Текст книги "Идеалист. Психология в художественной прозе"

Я уже порядком замерз, когда услышал голоса. Не теряя ни секунды, я шагнул в сугроб. Теперь меня надежно скрывало дерево. Я сильно рисковал, а потому должен был быть крайне осторожным, если бы меня кто-нибудь заметил, боюсь, я не нашел бы подходящего объяснения. Группа ребят направилась в противоположную от меня сторону, к метро. Я оставался на месте. По моим подсчетам, вышли не все. Да и некоторых старших учеников в этой группе я не заметил. Прошло еще четверть часа. На дорогу вышли три пары, парни с девушками. Г-жи Марины с ними не было. Я попытался разглядеть время на телефоне, не включая подсветки. Ребята скрылись за углом. Точное время одиннадцать часов сорок восемь минут. До метро идти около пяти-семи минут. Я растерялся и не знал, что делать дальше. В Доме все еще горел свет, учителя из него не выходили, значит, и она оставалась внутри. У меня еще был шанс попасть в метро. На раздумья оставалось не более минуты. Или я еду домой на последнем поезде, или остаюсь тут и жду… неизвестно чего. По логике вещей, Марина Мирославовна не могла ехать домой на метро, иначе она уже вышла бы вместе со всеми. Значит, она либо оставалась ночевать в Доме Братства, либо ехала домой не на метро. Машин поблизости не было. Нужно было на что-то решаться. Я вышел из сугроба и припустил трусцой. Людей на станции было немного, но укрыться от ребят не составило труда. Я зашел в другой вагон. Домой я явился в час ночи. Теперь я знал, что старшие ученики все же расстаются со своими наставниками, хотя бы на ночь. От этого знания мне почему-то стало чуть легче. Но теперь я ругал себя за то, что не остался. Нужно было еще подождать и убедиться в том, что Марина Мирославовна действительно остается ночевать в Братстве. А так, это только предположение. В следующий четверг я решил выяснить все окончательно и для этого намеревался воспользоваться машиной отца.

Пока я ехал в метро, думал, сообщать Ане обо всех последних событиях или нет? И решил не сообщать. Она меня, скорее всего, отругала бы за излишнюю страсть и любопытство. А когда ты влюблен, наставления вызывают лишь раздражение. Голос разума все равно не был бы мной услышан. Однако никому, кроме Ани, я о своих наблюдениях рассказать не мог. Братство было нашей с ней тайной, мы никого в нее не посвящали, и нас это здорово сблизило. Мы с ней делились самым сокровенным, но в последнее время я стал замечать, что подруга реагирует на мои откровения не так, как раньше. Мне это могло только показаться, но я решил быть осторожнее. Аня на все мои похождения всегда смотрела сквозь пальцы, но теперь переполняющие меня эмоции начали ее раздражать.

Раньше со мной не происходило ничего подобного, я никогда еще не был влюблен в двух женщин одновременно. Говорят, в сердце нет места для двоих. Но обе эти женщины были не просто желанны, они манили своими мирами. Я жадно познавал эти совершенно разные, такие захватывающие, полные интриг миры. И каждая была королевой в своем.

В пятницу, на вводном курсе, у Марины Мирославовны была лекция о первой Пифагорейской школе философии, которую я слышал уже дважды от нее, а вчера в кратком изложении еще и от ее ученицы Юли. На этот раз я решил слушать исключительно с позиции ученика, жаждущего учиться у великого учителя. Провести такую параллель с темой лекции и с Братством оказалось несложно.

Итак, в Пифагорейскую школу ученики принимались не совсем обычным способом. Вместо экзамена или собеседования кандидаты, сами того не ведая, подвергались различным испытаниям. Неотъемлемой составляющей ученичества, прежде всего, являлось сильное желание учиться. Когда новенький приходил поступать, ему говорили, что набор уже окончен, и предлагали прийти в следующем году. Те, у кого находились причины не приходить на следующий год, отпадали сами собой. Это означало, что их желание не было истинным, иначе они пришли бы и через год, и через два, и ходили бы до тех пор, пока не были бы приняты в школу. Но находились и упрямцы, кто приходил снова и снова. Для них испытания только начинались. Они были в чести, и их уже поджидали старшие ученики. Кандидаты проверялись на преданность в дружбе. Старший ученик, взявший шефство над новичком, знакомил его с остальными, показывал школу. А после говорил, что забыл что-то, и просил подождать его у входа. Сам же покидал здание через черный ход. Наступала ночь. И если наутро, не убоявшись темноты, холода, голода и опасностей, новичок все еще ожидал своего старшего друга под стенами школы, его считали преданным товарищем и он удостаивался права идти дальше. Когда дело доходило до экзамена, ставка делалась на честность. На доске рисовали три точки и задавали один единственный вопрос: «что изображено на доске?». Испытуемый должен был ответить, что он видит. Всего-то. Но некоторые воспринимали такое задание как насмешку и с обидой покидали аудиторию. Менее тщеславные после некоторых раздумий давали различные, порой надуманные и замысловатые ответы. Сдавали экзамен только те, кто честно отвечал, что видит три точки. Те, кто выдержал все испытания и сдал экзамен, допускались к занятиям. Но было одно условие – ученики должны были молчать во все время обучения. Они не могли задавать вопросов, обсуждать услышанное, пять лет подряд соблюдать молчание. Многие не выдерживали столь тяжкого испытания. В результате оставались достойнейшие из достойных. В награду они получали право встретиться с Учителем, с самим Пифагором. До этого они его не видели.

Проводя аналогию с Братством, я пришел к выводу, что в Братстве тоже есть иерархия и ступени ученичества: учителя, старшие ученики, члены, слушатели-кандидаты. Кандидатом я стал в тот самый день, когда провожал Аню в Дом Братства на просмотр фильма. Привела меня моя энергия. Сам того не подозревая, я стоял на пороге приключения-испытания. Хоть я и был настроен скептически, первый шаг был сделан. Как только я очутился на вводном курсе, передо мной явилась Марина Мирославовна, и на первом же занятии я влюбился. К счастью, мне не пришлось ждать ее появления пять лет в служении и тишине, как ученикам Пифагора, иначе я с ней никогда не повстречался бы. Из воинственно настроенного правдоискателя я моментально превратился в робкого и преданного слушателя. Сейчас я в Доме, в группе начального уровня, все еще слушатель, но первое испытание пройдено. Еще полгода, и я кандидат в члены Братства в группе уже первого уровня, и впереди экзамен. И так со ступени на ступень. Член Братства – это всего только нижняя ступень иерархической лестницы, вершина которой от таких неактивных слушателей, как я, сокрыта. А мое служение только начиналось.

На лекции я ходил исправно, никогда не опаздывал, лектора не перебивал, слушал внимательно, но на самом деле меня интересовало вовсе не Братство, а Марина Мирославовна. Прилежание мое было продиктовано страстным увлечением ею, а не идеологией Братства, в которой я, признаться, еще толком не разобрался. Со временем, все еще оставаясь послушным новичком, один день недели я решил посвятить совершенно иному направлению – университетскому курсу психоанализа и Валерии Викторовне. В Братстве меня еще никто толком не знал, поэтому никто не мог заметить тех перемен, которые уже стали происходить в ходе моих мыслей. Меняясь изо дня в день, они выстраивались в различные связи и комбинации, превращаясь в определенный образ мысли.

Я взялся за два учения сразу, которые вроде бы и не противоречили друг другу, но и общего между ними было мало. Я пытался сравнивать их между собой. Сведущим я не был ни в одном из них, но понимал, что в учении, преподаваемом Валерией Викторовной, все было прозрачно, без тайн и мистики, все звучало научно и аргументированно, а главное, входило в университетскую программу. В то время как в Братстве, вне курса г-жи Марины, возникало все больше и больше вопросов. Речь в Братстве уже велась об эволюциях, карме, перевоплощениях, тайных обществах и великих учителях человечества. Философия обернулась эзотерикой. Любимое Братством изречение: «Учитель приходит тогда, когда ученик готов», – для меня было вполне актуально. Я жаждал знаний и ко мне пришли сразу два учителя. Ученичество у первого предполагало послушничество и дальнейшее служение Братству. Но я не был еще готов посвятить Братству всего себя. У меня были свои интересы, учеба, друзья, и… Валерия Викторовна. Продолжая проводить параллели, я понимал, что, выйдя из Братства, стану походить на одного из тех несведущих, у кого не хватило отваги пройти все испытания в Пифагорейской школе и заслужить встречу с Учителем. Позиционируя себя не слишком прилежным учеником, я все равно не собирался оставлять Братство. Но моим учителем в нем могла быть только Марина Мирославовна и никто, кроме нее. И было в этом только одно «но». Заключалось оно в том, что понятие «учитель» исключает пол и сексуальную привязанность. А я при всем желании не смог бы исключить эти два фактора, потому что она была женщиной, от которой я был без ума. И если я и смог бы подчиняться, то только ей, но не Братству. От мысли, что я просто влюблен и стремление к такой женщине более чем естественно, я немного успокоился. Но все равно от всех этих размышлений голова шла кругом.

Я не заметил, как преодолел долгий путь в подземке и очутился на своей станции. Раньше подобные поездки казались мне длительными и утомительными, а теперь я едва успел выскочить из закрывающихся дверей. Я начал жить в своем измерении, в котором перестал замечать время.

Наступил четверг и мое первое дежурство в библиотеке. Прежде всего я включил компьютер и вошел в программу регистрации книг. Разобраться не составило труда, все было предельно просто. Я ожидал своего первого посетителя и волновался, что не смогу быстро отыскать запрашиваемую книгу. И вот ко мне пожаловали сразу три девушки. К моему счастью, они сдавали литературу, а не брали. Поэтому я только уточнил их фамилии и не задержал надолго. Они ушли, и я быстро отметил в их формулярах, что книги возращены. Продолжая сидеть перед открытой базой читателей, я от нечего делать водил мышкой вверх-вниз по списку фамилий, как вдруг меня бросило в жар от одной только мысли – ввести в строку поиска фамилию г-жи Марины. Уже через мгновение дрожащей рукой я набирал буквы и с замиранием сердца жал на клавишу «поиск». Прошли секунды, каждая казалась мне вечностью. Я не верил своим глазам, на экране монитора открылся формуляр на имя Власовой Марины Мирославовны. Я был уверен, что ее нет в базе и что она берет любые книги, какие только пожелает без всяких формальностей. Но это было не так. Чтобы пролистать полный список литературы, которая за ней числилась, требовалось время. Перечень был довольно длинный. Но мне уже было не до книг, раздел с адресом и телефоном был заполнен! Я не успел прочесть название улицы, мне помешали. В библиотеку вошла женщина. От неожиданности я подскочил на стуле, но успел на мониторе компьютера свернуть окно. Женщина извинилась за то, что напугала меня. Я только нервно усмехнулся в ответ. То, что название улицы точно не совпадало с адресом Дома Братства, я успел разглядеть! Женщина сдавала несколько книг и хотела взять другие. Я решил все записать в блокнот, чтобы не открывать при ней базу данных. Фамилия Власова была известна всем, и читательница могла заметить, что у меня открыто. Но это означало, что я не смогу посмотреть ни сектор, ни код и вообще удостовериться в наличии нужных книг. Названия я слушал, как приговор. На вопрошающий взгляд женщины, которая ожидала ответа, я с невинным видом заявил, что нужно смотреть и что я помогу. Я подвел ее к разделу эзотерики и очертил поле поиска. А сам отправился за стремянкой, чтобы просмотреть верхние ряды. Нужно было сделать все возможное, чтобы справиться с задачей как можно быстрее. Я рассчитывал на удачу. Не успел я поставить стремянку, как женщина обнаружила одну из нужных ей книг. К счастью, эта книга оказалась довольно объемной, и читательница заявила, что ей, наверное, будет достаточно пока одной. Остальные она возьмет на следующей неделе. Мысленно я был ей очень благодарен и от радости чуть не слетел со стремянки. В блокноте я наспех записал все, что требуется для внесения в базу данных, и теперь снова остался в помещении один. Оглядевшись по сторонам, я прислушался, не идет ли кто. Все было спокойно. Я нажал на клавишу. На клочке бумаги я наскоро нацарапал все буквы и цифры из формуляра Марины Мирославовны и тут же закрыл окно. Я перевел дух только после того, как нащупал бумажку в кармане брюк. Так я заполучил заветные адрес и номер телефона!

Теперь мне только оставалось приступить к исполнению своих непосредственных обязанностей и внести все данные о сданных и взятых посетительницей книгах из блокнота в таблицу. Пока я этим занимался, несколько раз доставал записку из кармана. Каждый раз мне хотелось удостовериться, что она на месте. Я снова и снова произносил про себя название улицы, номер дома, квартиры и все цифры из телефонного номера. Два часа пролетели незаметно. Мое первое дежурство близилось к концу. Оставалась уборка. Мне даже не пришлось ходить за водой. За ширмой я обнаружил швабру и кем-то предусмотрительно наполненное ведро. Я тщательно вымыл пол. Теперь нужно было вылить воду и сполоснуть ведро. С вопросом, где это можно сделать, я обратился к парню, работавшему за ближайшим столом в компьютерном зале. Не отрываясь от монитора, он сказал, что ничего выносить не нужно, все остальное он сделает сам.

Проходя мимо «тайной комнаты», я успел заметить пробивающийся через щель свет. В руке я сжимал заветный клочок бумаги. Оставаться до полуночи и следить за Домом, теперь не было никакого смысла. Я вышел на дорогу и отправился к машине, чтобы сразу же ехать домой. Ее я предусмотрительно спрятал за углом.

Я радовался предстоящим выходным. Уж больно много мыслей побывало в моей голове за это время. Нужно было все их уложить в каком-то порядке. И самому мне с этим точно не справиться. Одна голова хорошо, а две лучше. Я намеревался завтра же позвонить Ане и договориться о встрече. Выходные обещали быть насыщенными и продуктивными. Я многое собирался с ней обсудить.

Чуть ли не с порога я начал пересказывать Ане лекцию о творческом процессе, которую я прослушал у Валерии Викторовны в университете. Валерия Викторовна тоже упоминала о Платоне, и Платон, в ее интерпретации, предстал предо мной в несколько ином свете, в другом контексте. Именно тогда, на этой лекции, я понял, насколько отличалась подача материала Валерией Викторовной и Мариной Мирославовной. Из любого учения г-жа Марина вычленяла и затем культивировала лишь одну составляющую – ученичество. Помимо ученичества речь шла лишь о поиске истины и необходимых для этого качествах. «Поиск истины» был часто употребляемым термином, который имел довольно широкое и абстрактное значение. Валерия Викторовна была конкретна, все называла своими именами, не избегала тем, которые затрагивали все существующие страсти, включая сексуальные, и пользовалась четкими определениями.

Аня слушала меня с нескрываемым интересом. Я же с увлечением и азартом частного детектива, расследующего дело века, старался нарисовать ей всю сложившуюся в моей голове картину. Я использовал аргументы и констатировал факты, оперировал доводами и выдвигал гипотезы, проводил параллели и сравнивал. Но о главном я молчал. Я не признался ей в том, что воспользовался «служебным положением» в личных целях.

Я настолько был очарован Мариной Мирославовной, что готов был верить ей, несмотря ни на что. Неудивительно, что, слушая ее, я терял всякую бдительность и вместо того, чтобы различать скрытый смысл ее реальных посланий, я просто растворялся в звучании ее голоса. Из многочисленных тем и вопросов, рассматриваемых на ее лекциях, я сосредотачивал свое внимание в основном на поэтических словах о романтической любви. Ради такой любви я был готов и к ученичеству, и к поиску истины, и к подвигу, и к любым свершениям.

Ученичество, служение в тайных обществах и орденах оставались для меня мифическим, далеким прошлым минувших эпох, никак не связанным с настоящим временем и Братством. А вот что из лекции фиксировали остальные, что вычленяли они? Как речи г-жи Марины воспринимались другими слушателями? Что из сказанного понимали они и как это влияло на них? Этого я знать не мог. Каждый слышал и понимал что-то свое. Находились, например, такие уникумы, которые, внимательно слушая и даже конспектируя лекцию о почтительном отношении к наставнику и благородной тишине в школе Пифагора, тут же перебивали лектора на полуслове. Если она не реагировала, стараясь не сбиться и не прерывать лекцию, они упорствовали до тех пор, пока с ними не вступали в дискуссию. Хоть Марина Мирославовна и пыталась при этом сохранять невозмутимый вид, она была недовольна, я это видел. Она вовсе не претендовала на величие Пифагора, но на элементарное уважение право имела. Я злился на тех, кто смел ее перебивать, кто считал дозволенным выкрикивать с места все, что взбредет в голову. Это уже вопрос воспитания. Как-то она об этом так и сказала, и я с ней был полностью согласен.

Когда я рассказал об этом Ане, она сделала вывод, что я все же сравниваю Марину Мирославовну с гуру, что я провожу такую параллель. Я попытался ей возразить, но затем понял, что так и есть. Переняв от меня эстафету, теперь анализировать и проводить параллели принялась Аня. Заменив фигуру Пифагора г-жой Мариной, она сравнила учеников пифагорейской школы с членами Братства, подтвердив мои недавние выводы о модели иерархической структуры Братства. Аня подвела меня к компьютеру и ввела в строку поиска: «Пифагор». Зайдя на первые попавшиеся сайты, открывшиеся на запрос, Аня дала мне время на прочтение, а сама отправилась готовить чай. Вернувшись, она обратила мое внимание на то, что в лекциях Братства о Пифагоре не было сказано ни слова о числах, основных музыкальных интервалах, геометрических точках, линиях, плоскостях и бесконечности пространства, о которых я только что прочитал. Исключительно об ученичестве, покорности и служении, пришли мы к единому мнению.

За чаем мы уже вместе продолжили чтение в интернете и выяснили, что о строгом отборе кандидатов в Пифагорейскую школу с ее высочайшими нормами нравственности известно лишь из мифов, рассказов учеников и слухов, имеющих разные интерпретации. Также мы узнали, что школа была сожжена, но нашлись последователи, продолжившие дело своего учителя. Отбор кандидатов в школу оставался по-прежнему строгим. Были лекции, слушание которых являлось испытательным сроком. Далее кандидат принимался в ученики и учился внутренней тишине, учился внимать учителям. Только для избранных наступал этап медитаций, а остальные развивали свои творческие способности в служении.

Мы с Аней переглянулись.

– Да, что-то мне все это напоминает! Но, Саша, ты же не хочешь сказать, что они последователи Пифагора?

Но я уже и сам не знал, что хочу сказать. С таким же успехом они могли быть и последователями Платона, и какого-нибудь эзотерического или масонского общества, ордена. И одно дело быть последователями, а совсем другое – использовать чью-то идеологию и форму в своих целях. И снова возникал вопрос, в каких же целях? Нам предстояло это выяснить. Но я точно знал, что ответ на все вопросы кроется в самой г-же Марине. Не в Юле, не в ком-нибудь еще и даже не в Форте. Юля была введена в заблуждение. Она служила Братству верой и правдой, испытывала перед Братством и учителями чувство благоговения, это было видно. Конечно, по сравнению с г-жой Мариной ее лекции были намного слабее, но делала она свое дело искренне, очень старалась, и уже этим вызывала симпатию. Рядом с ней я и сам невольно становился покладистым и смиренным. Фортунатэ, наверное, знал об истинных целях Братства, но никогда никому не открыл бы их, тем более мне. Но, наверняка, он открыл их своей жене! Правда, в заблуждение могла быть введена и она, но я свято верил в ее разум. Такую женщину не так-то просто обмануть, хотя и возможно. Тайны Братства, за которыми стояла или могла стоять Марина Мирославовна, в такой степени волновали только меня. Для Ани, например, Братство было лишь территорией, где она могла встречаться с понравившимся ей парнем. Она была влюблена, но не так, как я в Марину Мирославовну.

Однажды Аня пожаловалась мне на Виталика. Проблема заключалась в том, что он все рассказывает Форту. В это «все» входили даже интимные подробности их отношений. Как-то он сам сказал ей об этом. Это откровение явилось причиной их первой ссоры, после которой влюбленность Ани пошла на спад. А Виталий никаких оснований для ссоры не видел и пребывал в полном недоумении от такой реакции своей возлюбленной. Он даже не понял, что, по сути, произошло. Я попросил Аню рассказать обо всем подробнее, и она поведала мне все, что знала о членстве Виталия в Братстве. Пришел мой черед слушать и удивляться. По длительности обучения он состоял в группе старших учеников. Однако он не входил в костяк привилегированных, тех, кому доверяли вести группы, направления внутри организации, читать лекции, то есть быть одним из руководителей. Сам он объяснял это своим несовершенством и плохой кармой. У него были жена и ребенок. К тому времени, как он начал встречаться с Аней, его брак распался. Кризис в их семейных отношениях наступил вследствие принадлежности Виталия к Братству. Супруга требовала от него большего внимания к семье, к сыну. Того, что он зарабатывал, не хватало даже на еду. Виталий работал тренером по каратэ при небольшом спортивном клубе, где проводил тренировки по утрам. Все остальное время он находился в Братстве. Деньгам неоткуда было взяться. Разрыв спровоцировало первое сентября, когда сын пошел в школу и необходимо было покупать школьные принадлежности. В общем, содержание семьи всецело легло на плечи женщины, и ей это в конце концов надоело. Виталий сильно переживал, страдал и мучился, но менять ничего не собирался. Всякий раз со всеми своими горестями и печалями он отправлялся в Братство на аудиенцию к Форту. Ссоры в семье случались все чаще, а Виталий с той же частотой плакался в жилетку старшему. В отличие от жены Виталика, Фортунатэ был доволен своим учеником, ведь вместо семьи и работы тот каждый раз выбирал его, Форта, гуру, и служение Братству. Так проходили годы, пока жена Виталика не подала на развод. И даже тогда Виталий не рассматривал возможность выбора между семьей и Братством. Об отказе от Братства не могло быть и речи. Он всецело погрузился в теорию своего наставника о причинах всех бед и прочно в ней «обосновался». Заключалась эта теория в следующем: Виталий ошибся, его выбор пал не на ту женщину, потому что она не смотрит с ним в одном направлении, то есть в направлении Братства (о Братстве его жена действительно ничего не желала слышать и не позволяла даже заикаться о своем вступлении в него). А такая жена – это наказание за ошибки прошлых жизней, плохая карма. Наказание нужно принять как должное, выстрадать, вытерпеть, а вину искупить. Но уже сейчас необходимо засевать свое кармическое поле семенами будущих всходов, и делать это следует в виде членства в Братстве. Виталик в Братстве, а значит, теперь он на правильном пути. Своим служением он оградит себя от подобного рода ошибок и страданий в будущем, в своих следующих воплощениях. Братство и есть то место, где есть возможность «подправить» карму.

После всего услышанного я уставился на Аню. Она рассказывала об этом так спокойно! У меня возникал лишь один вопрос, зачем ей такой парень? Вопрос снимался только в том случае, если Аня не рассматривала их отношения сколько-нибудь серьезно. Да, человеком Виталий был неплохим, это было видно с первого взгляда. Но если он настолько подвержен влиянию со стороны и не способен на собственные решения, чего могла ожидать от него девушка? С виду Виталий был вполне адекватным, да и в разговоре производил впечатление развитого человека. Но то, о чем поведала мне Аня, не лезло ни в какие ворота. Я вспомнил прямую спину и завороженный взгляд Виталика летом, когда он слушал Форта. После рассказанного Аней мне стало его жалко. С тех пор я не ревновал Аню, я просто не мог ревновать ее к нему. К тому же он был нашей единственной надеждой. Хоть парень и не был вхож в высшие круги Братства и о многом не знал, но на начальном этапе это было все же лучше, чем вообще ничего. Мы с Аней договорились, что она как можно чаще будет говорить с ним на интересующие нас темы и, если что-нибудь узнает, тут же сообщит мне. Аня стала моим сообщником.

Я ехал от Ани домой и думал о своем отношении к членам Братства. Я понял, почему мне не понравилась та девушка, которую ко мне приставили в Доме. Потому что ее «доброжелательность» была наигранной. О неискренности говорила не сходившая с ее лица, совершенно одинаковая для всех улыбка. Как будто у нее в щеки были вставлены пружинки, из-за которых ее лицевые мышцы не могли находиться в статичном состоянии. Аня тоже рассказывала мне, что чувствует себя неуютно в Братстве именно из-за этой постоянной улыбчивости старших учеников, дежурных и других членов Братства. Правда, были еще и кандидаты. Вот среди них ничего подобного не наблюдалось. Но со временем и они подхватывали общую тенденцию. Из старших учеников Виталик и Юлия являлись исключением, они не перебарщивали с улыбкой. Их приветливости я верил. Фортунатэ не внушал мне ни малейшего доверия с самого начала. И только в г-же Марине всего было ровно столько, сколько нужно, ни больше ни меньше.