лье. Ему помогли подняться и подвели другую лошадь. Три полка из легиона Домбровского остались защищать батареи, а четыре пехотных полка Дюпá сменили изнемогавших гренадеров Удино. Маршал Ланн построил дивизию Вердье в две колонны, которые переходили с правого фланга на левый, создавая видимость того, будто в бой вводятся новые войска. Атаки русских удалось отбить, хотя и с большими потерями; Мортье послал адъютанта к императору: необходимо подкрепление. Удино проводил его взглядом; сам он отправил к Наполеону уже шестерых ординарцев, заклиная поспешить на помощь.

– Загони коня, Сен-Марс, но скажи императору, что против нас – вся русская армия, – напутствовал своего адъютанта Ланн.

* * *

Конь тяжело поводил боками, по которым струйками стекала свежая кровь. Наполеон узнал всадника и пустил свою лошадь шагом; сопровождавшие его генералы тоже натянули поводья. Пока Сен-Марс докладывал обстановку, выражение лица императора изменилось несколько раз: он нахмурился, узнав, что Фридланд оставлен, просветлел, услышав, что французы отступили перед вчетверо бóльшими силами противника, и даже улыбнулся при словах о том, что нынче годовщина сражения при Маренго – неплохо бы отметить ее новой победой.

Не дожидаясь окончания этой беседы, две дивизии маршала Нея ускорили шаг; гвардия поспешила за ними, кавалерия обогнала пехоту. Спрашивать дорогу было незачем: они шли на гул пушек, эхом отзывавшийся в лесу.

У моста возник затор; дивизия Дюпона сбилась в кучу, гвардия напирала, чтобы пройти вперед. Подскакавший Дюпон, страшно разгневавшись, велел сбросить с моста все повозки, чтобы расчистить путь, и пропустил гвардию вперед.

* * *

Гренадеры Павловского полка шли в штыки в одиннадцатый раз. Впереди строя солдаты несли на руках генерал-майора Мазовского: раненный в руку и ногу, он не мог удержаться в седле, но желал вести своих орлов за собой. Генералу Сукину 2-му оторвало ногу ядром; два унтер-офицера вынесли из боя на плаще раненого генерала Эссена 1-го.

Уцелевший батальон гренадеров Удино охранял боеприпасы; свист ядра – и к небу взметнулся столб огня, ошметки людей разбросало взрывом.

В каждую передышку подбирали раненых; французы забили ими все дома в Постнене, устроив полевые лазареты в лесу до самого Георгенау; русские отвозили своих во Фридланд.

На дороге к лесу клубился огромный столб пыли. Это еще что? Английский генерал Гученсон, наблюдатель при русской армии, вызвался подняться на колокольню и произвести визуальную разведку; Беннигсен отпустил с ним своих адъютантов Лопухина и Волконского, знавшего по-английски.

К удивлению Волконского, в Ратуше было полно народу: множество штаб– и обер-офицеров, не раненых и не больных, находились не на позициях, а здесь, в тылу, возле двух генералов – «гатчинских скороспелок», как называли их армейские. Устыдившись перед иностранцем, Серж поскорее повел его на лестницу.

Сомнений быть не могло: Наполеон ведет подкрепление. Когда Волконский прискакал в ставку с этим сообщением, французы уже выходили на опушку леса.

* * *

Облако пыли, поднятое свитой, скрыло от глаз императора; генералы Виктор и Мезон с трудом поспевали за ним. По дороге им встретились русские пленные, захваченные Груши у Гейнрихсдорфа; затем Наполеон обогнал корпус Нея.

– Vive l’empereur![3]3
  Да здравствует император! (франц.)


[Закрыть] – возликовали гренадеры, увидев знакомую фигуру в конно-егерском мундире, на белом коне.

– Я привел вам армию, – сказал Наполеон Удино. Потом поднес к глазам подзорную трубу: – Где Алле?

– Там, позади неприятеля. Я посадил бы его задом в воду, если бы у меня были люди, но я растратил своих гренадер. Если русские пойдут вперед, они прорвут наш строй, как паутину.

– Сколько их? – спросил Наполеон.

– Тысяч восемьдесят.

– Кажется, их больше.

Император стал подниматься на холм, чтобы как следует осмотреть позиции. Удино выехал вперед.

– Сир, ваше место не там. Я сам пойду, зачем вам подставляться под пули? Взгляните, как они отделали мою лошадь!

Но император смотрел не на лошадь, а в подзорную трубу.

– Я знал, Удино, что там, где вы, мне следует бояться только за вас, – сказал он наконец, – но сегодня вы превзошли самого себя. Если неприятель еще несколько часов пробудет на тех же позициях, он погиб.

Подозвав адъютанта, Наполеон продиктовал письмо маршалу Мюрату: «Канонада длится с трех часов утра, похоже, здесь вся русская армия. Его величество полагает, что Вы заняли Кёнигсберг (для этого довольно дивизии драгун и маршала Сульта), и велит Вам идти к Фридланду с двумя дивизиями кирасир и маршалом Даву: возможно, что дело продлится еще и завтра. Постарайтесь прибыть к часу ночи». Ординарец ускакал с письмом, а император отправил всех офицеров своей свиты на разведку: неудобная позиция русских казалась ему слишком странной – нет ли какого подвоха?

Подошедшую пехоту, конницу и артиллерию выстроили на трех больших полянах в лесу, дав полчаса на отдых; каждый солдат должен был удостовериться, что его оружие исправно и зарядов довольно. Начали возвращаться разведчики: русские переходят через мост на французский берег, через час будут готовы к бою.

– Через час? – Наполеон достал из кармана серебряный брегет и отщелкнул крышку. – А я уже готов. Они получат то, чего хотят.

* * *

Ровно в пять часов пополудни раздался сигнальный выстрел из пушки, за которым последовали три залпа из двадцати французских орудий. Выстрелы прокатились по всей линии, целя в левое крыло русских, чтобы подготовить атаку Нея. Одновременно из леса быстрым шагом вышла пехота, равняясь на шпиль фридландской колокольни. Плотная колонна по восемьдесят человек в ряд опрокинула русских стрелков, но пока те барахтались в Алле, заговорила русская артиллерия, осыпая французов картечью. Колонну окутало пороховым дымом, солдаты потеряли из виду своих командиров, а в грохоте выстрелов нельзя было расслышать команд. И тут на нее слева обрушилась русская конница. Колонна тотчас ощетинилась штыками; знаменосец упал на землю, закрывая своим телом полкового орла.

Уланы ротмистров Щеглова и Радуловича, за которыми скакали лейб-казаки, на рысях миновали Гейнрихсдорф и выстроились поэскадронно. Из лесу выходила неприятельская кавалерийская колонна; артиллерия открыла огонь, но ядра французов не остановили.

– Пики наперевес! Марш-марш! – скомандовал Щеглов и первым ринулся в атаку.

– Ура! – подхватили уланы.

Однако за несколько шагов до неприятеля они натянули поводья: колонна была впятеро сильнее и стояла как вкопанная. Это были знаменитые драгуны генерала Латур-Мобура; передние отбивали пики палашами, а задняя шеренга стреляла из карабинов.

– En avant! Vive l’empereur!

Уланы попятились; фланкеры отстреливались, нескольких драгун, выехавших вперед, подняли на пики. Громкая команда – и французская колонна быстро сделала пол-оборота направо, преградив русским путь к отступлению. Те бросились в другую сторону и уперлись в крепкий плетень.

Стрелять было уже бесполезно: пули, назначенные врагу, попадали в своих; в свалке ловчее было орудовать палашами, чем пиками; уланы дрались саблями, а то и кулаками; противники бросались друг на друга как бешеные; казаки спешно разламывали плетень.

Молодой французский офицер выстрелил в Булгарина с десяти шагов и не попал; подскочил ближе, замахнулся палашом: «Rendez-vous, officier!»[4]4
  Сдавайтесь, офицер! (франц.)


[Закрыть] Фаддей занес саблю, чтобы рубануть его по руке; офицер опустил руку, сабля скользнула по гриве его лошади, которая с испуга быстро повернулась, в этот-то момент Булгарин и ранил офицера в плечо. «Tuez-le!»[5]5
  Убейте его! (франц.)


[Закрыть] – закричал тот своим драгунам. Грянули два ружейных выстрела; Булгарин упал вместе с кобылой: обе пули попали ей в голову.

Отстегнув чемодан и вынув из кобур пистолеты, корнет перелез через плетень и помчался со всех ног в деревню, перемахнул через забор, забежал за поленницу дров у дома и там упал на землю, тяжело дыша. Только тут он заметил, что потерял свою уланскую шапку, которая обошлась ему в сорок пять рублей ассигнациями. Эх, зачем он не привязал ее витишкетом! Такие шапки делали только в полку, а все мастеровые сейчас в обозе, – где он возьмет другую? И лошадь его убили…

– En avant! – раздалось на улице.

Прижавшись к поленнице, Булгарин переждал, пока смолкнет топот копыт (видно, французы гнались за нашими), потом приладил чемодан на офицерском шарфе у себя за плечами наподобие ранца, заряженные пистолеты подвесил на витишкетах и вышел на улицу. На земле валялась казачья пика. Фаддей поднял ее (тяжелая!) и тотчас скрылся обратно в свое убежище: французы скакали обратно. Быстрый дробный топот сменился редким перестукиванием. Корнет осторожно выглянул из-за угла. Французский драгун слез с лошади и подтягивал подпруги; вот он снова вскочил в седло… Опередив собственные мысли, Булгарин выскочил из-за поленницы и бросился на француза с пикой; тот перегнулся, чтобы рубануть его палашом, но Фаддей успел ткнуть его в бок. Драгун свалился с коня, застряв одной ногой в стремени; пика засела у него в боку. Булгарин ухватил лошадь за поводья, та испуганно рвалась и становилась на дыбы.

Земля вновь задрожала от конского топота: мимо корнета пронеслись лейб-казаки, за ними лейб-гусары и уланы. «Братцы, помогите!» – взывал он к ним, воюя с лошадью, – никто не обернулся. Фаддею наконец удалось выпутать ногу драгуна из стремени и вырвать из него пику, но лошадь по-прежнему не давалась сесть на нее.

Казаки возвращались обратно с добычей – французскими лошадьми и пленными. «Некогда!» – бросил один из них на ходу в ответ на просьбу Фаддея помочь ему. Лейб-гусары скакали следом.

– Помогите, братцы, сесть на лошадь – она бесится! – чуть не со слезами взмолился корнет.

– Извольте, ваше благородие!

Один из гусаров спешился, подошел к танцевавшей на месте нормандской кобыле («Ну-ну-ну, тихо, тихо!»), отвязал от седла драгунское ружье, потом, взглянув на Булгарина, укоротил стремена и наконец пристегнул цепочку, сорвавшуюся с крючка мундштука и пугавшую лошадь своим звоном. Раненый драгун пошевелился и застонал.

– Неужто это вы его уходили? – удивился гусар, посмотрев на француза.

– Я, братец, с Божьей помощью.

– Разве что с Божьей помощью, – покрутил головой спаситель Фаддея. – Он бы вас кулаком убил, если б до схватки дошло.

Казачью пику Булгарин захватил с собой. Уланы, не чаявшие его увидеть, приветствовали его появление радостными криками. Стали потрошить булгаринский трофей – чемодан французского драгуна. Ну и ну! Тонкое белье, шелковые платки, серебряная ложка, пенковая трубка, две пары белых шелковых чулок, танцевальные башмаки, новый мундир – ни один офицер бы не отказался! Одежду Фаддей разделил между гусаром и двумя своими драбантами – Кандровским и Табулевичем, оставив себе только ложку, пенковую трубку и два фунта табаку, ну и, конечно же, лошадь. Узнав фамилию гусара (Ансонов), Булгарин тотчас отправился к ротмистру Щеглову и просил рекомендовать его спасителя полковнику лейб-гусар князю Четвертинскому. При этом он вкратце изложил обстоятельства дела, скромно полагая, что его поединок Давида с Голиафом тоже не останется незамеченным.

Вернувшись к товарищам, обсуждавшим дневные события, Булгарин понял, что его отчаянный поступок меркнет на фоне чужих подвигов. Корнет Жеребцов тяжело ранен, его вынес из боя драбант; унтер-офицер Культенко спас ротмистра Владимирова; уланы Кислой и Веселов взяли в плен по французскому офицеру, а унтер-офицер Борисов захватил сразу трех французских солдат и отвел их к генералу Кологривову; юнкер Иоселиани из эскадрона ротмистра Вуича пленил трех егерей, хотя сам был ранен пулею в грудь и палашом под колено… Труба запела сбор: генерал Ламберт составлял отряд из уланов, лейб-гусаров и Александрийского гусарского полка для проведения рекогносцировки возле леса.

…Из-за деревьев выкатывалась пыльная туча: это шла французская пехота. Стоило русским показаться на опушке, как французские трубачи затрубили тревогу, отдыхавшие драгуны побежали к лошадям, и вскоре навстречу уланам уже двигались шагом шеренги кирасир в блестящих латах и в шишаках с конскими хвостами, на огромных лошадях. Сейчас или никогда!

– Ура! – закричал Булгарин диким голосом и дал шпор своей новой лошади.

– Не горячитесь, ваше благородие! – говорили ему Кандровский и Табулевич, скакавшие рядом. – Не выскакивайте вперед! А то лошадь занесет вас к французам!

Тяжелая казацкая пика ходила ходуном в нетвердой руке корнета, но с помощью Табулевича ему всё же удалось сбросить с лошади одного кирасира, когда французы показали тыл. Поняв, что пика не для него, он отломил острие и спрятал в чемодан на память, а древко бросил тут же, после чего пустился догонять своих, отступивших обратно к деревне.

Французская конница вышла из леса уже тремя колоннами; к русским подошел на помощь Гродненский гусарский полк и лейб-казаки. Полковник Загряжский упал с лошади, израненный; драгуны Латур-Мобура унесли его в плен. Увидав это, ротмистр князь Абамелек принял командование на себя и бросился вперед, отбив три пушки, которые французы ранее захватили у Воронежского мушкетерского полка. Ротмистр Трощинский был ранен пулей в ногу, поручику Деханову ногу оторвало ядром, поручика Коровкина рубанули палашом по левой ноге и правой руке, ротмистра Лорера – саблей по лицу… После двух часов непрерывных атак измученные русские были готовы уступить поле битвы французам, но тут прибыла резервная кавалерия генерала Уварова с несколькими орудиями конной артиллерии. «Ура!» Французов прогнали под лес, вернулись на отвоеванное поле и выстроились шашечницей, дожидаясь окончания пехотного сражения.

…Солдаты Нея, за час взобравшиеся на холм, откуда открывался вид на Фридланд, видели, как слева, по ту сторону мельничного ручья, французская кавалерия пытается отвлечь огонь русских на себя. Запрыгали солнечные зайчики, посланные блестящими кирасами, и вдруг исчезли, когда кирасиры наполовину скрылись в поле спелой ржи. В их сторону тотчас полетели брандскугели; рожь запылала, из огня доносились пронзительные крики пехотинцев.

Французы и русские стреляли друг в друга, не переставая; солдаты валились на землю как снопы. Ней вихрем носился на коне вдоль всей линии, оказываясь в самых опасных местах; его кудри прилипли к потному лбу, в серых глазах горел огонь, громовой голос перекрывал ружейную стрельбу… Орлиный профиль князя Багратиона на фоне зарева пожара невольно внушал мысль о сверхчеловеческом.

В плотной серой стене порохового дыма вспыхивали сотни светлячков – солдаты стреляли почти вслепую. «Ура!» – прокатилось по рядам русских: они приветствовали пришедшую им на помощь гвардию. «Tenez bon!»[6]6
  Держитесь! (франц.)


[Закрыть] – кричал генерал-адъютант Мутон, присланный императором. Но русские кавалергарды уже устремились в прорехи разодранной дивизии Маршана.

Два или три полка, охваченные ужасом, сгрудились в бесформенную массу, генерал Маршан вертелся в центре людского водоворота, крича остановиться. Дивизия Биссона на левом фланге французов обратилась в паническое бегство, смешавшись с русскими кавалеристами и увлекая за собой своего великана-генерала. Еще пять минут, и всё было бы кончено, но тут генерал Дюпон, выйдя из леса, велел трубить атаку; его дивизия встала стеной на пути русской гвардии. Знаменосец одного из полков Нея спешно укрылся в рядах солдат Дюпона, чтобы сохранить своего орла. Несколько русских всадников ворвались на батарею, одному из офицеров срубили саблей плюмаж.