Текст книги "Петербургские дома как свидетели судеб"

Усадьба Державина

(1794 г.; наб. реки Фонтанки, 118)

«Маститый Державин для заседаний „Бесед любителей российского слова“ отдал великолепную залу прекрасного дома своего на Фонтанке. В этой зале, ярко освещенной, как во храме бога света… зимой бывали вечерние собрания „Беседы“. Члены вокруг столов занимали середину, там же расставлены были кресла для почетнейших гостей, а вдоль стен в три уступа хорошо устроены были седалища для прочих посетителей, по билетам впускаемых. Чтобы придать сим собраниям более блеску, прекрасный пол являлся в бальных нарядах, штатс-дамы в портретах, вельможи и генералы были в лентах и звездах, и все вообще в мундирах. Часть театральная, декорационная, была совершенство… Чтение обыкновенно продолжалось более трех часов и как содержанием, так и слогом статей отнюдь не отвечало наружному убранству великой храмины. Дамы и светские люди, которые ровно ничего не понимали, не показывали, а может быть, и не чувствовали скуки: они исполнены были мысли, что совершают великий патриотический подвиг, и делали сие с примерным самоотвержением. Горе было только тем, которые понимали и принуждены были беспрестанно удерживать зевоту»[21]21
  Вигель Ф. Записки…


[Закрыть].

Набережная реки Фонтанки, 118

Набережная реки Фонтанки, 118, со стороны сада в 1965 г.

Так литератор Филипп Вигель вспоминал блестящие вечера 1810-х годов в этой усадьбе, на которые отбывать светский долг приезжал к уже пожилому, 70-летнему поэту и государственному деятелю Гавриилу Державину высший свет петербургского общества.

Война с Наполеоном, подхлестнувшая чувство патриотизма, заставила знатных господ, говоривших исключительно по-французски, устыдиться, пусть иногда и притворно, своего слабого знания родного языка.

В особняк на Фонтанке к уже отошедшему от дел, но все же влиятельному бывшему сподвижнику Екатерины II, приобщаться к классическому, «славянскому», русскому языку стремились все консерваторы и противники «карамзинистов», пытавшихся упростить язык и сделать его приятным для аристократии, заменяя «неэстетичные» слова метафорами. Здесь же, у Державина, главным «учителем» был архаист Крылов, каждое собрание читавший свои басни.

Усадьбу эту гости «Бесед» видели немного другой – двухэтажной, хотя и похожей на современное здание, при реставрации приближенное к первозданному облику, сохранившемуся на старинных гравюрах. Хозяйкой здесь в то время была Дарья Дьякова, вторая жена поэта, за неимением детей бросившая все свои силы на ведение дома.

Набережная реки Фонтанки, 118. Памятник Г.Р. Державину

«Июля 15-го числа 1794 года скончалась у него первая жена. Не могши быть спокойным о домашних недостатках и по службе неприятностях, чтоб от скуки не уклониться в какой разврат, женился он от генваря 31-го дня 1795 года на другой жене, девице Дарье Алексеевне Дьяковой… Причиною наиболее было сего союза следующее домашнее приключение. В одно время, сидя в приятельской беседе, первая супруга Державина и вторая, тогда бывшая девица Дьякова, разговорились между собою о счастливом супружестве… „…Найдите мне такого жениха, каков ваш Гавриил Романович, то я пойду за него и надеюсь, что буду с ним счастлива“. Посмеялись и начали другой разговор. Державин, ходя близ их, слышал отзыв о нем девицы, который так в уме его напечатлелся, что, когда он овдовел и примыслил искать себе другую супругу, она всегда в воображении его встречалась. Когда же прошло 6 месяцев после покойной… открылся ей в своем намерении, и как не было между ими никакой пылкой страсти, ибо жениху было более 50-ти, а невесте около 30-ти лет, то и соединение их долженствовало основываться более на дружестве и благопристойной жизни… он объявил ей свое состояние, обещав прислать приходные и расходные свои книги, из коих бы усмотрела, может ли она содержать дом сообразно с чином и летами. Книги у ней пробыли недели две… Наконец сказала, что согласна вступить с ним в супружество… Она своим хозяйством и прилежным смотрением за домом не токмо доходы нашла достаточными для их прожитка; но, поправив расстроенное состояние, присовокупила в течение 17 лет недвижимого имения… едва ли не половину, так что в 1812 году… было за ними около 2000 душ и два в Петербурге каменные знатные дома»[22]22
  Державин Г.Р. Записки. С. 175–176.


[Закрыть].

Третьи этажи надстроили уже после смерти Дарьи в середине XIX века, когда дом купила Римско-католическая коллегия и переоборудовала под свои канцелярии. А после революции, с 1920-х и до 1990-х годов, место коллегии заняли коммуналки. Залы, где когда-то аристократы, не понимая по-русски, зевали, слушая басни Крылова, поделили на десятки маленьких комнат, уничтожив хоры, колонны и другие мешавшие элементы внутренней отделки, ныне, к счастью, восстановленные.

Литература

Белова Л.Н., Булдаков Г.Н. [и др.]. Санкт-Петербург. Петроград. Ленинград: энц. справочник. М., 1992.

Беседа любителей российской словесности // ЭСБЕ. Т. 6. СПб., 1891.

Вигель Ф. Записки Филиппа Филипповича Вигеля. Киев: Мультимедийное изд-во Стрельбицкого, 2018.

Державин Г.Р. Записки. М., 2000.

Одинцова Л.А., Колотов М.Г. Дом Державина. История и реставрация // АРДИС. 2004. № 3 (24).

Особняк Казалета

(1866 г., архитектор В.Е. Стуккей; Английская наб., 6 / Галерная ул., 5)

«Мой дом в Петербурге, по Английской набережной, с июля 1914, т. е. с начала войны, был занят солдатами. До войны главную часть дома занимало Суворинское театральное училище, но как вышло, что училище в один прекрасный день оттуда улетело, а на штучных итальянских паркетах, сделанных из розового дерева, перламутра и слоновой кости, очутилось 600 солдат, это знает только тот, кто это дело и состряпал. Я знала, что лазаретами были заняты не только частные дома, но даже и дворцы, а солдатами… этого я не слыхала.

Контракт с училищем был многолетний, на десять лет, и в момент этой перемены декорации оставалось еще 7 лет аренды.

Шли месяцы, писались просьбы… напрасные надежды – платы за занятое помещение я не получала.

Материальное положение мое становилось критическим. Жизнь с каждым днем становилась дороже, и я решила во что бы то ни стало продать этот дом…

В каком ужасном виде нашла я свой дом! Все, что представляло в нем ценное – дорогие художественные украшения, резьба, паркеты, – мои даровые постояльцы немилосердно испортили и при устройстве нар в деревянные панели стен безжалостно вбили тысячи гвоздей. Мраморные подоконники были разбиты, бронзовые позолоченные дверные ручки вырваны, языки и головы скульптурных кариатид отломаны, паркеты облиты жиром и водою и так грязны, что их можно было бы принять за простой пол дурно содержащегося стойла…

Английская набережная, 6 / Галерная улица, 5

Я часами сидела у телефона, вела переговоры, но все это ни к чему не привело… Весною 1915 года я даже пожертвовала… 1400 рублей с тем, чтобы выселить солдат и снять нары. Деньги взяли, солдаты действительно выехали, но не ради моих хлопот, а просто настало время переезжать в лагеря, и я только на минуту была в иллюзии, что отделалась от непрошеных гостей.

Не тут-то было! Сейчас же после солдат в это помещение ввалился целый штаб генерала Ф. и занял… четыре квартиры!

Когда спустя 10 месяцев генерал Ф. выехал, домом тут же завладело какое-то справочное бюро с генералом К. во главе»[23]23
  Тенишева М.К. Впечатления моей жизни.


[Закрыть].

От этого особняка так настойчиво пыталась избавиться 56-летняя меценатка и основательница художественных школ княгиня Мария Тенишева.

Мария не любила Петербург, как не любила и этот вычурный дом, перестроенный в середине XIX века по вкусу предыдущего владельца – англичанина Эдуарда Казалета, хозяина Калинкинского пивоваренного завода (просуществовавшего до 2000-х гг. под именем «Степан Разин»). Казалет, поручая своему земляку, архитектору-англичанину Стуккею работу над этим зданием, стремился, как многие разбогатевшие купцы, отразить свое благосостояние во внешней отделке. Был выбран роскошный стиль необарокко, фасад украшен пилястрами и барельефами, а нарядные интерьеры (часть которых сохранилась и поныне) декорированы скульптурой, кариатидами, резными деревянными панелями, мрамором разных оттенков. Княгиня Тенишева, предпочитавшая жить в своем имении под Смоленском на лоне природы, осуждала желание новоявленных миллионеров похвалиться своими доходами, строя помпезные дворцы: «Теперь у них пошла мода на классику, и без колонн снаружи и внутри архитектор не смеет сунуться со своим проектом, иначе лишится выгодной работы. Без колонн теперь купечеству как-то не живется… Люди жили когда-то среди садов, в которые весной залетали даже соловьи и так трогательно пели, будто в деревне… Теперь же какой-нибудь нажившийся Тит Титыч решит тряхнуть мошной… Что ни дом, то стоит возмутительный урод, оскорбляющий глаз и чувство»[24]24
  Тенишева М.К. Впечатления моей жизни.


[Закрыть].

Фасад здания

Помимо самого города и этого особняка, Мария не любила и мужа, который подарил его ей незадолго до смерти (до этого Тенишевы жили в другом доме на той же улице).

Этому дому досталось лишь несколько лет внимания покровительницы искусств, устраивавшей здесь художественные вечера, где бывали Рерих, Репин, Бенуа. Известная меценатка и коллекционер, Тенишева регулярно проводила в этих стенах «Мюссаровские понедельники» – собрания благотворительного общества любителей искусства, на которых гости оставляли крупные суммы денег для передачи в фонд помощи семьям художников. Хозяйка развлекала собравшихся концертами знаменитых артистов оперы и балета, лотереями, ужином и сеансами совместного рисования.

Однако настоящим центром культурной жизни для Марии всегда стало ее имение Талашкино, где она создала собственный художественно-образовательный центр, открыла музей, ремесленное училище, мастерские, построила церковь, мозаику в которой делал Рерих. Своих друзей, художников и музыкантов, среди которых были Репин, Врубель, Нестеров, Стравинский и другие, она приглашала работать и отдыхать именно туда, а этот особняк сдала в аренду театральному училищу. Живя вдали от Петербурга, княгиня не уследила, как неожиданно его реквизировали под нужды армии в Первую мировую войну.

Церковь в Талашкино с мозаикой «Спас Нерукотворный», выполненной Н. Рерихом

Продать огромный дом в смутное время ей, конечно, не удалось, и солдат после революции сменили работники проектировочного института. Мария, потеряв свои дома, школы, музеи, эмигрировала в Париж. Спустя 75 лет, в 1990-е годы, фактически уже в другой стране, дважды успевшей за это время сменить форму государственного устройства, на бывший особняк княгини Тенишевой нашелся-таки покупатель. Здание купил Роман Абрамович, а в 2000-е годы продал его компании «Газпром».

Литература

Гвичия Г.М. Первый в России: история пивоваренного завода имени Степана Разина. СПб.: Белое и черное, 1997.

Княгиня М.К. Тенишева и Смоленский край: библиогр. указ.: к 160-летию со дня рождения / сост. В.И. Карпеченкова, И.Е. Малащенкова. Смоленск, 2018.

Кривдина О.А., Тычинин Б.Б. Скульптура и скульптуры Санкт-Петербурга: 1703–2007. СПб., 2007.

Северюхин Д.Я., Лейкинд О.Л. Золотой век художественных объединений в России и СССР (1820–1932): справочник. СПб., 1992.

Тенишева М.К. Впечатления моей жизни: воспоминания. М., 2002.

Доходный дом Колянковской

(1908 г.; архитектор М.А. Колянковский; Кавалергардская ул., 22)

«11 сентября 1930.

Многоуважаемая Екатерина Павловна.

Не откажите оказать мне содействие в получении разрешения на свидание с сестрой моей, Татьяной Николаевной Гиппиус, находящейся в г. Кеми… И выслать его мне по следующему адресу: г. Ленинград, Ул. Кр. Конницы, д. 22, кв. 9. Наталии Николаевне Гиппиус.

Заранее приношу Вам свою благодарность…»[25]25
  ГАРФ. Ф. 8409. Оп. 1. Д. 540. С. 6. Автограф.


[Закрыть].

За окном именно этого дома на улице Кавалергардской (в советское время – Красной конницы) Наталья Гиппиус писала прошение Екатерине Пешковой, первой жене Горького, о встрече с репрессированной сестрой Татьяной.

Четыре сестры Гиппиус (скульптор Наталья, художница Татьяна, врач Анна и самая известная, старшая сестра, поэтесса Зинаида) в разные периоды жизни проживали под одной крышей. Но с каждым новым домом кто-то всегда откалывался от дружной стайки, и в результате в этом, последнем связанном с сестрами, петербургском доме, остались жить только две «птички-неразлучницы» – Тата и Ната.

Кавалергардская улица, 22

Первой в 1900-х годах, когда сестрам было 25–30 лет, экзамен на совместный быт не прошла слишком обычная и приземленная Анна, которая не вписалась в богемный стиль жизни в доме Мурузи, где в квартире старшей сестры Зинаиды и ее мужа Дмитрия Мережковского царили нравы свободной любви, создавались религиозные и философские общества, а сестры жили таинственной коммуной, приняв идею новой церкви, придуманной Зинаидой. Ежевечерне устраивали многочасовые «молебны», на которые иногда приглашали друзей из мира искусства (Тата, например, нарисовала портреты Блока и Белого), читали вслух «Половую психопатию», осуждали традиционный брак, секс и деторождение. Недоумевающую над этой «дьявольщиной» Анну в тайное братство не принимали, да она и сама сторонилась экзальтированного общества холодных к ней сестер.

Следующей сестрой, покинувшей квартет, стала эмигрировавшая после революции в Париж Зинаида, а Тата и Ната, несмотря на приглашение старшей сестры, приняли решение остаться в России.

Примерно тогда и появился в их жизни этот дом. Какое-то время из-за недостатка средств с неразлучными Татой и Натой здесь прожила и Анна, через пару лет все же бежавшая в Париж, где во время войны умерла от голода. Несколько лет здесь «гостил» и возлюбленный Таты еще со времен богемной молодости, последний обер-прокурор Святейшего синода богослов Антон Карташев, также через пару лет после революции эмигрировавший в Европу, где многолетняя мучительная «метафизика любви» быстро сменилась реальным браком.

Эмиграция спасла Карташева не только от запутанных отношений, но и от ареста. В 1928 году всех членов религиозного кружка «Воскресение», активными адептами которого были и Тата, и Карташев, репрессировали. Тату сослали на Соловки. Именно о свидании в этой ссылке хлопотала у жены Горького оставшаяся в этом доме одинокая Ната.

В 1931 году Тату освободили, но этот дом, свой последний петербургский адрес, ей увидеть не довелось – местом жительства уже немолодой 54-летней «контрреволюционерки» избрали Новгород, куда вместе с сестрой переехала и неразлучная с ней 51-летняя Ната.

Холодной зимой этот дом провожал верную Нату в новый жизненный этап, в котором ее с сестрой ждал еще один концлагерь, на этот раз немецкий, куда их забрали в войну оккупанты, а затем нищая, но интеллигентная старость в заплесневелой келье разрушенного Кремля в Новгороде, где религиозные неразлучницы, смешливая Тата и серьезная Ната, еще в прошлой жизни отучившиеся в Академии художеств, подрабатывали на реставрационных работах и мастерили фигурки на продажу, все также с таинственной ухмылкой обсуждая Зинкины стихи и пересматривая альбомы с зарисовками Таты богемного Петербурга 1900-х годов.

Литература

Архитекторы-строители Санкт-Петербурга… СПб., 1996.

Белый А. Собр. соч. Воспоминания о Блоке. М., 1995.

Весь Петербург. 1908 г.

Весь Петроград. 1917 г.

ГАРФ. Ф. 8409. Оп. 1. Д. 540. С. 6. Автограф // http://pkk.memo.ru.

Павленко А.А. Художник Татьяна Николаевна и скульптор Наталья Николаевна Гиппиус (реконструкция творческой биографии) // Театр. Живопись. Кино. Музыка. 2016. № 3.

Филиппов Б. Всплывшее в памяти: рассказы, очерки, воспоминания. London: OPI, 1990.

Фокин П.Е., Князева С. Серебряный век. Портретная галерея культурных героев рубежа XIX–XX веков: в 3 т. М., 2008.

Флиге И., Даниэль А. «Дело А.А. Мейера» // Звезда. 2006. № 11.

Шагинян М. Человек и время. М., 1982.

Особняк Мясникова

(1859 г., архитектор АЛ. Гемилиан; ул. Восстания, 45 / Саперный пер., 18 / Гродненский пер, 9)

«Наконец 13-е декабря наступило.

…Я с женою были готовы для приема… В нижнем этаже, в помещении моей канцелярии, уже собралось много народа, и извозчики; и собственные экипажи все еще подъезжали.

Наконец, компактною процессией все двинулись по широкой мраморной лестнице, устланной ковром, в обширное золоченое двухсветное зало, где у дверей гостиной поставили меня, рядом с моей женой, распорядители торжества…

Первым приветствовал меня Совет.

Тогдашний председатель Совета А.Н. Турчанинов, держа в руках массивный бювар, украшенный барельефом из темной бронзы, прочел мне адрес от товарищей по сословию…

После прочтения адреса… вручил мне „на память“ от товарищей по Совету золотой эмалированный изящный жетон, сработанный у Фаберже… моей жене „от сословия“ роскошный букет цветов…

От группы бывших и настоящих моих помощников… я получил художественно исполненный темной бронзы гигантский медальон, на котором был изображен якобы я, молодым, в римской тоге, со светочем в руках, освобождающим заключенных, томившихся в цепях.

Улица Восстания, 45/ Саперный переулок, 18 / Гродненский переулок, 9

Подношения из темной бронзы подчеркивали для меня заботливое внимание товарищей и их желание угодить моему вкусу. Они знали, что художественные произведения, именно из темной бронзы, пользуются особенною моею любовью…

Теплом и светом пахнуло мне в душу в это ясное морозное утро, и как-то по-детски счастливым почувствовал я себя в эти минуты.

Взволнованно и радостно благодарил я дорогих товарищей и думаю, что в моих словах звучала… искренняя нота горячей любви к сословию…

Когда, так сказать, официальная сторона приветствий и речей была исчерпана, все присутствующие были приглашены моей женой в обширную столовую к завтраку.

Здесь… во всю ширь комнаты был накрыт длинный стол, а круглые, небольшие столы, каждый на десять кувертов, заполняли остальную часть столовой.

Всех нас собралось около двухсот человек.

За длинным столом, лицом к другим столам, села моя жена, а по бокам ее и против нее разместились „старейшины“ нашей и провинциальной адвокатуры…

Я не имел определенного места и подсаживался то здесь, то там, чтобы чокнуться или перекусить на ходу с товарищами…

Все шло до поры до времени вполне благополучно. Было непринужденно оживленно. Говорили застольные речи каждый, кто хотел, а хотели все…

Но вот начали срываться с места ультралевые товарищи.

Пошла безудержная элоквенция митингового характера. Меня чуть не провозгласили анархистом и будущим главою революции. Жена моя, терпеливо до тех пор слушавшая, вдруг поднялась во весь рост и, чеканя каждое слово, остановила расходившегося оратора. Она сказала, что не может допустить, чтобы в ее присутствии и в ее доме позволяли себе вести революционную пропаганду, и что она решительно протестует против продолжения подобных речей.

На секунду наступило гробовое молчание…

„Левые“ демонстративно-шумно вскочили со своих мест, постояли безмолвно несколько секунд, как бы приглашая остальных последовать их примеру, и направились к выходу…

Мое положение было не из веселых. Провожая их у дверей, я просил их остаться, но не находил возможным… извиняться за… протест жены…

Этот „эпизод“ попал в печать; в берлинских газетах и в одной английской он появился в качестве „знамения времени“, характеризующего повышенность общественного настроения столицы»[26]26
  Карабчевский Н.П. Что глаза мои видели.


[Закрыть].

Такой прием видели стены этого особняка зимой 1904 года. Один из самых известных адвокатов России, Николай Карабчевский, отмечал 25-летие своей карьеры присяжного поверенного.

Находящийся в зените славы 53-летний юрист, год назад женился второй раз, по расчету, на 23-летней наследнице «бумажной империи» Ольге Варгуниной и вместе с непростым характером супруги-черносотенки (ультраправой монархистки и консерваторши, ненавидевшей, как говорили, само понятие адвокатуры) получил с приданым этот роскошный особняк на улице Знаменской (ныне – ул. Восстания).

До Варгуниных здание принадлежало Ивану Мясникову, владельцу винокуренного завода и огромного состояния. Заказывая архитектору Гемилиану проект особняка, 25-летний купец, уже успевший скандально прославиться судебным делом о подложном завещании, хотел, чтобы роскошь бросалась в глаза и в интерьерах, где преобладали позолота и мрамор, и снаружи. Гемилиан получил задание построить дом, сравнимый по великолепию с дворцами петербургской знати.

Несмотря на статус и востребованность, крупные гонорары Карабчевского не задерживались в его руках, поэтому союз с молодой хваткой женой-миллионершей, не только грамотно управлявшей прислугой и домом, но и радушно принимающей друзей мужа как образцовая хозяйка, с социальной точки зрения стал удачным. Ольга получила имя одного из выдающихся людей своей эпохи и связи в свете и при Дворе, а Николай – организованный быт в этом особняке, ставшим центром его жизни на следующие 14 лет.

Здесь он и работал, оборудовав на первом этаже кабинет и канцелярию, и отдыхал, построив домашний театр и открыв субботний литературно-музыкальный салон. Пьесы у Карабчевских ставил Мейерхольд, танцевала Матильда Кшесинская, играла Комиссаржевская, читал Чехов, а пел Собинов – большой друг адвоката, ставший после революции врагом из-за разницы убеждений.

Раз в год Карабчевские устраивали в особняке благотворительный концерт. Гости покупали билеты за баснословные деньги, чтобы увидеть в интимной обстановке всех знаменитостей столицы, для которых приглашение на этот вечер было признанием успеха.

Четырнадцать лет блеска и славы особняка Карабчевских закончились с революцией 1917 года. Выдающийся адвокат не принадлежал ни к какой партии, считая преданность идее свободы и справедливости важнее политики. Общался он и с Керенским, предложившим Карабчевскому должность в новом правительстве.

Николай согласился работать в комиссии по сбору сведений о русских военнопленных и под этим предлогом эмигрировал в Европу, где стал представителем великого князя Кирилла Владимировича, который жил в Италии как самопровозглашенный император Всероссийский в изгнании Кирилл I.

Особняк Карабчевских тут же передали под госпиталь, а затем до 2000-х годов здесь размещались обычная и кожно-венерологическая больницы.

Литература

Арсеньев К.К. Судебные речи известных русских юристов: сб. М., 1957.

Карабчевский Н.П. Что глаза мои видели. Т. 2. Революция и Россия. М., 2014.

Крупникова-Балашова Е. Подтвержденное авторство // Архитектура, реставрация, дизайн и строительство. (СПб., 2008. № 2 (38).

Поплавский Г.В. Собинов в Петербурге-Петрограде-Ленинграде. Л., 1990.

Путеводитель по Ленинграду. Л., 1957.

Список абонентов ЛГТС: телефоны учреждений, предприятий, организаций. 1988. Л., 1988.

Список присяжных поверенных округа Санкт-Петербургской судебной палаты и их помощников к 31 января 1914 г. СПб., 1914.

Троицкий Н.А. Корифеи российской адвокатуры. М., 2006.

Троицкий Н.А. Судьбы российских адвокатов: биогр. очерки и характеристики. Саратов, 2003.