Текст книги "Граф-Т"

Глава 2. Подготовка

Как и предупреждали, сразу приступить к испытаниям было нельзя. Среднестатистический человек был не готов к подобному вмешательству в организм. Нужно было снизить уровень стресса, научиться молчать и подготовить нервную систему.

Для реализации последнего пункта мне прописали специальный препарат «Граф-Т». Только когда уровень этой химии в крови станет достаточно высоким, можно будет начинать.

Для меня оставалось загадкой, почему таблетки назвали так же, как и сам прибор. Аббревиатура расшифровывалась весьма туманно – голографический рекомбинаторный агрегатор физиоволн. Серия «Т» расшифровывалась как «транспортатор».

Прибор создавал в голове человека иллюзию пребывания в другом мире. По сути, он формировал искусственную реальность с возможностью перемещения туда сознания нескольких человек.

Процедуру внедрения в эту нереальную реальность называли трансграфтацией, а процесс выхода из этой матрицы – ретрансграфтацией. Без химической составляющей пилюль осознавать себя отдельной личностью в искусственной реальности было невозможно, а значит, и сознательно выйти из искусственного интеллекта не получилось бы.

В эти подробности меня посвятил Кирсанов. Он настоятельно требовал, чтобы я не пропускал ни единого приема препарата в назначенное время. Иначе на успех операции можно было не рассчитывать.

Пока же я мог вести вполне обычную жизнь. Мне лишь запрещалось покидать территорию НИИ, и я должен был ежедневно проходить настройки прибора под мой мозг. Микроэлектропытка занимала не более пяти минут. И эти пять минут мне очень не нравились.

Учёные старались настроить прибор таким образом, чтобы он успевал распознать и интерпретировать полученную за день информацию в течение минуты. Профессор Кирсанов каждый раз присутствовал лично. Часто он прикрикивал на своих подчинённых, которые слишком долго или неверно толковали показания прибора.

Через пять дней настройки были закончены. У меня появилась первая задача. Я должен был смотреть сериал «Игра престолов». Сложность заключалась в том, что просмотр надо было сочетать с другой деятельностью. Жевать попкорн было нетрудно, а вот совмещать с решением задач на логику или заниматься в спортзале одновременно оказалось непростым делом.

Всё это нужно было для того, чтобы прибор «Граф-Т» мог распознавать одновременно несколько видов деятельности. По этой же причине мне приказали флиртовать с медсестрами, вести переписку в интернете, дискутировать, петь песни, болеть за любимый футбольный клуб. Я должен был испытывать весь спектр эмоций, а пилюли каким-то непостижимым образом помогали фиксировать образы и чувства, помогая загружать их в память прибора.

Выгрузки информации из моего подсознания происходили трижды в день. К моей радости, теперь подключения проходили быстро и безболезненно.

Когда прибор стал безупречно распознавать персонажей из сериала, задание поменялось. Мне была дана полная свобода действий. Я играл на приставке, смотрел передачи, спал до обеда, подолгу купался в бассейне и много гулял. Все мои желания приветствовались и выполнялись почти мгновенно. Дважды в день мне делали массаж. В качестве эксперимента я предложил, чтобы меня обслуживали официанты и консьерж! Ради новых эмоций и ощущений Кирсанов выполнял любые мои прихоти, ожидая взамен увидеть новые эмоции.

Это были лучшие дни моей жизни, если бы не привкус препарата во рту. Надо сказать, что на вкус этот «Граф-Т» был редкостной дрянью. Вскоре его послевкусие не могли заглушить ни пломбир, ни острый соус, ни горчица.

В разделе «Побочные явления» инструкции про это не было ни единого слова. Подробно изучив аннотацию, я наткнулся на многообещающую фразу «Испытано на человекообразных обезьянах. Побочных действий для людей не выявлено».

В тот день новые яркие эмоции Кирсанову были обеспечены. Он ехидно улыбался, глядя на мою реакцию, и что-то помечал у себя в блокноте. Щуплый профессор спокойно заявил, что это старая инструкция. На сегодняшний день я не первый испытатель, и никто от таблеток не умер.

В итоге я смирился и вскоре совершенно перестал ощущать вкус еды. Приём пищи превратился в необходимый ритуал. Барская жизнь отныне не радовала, пришлось отказаться от услуг официантов. У меня появилось желание быстрее закончить работу.

Кирсанов дал мне прочесть методичку о зафиксированных формах внутренних миров и способах выживания в них. Это был небольшой документ для испытателей по правилам работы в нейросети прибора «Граф-Т» и предупреждение о том, что испытатель встретит в подсознании другого человека.

Описание было весьма туманным и больше напоминало сюжет фильма. От ответов на вопросы о том, что мне предстоит, и о задачах, которые надо решить, Кирсанов всячески уклонялся. Я понял одно – информация секретна и раскроют мне её перед трансграфтацией. Оставалось ждать.

К концу третьей недели прибор был окончательно настроен под волны моего мозга. Была составлена персональная картотека стандартных мыслеобразов и сформирована программа для работы с моим подсознанием. Уровень «Граф-Т» в крови достиг своего высочайшего пика.

Наступил следующий этап подготовки к трансграфтации. Ассистент Кирсанова прочёл длинную лекцию о том, каким образом прибор внедряется в нейроны человека. Я не очень понял, да и не всё ли равно уже было.

Единственное, что я уяснил из этого ликбеза, – прибор считает первого подключённого главным и все иллюзии строит исходя из мыслеобразов, эмоций и жизненного опыта первого трансграфтировавшегося. Все, кто присоединятся позже, не смогут влиять на мир, созданный прибором, но могут узнать мысли, эмоции и чувства других испытуемых. Каждая трансграфтация сопровождается секундной перезагрузкой системы, что могут видеть абсолютно все загруженные пользователи нейросети. Как эта информация должна была мне помочь? Я уже не задавал вопросов, решив, что всё необходимое мне расскажут.

Ближайший месяц мне предстояло стать отшельником и познать дзен. За этой частью операции следил лично полковник Бергонц. Тот самый, что выступал на сцене и проводил испытания в спортзале. Кирсанов же со своей командой продолжал совершенствовать алгоритмы программы моей совместимости с прибором.

Полковник чётко и быстро огласил регламент подготовки к испытаниям. Первую неделю меня планировали приучать жить по графику и распорядку эксперимента. За это время врачи вновь подробно исследуют показатели моего организма на фоне высокой концентрации препарата в крови. В течение первой недели мне разрешалось читать, разговаривать по делу с медсёстрами, петь, говорить самому с собой.

Со второй недели эксперимента все эти прелести жизни будут запрещены. Я должен буду молчать. В результате предыдущих исследований немые люди показывали лучшие результаты. Поэтому все испытатели во время подготовки обязаны помалкивать. Вдобавок ежечасно у меня будут брать кровь. Как только уровень «Граф-Т» в крови станет стабильным на протяжении суток, начнётся следующая фаза подготовки.

Третья и четвёртая недели будут направлены на внедрение датчиков в мою нервную систему. Ответственный момент. При предыдущих испытаниях у шестидесяти семи процентов участников импланты не приживались. Без датчиков проводить трансграфтацию было опасно для моего психического здоровья и практически бесполезно с точки зрения достижения поставленной цели.

Датчики по сути своей представляли огромные флэшки для записи всех моих мыслей и образов ёмкостью в одни сутки. Внедрялись чипы где-то в районе шеи. Связь с прибором осуществлялась по блютуз. Беспроводной режим работы позволял менять положение тела человека в ходе эксперимента.

Раз в сутки имплант автоматически устанавливал связь с прибором и выгружал записанную информацию. Прибор в течение нескольких минут превращал полученные данные в мультик из череды мыслеобразов. Причём ненужные моменты, такие как сон, длительные многообразные действия, – сжимались и архивировались. Другой функцией флэшки-импланта была способность давать обратную связь. У операторов была возможность отправить испытателю видеоинформацию ёмкостью в одну минуту. Кирсанов верил, что это может помочь.

Кроме того, передатчик служил своего рода предохранителем от внедрения сознания другого человека в моё. Как это возможно? Я не знаю. Но если такое случится, то оператор включит режим деактивации, а датчик должен будет шандарахнуть меня электрическим током с силой дефибриллятора.

Планировалось, что шок нервной системы на несколько секунд остановит сердце и параллельно процесс трансграфтации. Реанимационным бригадам остаётся только «завести» сердце заново. В этом случае эксперимент будет прекращён.

Перспектива напугала. Кирсанов уверял – они сделают всё возможное, чтобы не доводить меня до такого состояния. Но его голос не был уверенным.

Зато он точно знал, что находиться в искусственной нейросети дольше недели было небезопасно. Поэтому вне зависимости от результативности меня будут искусственно выводить из трансграфтации, снижая подачу жидкого химического компонента «Граф-Т» в крови с пятого дня эксперимента.

Для меня такая ситуация была плохой. По договору попытку выполнения задачи в таком случае придётся повторить. В интересах обеих сторон было максимально быстро завершить эксперимент.

Полковник разговаривал со мной сухо и надменно, но благодаря его информации я понял, к чему мне стремиться.

На мою шею надели нечто, напоминающее ошейник, с сотней чипов, контролирующих показатели тела. Начался самый ответственный этап подготовки.

Всё шло по регламенту. Пять раз в сутки ко мне приходили крайне симпатичные и приветливые медсёстры. Измеряли температуру, давление, объём легких, я заполнял анкеты о самочувствии. Приборы в туалетной комнате замеряли результативность моих посещений. Физические нагрузки стали обязательными.

Спустя неделю медсёстры превратились в роботов. Они приходили каждый час, молча брали кровь из пальца и уходили, даже не улыбнувшись. Единственным событием в жизни за пару недель стало введение того самого датчика. Его имплантировали под общим наркозом. Этот день я плохо помню.

После операции стало совсем тоскливо. Было ощущение, что я заключённый. Жил по графику, гулял по расписанию, по часам принимал противный «Граф-Т». После приёма таблеток немного кружилась голова, впрочем, головокружение проходило через пару минут.

Я выспался на полжизни вперед. Похудел на пару килограммов. Большую часть времени я сидел на подоконнике и наблюдал за людьми на улице. От безделья начал рисовать и завёл дневник.

Первой записью в нём была дата – 11 сентября 2018 года – и моё имя. Я писал о всякой ерунде. О чём думаю, что вижу за окном, обо всём, что только в голову приходило. Это занятие немного успокаивало и занимало время. Хотелось поговорить с кем-нибудь. Молчание оказалось настоящей пыткой.

Сидя в одиночестве, я практически сходил с ума. Меня всё чаще посещала мысль о том, откуда они достоверно знают про семь дней? Неужели есть человек, подсознание которого захватил прибор? Сколько людей пыталось совершить эту трансграфтацию? Чем это закончилось? На эти вопросы ответов не было.

Наконец пришло время проверить, прижился ли датчик в моей нервной системе. Молчаливая медсестра завязала мне глаза, усадила в каталку и некоторое время везла по коридорам НИИ.

Помещение, в котором я оказался, было очень прохладным и полностью в голубых тонах. Потолок, плитка на стене и полу, мебель – всё было голубых оттенков. Странно.

Комната делилась на три части. За стеклянной ширмой вдали от двери за огромными мониторами сидели люди в наушниках и белых халатах.

Средняя часть комнаты была занята восемью вращающимися кроватями. Люди, находившиеся на них, были крепко пристёгнуты ремнями и подключены к приборам жизнедеятельности. Одежда на них была голубого цвета…

Когда я проходил мимо, две кровати быстро приняли вертикальное положение, другие повернулись на бок, а одна вовсе перевернулась. Люди не шевелились, я бы сказал, они не подавали признаков жизни. О том, что все они живы, говорили аппараты поддержки жизнедеятельности.

В третьей части комнаты стояли две кушетки. Одна кушетка пустовала, на второй лежал мальчишка лет тринадцати. Кудрявый, рыжеволосый, худой, бледный и с огромными синяками под глазами. Голубая пижама подчеркивала бледность и синюшность кожи подростка. Его тело было облеплено проводками и подключено к нескольким аппаратам. Казалось, он спал.

Мне хотелось задать сотню вопросов, но медсестра жестом приказала молчать и выдала пижаму голубого цвета. С таким материалом я никогда не сталкивался. В волокна ткани были вплетены проводки и датчики. Я переоделся. Пижама оказалась тёплой, в прохладном помещении это было то что надо. Глядя на других испытателей (я не сомневался – они тоже испытатели), я занервничал. Тело задрожало. В этот момент в комнату зашли полковник и профессор.

– Добрый день, – обращаясь ко мне, произнес учёный, – сегодня вы приступите к первому испытанию «Граф-Т». Ваша задача на начальном этапе лишь одна – максимально расслабиться. Дело в том, что подключение к сознанию другого человека возможно только при полном расслаблении. В противном случае сознание второго пациента будет воспринимать вас как чужеродное тело и всячески пытаться устранить. Если же вы будете соблюдать абсолютную расслабленность, то вам удастся оставаться незамеченным в течение длительного времени. И вы успеете отыскать необходимую информацию. Сейчас проведём тест на скорость ответа датчика и проверим, как он внедрился. Помните, от вас требуется расслабиться, можно даже вздремнуть.

Мою голову, руки, ноги и тело крепко привязали к кушетке. Небольшими прищепками пристегнули в нескольких точках пижаму к коже. Все приборы жизнеобеспечения заработали. На их экранах я увидел ЭКГ, частоту дыхания, пульса и целую таблицу непонятных характеристик.

Заиграла медитативная музыка. Полковник, Кирсанов и его команда собрались вокруг огромных экранов, вполголоса обсуждая что-то. Я остался один в этом конце комнаты. Через пару минут я успокоился и, к своему удивлению, задремал.

Очнулся я от того, что музыка внезапно прекратила играть. Судя по радостным лицам всех, кто находился рядом, дурацкий датчик прижился. Эта новость обрадовала больше всех меня. Мучения были не напрасны! Мне жестами показывали, чтобы я молчал, и то и дело поднимали палец вверх, указывая на то, какой я молодец. Честно, их бурная реакция меня слегка насторожила. Может быть, я первый, у кого этот датчик прижился?

Некоторое время учёные бегали, как ужаленные. Подключали дополнительные провода к мониторам, что-то настраивали, согласовывали.

Полковник распорядился отвязать меня, налил мне чай и впервые заговорил со мной просто и по-человечески.

– Данил, видите мальчика? – Я утвердительно кивнул. – Его зовут Денис. Он один из первых участников проекта Кирсанова. 5 августа 2012 года на его глазах была убита вся семья. Ему тогда было шесть. По воле случая он стал единственным человеком, который видел важный в масштабах государства документ. Перед вами стоит серьёзнейшая задача – отыскать это воспоминание.

Внимательно изучите бумагу с точностью до запятой. Сложность в том, что мальчишка не умел читать и после потрясения потерял рассудок. Возможно, воспоминание о документе будет размытым…

Неожиданно в разговор вмешался профессор Кирсанов.

– Будет здорово, если вы отыщете не только воспоминания о бумаге, но и узнаете мысль, повлекшую сумасшествие. Вы должны постараться заменить это убеждение на правильное и конструктивное. Будьте спасателем, помогите мальчику! – Полковник скривил лицо, уступив профессору свою речь. – Мир, в который вы попадёте, будет результатом ваших совместных воспоминаний, знаний, чувств, страхов, представлений о мире и даже фантазий. Подсознание Дениса будет доминировать… Мы не знаем, в какой форме для вас будет представлен его мир. Придётся подстраиваться под обстоятельства и импровизировать. Обращайте внимание на всё. Датчик сохранит каждый образ, через сутки выгрузит в общий доступ. Мы будем анализировать и постараемся помочь.

Помните, максимально безопасное время трансграфтации не превысит недели. Действовать надо быстро. Мы будем регулярно напоминать вам о цели трансграфтации и оставшемся времени в режиме «минута в сутки». К сожалению, одна минута – это максимальное время вторичной трансграфтации, которой нам удалось добиться на сегодняшний день. Связь будет отсроченной на двадцать четыре часа.

Профессор замолчал, а полковник продолжил за него:

– Уясните, на выполнение задания вам дается всего семь дней. Это максимальное время незаметного присутствия в подсознании другого человека. Далее находиться в состоянии трансграфтации опасно. Подсознание мальчика будет стремиться вас уничтожить. Вашему психическому здоровью в этом случае может быть нанесён мощнейший урон. Результатом может стать сумасшествие, инвалидность и даже летальный исход. – Полковник многозначительно указал на восемь кроватей в центре комнаты.

Мое лицо исказилось от страха, полковник усмехнулся и, не меняя тона, продолжил:

– В отличие от вас, у них не было пилюль «Граф-Т», и датчик был далёк от совершенства. Они приступали к трансграфтации без особой подготовки. Тогда мы не знали, как долго человек может находиться в чужеродном мире. Все эти ошибки мы учли, наладили работу оборудования. Чтобы максимально снизить риски для здоровья, датчик покрыли защитным веществом. Оно будет растворяться в течение семи дней. Как только защитное вещество окончательно растворится, имплант выйдет из строя, короткое замыкание выведет вас из нейросети.

Это будет, как я предполагаю, весьма болезненно. Поэтому настоятельно рекомендую найти способ ретрансграфтироваться чуть раньше. В остальном всё зависит только от вас. Действуйте по обстоятельствам. Мы полностью полагаемся на вас и ваши способности. Советую торопиться и чётко помнить, для чего вы трансграфтировались.

Выполните задание, и вы получите внушительный по размерам гонорар. Рекомендую помечтать, на что пойдут эти деньги, – поможет расслабиться.

С расслаблением у меня не заладилось. Я догадывался, что были добровольцы, которые погибли, но тогда я считал, что им просто не повезло. Сейчас я мог смотреть на них и живо представил себя на их месте через семь дней. К сожалению, пути назад уже не было. Всё, что мне оставалось, – отыскать воспоминания. Для начала надо было расслабиться.

Я выполнил все указания Кирсанова. Принял горячую ванну, оделся в голубую пижаму из киберполотна, выпил чай. Напиток оказался расслабляющим, голова начала кружиться, и я задремал. В это время меня плотно пристёгивали к кровати, подключали к приборам, капельнице.

Я отключился. Передо мной мелькали знакомые лица, забытые ситуации, заброшенные намерения и прочие воспоминания моей жизни. Воспоминания становились всё старше, а я в них всё моложе. Последнее, что я запомнил, были мои родители, склонившиеся надо мной – младенцем. Благодаря этому воспоминанию я смог выжить. Не знаю, каким чудом оно сохранилось в моём подсознании. По задумке разработчиков, от «лишних» воспоминаний ничего не должно было остаться.

Глава 3. День первый. Нан

Я очнулся в куче мусора около дороги. Воняло, и болела голова. Я не помнил ничего из того, что было раньше. Где я? Кто я? Как меня зовут? Что я делаю в мусоре? Где мой дом? Что со мной случилось? И почему никто не спешит на помощь? Странное ощущение.

В голове стояла картина, как мужчина и женщина с нежной улыбкой склонились надо мной. Эта картинка вызывала слёзы и умиляла одновременно. Кто эти люди, я не помнил, но почему-то они были очень дороги моему сердцу. Надо было вспомнить их непременно, только сил не было даже думать.

Сильно хотелось есть. Я вылез из кучи мусора, осмотрелся. Вокруг – ни души. Собрав волю в кулак, я побрёл вдоль дороги, медленно передвигая ноги и слегка пошатываясь. Хотелось отыскать населённый пункт, где мне помогут. Медицинская помощь была необходима, каждый шаг отдавался ударом в голове.

– Эй, малявка! Есть хочешь? – неожиданно спросил голос сзади. Я никак не думал, что этот вопрос адресован мне. Решив, что это галлюцинация, я продолжил брести вдоль дороги. Голос продолжал настаивать: – Тебе говорю, обернись! Не то хуже будет, отдам тебя зуберам, они церемониться не станут! Сдадут тебя на калыш, и все дела.

Слова, которые произносил голос, мне были незнакомы, потому я решил, что стоит обернуться и посмотреть на того, кто их произносит. Невысокий худощавый мальчишка лет четырнадцати с копной рыжих кудрей на голове стоял у края дороги. Лохмотья вместо одежды не смущали его нисколько. Он хитро смотрел то на меня, то на серебристый предмет в руке. Странно, но паренёк казался выше меня ростом. Такого точно не могло быть.

И тогда я взглянул на себя. Удивлению моему не было предела, суровая реальность показывала, что я – девочка лет десяти. Платье на мне было, мягко говоря, разорвано, болтаясь обрывками вдоль тела. Потрогав руками волосы, я обнаружила лишь несколько всклокоченных дредов. Мои ноги скорее напоминали палки, живота не было вовсе. А мальчишка продолжал.

– Может, всё же обратишь на меня внимание? Куда ты направилась? Ты разве не знаешь, что всю неделю зуберы проводят чистку? Или ты хочешь добровольно попасть на калыш?

– Нет, не хочу. То есть я даже не знаю, что это значит. Кто такие зуберы? Я вообще ничего не помню. Так странно, я проснулась в этой куче мусора, и мне казалось, что я не девочка… Больше ничего не помню…

– Память, значит, отшибло? Может, ты под габрук попала? Впрочем, это лучше выяснять на позёме. Иди за мной, да поживей.

Я согласно кивнула головой и последовала за парнишкой. В тот самый момент, как мы решили совместно продолжить путь к некой позёме, все вокруг затряслось и раздался жуткий грохот.

Мальчишка не на шутку испугался, схватил меня за руку и спрыгнул с откоса у дороги. Несколько метров мы летели кубарем вниз, то и дело ударяясь о кусты и друг о друга. Было очень больно, но болевые ощущения перекрывал всё усиливающийся страх. Наконец наше движение вниз остановилось. Мы замерли на дне канавы, и сверху нас припорошили ветки и листва.

– Зачем? – еле слышным шёпотом спросила я.

– Молчи и не шевелись. Не дыши, особенно когда они будут рядом, иначе беды не миновать.

Я не стала задавать лишних вопросов и замерла, стараясь не дышать. В этот момент я уже решил, что буду думать от женского лица, раз уж моё тело девичье.

Мальчишка сжал голову руками и жестом предложил мне сделать то же самое. В его глазах я увидела страх. Что происходит, я не понимала, но решила послушаться и выслушать объяснения позже.

Грохот приближался и нарастал, уши заложило и голова пошла кругом. В какой-то момент накрыла паника, и мне дико захотелось бежать куда глаза глядят. Хорошо, что мальчишка заметил моё стремление и лёг сверху. Он так крепко прижимал меня к земле, что убежать возможности не было. Этот мучительный звук продолжался минуты три, мне казалось, он длился вечно.

Наконец, шум и вибрация стали уменьшаться, и через минуту наступила тишина. Некоторое время мы молча сидели на мокрой земле, обхватив головы руками. Наши тела колотило, словно мы на морозе, в головах всё ещё слышались отголоски этого жуткого звука. Лишь спустя несколько минут мы почувствовали огромное облегчение.

– Что это было? – спросила я дрожащим, измученным голосом.

– Зуберы. На габруке. Эта огромная машина издаёт звуки, которые матуляне не могут выносить. Паникуют, теряют контроль над собой. Те несчастные, у кого нет крыши над головой, квадруса или кноусов, выбегают, а зуберы их отлавливают. Бродяг и бедняков в городе почти не осталось. Многие вынуждены подчиниться, даже непокорные экслаты из сопротивления устали противиться. А ты молодец, выдержала. Ты что, глуховата?

– Нет, хотя я точно не знаю, я ведь не помню ничего.

– У меня кноус есть. – Мальчишка достал из ушей небольшие приборы, аккуратно сложил их в контейнер и спрятал в карман на груди. – Я включаю его, когда габрук приближается, только так могу выдержать этот звук. Кноус нелицензионный, иногда слабо гасит звуки, но без него я бы давно погиб. Мама успела купить только один экземпляр и отдала его мне. Не знаю, чего ей это стоило… Благодаря кноусу я остался жив. Когда мама погибла, меня приютил Бией Олдиш. Не знаю почему, но он считает меня очень способным и необычным. Видимо, поэтому решил воспитать меня как своего сына. Как он смог объяснить моё чудесное появление на позёме, я не знаю, но с тех пор я живу с ним, там и работаю, там получаю еду.

– Что значит «получаешь еду»?

– Пошли по тропке вниз, я объясню. Ты, видно, прилично головой ударилась. – Юноша увлёк меня по крутому спуску к обрыву. Мы приближались к бетонным блокам, за которые был закреплён толстенный металлический трос. Несколько таких же металлических канатов толщиной с бревно тянулись к цилиндрическому зданию внизу. Строение, напоминающее изрешечённую шайбу, стояло прямо над бурлящей рекой вблизи водопада. Из окон всех этажей клубился пар, отчего периодически само здание исчезало из вида. Всё это я рассматривала, едва успевая передвигать ноги за стремительно спускавшимся вниз пареньком.

– Еда и питьевая вода – это самые главные ценности на позёме, – продолжал мой спутник, быстро спускаясь по тропинке. – Мы получаем их в обмен на выполненную работу. Получил три карточки, значит, накормлен будешь трижды за день. Меньше сделал – голодаешь. А уж если постарался и подкопил штук хотя бы восемь карточек, то смело можешь купить себе платье или брюки. Не Капрыч, конечно, но всё лучше лохмотьев, что на тебе.

Позёма – место гиблое. Сюда отправляют весь сброд и тех, кто сильно провинился перед зуберами. Это последний шанс не попасть на калыш. Зато из-за того, что матуляне здесь работают больше, чем те, что в городе, их реже проверяют.

Да и к чему проверки, если мы с рассвета и до заката горбатим спины? На три карточки точно заработаешь, надо только зарегистрировать твой квадрус. Надеюсь, у тебя есть квадрус? Тем, у кого нет квадруса на груди, нигде не заработать. Да что там, сразу на калыш заберут, разбираться не станут… Чего молчишь? Есть у тебя квадрус?!

Я слушала мальчишку, и мне хотелось разреветься. Поэтому я выдавила из себя только одну фразу:

– Не знаю.

– Так посмотри. Он должен быть на груди. Прямо по центру. – Парнишка ткнул себя пальцем в грудь. Я раздвинула то, что когда-то было одеждой, но, кроме посиневшей полупросвечивающей кожи ничего не заметила.

– Кажется, ничего такого нет. Может, ты мне покажешь, как он выглядит?

– Я и рад бы, вот только у меня его тоже нет. Моя семья жила в сопротивлении экслатов, сколько я себя помню. Ни у кого из нас не было квадруса. Те, у кого квадрус есть, защищены от звуков габрука, но их жизнь напоминает жизнь рабов. Они не могут идти там, где хотят, жить так, как хотят. Каждое их действие должно быть согласовано с зуберами. У них есть еда и уютные дома, но нет свободы. Все экслаты отказались от квадрусов. Так мы можем ходить там, где вздумается!

Мне было не слишком понятно, что всё это значит, но задавать лишние вопросы сейчас просто не было сил. Мы залезли на очень толстый металлический трос и медленно ползли по нему к изрешечённому зданию. Ветер раскачивал нашу «дорогу», и удержаться временами было непросто.

Мой спутник продолжал:

– Бией Олдиш показал мне эту канатную дорогу. Долгое время он кормил меня своей едой, пока мы не придумали, как я могу зарабатывать карточки самостоятельно. Ты держись как следует, и поползли быстрее. Лучше не смотри вниз. Упадёшь – разобьёшься насмерть. Не отставай. Скоро стемнеет…

– Я боюсь высоты.

– Высота – это не цысмызы. Если и упадешь, смерть будет мгновенной, а эти твари тебя не пожалеют – на куски разорвут. Они придут с последним лучом солнца, к их приходу мы должны спрятаться на позёме. Поторопись, у них великолепный нюх и слух. От них, как от габрука, не спастись.

Дальше мы передвигались в тишине. Я вцепилась в жёсткий канат руками и ногами, медленно перемещаясь к зданию в клубах пара за своим напарником. Трос иногда раскачивало настолько сильно, что мы останавливались. Было страшно, и, чтобы хоть немного отвлечься, я решила познакомиться с мальчишкой.

– Слушай, спасибо за то, что помогаешь. Только мы не познакомились, как тебя зовут?

– Нан. Но ты можешь звать меня Ан. А как зовут тебя?

– Я не помню.

– Плохо, но, пока ты не вспомнишь, я буду называть тебя Барбарой. Так звали мою маму. Ты такая же красивая, и мне будет приятно ощущать, что она как будто рядом.

Прошло не меньше двадцати минут, прежде чем мы, с ободранной на ногах и ладонях кожей, добрались до противоположного конца канатной дорожки и встали на узенький уступ. Оказалось, что вдоль стенки мы должны были пройти ещё пару метров и пролезть через потайной лаз. Чтобы попасть в эту небольшую дверцу, пришлось встать на колени, а это было крайне опасно.

К моему огромному облегчению, мы оказались внутри. Меня трясло от пережитого страха и голода.

Нан закрыл потайную дверь на огромный засов и побрызгал чем-то отвратительно пахнущим во все щели. Затем открыл небольшое окошко и побрызгал этим же вонючим составом уступ, по которому мы ползли, часть каната, створки окна. Окошко он так же плотно закрыл. Затем он приоткрыл малюсенькое круглое отверстие, напоминавшее глазок, и подозвал меня.

– Смотри, цысмызы уже пришли. Мы вовремя. Мало кто может похвастаться, что видел цысмыза живым близко и остался при этом целым и невредимым. Смотри, только не бойся, ты в безопасности. Цысмызы чувствуют запах страха и неотступно следуют за тем, кто боится. Они, конечно, крупные, чтобы передвигаться, как мы, по канату, но лучше их не нервировать. Однажды парочка цысмызов дошли прямо до окна и хотели выломать стену. Хорошо, что в тот день ветер был сильным. Оба свалились в карьер.

Я приложила глаз к отверстию. На противоположной стороне каната, метрах в десяти от нас, стоял огромный, в три моих роста зверь. Чёрная всклоченная мохнатая шкура существа постепенно сливалась с погружающимися в сумрак кустами.

Цысмызы были непропорциональными. У них была огромная голова в форме кабачка, узкое суховатое тело, плотно стоявшее на земле на четырёх толстых, раздвоенных у земли лапах. Спины цысмызов были изогнуты вверх, и от этого они немного напоминали борзых. Когда звери поворачивались к нам мордой, то выглядели они как чёрные яйца с двумя красными глазами. Иногда тут и там в шерсти мелькал ярко-красный язык. Понять, каковы размеры пасти, было сложно. Однако было очевидно, что в разинутую пасть точно войдёт всё моё щуплое тельце. От этой мысли стало не по себе.