Текст книги "Так вышло: 29 вопросов новой этики и морали"

Глава 2
Может ли художник быть сволочью?[10]10
  Об этом мы говорили 21 ноября 2017 года.


[Закрыть]

Кейс

В октябре 2017 года актер Кевин Спейси был обвинен в домогательствах – актер Энтони Рэпп рассказал, что в 1986 году, когда ему было 14 лет, Спейси пытался склонить его к сексу. Вскоре еще 15 человек выступили с аналогичными обвинениями. Съемки шестого сезона сериала «Карточный домик», в котором Спейси был продюсером и играл главную роль, были остановлены. Так же как и работа над фильмом «Все деньги мира», где у Спейси была одна из главных ролей. Режиссер Ридли Скотт объявил, что, несмотря на то, что фильм практически закончен, все сцены с Кевином Спейси будут пересняты с другим актером – Кристофером Пламмером. На пересъемку было потрачено более 10 миллионов долларов. В ноябре 2017 года в неподобающем сексуальном поведении был обвинен и стендап-комик Луи Си Кей. Он признал свою вину и извинился, но его фильм «I love you, Daddy» все равно был положен на полку.

Андрей: Режиссер снял актера в фильме, актер оказался гадом – что теперь делать? Если бы было заранее известно, что он гад, можно было просто отказаться с ним работать. Но если ты его уже снял? Получается, раз мы теперь знаем про него такие подробности, его актерская игра нас уже не устраивает. В качестве мысленного эксперимента представь себе, что Кевина Спейси поймали бы, например, на уходе от налогов. Тоже ведь незаконная вещь. Кто-нибудь стал бы переснимать кино?

Катя: Ридли Скотт честно говорит, что боится за свой фильм – вдруг после скандала он провалится в прокате. Но ведь в сериале «Карточный домик», откуда Кевина Спейси тоже выгнали, он играет как раз ужасного человека, который, например, использует свое положение, чтобы спать с охранником. Можно было снять последний сезон с учетом новой информации – может быть, о том, как все ужасы перестают быть тайной, случается дикий скандал, импичмент или, наоборот, герой опять всех обманывает и злодейство побеждает. Мне это было бы интересно. Я люблю наблюдать за человеком, с которым что-то такое произошло. Происходит это, правда, не только с ним. Стендап-комика Луи Си Кея обвинили в том, что он мастурбировал перед женщинами, которые не хотели этого видеть. А ведь большая часть творчества Луи Си Кея построена на том, что он все время мастурбирует. Ну, помимо тех мест, где он шутит про евреев, холокост и геев.

А: Если бы мы внимательно смотрели шоу Луи Си Кея, мы бы уже поняли, что это человек, который мастурбирует в неожиданных местах, что его творчество – естественное продолжение его недостатков и достоинств.

К: В таком случае, у меня есть вопрос про Кевина Спейси – он хороший актер или так играет потому, что сам не чужд злодейства и негодяйства? Непонятно, что должно было для нас как для зрителей измениться после того, как мы все это узнали.

А: Все признают, что, например, у режиссера-документалиста есть абсолютное право снять фильм про какого-нибудь африканского диктатора. Посадить его в кадр, взять у него интервью и так далее, притом что и режиссер знает, и все знают, что это ужасный человек. Африканского диктатора позвать в фильм можно, а Спейси – нет, хотя, в принципе, грань между героем документального фильма и актером игрового кино довольно условна.

К: Между прочим, на твою аналогию с африканским диктатором можно посмотреть и по-другому – все преступления, в которых обвиняют Спейси, Луи Си Кея и даже Харви Вайнштейна (когда его не обвиняют в прямом насилии), связаны с властью. Властью, доставшейся им благодаря кино, карьере. Запрещая им снимать и сниматься, мы хотим отнять у них эту власть. И что нами движет? Месть или желание предотвратить преступление? Мы хотим их наказать или остановить?

А: В данном случае, мне кажется, это декларация – больше мы не будем терпеть такое поведение. Мы готовы бороться всеми средствами. Мы порушим карьеру всем, кому можем. Иногда справедливо, иногда не очень, иногда совсем несправедливо, но зато это гарантирует, что все продюсеры, великие актеры и стендап-комики в следующий раз пять раз подумают, прежде чем к кому-нибудь приставать.

К: И Вайнштейн, и Спейси объявили, что их поведение – результат некой зависимости, и отправились в реабилитационную клинику с ней бороться. Если это действительно зависимость, то, лишая их власти, мы их не остановим. А если мы хотим им отомстить, воспримут ли они это как наказание? Когда мы с тобой говорили про Харви Вайнштейна, ты сказал, что самым ужасным наказанием для него было бы несколько дней подряд перед камерой обсуждать со своими жертвами, что он сделал. Такого можно было бы придумать много. Да и институт общественных работ хорошо развит в США. Вычеркнув Спейси из фильма, наказываем ли мы его?

А: Эта процедура вообще-то не очень продумана. Тут есть коммуникативный провал, потому что люди, которые обвиняют Спейси, могли бы с ним поговорить. И Спейси мог бы с ними поговорить. Возможно, тогда бы не было никакого скандала. Скандал возникает не от того, что Спейси пересек какую-то черту, а от того, что он пересек ее и делает вид, что этого не было. Тем более что Вайнштейн, судя по всему, выстроил целую систему для удовлетворения своих наклонностей, а история Спейси больше похожа на историю человека, который плохо себя контролирует.

К: Луи Си Кей перед всеми извинился. Даже пошел на опережение – сразу все признал, не отмалчивался. А его постигла та же участь. Более того, в разных американских изданиях пишут, что его вообще нужно вычеркнуть из истории стендапа. Если уж пересматривать историю, тогда уж не только в кино, но и в других видах искусства. Вот Дали, говорят, бил жену. Какое влияние подлость или преступление оказывает на восприятие искусства?

А: А какое влияние подлость или преступление оказывает на любую профессиональную деятельность? В том-то и дело, что у искусства есть некий флер, как будто это необычная профессиональная деятельность. Тебя же не очень интересует, чем занимается твой сантехник, когда он не на работе? Предполагается, что если человек приходит с разводным ключом, то не важно, какое у него прошлое, а если залезает тебе в душу, то важно.

К: Можно в начале фильма писать, что главную роль исполнил человек, осужденный за сексуальное насилие, или психопат, или человек, ушедший от налогов. Да и потом, как-то эти обвиненные должны дальше жить. Если у них есть талант, почему его не использовать? Мы так много бьемся за адаптацию осужденных и заключенных, но почему-то хотим, чтобы Кевин Спейси не снимался, а, например, сидел на кассе супермаркета. Пусть он по-прежнему приносит пользу, мы его просто маркируем.

А: Зачем вообще знать подробности биографии актера? Затем, что от этого кино становится интереснее. Совершив какое-то нарушение, актер становится интереснее. Он создает добавленную стоимость для зрителей.

К: Ты хочешь сказать, что, разрешая ему играть, мы романтизируем преступление?

А: Я, честно говоря, не вижу большой разницы между актером и героем фильма. Понятно, что люди идут в кино не просто на какой-то фильм, а именно на Кевина Спейси.

К: Тогда мы имеем дело с проблемой власти. И нужно работать с индустрией, чтобы она не позволяла людям иметь такую власть. Всем актерам запретила требовать себе отдельный фургончик, массажистку и паровые котлетки. И ни у какого Кевина Спейси больше не будет ни над кем власти на съемочной площадке.

А: На самом деле одна из причин, почему в Голливуде раскручивается этот скандал и почему, я надеюсь, в Голливуде он и закончится, состоит в том, что жертвы этих преступлений тоже успешные люди, с огромной аудиторией.

К: А я не считаю, что он закончится, и то, что мы видим, просто самое-самое его начало. Пока дело не дойдет до совсем невиновных людей, нельзя говорить даже о том, что скандал достиг своего пика.

А: Мне кажется, скандал закончится потому, что цель этой истории, конечно же, не в том, чтобы всех наказать, а в том, чтобы сломать систему. Полностью изменить отношения. Поэтому людей выгоняют из кинобизнеса. Дело не в искусстве, а в том, что они часть системы.

К: Проблема в том, что в искусстве огромное количество сумасшедших людей. Сумасшедших, странных, девиантных. И один из тех, кто сделал на этой девиантности свою карьеру и снимает про нее почти каждый свой фильм, – это, конечно, Вуди Аллен. Так вот, помимо того, что он женился на приемной дочери своей бывшей жены, он был в том числе обвинен в домогательствах к другой приемной дочери.

А: И это очень публичная история. Миа Ферроу, бывшая жена Вуди Аллена, и все дети Миа Ферроу, кроме нынешней жены Вуди Аллена, Сун-И, рассказывают об этом со страниц газет и по телевизору.

К: И ничего не происходит с Вуди Алленом. Тогда уже возникает вопрос к нам как к зрителям. Если мы ржем над тем, как Луи Си Кей мастурбирует, и ходим смотреть каждый фильм Вуди Аллена, мы их поддерживаем. А ведь понятно, что со всеми, кто делает великое кино, скорее всего, что-то не так. Лучшие произведения искусства про насилие, про злодеев и про разные сексуальные девиации будут получаться у тех, кто так или иначе в этом разбирается.

А: А, например, Франсуа Озон у тебя на подозрении?

К: Конечно! Удивился ли ты обвинениям Бьорк в адрес неназванного датского режиссера, но очевидно – Ларса фон Триера? У меня нет никаких сомнений, что в душе Ларса фон Триера просто ад. Иначе я не понимаю, как можно снимать такое кино. Если все эти люди – монстры, то получается, что, когда их вырезают из фильмов и не дают им снимать, это лечебный момент для нас как для зрителей. Давай отрежем правую руку, искушающую тебя. Давай лишим тебя возможности смотреть на талантливого актера.

А: Мы были соучастниками и теперь сами себя наказываем. Но главная история про гений и злодейство в Голливуде – это история Романа Полански. В конце 1970-х его арестовали по обвинению в изнасиловании 13-летней девочки. Он отчасти признал вину, пойдя на сделку со следствием. Его отпустили под залог. Из-под залога он сбежал в Европу, снимал там фильмы и получал за них награды, даже американские. Казалось бы, совершенно чистый случай, практически единственный режиссер, чья вина юридически подтверждена, пусть и частично.

К: Про награды интересно. Получается, американцы давали премию человеку, обвиненному в сексуальном насилии.

А: Но ты же понимаешь, что сейчас уже такая ситуация невозможна. Ни Вуди Аллен, ни Роман Полански не смогут получить «Оскар», что бы они ни сняли.

К: Есть смешной мем – на вручении «Оскара» сидит одна Мерил Стрип, потому что остальные замешаны в сексуальных скандалах. А вот что делать, если ты понимаешь, что и тебя могут обвинить в чем-нибудь таком? У агрессора сейчас нет возможности исправить ситуацию, загладить вину, избежать скандала. В какой-то момент в связи с обвинениями Вайнштейна и других всплыло имя Дастина Хоффмана. Ему удалось отскочить, но только потому, что, кажется, ничего там на самом деле не произошло. А если основания обвинить человека действительно были, но он с тех пор исправился? Почему не может быть как с другими преступлениями? Тебе сказали «Не воруй» – ты не воруешь. Тебе сказали «Не уходи от налогов», ты не уходишь от налогов.

А: Так не работает. В уголовных кодексах уже написано, что не надо воровать, уходить от налогов и насиловать. Запреты начинают работать в тот момент, когда находится кто-то, кто за это действительно наказывает. В нашем случае говорит: «С сегодняшнего дня мы за это будем наказывать». И поэтому со стороны эта волна всегда выглядит как кампания. Примерно то же самое происходит с футболистами, которых начинают пачками судить за уход от налогов. Чтобы изменить систему, ты должен устроить кампанию.

К: То есть дело не в том, что всех, кого сейчас отстранили от съемок, нужно лишить возможности работать в кино, а в том, что их нужно принести в жертву, чтобы система перезапустилась. Когда она перезапустится, киноиндустрия перестанет брать на себя функции, которые должны выполнять другие, и будет уже разбираться.

А: Когда ты объявляешь по отношению к какому-то нарушению нулевую терпимость, ты буквально говоришь следующее: «Я так ненавижу это нарушение, что готов не только наказать всех, кто его совершил, но еще и некоторое количество невиновных, чтобы быть точно уверенным, что никто больше так не поступит».

К: И это я считаю нормальным. Это абсолютно понятная мысль.

А: Может быть, и понятная, но глубоко аморальная. Система какое-то время будет наказывать, не различая оттенков. Но нельзя же просто так человека посадить в тюрьму. И если Вайнштейн, судя по всему, заслужил то, что с ним случилось, то Луи Си Кей, с моей точки зрения, конечно, вел себя плохо, но не настолько, чтобы его карьера закончилась.

К: Я действительно, как и ты, не очень понимаю, что там произошло с Луи Си Кеем, но сейчас никто не готов разбираться в нюансах.

А: Раз уж довели дело до революции, то нечего теперь говорить про неравенство закона.

К: Думаю, что, как только появится первая символическая совершенно невиновная жертва, человек, чья карьера закончится, несмотря на отсутствие у обвинения доказательств, вот тогда уже начнется восхождение к формированию какой-то системы. А пока в искусстве такое количество людей, которых, как Вайнштейна, захочется запереть куда-нибудь, надо просто ждать. Сейчас не время нюансов.

А: Да, не время нюансов, но кино смотреть стало очень интересно, я должен тебе сказать.

К: Можем ли мы видеть отражение того, что происходит, в искусстве?

А: Что-то, безусловно, отражается. Ты же знаешь, что музыку Рихарда Вагнера не исполняют в Израиле. Потому что его музыка ассоциируется с нацистским режимом в Германии. Тот же Вуди Аллен, кстати, сказал, что каждый раз, когда он слышит Вагнера, ему хочется напасть на Польшу. Вагнер, конечно же, не виноват в холокосте, он умер еще в XIX веке. Но что поделаешь, его музыка для евреев – абсолютное зло. И я, живя в России, эту эмоцию понимаю.

К: Ведь нам все равно на самом деле, кто творец. Главный вопрос – что с нами делает произведение? Я признаю, например, гений Ларса фон Триера, но смотреть его фильмы мне очень тяжело. И с другой стороны – все ли, что делает плохой человек становится злом?

А: Я не знаю. Не бывает же на самом деле плохих и хороших людей. Бывают хорошие и плохие поступки. И это очень важная вещь, про которую все всегда забывают.

К: Осуждать грех, но не грешника, да. Я считаю, что искусство должно как-то по-другому работать.

А: Мы любим искусство, потому что оно похоже на жизнь. А потом, когда оказывается, что его делают живые люди, мы картинно хлопаем глазами.

К: Скажи честно, готов ли ты пожертвовать кино, если вдруг выяснится, что талантливые люди часто не могут бороться с собственными искушениями?

А: Нет. И я даже могу доказать, что никто не готов. Потому что представь себе в качестве мысленного эксперимента фильм, сделанный только хорошими людьми.

К: Это будет невозможно смотреть. Тогда сколько подлости и насилия ты готов разрешить режиссерам и актерам? Чтобы перепахать кого-то, нужно самому быть хорошо перепаханным. Мы вообще хотим, чтобы искусство нас перепахивало? А чтобы отражало жизнь?

А: Да я просто хочу, чтобы все по-человечески друг к другу относились.

К: Вот это прекрасный финал для нашего этического подкаста – мы хотим, чтобы все было хорошо. Если серьезно, мне кажется, сейчас на эти вопросы нет ответа, мы еще не видим масштаба того, что происходит, еще не задействованы в этой болезненной игре все наши кумиры. Пока что люди с ужасом говорят: «О, нет, только не Луи Си Кей».

А: Ты написала в фейсбуке, что главное, чтобы не Колин Ферт.

К: Да, я не выдержу таких новостей про Колина Ферта.

Глава 3
Надо ли защищать людей, которые нас об этом не просили?[11]11
  Об этом мы говорили 27 января 2019 года.


[Закрыть]

Кейс № 1

В начале 2019 года в Париже был показан проект «Дау», который изначально задумывался как фильм про физика Льва Ландау, но в результате оказался гораздо более масштабным культурным явлением. Режиссер Илья Хржановский снимал «Дау» больше 10 лет. В Харькове были выстроены гигантские декорации – целый научно-исследовательский институт. В съемках участвовали сотни человек – в основном непрофессиональные актеры, математики, физики, художники, музыканты, журналисты – они надевали одежду 1920–1960-х годов и жили в интерьерах и условиях того времени, находясь практически круглосуточно под наблюдением камер. Проект вызвал много споров и критики – его называли и одним из самых интересных культурных событий десятилетия, и провалом десятилетия. Многие были возмущены даже не самими фильмами «Дау», посмотреть которые смогли далеко не все (сначала их показывали только в Париже и по специальной визе), а съемочным процессом – серьезными нарушениями морально-этических принципов, о которых сообщали некоторые участники проекта.

Андрей: Судя по всему, многие из тех, кто снимался в «Дау», были психологически травмированы в процессе производства этого произведения искусства, но никто из них не только не дошел до суда, но и не высказал громких публичных обвинений.

Катя: Я бы так сказала: есть миф о том, что многие участники проекта были психологически травмированы, обмануты, избиты, изнасилованы. Но людей, свидетельствующих об этом в публичном пространстве, особо нет, поэтому и возникает вопрос – нужно ли их защищать?

А: Защищать мы в этой ситуации можем символически – например, бойкотируя фильмы проекта «Дау». Журналист Александр Горбачев спросил своих многочисленных подписчиков в фейсбуке, пойдут ли они смотреть «Дау». Большинство ответило отрицательно.

К: Эта позиция очень понятна. Последние годы, пока Хржановский монтировал более 700 снятых часов, мы боролись за этику против насилия и против потребления насилия как искусства. Мне тут интересно другое – говорят, что люди могли посмотреть отснятые с их участием материалы и не разрешить их использовать в окончательном монтаже. Получается, что все элементы насилия – мы знаем, например, что в «Дау» неонацист Тесак режет свинью, женщину насилуют бутылкой – включены с согласия людей, которые там снимались. И что нам дает их согласие?

А: Если было дано согласие, можно ли считать, что преступления не было и перед нами произведение искусства? Тут есть, в общем, три позиции. Первая – вот есть произведение искусства, суди о его художественных качествах независимо от того, связаны ли с ним какие-то обвинения; вторая – смотреть произведение искусства, которое было создано с нарушением наших представлений о морально-этических нормах, это все равно, что скупать краденое; третья – информация о нарушениях не должна влиять на решение смотреть или не смотреть, но на восприятие того, что ты увидишь, она повлияет.

К: В журнале «Сеанс» вышло два текста о «Дау» – Юрия Сапрыкина и Александра Тимофеевского с Татьяной Толстой[12]12
  Статья Юрия Сапрыкина «DAU. Темные начала» вышла в журнале «Сеанс»23 января 2019 года; статья Татьяны Толстой и Александра Тимофеевского «DAU. Я червь – я бог» – 25 января 2019 года.


[Закрыть]. В обоих написано, что это великое новаторское произведение искусства, которое показывает нам природу человека в глубоких и высокодуховных тонах. Но это сводит разговор к бесконечному спору поколений – вы со своей повесткой про насилие всех достали, смотрите со своей этикой западной и мелочной что-нибудь простенькое, а произведения искусства не трогайте.

А: Подожди, это вообще важно – искусство «Дау» или нет?

К: Мне кажется, важно. Ты же не спрашиваешь себя, должен ли ты ходить по улицам, на которых творится насилие, заходить в метро, если там кому-то оттоптали ноги.

А: Те, кто выступает против «Дау», исходят не из того, что там есть насилие, а из того, что насилие, как физическое, так и психологическое, – это часть производства, органическая составляющая проекта. И получается, что зрители, которые идут на «Дау» и знают про эту составляющую, хотят посмотреть в том числе на мучения людей.

К: Мне кажется, дело в том, что у этого насилия есть режиссер. Он создал условия для насилия, это насилие наблюдал, не останавливал, провоцировал, а потом монтировал. То есть это очень рукотворное насилие. Можно отказаться смотреть, но, если это классно сделано, почему бы и не взглянуть?

А: Жертве очень сложно публично рассказать о пережитом насилии. Возможно, отсутствие публичных выступлений связано именно с этим, а не с тем, что все участники проекта хотели, чтобы их помучили перед камерой.

К: Но были ведь и такие. Например, Марина Абрамович – современная художница, которая из своих мучений делает искусство и показывает человеку, как он причиняет боль другим. Понятно, что в человеческой природе заложен интерес к насилию, и искусство не может обходить эту тему. И тогда для тебя как зрителя, чем отличается насилие в произведении искусства от реального насилия?

А: Мне кажется, дело в масштабе. Когда я смотрю на произведение искусства, в котором есть элемент насилия, оно не сводится для меня только к нему. В «Дау» есть режиссерский замысел – хорош он или плох, но он грандиозен. Режиссер такого огромного проекта не может физически объяснить каждому человеку, которого зовет на съемки, весь этот замысел.

К: Часть этого замысла как раз и состояла в том, что он был не объяснен тем, кого снимали.

А: Исполнителю приходится доверять режиссеру, когда он соглашается участвовать в таком проекте. А посмотрев отснятый материал и разрешив его публикацию, он выдает Хржановскому индульгенцию задним числом, подтверждает, что это не просто съемка его унижений, но искусство.

К: То есть это вопрос таланта. Мы оцениваем этичность того, что происходило на съемках, опираясь на результат. Но люди, которые обсуждают «Дау», в основном не видели результата.

А: Результат – это более 700 часов записи, их мало кто видел. Но именно поэтому я и не хочу обсуждать художественные качества «Дау». Давай поговорим про согласие – одну из главных проблем современного общества. Я верю, что все, что по согласию, имеет право на жизнь. Даже каннибализм по согласию, в принципе, норма. Проблема в том, что никто никогда не знает, что такое согласие. Да, существует такой инструмент, как нотариально заверенная бумага, но он не всегда применим и не всегда используется. Как минимум потому, что часто совершенно непонятно, когда и кто должен такую бумагу подписывать.

Кейс № 2

Американский футбол – один из самых популярных видов спорта в США. Финал чемпионата по американскому футболу – Супербоул – входит в список важнейших объединяющих нацию событий вместе с Днем благодарения и Рождеством. И одновременно этот важнейший вид спорта – один из самых жестоких и травматичных на свете: профессиональные игроки часто страдают хронической травматической энцефалопатией.

Катя: Ты же знаешь, мой самый любимый киножанр – спортивная драма, основанная на реальных событиях. И, конечно, среди таких драм есть фильмы про американский футбол, например, «Защитник» с Уиллом Смитом. Он играет адвоката, которого нанимают жены бывших футболистов, чтобы он доказал, что депрессии и самоубийства спортсменов связаны с профессиональной деятельностью и поэтому Национальная футбольная лига должна оплачивать им психиатров и лечение.

Андрей: Так и есть. Американский футбол – очень тяжелый вид спорта. Если часто получать по голове, будет много неприятных последствий, в том числе депрессия, потеря памяти. И вот что выходит: человек благодаря американскому футболу становится звездой, проживает яркую, насыщенную, интересную жизнь и после завершения карьеры, если он не все деньги потратил, конечно, может продолжать ее проживать, но он уже при этом не совсем здоров. Дальше вопрос: да, он заплатил здоровьем, но кто из нас не платит здоровьем, когда, например, перерабатывает по ночам? Можно предположить, что Национальная футбольная лига много лет делала все возможное, чтобы об этой стороне американского футбола узнало как можно меньше людей и футболисты не знали, что их ждет. Но сейчас, в век интернета, эти молодые миллионеры уже, наверное, понимают, чем рискуют.

К: В какой момент человек принимает решение, что он профессионально играет в американский футбол? Скорее всего, за него принимают решение родители. Значит, мы защищаем детей от решения родителей? И если эти футболисты уже заработали хроническую травматическую энцефалопатию и, возможно, не способны защитить себя сами, тем более мы должны их защищать.

А: Так не работает, это же не наркотическая зависимость, с которой человек не может справиться сам. Это игра, в которую ты играешь, и с каждым годом, если у тебя хорошо получается, зарабатываешь все больше и становишься знаменитым. Но нет переломного момента, нет дня, когда что-то переключается и ты становишься тупым. Просто с каждым годом вероятность того, что возникнут серьезные последствия для головного мозга, растет и достигает примерно 100 % к завершению карьеры. Так что же, американский футбол – это насилие или нет? Является ли насилие интегральной частью американского футбола?

К: Безусловно.

А: Это с твоей точки зрения, но ты-то не смотришь американский футбол. А ведь это не просто игра. Это игра с правилами на тысячу страниц, с невероятной тактической сложностью, это очень интеллектуализированная, сложная стратегическая игра.

К: Опять ты все сводишь к результату, как с «Дау» – талантливо ли это, умно ли. Но согласие все равно ничего не оправдывает. Мы не знаем, как оно работает и как люди с течением времени меняют свой взгляд на то, что с ними происходило. Если человек дал согласие, а потом понял, что его использовали, может ли он забрать согласие назад? В принципе, для таких случаев существует так называемое информированное согласие. И его нужно постоянно обновлять, раз в год кто-то должен садиться с этими футболистами и объяснять: «Смотри, у тебя был мозг такого размера, а вот он уменьшился, и прогноз на ближайший год такой, а вот сколько денег ты заработаешь, решай – будешь ли ты продолжать».

А: Так можно с детьми разговаривать, но футболист – взрослый человек, он сам может сделать МРТ и принять решение. Есть принципиальная разница между обманутым пенсионером и 25-летним миллионером. Ты предлагаешь начать интервенцию, исходя из предположения, что у человека могут быть проблемы со здоровьем и он сам за себя не может принимать решения. А я считаю, что это оскорбительно. Гораздо более оскорбительно, чем все, что делал Хржановский. Нельзя прийти, посмотреть на успешных, профессиональных, трудолюбивых людей и сказать: «Вас всех изнасиловали. Я вам это сейчас объясню на графике, и вы мне дадите информированное согласие».

К: Просвещение создано для того, чтобы людям, которые что-то делают, объяснить, как это что-то устроено. Например, есть финансово безграмотные люди, они не тупые, просто не умеют грамотно обращаться с деньгами.

А: Я такой.

К: Я специально не показывала на тебя пальцем. Нет ничего плохого в том, что кто-нибудь попробует объяснить тебе, как сделать так, чтобы деньги не высыпались у тебя из карманов. Ты имеешь полное право не следовать этим советам. Но, может быть, ты подберешь вывалившуюся монетку с пола и скажешь «спасибо».

А: Так ты же не хочешь давать мне дружеские советы, ты хочешь, чтобы я раз в год приходил к тебе на ковер. Я не хочу раз в год к тебе на ковер, я поживу так.

К: Хорошо. Приведу тебе еще один пример. Ты за просвещение?

А: Я за просвещение. Но оно не так работает, людей не заковывают в кандалы и не тычут носом в научные факты. Просветительский контент распространяют, надеясь, что люди, у которых есть хоть какой-то к нему интерес, его увидят, и немножко лучше будут понимать, как устроен мир.

К: Ты мне говоришь, что люди должны сами вбить запрос в Google, чтобы что-то узнать. А я тебе говорю: у многих людей нет сформулированного запроса, они вообще не знают, как его формулировать.

А: Ты же знаешь про американский футбол и травмы, которые он наносит. Ты это знаешь не от меня, а из кино. Значит, Уилл Смит справился с задачей просвещения, и люди далекие от мира профессионального футбола знают о проблеме. Все, дело сделано.

К: То есть существование фильма с Уиллом Смитом ты принимаешь за информированное согласие?

А: В некотором смысле да.

К: Попробую все же найти у тебя болевую точку. Настя Рыбка[13]13
  Настя Рыбка (Анастасия Вашукевич) опубликовала в инстаграме информацию, позволившую Фонду борьбы с коррупцией Алексея Навального провести расследование неформальных отношений предпринимателя Олега Дерипаски и чиновника Сергея Приходько. Настя Рыбка и ее наставник Алекс Лесли (Александр Кириллов) были арестованы в феврале 2018 года, через две недели после выхода расследования Навального, в Таиланде по обвинению в проведении секс-тренингов и депортированы в Россию в январе 2019 года. В России им было предъявлено обвинение в вовлечении в занятие проституцией, они находятся на свободе, но дело не закрыто.


[Закрыть], ты сочувствуешь ей? Считаешь ли ты, что она жертва Алекса Лесли? Будем ли мы защищать человека от мучителя, если она сама выбрала себе такую судьбу, абьюзивные взаимоотношения?

А: На этот вопрос у меня есть интуитивный ответ. Мне кажется, некоторые действия дают нам сигнал, что человека, их совершившего, защищать не надо. Когда кто-то описывает обстоятельства своей жизни в книге[14]14
  Настя Рыбка – автор книги «Дневник по соблазнению Миллиардера, или Клон для олигарха».


[Закрыть] и ее публикует, что-то снимает, выкладывает в соцсети и осмысленно комментирует происходящее, это значит, что он взрослый человек и способен отвечать за свои поступки. Не надо вмешиваться. Другое дело, если человек ходит забитый и всю жизнь боится глаза поднять. И вот тогда ты можешь задуматься, не протянуть ли ему руку, не попытаться ли узнать, что с ним. Настя Рыбка не выглядит как человек, которому отрезали каналы коммуникации.

К: Тогда вернемся к теме насилия. Когда мы с тобой обсуждали сериал «Мир Дикого Запада»[15]15
  См. главу «Почему мы сочувствуем роботам?».


[Закрыть] о парке развлечений, где можно безнаказанно убивать, насиловать, калечить роботов, мы говорили о том, что важны даже не переживания героев, а то, что тебя заманивают в этот мир, заставляют смотреть. Этично ли смотреть на насилие?

А: Становишься ли ты хуже, когда смотришь на насилие?

К: И совершенно не важно настоящее насилие нам показывают или нет, потому что, оставаясь у экрана, ты соглашаешься с тем, что тебе это интересно, что тебя это завораживает. Про себя я знаю, что меня завораживает все, что на грани этики, и тебя, судя по всему тоже, иначе бы мы с тобой эти вопросы не обсуждали.

А: Подожди секунду, а «Повелитель мух» ты не стала бы читать? Это великая книга о том, как человеческая природа доходит до невероятного бессмысленного насилия. Когда ты читаешь «Повелителя мух», ты становишься лучше или хуже? Ты читаешь ее вопреки или благодаря? Потому, что эта книга щекочет твои самые темные стороны души, или потому, что ты рациональное существо, которое должно впускать в себя даже неприятную информацию, анализировать и делать выводы о мире?[16]16
  Книга Уильяма Голдинга «Повелитель мух» обсуждается и в главе «Человек – он плохой или хороший?».


[Закрыть]

К: А какие выводы о мире я могу сделать, посмотрев «Дау»? Мне во всей этой истории гораздо любопытнее окружающий ее миф, нарушения границ, этики и условий труда, чем результат.

А: Кто-то посмотрит «Дау» и увидит в нем только насилие, а человек, который не знает всей предыстории, может увидеть все совершенно другими глазами. Не может же от 700 часов остаться только одно высказывание. Тем более мы получили уже признание содержательности этого проекта от очень многих людей, которым я доверяю как критикам, от людей, которым я доверяю как профессионалам. Нет, это не просто цыганочка с выходом, это что-то большее.