Текст книги "Идеалист. Психология в художественной прозе"

Тема, не прерывая игры, успел заметить у меня в руках книгу.

– Это у нас Евгений любитель Хемингуэя. Здесь много его книг.

Я поставил издание на место и решил не спешить с расспросами, со временем и так выяснится, кто такой этот Евгений.

Две полки над рабочим столом были заставлены книгами по психологии. Чего там только не было, даже справочник по психиатрии. Но первое, что бросалось в глаза, это десятитомник Зигмунда Фрейда. Красивое издание внушительных размеров. Имелись и другие его работы в отдельных томах. Конечно же, я слыхивал это имя и не раз. Даже изучал в общеобразовательном курсе психологии. А кто сегодня не знает этого имени? – знают все. Вопрос только в том, что именно знают? Как правило, при упоминании имени Зигмунда Фрейда в непрофессиональной среде на лицах людей появляется неоднозначная ухмылка. Да, много шуму в свое время наделал сей ученый муж. Но времена изменились, а люди ухмыляются по инерции. Должен признаться, что сам я на тот момент при всем своем интересе к психологии не прочел ни одной его работы. Мои знания сводились к учебнику, в котором «теория личности» Фрейда была далеко не единственной, а были собраны теории многих выдающихся психологов. Фрейду была отведена всего одна глава, а это не более шестидесяти страниц из шестисот. И из этой малости я прочел не все, а только выбрал главные, на мой взгляд, понятия и определения, необходимые для сдачи экзамена. Я уяснил для себя его модель психики как борьбу между тремя непримиримыми силами – инстинктом, рассудком и сознанием. Личность рассматривалась им как ид, эго и суперэго в сопровождении модели психической жизни, состоящей из сознания, предсознательного и бессознательного. Этого для экзамена по непрофильному предмету было вполне достаточно. Как и все, в общих чертах я знал, что Фрейд – это кушетка и психоанализ и что все родом из детства. Одна из лекций Валерии Викторовны была посвящена Фрейду. На ней я узнал, что ухмылку на лицах «знатоков» вызывала его теория психосексуального развития детей, стадии которого у Фрейда были озаглавлены следующим образом: оральная, анальная, фаллическая и генитальная! Провести параллель с детьми сложно, «ребенок» и «секс» для нас, скорее, слова-антонимы. Мы так привыкли. Еще одной, основной причиной массовой антипатии к автору таких открытий, скорее всего, является его постулат о том, что все мы движимы силой инстинктов. Куда Эрос поманит, туда и движемся. Все наши жизненные инстинкты в виде либидо находят разрядку только в сексуальном поведении. Мне сложно было спорить с Фрейдом именно теперь, когда желание возымело надо мной такую власть.

Еще Фрейд утверждал, что существует и второй инстинкт – инстинкт смерти. Он верил, что людям присуще стремление к смерти. Понять это сложно, да и не хочется, особенно когда ты влюблен. Сам Фрейд к пониманию этого пришел, соприкоснувшись с размышлениями Шопенгауэра. У меня до этого не дошли руки. Углубляться в эту тему не хотелось, я был полон жизни, как никогда раньше.

Смотря на десятитомник, я подумал о том, насколько скудны и поверхностны мои познания об основоположнике психоанализа. Все, что о нем знал я, основывалось на вырванных из контекста предложениях и абзацах, да еще и в чьей-то, пусть и профессиональной, но интерпретации. Необходимо было прочесть сами труды, со всеми логическими цепочками и умозаключениями, и только после этого я имел бы право принимать или отвергать его идеи. Всегда имеет смысл читать первоисточник. А до того нужно честно признать, что я не читал его работ и, соответственно, обсуждать данную тему не компетентен. Я снова почувствовал себя несведущим, желторотым птенцом.

– Я молюсь на Фрейда, – с этими словами Валерия Викторовна появилась в комнате, – чай идем пить?

Она обняла меня, проведя рукой вниз по спине. Это было вроде бы дружеское, секундное и ни к чему не обязывающее объятие, но у меня вскипела кровь.

– Артем, сколько можно, займись наконец чем-нибудь полезным! Он у меня парень умный. Всегда мне помогает, вычитывает и редактирует все мои тексты. Надумал создать мне сайт, сам делает. Но вот эти игры…

Валерия Викторовна нежно взъерошила его волосы. Артем отклонил голову и продолжил играть. А мы с Валерией Викторовной отправились на кухню.

– Смотри, какой красивый цветок у меня теперь живет, правда?

Валерия Викторовна наливала чай и улыбалась. Я смотрел на ее руки, которые еще минуту назад ласково погружались в шевелюру Артема. То ли от этой ее нежности к нему, то ли от содержания одного из томов (а я уже успел наткнуться на разделы удовольствие, сексуальность, любовная жизнь, фантазии, эротика, ревность и тому подобное), то ли от прикосновения, или от всего вместе, но я был страшно возбужден. Чтобы как-нибудь совладать со своими чувствами, нужно было на что-либо переключить внимание. Я попросил Валерию Викторовну дать мне «Лекции по введению в психоанализ» домой. Пока она ходила за книгой, я открыл кран, смочил виски холодной водой и сел на место. Она вручила мне книгу, и это было моим спасением. Я тут же раскрыл ее, якобы вновь просматривая содержание. Чтобы Валерия Викторовна не заметила, что со мной происходит, я спросил, почему нам она читала этих ужасных постмодернистов, а на курсе у Ани они изучают психоанализ и произведения зарубежной литературы.

– Этих ужасных, как ты говоришь, постмодернистов очень даже интересно анализировать. Принцип-то один. Автор создает какие-то образы, каждый образ он наделяет некими чертами своей личности, как правило, противоречивыми, и таким способом, иногда сам того не подозревая, прорабатывает свои внутренние конфликты. Писатели пишут и излечиваются, пишут вместо психотерапии. К тому же многие из них – мои коллеги, и со многими я знакома лично. К слову, о сублимации, о которой я говорила на нашей лекции. Если чувство не получает разрядки, если это безответное чувство или имеющее недопустимую форму, оно перерастает в невроз. Чувство рвется наружу и требует выхода, а разрядка не наступает в силу каких-либо причин или обстоятельств, тогда самый верный путь дать этот выход в творческом процессе, как сделал ты.

– Но я не…

– Скажу тебе по секрету, у меня тоже есть такая вещь. Точь-в-точь как у тебя, сплошное излияние чувств. Так что знай, я тебя понимаю. В твоем рассказе я узнала себя, какой была десять лет назад. Но запомни, издатели не любят чрезмерно эмоциональных авторов. У них в цене холодный ум и расчет. И это парадокс, потому что испокон веков все самое гениальное создавалось в сверхчувственном порыве. Посиди, я сейчас.

Валерия Викторовна долго отсутствовала. Я залпом выпил свой чай, и меня бросило в жар еще и от чая. Книга до сих пор оставалась открытой у меня в руках, и я начал просматривать первую главу. После первой страницы я сдался, сосредоточиться здесь и сейчас мне было не по силам. Вернулась Валерия Викторовна и протянула мне распечатанные листы.

– Держи! Это первый вариант, еще до редактирования. Но запомни, это пример того, как не нужно писать!

Интонация и улыбка, которые сопровождали слова Валерии Викторовны, сбили меня с толку. Я не мог понять, говорит ли она всерьез или шутит. В любом случае я собирался это прочесть и как можно скорее. Я буквально сгорал от нетерпения. Она спросила, не налить ли мне еще чаю. Я поблагодарил и кивнул. Снова передо мной были ее руки, близко. Я смотрел на них и невольно сравнивал с руками Марины Мирославовны. У г-жи Марины они были белые и изнеженные. Хозяйка дома налила чаю и себе.

– Вот сахар, клади! Пишущему человеку открывается дверь в его внутренний мир. Он может заглянуть в самые его глубины, о наличии которых некоторые даже и не подозревают. В большинстве своем люди спасаются от мыслей бегством, стараются не думать, бегут в суету и не могут потом из нее выбраться! Боятся одиночества, как чумы. Не читают, не мыслят, ничего не создают, растрачивают себя попусту! Не спорю, узнавать себя не всегда приятно, но безумно интересно. Этим и отличается писатель. Он не может скользить по поверхности. Спуститься в пучину своего бессознательного и побродить по самому его дну удается лишь людям отважным. Главное условие для работы – это полное одиночество и абсолютная честность с самим собой. Ты же знаешь классическое правило психоанализа – предельная откровенность, без каких-либо оценок и вне всякой цензуры! Это золотое правило распространяется и на писателей. Можно даже сказать, что залог успешного творческого процесса заключен в этом правиле. Так вот, обязательное условие творческого процесса – это встреча с собой один на один. Такая встреча может вызвать мощное эмоциональное переживание. Вреда не будет точно, и, поверь, оно того стоит! По сути творческий процесс и психоанализ есть одно. Разница только в том, что творческие люди погружаются в себя сами, а остальные совершают это погружение в сопровождении профессионального инструктора – психотерапевта. Человек выбирает сам.

– Но, позвольте, что значит сам? А если я не писатель, не художник, не музыкант и ни к какому психотерапевту я не собираюсь? Я учусь, меня вполне устраивает мой университет, моя специальность, я собираюсь стать хорошим специалистом в своей области. Для души у меня есть Братство. Я влюблен (в этот момент перед моим взором промелькнул образ Марины Мирославовны). Мне нравится все, что со мной происходило раньше, и все, что происходит теперь. Мне все нравится, меня в жизни все устраивает! Я счастлив, в конце концов! Из предлагаемых вами вариантов, мне не нужен ни первый, ни второй!

– Ты в этом уверен?

– Уверен!

– Да уж, энергия бьет ключом! И юношеский максимализм тоже, – она улыбнулась, и я снова не мог понять, иронизирует она или говорит серьезно, – ты, Саша, талантливый парень.

– Я, Валерия Викторовна, идеалист!

– И эстет, я помню! Но должна сказать, гордыня в тебе неуемная. Все люди, Саша, очень разные и в то же время совершенно одинаковые. Мы все разные внешне, а внутри у нас все органы устроены одинаково. Но мы ведем разный образ жизни, и наши органы по-разному на это реагируют. С психическим складом ума все то же самое. У нас одинаковые этапы становления, взросления, одинаковые переживания, стремления, желания и страхи, все мы стремимся к счастью и все мы боимся смерти. Но какие же разные формы все это приобретает у каждого в отдельности, насколько все индивидуально! Одни склонны к моментальному выражению своих чувств, другие, наоборот, все держат в себе. Одни всегда жертвы, другие всегда манипуляторы. Одни…

– Простите, а нормальных людей нет? Просто нормальных людей, которым все нравится и у которых все в жизни хорошо?

– Есть, такие люди есть, но до поры до времени!

– То есть нормальных людей нет? Всех рано или поздно одолевают проблемы? И всем нужно обращаться к терапии?

– Настоящая проблема, Саша, возникает в том месте, где сознательное не уживается с бессознательным. Они сталкиваются и начинают конфликтовать. Необязательно, и не у каждого. Отчего это зависит, никто не знает, но, как правило, этому способствуют какие-нибудь жизненные обстоятельства. Когда именно придет в действие этот механизм, неизвестно. Еще раз повторюсь, бывает так, что он и не срабатывает. Но бывает иначе, живет себе человек, внезапно происходит нечто, что сталкивает сознательное и бессознательное лбами, и тогда происходит взрыв.

– Что это за «нечто» такое?

– Это «нечто» может быть самым незначительным или, наоборот, слишком значимым. Это может быть все что угодно, детская травма или инстинктивные побуждения. Фрейд полагал, что основы неврозов закладываются до шести лет, конфликт долгое время может не проявляться. Когда найдет коса на камень, никто не знает. Но если уж найдет, тогда нужно разгадывать ребус, составленный бессознательным, и искать причину конфликта. По Фрейду, в основе лежат два инстинкта…

– Валерия Викторовна, почему вы все время говорите о сексе? – не выдержал я и перебил ее.

– О сексе? Вообще-то, я говорю о психоанализе. Так вот, сексуальные желания пробуждают все дремлющие инстинкты, травмы и конфликты. Если эти желания и влечения имеют допустимую для личности и общества форму, тогда все хорошо. Если же они не совместимы с духовными, моральными и этическими нормами, то сами желания эти все равно никуда не деваются, они подавляются и вытесняются обратно в бессознательное. Там они ждут своего часа, ждут возможности проявиться. А на страже стоит сознание и не пускает. Проявиться они не могут, и тогда желания и влечения искажаются, кодируются и проявляются в виде агрессии или какого-нибудь симптома. С агрессией понятно, а вот симптом, как правило, чрезвычайно завуалирован, выражаться может мучительно.

– Вот снова вы! Что это за желания и влечения такие? От человека же все зависит!

– Все, да не все! Но ты прав, многое зависит. Безусловно, многое. Как думаешь, какова конечная цель психоанализа?

– Решить возникшую проблему, какая же еще!

– Не совсем. Решая, как ты говоришь, возникшую проблему применяя психоанализ, человек становится зрелым, взрослым. Взрослым не в смысле возраста. В процессе психоанализа человек начинает по-взрослому смотреть на жизнь и на решение проблем, он становится зрелой личностью. В раннем детстве закладывается фундамент для дальнейшего развития. Крепок фундамент – развивается здоровая личность, хотя и в этом случае возможны нюансы. А если фундамент шаткий? Так что творческий процесс – это выход для всех, вполне реальный и, главное, увлекательный путь достижения зрелости для каждого.

– Но, Валерия Викторовна, все в голове! И только мне решать, что в нее впускать, а что нет. Чтобы создать красивый мир внутри и вокруг себя, нужно, любить! Еще нужно окружить себя красивыми людьми, литературой, музыкой, искусством. Много заниматься, много читать и много работать. И, главное, все время любить! Любовь – это энергия. Я всегда получаю то, что хочу, но только если я действительно этого хочу. Если что-то не выходит, это означает лишь одно – желание не настоящее, не абсолютное, не истинное. Потому что при неистовом желании духа получится все! Надо просто желать, верить и идти, идти не сворачивая. На неврозы тогда не останется ни сил, ни времени. И если инстинкты конфликтуют с духовностью, тогда только от меня самого зависит, чью сторону принять. И понятно, чью!

– Интересно! И чью же?

Раздался звонок в дверь. Открывать пошел Артем. Я поднялся со своего места.

– Спасибо большое за чай, очень вкусный.

– Конечно, остывший и без сахара. А чего ты подскочил? Посиди еще.

– Пожалуй, пойду.

У двери раздались мужские голоса. Артем с кем-то поздоровался.

Я вышел в коридор. Пришедший мужчина снимал обувь. При виде меня он сразу же выпрямился и дружелюбно протянул мне руку.

– Я Женя!

– Александр! – пожал я руку в ответ.

– Женя, это мой студент. Саша, а это мой друг, – Валерия Викторовна выдержала паузу и добавила, – и бывший супруг! Но теперь мы только друзья, правда же?

– Правда же! – Евгений передразнил интонацию Валерии Викторовны.

Что-то не похоже это было на дружбу. Иначе зачем бы они флиртовали друг с другом…

– Лера, а почему твои гости уходят? Я помешал? Саша, оставайся, выпьем пива!

– Спасибо, поздно уже.

– Так давай, я тебя до Киева подброшу.

– Да, Женя, отвези! А то я буду волноваться. У нас эти автобусы то ходят, то не ходят…

– Нет, что вы! Я сам доберусь. Я же сюда как-то приехал, а значит, и уеду.

Валерия Викторовна и Евгений стояли в коридоре и смотрели на меня.

– Серьезно, не нужно. Спасибо!

– Ну смотри, а то, может, ты стесняешься? Так ты не стесняйся, все свои, правда, Лера?

– Спасибо, не нужно!

– Ну, увидимся еще! – Евгений повторно протянул мне руку, которую я пожал, и он отправился на кухню.

В коридоре я остался с Валерией Викторовной.

– Валерия Викторовна, извините, что…

– Когда приедешь, скинь сообщение. Договорились? Я буду ждать, – прервала меня она.

– Да.

– Саня, ты приходи, а то мне в этом доме и выпить не с кем, – донесся из кухни голос Евгения.

– Ну пока, увидимся! – как-то заторопилась Валерия Викторовна.

Я уложил распечатку текста и книгу по психоанализу в рюкзак и вышел за порог.

Я стоял на остановке, перед моими глазами было чисто поле. Мысли путались, эмоции бушевали. Мне не хотелось, чтобы Валерия Викторовна узнала о Братстве. И мне не хотелось, чтобы она сканировала меня своим психоаналитическим взглядом, подвергала анализу и интерпретации все мной сказанное. Уже сейчас это вызывало во мне сопротивление. Я любил, я хотел ее как женщину, поэтому мне нужно было видеть перед собой женщину, пусть строгую, пусть зрелую, пусть преподавателя, но точно не психотерапевта. Я готов был играть в игру «учитель-ученик», где ученик перерастет своего учителя, но не собирался затевать игру «психотерапевт-клиент», где клиента излечивают от любви. Но было ясно, что я уже попался на крючок ее чар, и теперь идти мне у нее на поводу и играть в ее игры. Валерия Викторовна – это сплошной секс, сплошная провокация. Она вызывала во мне желание, мое возбужденное состояние стало хроническим. Я стал зависим и одержим этим желанием. Я вовсе не умалял важности и значения сексуальных желаний в жизни людей, но и возводить их в культ мне не хотелось.

А мое влечение к Марине Мирославовне? В Братстве меня держала именно она. Выходит, что и там я находился по зову своих инстинктов? Даже если и так, то чувствовал я себя при этом совершенно иначе, нежели с Валерией Викторовной. Все, что было связано с г-жой Мариной и Братством, было романтично, почти сказочно. В моей голове преобладали поэтические образы, лишь благородные помыслы и стремления. Из ее уст звучали иные слова и понятия: дух, честь и идеал, а не инстинкт, сексуальное желание, страсть и вожделение. Если Марина Мирославовна и молилась, то только не Фрейду, скорее, Платону. Когда мы проходили индуизм и семеричную структуру человека, первому и низшему физическому уровню уделялся минимум внимания. Что об этом говорить, если это как раз то, в чем вряд ли можно усомниться. У нас есть тело. Каждый день мы утоляем голод, каждый день тело заявляет о своих желаниях, потребностях и нуждах. А вот трем высшим телам, следующим за четырьмя низшими, высшей, или божественной триаде, было уделено намного больше времени. После лекций в Братстве на душе у меня было легко и спокойно, я испытывал внутреннее удовлетворение от проведенного в рассуждениях о духовности времени, от стремления становиться лучше, чище, добрее.

После общения с Валерией Викторовной в голове был сумбур, неразбериха, кавардак и множество вопросов. Да, эти две женщины были совершенно разными. Но что-то связывало меня и с одной, и с другой, что-то тянуло меня к обеим. И не признаться себе в том, что без сексуального желания здесь не обошлось, я не мог при всем желании.

Домой я приехал поздно. Несмотря на дальнюю дорогу, я и не заметил, как добрался. Мама сказала, что мне звонила Аня. Перезванивать ей в такое время я не решился. Сообщение Валерии Викторовне я отправил еще из автобуса сразу же, как только сел в него. Ответа не было. Да, наверное, и не должно было быть. Но мне очень хотелось. Всю дорогу я не выпускал телефон из рук. Перед глазами у меня была она и высокий седовласый мужчина с мальчишеским выражением лица. Когда они стояли рядом, это была красивая пара. Евгений очень нежно смотрел на свою бывшую жену, даже передразнивая ее, смотрел с любовью. С его появлением сразу же что-то изменилось и в ней самой. Она говорила, что они прожили вместе, кажется, двенадцать лет. А теперь просто друзья?.. Мне сложно было в это поверить.

Дома я умылся и тут же отправился к себе в комнату. С собой в кровать я захватил распечатку и книгу. Лекции по психоанализу я положил рядом на подушку, а начал, конечно же, с романа Валерии Викторовны. Прочел его быстро, но потом очень долго не мог уснуть. Она не обманула, когда сказала, что это сплошное излияние чувств. Страстное излияние!

VII

После того как Валерия Викторовна пригласила меня к себе в гости, я часто бывал у нее, и мы очень сблизились. Панибратства я себе не позволял. Возможно, я выглядел чрезмерно стеснительным и нерешительным, но это была моя принципиальная позиция. Я всегда держал себя в рамках и не позволял себе никаких вольностей. Меня так воспитали. А здесь женщина, которая старше и по возрасту и по положению. Я обращался к Валерии Викторовне исключительно на «вы», и мне абсолютно не хотелось что-либо в этом смысле менять. Я не мог себе другого даже представить. Такое обращение сохраняло между нами дистанцию, и оттого она становилась еще желаннее. Даже вечером в постели, в своих фантазиях я обращался к Валерии Викторовне по имени-отчеству и на «вы». Мне нравилось все, что я при этом чувствовал, и нравилось, как я это чувствовал. С девушками-ровесницами я не испытывал ничего подобного. С ними у меня все было куда прозаичнее. Настоящую страсть во мне вызывали только женщины старше меня. Почувствовав эту страсть однажды, в ранней юности, я все время ее искал. И, хотя страстное чувство брало верх над разумом, я был счастлив оттого, что узнал о его существовании.

Теперь я был влюблен сразу в двух женщин старше меня. Влюблялся я всегда, сколько себя помню. Влюбленность делала мою жизнь яркой и заоблачно приятной, весь мир вокруг тут же преображался. Все, что в обычном состоянии доставляло мне неудобства, во влюбленном превращалось в радость. Когда я впервые влюбился, а это была моя вожатая, я полюбил и тихий час, и ходьбу строем, и купание по свистку, потому что во всем этом была она. Университет, в котором я находился больше по необходимости, нежели по зову души, с появлением Валерии Викторовны превратился для меня в место нашего знакомства. Я даже стал радоваться всему, что раньше меня раздражало: многочисленным ступенькам, пыльным подоконникам, расписанию с ошибками, вечно закрытым аудиториям и разным корпусам, в которые часто нужно перебегать. Никогда не подумал бы, что в университетских стенах можно испытывать нечто подобное. И теперь весь университет для меня заключался в ней, его я полюбил в ней, в Валерии Викторовне.

У Марины Мирославовны было Братство. Оно было ее неотъемлемой частью, крепостью, которая являлась убежищем от реального мира. И она была главной частью Братства, по крайней мере, для меня. Входя в Дом, я попадал в совершенно другой мир, необычный и тайный. Я еще не был способен охватить его целиком, но та видимая его часть, которая была мне доступна, начала приносить моральное и эстетическое удовольствие. Я уже привык к этому миру, и мне хотелось пребывать в нем все чаще и все дольше. Но Дом был нужен мне только вместе с ней. Без нее он не имел для меня абсолютно никакого значения. И в то же время для нашей будничной жизни это было настоящим приключением, привлекательным, изысканным, интригующим. При этом я совершенно не испытывал неприязни к реальному миру. Я не собирался от него отгораживаться. Отнюдь. Я был открыт и дружелюбен, быстро находил общий язык с окружающими меня людьми, отлично приспосабливался к различным ситуациям. Правда, вне стен Братства, на улице, я все чаще стал замечать невежество, грубость и хамство. Также я стал замечать печаль и усталость на лицах прохожих и пассажиров в транспорте. И еще я обратил внимание на привязанность людей к материальным благам, ко всему внешнему. Все чаще я отказывался от приглашения друзей провести время в каком-нибудь из столичных клубов. Мне это стало совершенно неинтересно. Я жил встречами и ожиданием встреч с г-жой Мариной и проводил бы в Братстве все свободное время, если бы вот так вдруг, нежданно-негаданно в моей жизни снова не появилась Валерия Викторовна.

С тех пор все свободное от учебы время я проводил либо с ней, либо в Братстве. Теперь бывать на вводном курсе Марины Мирославовны у меня получалось только один раз в неделю, поэтому я решил исправно посещать занятия своей группы по четвергам, поскольку мне было известно, что в этот день она находится в Доме. Уже несколько раз после наших внутренних лекций я ее случайно там видел. В Доме я всегда находился в лекционном зале на первом этаже, а она на втором, у себя. Но даже просто знать, что она где-то рядом, было очень приятно. Видеть ее всего раз в неделю, мне было мало. Я скучал.

После множества пропущенных лекций у себя в группе я сидел с рассеянным видом и пытался сосредоточить внимание на Юле. Вдруг дверь отворилась и в зал заглянула Марина Мирославовна. Мое сердце забилось так сильно, что, мне казалось, его удары слышны всем присутствующим. Всего несколько секунд, и она скрылась за дверью. Больше я не слышал Юлю. Губы ее шевелились, но слова растворялись в воздухе и до меня не долетали. Мои мысли унеслись вслед за г-жой Мариной. Я сидел и пытался представить, какие предметы ее окружают там, на втором этаже, в ее комнате, что она сейчас делает, о чем думает. Я не заметил, как мое сознание унеслось куда-то далеко, и передо мной возникло видение или сон. Вот он: в одной из комнат красивого загородного дома с великолепным садом и зеленым газоном на полу у камина играют дети. Двое. Мальчики. В кресле сидит гувернантка. Домой возвращается г-жа Марина, по ступенькам, идущим от центрального входа, поднимается на второй этаж. Немного уставшая, но такая же молодая и красивая, она заглядывает в комнату и видит своих сыновей за игрой. В ту же секунду мальчишки с радостным визгом бросаются к ней. Она целует обоих, и еще некоторое время ласково гладит их по голове, после чего малыши снова возвращаются к своему занятию, а их мама идет к себе. Тут я очнулся, у нее не было детей.

Лекция закончилась, все уже разошлись. Я подошел к Юле с предложением быть Братству чем-нибудь полезным. Она тут же отвела меня наверх и передала какой-то барышне. Я и раньше видел ее в Доме. Она мне не нравилась без всяких на то причин. Просто не нравилась и все. Но я послушно принялся заполнять бланки, которые она мне вручила. Она тоже их заполняла, сидя рядом со мной. Начались расспросы. Отвечал я кратко и сухо, но она вроде бы осталась довольна. Мы договорились, что после своих лекций по четвергам я буду дежурить в библиотеке. Мне тут же показали будущее место работы. Для этого мы прошли через большую комнату, которая была компьютерным залом, и оказались в довольно тесной и узкой комнатушке. Смахивало на подсобное помещение для какой-нибудь утвари, но здесь находились книги, и ими было заставлено все вокруг от пола до самого потолка. Окон не было, только дверь. Два человека в таком помещении разминулись бы с трудом. Тут же, неподалеку от двери, за столиком, спиной к нам сидела дежурная. Моя провожатая представила нас друг другу и попросила ввести меня в курс дела. Это не заняло много времени, так как все было крайне просто. В мои обязанности входило принимать и выдавать книги, регистрировать их в компьютере в существующей базе данных, а в десять вечера протирать пол влажной тряпкой. Проверять наличие запрашиваемых книг я мог точно так же, по базе, а легко найти нужное издание можно было благодаря четкой расстановке книг по темам и алфавитному порядку. Для примера мне указали на раздел эзотерики и античной литературы. Я был впечатлен. Несмотря на столь малые размеры самой библиотеки, количество находящихся в ней книг поражало. Я вышел из душного помещения, пересек компьютерный зал и нашел своего куратора возле хранилища аудио– и видеоносителей. Не раздумывая, я согласился и попросил, чтобы дежурство по четвергам закрепили за мной. Глазами я искал Марину Мирославовну, но ее нигде не было. В общей комнате, где находились старшие ученики, была еще одна дверь. И если все двери в Доме были открыты, то только на этой имелся кодовый замок. С невинным видом я спросил, что там, и мне ответили, что это бухгалтерия и что вход туда строго воспрещен. Можно было предположить, что г-жа Марина находится как раз внутри этой комнаты. Правда, имелись и другие варианты. На первом этаже, за кухней, располагались мастерские, где, как нам рассказали, проходят занятия по нескольким творческим направлениям. Одним из них была лепка из глины и работа с гипсом. Однажды я видел, как она оттуда выходила. Возможно, она и теперь там. Я точно знал, что ни в зале, ни в вестибюле, ни в комнате отдыха, ни на кухне ее нет. Оставались только мастерские и комната с замком.

Договорившись обо всем со своим куратором, я собирался домой. Мне было грустно, так как Марину Мирославовну я так и не нашел. А ведь подписался я на это дежурство только ради возможности чаще видеться с ней. Но когда я спускался по лестнице, произошло то, чего я так желал. Прямо навстречу мне поднималась г-жа Марина. Я прижался к стене и, пропуская ее, замер. В этот момент я рассчитывал на ее дружелюбный взгляд, такой, каким она смотрит на своих старших учеников. Но ничего подобного не произошло, взгляд был, как обычно, приветлив, но официален. Правда, не укрылась от меня промелькнувшая на ее лице тень удивления. Как будто она мысленно вспоминала, какой сегодня день и почему я в Доме, да еще и спускаюсь сверху. Мы с ней разминулись, и я оказался на первом этаже. Несмотря на позднее время, настроение мое вмиг изменилось. От радости встречи я расцеловал бы даже свою «кураторшу», подвернись она мне. И еще я прекрасно помнил, что завтра пятница, а это значит, что в моем распоряжении будет целых три часа, когда я смогу любоваться этой красивой женщиной, слушая лекцию вводного курса уже в который раз.

Я собирался домой, но после этой встречи решил выпить чаю на кухне. Там дежурила девушка, с ней сидел парень, как я понял, за компанию. У нас завязалась беседа, и на улицу я вышел в начале двенадцатого. Однако все старшие ученики еще оставались в здании! В такое-то время Дом был полон людей! И уж если я оказался в Братстве в столь поздний час, то решил выяснить, покидают ли Дом учителя и старшие ученики на ночь? Ведь до закрытия метро оставалось меньше часа.

На улице не было ни души. Снег хрустел под ногами. Фонари не горели. Дома стояли темные. Только окна Дома Братства были единственным источником света на всю улицу, и я решил проверить, есть ли у меня деньги на тот случай, если я не успею на метро. Жил я в другом районе города, и единственным способом добраться домой тогда будет такси. Денег было маловато. Я отошел подальше, туда, где можно было укрыться, чтобы меня не заметили, и стал ждать. Глаза постепенно привыкли к темноте, и улица уже не казалась мне такой темной. Я подумал, почему дежурные на вводном курсе Марины Мирославовны после лекции возвращаются с ней вместе в Братство? Почему они не едут сразу же домой? Что делать в Доме в столь поздний час?