Текст книги "Ржавчина. Пыль дорог"

– О чем это ты?

Вся компания залилась дружным смехом.

– Ты вообще, что ли, не в курсе, что это такое – Ночь Духов? Это единственная ночь, когда демоны и духи покидают Иной мир и бродят по земле, – снисходительно пояснил Охотник. – Чтобы уберечься от них, люди придумали маски, но Иным забава так понравилась, что они тоже спрятались под масками. И с тех пор никто не знает, человека ли ты обнимаешь в танце в эту ночь.

– Ну что ж, угадай, – я склонился над девушкой, продолжая прерванный поцелуй: – Ну как?

– Демон! – ее глаза в прорезях маски восторженно горели.

Кажется, я пьян. Но это не только и не столько от вина. Маска давала ощущение свободы, словно я на одну ночь превратился в существо без прошлого, без обязательств, даже без имени и возраста. Вот эта рыженькая, сколько ей? Шестнадцать? Семнадцать? Из какой она семьи? Прошлась бы она со мной под руку, познакомься мы на улице или в магазине? Без прошлого, без имени, без возраста, с кроваво-алым узором вместо лица… Действительно, демон.

Потом мы еще пили и танцевали под несущуюся с улицы музыку. Опьяневшая рыжая цеплялась ослабевшими пальцами за мой плащ и клялась разыскать меня в Ином мире.

А потом все кончилось. Ноги сами вынесли меня на Круглую площадь. Опустевший помост, растоптанные многими ногами конфетти, оборванная перетяжка… Я взглянул на небо: до рассвета еще пара часов, ветер пригнал откуда-то дождевые тучи. На булыжную мостовую упали первые капли. Я сорвал маску и запрокинул голову, подставляя лицо дождю. Дождинки путались в волосах, скользили по разгоряченной коже. Как первые робкие звуки перед началом мелодии. Когда же, когда… Хлынул ливень, за доли секунды смыв остатки грима и промочив меня насквозь.

Это было правильно, справедливо.

Если огонь не потушить, начнется пожар.

Дом встретил меня тишиной. Конечно, под утро все попадали замертво. Ключ у меня был, я тихо, не зажигая света, прошел в ванную, где развесил одежду просушиться. Верну мокрую или мятую – Аннабель меня убьет. На ощупь нашел на раскладушке джинсы и футболку. Спать не хотелось совершенно. Возможно, я об этом довольно скоро пожалею, но как заснуть после такой ночи?

Ушел на кухню, чтоб никого не разбудить, поставил чайник. Довольно скоро из комнаты выполз заспанный Конрад.

– О, Дэй! Уже проснулся?

– Еще не ложился.

– Ааа… Может, я тогда порисую?

– Почему бы и нет?

– Тогда допивай чай и пошли в студию.

– Хочешь взглянуть?

– Ну давай.

Это был какой-то стихийный дух. Или еще кто-то из мифологии. Он сидел у входа в пещеру, за ним стеной стоял дождь. Темно-зеленая плеть вьюна спускалась с большого камня ему на плечо.

– Что, залюбовался? – Мередит взлохматила мне волосы. – Смотри не влюбись.

– Не получится. Это уже не я. С меня рисовали, но все это мне не принадлежит. Хотя получилось красиво. Очень.

– Раз так, предлагаю отметить, – улыбнулась художница, – но только чаем, господа, сколько можно алкоголь глушить?

– О-ох, – притворно вздохнул Конрад.

– Я испеку торт, – утешила женщина.

Это был, как я помню, последний наш большой праздник. Куча гостей и аромат какого-то экзотического чая, смешавшийся с запахом сигарет. Торт – огромный, шоколадный, – я радовался как ребенок, помогая Мередит его готовить. Последний наш большой праздник… Последний не потому, что они больше не собирались. Потому что я ушел.

Не помню, почему.

Кажется, так было надо.

Теперь

Я цепей не прошу – ее руки сильней…

Джем

Рин

…Попадаются иногда в мире такие места… Не то чтобы нехорошие. Просто ты сразу понимаешь, что человеку они не принадлежат, хоть ты тресни. Не совсем имеющие отношение к нашей реальности, что ли.

Вот и коттеджный поселок этот из таких, нюхом чую. Где-то с середины задания.

Я неспешно двигаюсь по второму этажу некогда шикарного загородного особняка. Хотя почему некогда?

Фасад пока не настолько облупился, чтобы превратить здание в неопознанную хибару. Под ногами – пыльный, но все-таки паркет. Стекла в окнах целы. Окраинные дома поселка разграбили мародеры, а эти не рискнули. Останков мы не находили – хозяева этих домиков сбежали первыми. Вопрос только – куда? Сложно бежать от пожара, если горит весь мир.

Если бы не пыль и запустение, можно было бы подумать, что здешние обитатели вышли и сейчас вернутся.

В предыдущем особняке я видела комнату молодой женщины. В небрежно брошенном на кровать куске ткани опознала алое вечернее платье. Главное – не задумываться о том, что стало с его хозяйкой. Не из сентиментальности, нет. Мне не нужно чужое, давно сгоревшее и подернувшееся пеплом прошлое.

Будь моя воля, я бы ничего не брала из покинутых зданий – разве что книги или оружие. Но мы только-только начали восстанавливать промышленность – и зачастую у нас нет выбора. Подозрительно хорошо сохранившиеся вещи летят в огонь – одним демонам известно, что можно прихватить вместе с таким подарком из прошлого.

А в остальном – странно было бы чувствовать вину перед погибшими, разбирая залежи оружия на военных складах или шнуруя берцы, которые – вот незадача! – предназначались не мне, а рядовому Имярек.

Еле слышный скрип створки распахнутого окна я сначала приняла за скрип паркета под чьими-то шагами. Но нет, просто ветер. В солнечном столбе танцуют пылинки.

– Красивые руки.

Миг назад там никого не было. А сейчас, нежась в солнечном мареве, на подоконнике сидит молодой парень, словно явившийся из другой жизни, – той, где можно было ходить по улицам безоружным. Черные брюки. Белоснежная рубашка, верхние пуговицы расстегнуты. На плечи спадают светлые-светлые волосы – блеклое золото в солнечных лучах. Его небрежная поза прямо-таки требует алой розы в пальцах или хрустального бокала с алым же вином. Чтобы мог красивым жестом преподнести цветок леди. Или же залпом осушить бокал в ее честь.

Леди. В камуфляже и с автоматом.

– Этими руками, должно быть, тяжело держать оружие?

У него красивое лицо, очень красивое, но чем-то оно мне не нравится. Может, слишком темными глазами. Может, некоторой хищностью черт.

– Но я вполне справляюсь, – с одной стороны, глупо держать под прицелом безоружного, с другой…

Ясно, что он не мимо проходил. По воздуху. На уровне второго этажа. Запоздало вспоминаю детские сказки – о том, что с некоторыми существами нельзя разговаривать.

Интересно, этот из тех, с которыми нельзя?

– Я вижу, – опасная улыбка, почему-то напомнившая Дэя. – Могу я пригласить вас на танец, миледи?

– Я не танцую. Увы.

Неподдельное сожаление в темных глазах.

– Жаль. Очень жаль.

По комнате, затухая, летит его тихий смех. А сам он уже сгинул в солнечном свете.

Быстрые шаги по коридору. Хлопает дверь. На пороге стоит Дэй. Живой, материальный. Очень хочется броситься ему на шею.

– С тобой все в порядке?

– Кажется, да. Похоже, прежние обитатели шалят. Ага. Или новые.

– Нашел что-нибудь?

– Нашел, – Дэй демонстрирует мне туго набитый бумагами рюкзак. – Это дом какой-то шишки из городского управления. Интересные планы коммуникаций. Полковник оценит, в общем.

Маленькая площадь встречает мощеным, под старину, тротуаром и лужицами воды меж камней. В них тонет солнце.

Наверное, однажды ночью в дом вернется хозяйка алого платья. Светловолосый предложит ей руку, и они будут танцевать здесь, на сырых от дождя камнях площади. А, может, в доме, будоража уснувшие в углах тени и вплетая их в узор танца.

Однажды рухнут эти стены, станут прахом и гнилью вещи, некогда бывшие приметой роскоши, а время и природа быстро возьмут свое, отвоевав у цивилизации клочок земли.

А легкие танцоры все равно будут кружить среди взламывающих камень полевых цветов.

Не то не заметившие собственную смерть, не то смирившиеся с нею.

Иногда прошлое лучше оставить призракам.

А у чистильщиков появится новая легенда. Для разнообразия – красивая.

Внедорожник ждет нас на окраине. Близость поселка, кажется, изрядно нервирует водителя.

– Ну наконец-то! – тяжело совместить искреннюю радость с ворчанием, но мужику это удается. – Грузитесь, то ли.

Дэй забрасывает наши рюкзаки в багажник, а сам запрыгивает на переднее сиденье. Я устраиваюсь на заднем. Мы молчим, пока автомобиль выруливает на пыльную проселочную дорогу, огибающую озеро. Когда-то здесь наверняка было не продохнуть от желающих искупаться. До чего все-таки красивые места – неудивительно, что земельные участки тут предпочитали покупать люди обеспеченные. И здесь нашего шофера прорывает.

– Пока вас ждал, думал, крышей поеду!..

– Что случилось? – сразу подбирается Дэй.

– В том-то и дело – ничего. Солнце, луг, водичка поблескивает вдалеке. Как будто и не было ничего. Только людей нету. Будто время кончилось, и застрял ты навеки в этом лете. Хочешь – купайся, хочешь – гоняй по округе, пока бензин не кончится, – ему явно не хватает слов, но я понимаю. Мысленно делаю себе пометку – упомянуть нервозность водителя в отчете. Будет лучше, если его пристроят ездить в Столицу или еще куда, но только подальше от неисследованных территорий. – А у вас-то как прошло?

– Как всегда, – пожимаю плечами я, – самая обычная работа.

Аэй

Гараж – наверное, самое спокойное место на всей Базе. Уютное, что ли. Знаю, некоторые шоферы дают машинам имена, разговаривают с ними, когда ремонтируют. Это не вещь, не транспорт, это друг. Так вот, гараж похож не на хранилище техники, а на зверинец. На равном расстоянии друг от друга дремлют огромные сытые хищники – грузовики. Защитного цвета шкуры, ощущение сдержанной силы. Просыпаясь, они довольно урчат, предчувствуя скорость и дорогу. Трудяги. Развозят по отдаленным поселкам продукты, оружие, медикаменты, почту. Перевозят людей. Сколько ночей мы с Рин провели, прижимаясь к деревянным бортам…

С этой моделью машин у меня вообще связано много воспоминаний. Их когда-то закупала не только армия, но и гражданские фирмы. Когда я голосовал у обочины, часто водители именно таких вот грузовиков тормозили и с высоты кабины интересовались:

– До города, что ли?

Иногда я задумываюсь: ведь далеко не все попавшие на Базу машины изначально были армейскими? Вдруг среди них есть те, что я ловил на трассе? Тогда мне кажется, что я чувствую на себе снисходительный добродушный взгляд. Мол, вот ты какой вырос, ребенок улицы. Люди, может, при встрече и не узнают, а металл помнит.

– Это ненадолго, – говорю я, глядя на прислонившуюся к стене Рин. – Всего одно задание. Нас будет много, больше, чем собирается в обычный рейд. Тревожиться не о чем.

– Это-то меня и беспокоит. С чего вдруг столько предосторожностей?

– Ты параноик.

Правда, сам я не лучше. Я боюсь потерять ее. Боюсь проснуться однажды утром и понять, что события последних шести лет были бредом, галлюцинацией, наркотическим угаром. Иногда по ночам я вздрагиваю, будто кто-то толкнул меня, и осторожно прижимаю к себе спящую Рин, чтобы удостовериться: вот она, рядом.

– Как мать говорила, сердце не на месте. Окидываю взглядом ряд машин, киваю на одну.

– Ты на этой завтра поедешь?

– На ней.

Я кладу руку на дверцу кабины.

– Здравствуй, милая. Присмотришь за моей любимой? Проследи, чтоб в дороге она спала, а не беспокоилась обо мне.

Против воли Рин улыбается:

– Откуда ты знаешь, что это она, а не он?

– Так она из любого рейса чистенькая возвращается. Даже если проселок по осени размоет. Разумеется, дама.

Рин

По дороге в поселок меня не оставляло смутное беспокойство. Я тряслась в кузове грузовика, прижимая к себе санитарную сумку с вакциной. По идее, это логично. Медик отправляется туда, где необходимо делать прививки, стрелок – на плановую зачистку. Обычная практика. Но… Мы никогда раньше не разделялись. Никогда.

Потом как-то отошло на второй план. «Дети – наше будущее» – не пустые слова. В этом мире и в это время – не пустые. Это не просто чье-то там продолжение или семейное счастье. Это – залог существования человечества как вида. Для них можно и нужно выкраивать больше, чем для взрослых. Медицинская фабрика пашет с большим трудом, а вот вакцину выделили. И правильно. Но все равно, слишком рано им приходится взрослеть. Нам перепало хоть немного беззаботной юности.

На обратном пути опять было не до страхов – умаялась и задремала. Благо водитель подхватил бригаду строителей с отдаленного объекта, и меня уже не мотало, как горошину в банке, от борта к борту.

А когда спрыгнула на землю на территории Базы, уже почти успокоилась. По времени должны скоро вернуться, значит, все в порядке. Заставила себя принять душ и поесть в столовой. И ушла к КПП ждать. Наших парней, выгружающихся из заляпанного грязью грузовика, заметила сразу. Я невольно ускорила шаг. Обычно Дэя заметно издалека, не выделяться он просто не умеет… Почему я его не вижу?!

Стэн и Рэтнер осторожно выносят из машины нечто, завернутое в плащ-палатку. Оборачиваются на крик. На мой крик. Я бегу, спотыкаясь почти на каждом шагу. Бесконечно долго, пока меня не перехватывают ребята из охраны. Но я успеваю увидеть. Растерзанную камуфляжную куртку, залитые кровью спутанные волосы, неестественно вывернутую левую руку Так много крови… Я не вижу его лица, конечно, и не должна видеть, он лежит на животе…

– Пустите!

– Да не рвись ты, – мне вполне профессионально, хоть и аккуратно, заламывают руки. – Живой он, иначе бы так над ним не тряслись.

Меня утаскивают прочь. От окровавленного свертка, от спешащего медика. От него.

…Я вновь осознаю себя в кабинете полковника на продавленном диване и со стаканом воды в руке. Жалюзи безжалостно нарезают на полоски солнечный свет.

– Пистолет сдай.

Сфокусировать взгляд на силуэте человека за письменным столом удается не сразу.

– Чего? – не сразу доходит до меня. Загорелое немолодое лицо плывет перед глазами.

– Пистолет сдай. У меня и так людей мало, если каждый еще начнет мозгами по стенам раскидывать…

Для спора не осталось ни желания, ни слов. Одной рукой неловко отстегиваю кобуру и протягиваю ему. Он встает из-за стола, забирает и прячет в ящик.

Молчим.

– Как… Дэй? – имя дается нелегко. Честно пытаюсь связать образ любимого человека с тем, что увидела. Перед глазами – мешанина из крови и камуфляжных лохмотьев.

– Тебе ответить как женщине или как подчиненной?

– Как честнее.

– Сама попросила. Шансов у него немного. Кровопотеря. Раны… неприятные. Но умирать ему, думаю, не хочется.

Стакан скользит в ослабевших пальцах, я сжимаю их крепче.

– Это все потому, что мы разделились. Я была против, почему вы настояли?

В голове в который раз прокручивается что-то темное, полузабытое, как обрывки ниток, скатанные в комок. Две половины одного целого. Струна, натянутая между подставкой и колком гитары, – убери что-то одно, и музыка прервется.

– Дэй не хотел, чтобы ты шла с ним в этот рейд. Слишком опасно. Старый военный завод. Пришлось бы не только работать, но и прикрывать тебя.

– Вы говорили – обычный рейд. Рутина, – сил злиться уже нет. – Знаете, мы сражаемся лучше, когда сражаемся друг за друга.

– Рин, кто вы?

И что прикажете отвечать тому, кто привык отдавать приказы и получать полную информацию? Тому, кто предпочитает не верить всему, что слышит?

– Странный вопрос. Люди, конечно.

– Не дури. Я вижу, насколько вы отличаетесь от остальных. Когда вы здесь только появились, все думали, что вы брат и сестра.

И сейчас думают. Не на Базе, просто люди из числа случайных знакомых. Иногда даже не верят, когда пытаешься убедить в обратном.

– Форма и оружие всех равняют.

Он щурится.

– Сейчас я бы сказал, что вы принадлежите к одному народу.

– Зачем вам это?

– Вы слишком отличаетесь. Я не могу это игнорировать.

– То есть, мы – чужие? – ночь за окном, ненужный разговор, а где-то на операционном столе борется за жизнь мой Дэй. Абсурд.

– Нет, не чужие. Свои. Но – не такие.

– Тогда какая разница? Главное, мы хорошо стреляем.

Интерлюдия

Стэн понимал, что лезть к человеку в такой момент – бестактность. Но не полезть было нельзя. Однажды он буквально вытащил из петли молодого солдата. Мальчишка долго отпирался, говорил, что это от несчастной любви, но потом признался: затравили сослуживцы. Четверо. Стэн копнул личные дела. Как оказалось, начинающим уголовникам предложили выбор: получить небольшой срок или отправиться в армию. И те решили, что уличные порядки можно протащить в казарму. Обламывать зарвавшихся парней пришлось долго, и далеко не всегда уставными способами. Тогда он впервые осознал, какая ответственность ему досталась. И какая власть. И тогда же очень хорошо понял, как много можно исправить, всего лишь уделив человеку чуть больше внимания.

Стэн постучал в дверь комнаты, где оставили ночевать Рин, и, не дождавшись ответа, вошел. Полоса света на полу – от прожектора за окном. Рин сидела у койки, подтянув колени к подбородку.

– Ты не спишь, – дурацкий вопрос удалось превратить в утверждение.

– Не получается, – она не шевельнулась, даже не повернула головы в его сторону. Голос звучал равнодушно, словно ей требовалось слишком много сил, чтобы поддерживать беседу.

– Если хочешь, я принесу тебе снотворное. Не будешь спать, потеряешь слишком много сил.

– Спасибо, Стэн. Не стоит, попробую без допинга.

– Ты не возражаешь, если я свет включу?

– Включай, – такое чувство, будто с каждым словом из ее голоса уходит жизнь.

Все-таки хорошо, что лампочка здесь тусклая, слишком яркий свет резанул бы глаза.

Теперь девушку можно было нормально разглядеть. Похоже, Рин и правда пыталась уснуть. Куртка и свитер сложены на стуле с пугающей аккуратностью. В минуту отчаяния человек всегда хватается за привычные действия как за соломинку. На тумбочке – несколько заколок и деревянная расческа. Переплетала косу на ночь, но так и не переплела, распущенные волосы льются на плечи. Все-таки до чего длинные – кончики прядей почти касаются вытертого линолеума. Такая хрупкая… Неужели не холодно босым ногам на голом полу? Да и майка слишком тонкая.

Стэн стащил с кровати грубое серое одеяло и накинул его Рин на плечи. Она что-то перебирала пальцами. Какую-то цепочку.

– Рин, – он накрыл своей ладонью ее руку, – все будет хорошо. Мы успели вовремя, его вытащат.

Тишина. Тело – словно окаменевшее. Было бы проще, если бы она кричала, плакала. А что прикажете делать с такой застывшей статуей?

– Я сделаю тебе чай.

В столовой всегда оставляли большие термосы с кипятком – на всякий случай.

Стэн бросил в металлическую кружку горсть засушенных трав. Сама Рин справилась бы с этим намного лучше и у напитка был бы потрясающий вкус, но нам сейчас нужно совсем не это. Подождал, чтобы «чай» заварился покрепче, стал горьковатым и терпким, и добавил в кружку таблетку из личной аптечки.

«Можешь потом набить мне морду, детка, но сначала выпей».

Рин он застал в той же позе.

– Пей, – он поднес ее губам кружку, – не заставляй меня приказывать.

Рин сделала глоток, закашлялась, чуть не расплескав напиток. Ее пришлось поить, как ребенка.

Минут через пять, когда таблетка подействовала, Стэн перенес девушку на кровать.

«Судьба у меня такая – вас на руках таскать. Сначала одного, потом вторую».

Из разжавшихся пальцев на одеяло выпала какая-то безделушка. Стэн подобрал ее. На витой цепочке закачались жетон армейского образца и овальный серебристый медальон. Открываясь, он негромко щелкнул. Старая фотография. Так вот какими вы были до Ржавчины. Дэй изо всех сил старается показаться взрослым и опасным. Прямо дитя городских окраин. Рин на фоне парня кажется непривычно чистенькой даже в потертом джинсовом костюме. Пыталась соответствовать уличному стилю? Впрочем, для завершения образа ей явно не хватает нахальства. Оно и к лучшему. Действительно, девочка из хорошей семьи. Книжки, ровные строчки конспектов, разбухшая от размашистых преподавательских «отлично» зачетка – что еще навскидку представляется? Это если в глаза не смотреть.

И выглядит она так, будто никак не может поверить своему счастью. Поймала чудо за хвост и ощутила, что мир больше не будет прежним. М-да, хвост у «чуда» такой, что грех не ухватить.

Стэн закрыл медальон и оставил его на тумбочке. Выключил свет.

Вот ведь какие кренделя жизнь выписывает. В детстве мечтал о младшем брате, чтоб вместе в войнушку играть, а вот теперь получил сестренку. Маленькую, несгибаемую и очень упрямую.

А в войнушку наигрался так, что скоро из ушей полезет.

За несколько дней до этого

Дэй

Лагерь с самого начала решили разбить на порядочном расстоянии от объекта. Степень опасности не определена, с чем придется иметь дело – неясно. Но военный завод – кусок лакомый. Настолько, что можно и рискнуть. Это ведь не только оружие, это многофункциональное производство. Если можно восстановить хотя бы несколько цехов – это будет почти чудо. А нет – так станки вывезти и на наши заводы поставить.

Кайлан, шофер, подвозивший нас со всем нашим барахлом – сухпай на всю банду, палатки плюс рация, – поглядел сочувственно и искренне пожелал удачи. Автоматчик, стриженная почти наголо девчонка, махнула на прощание рукой и запрыгнула в кабину. У нас всегда так: если путь пролегает близко к неисследованным территориям, с водителем автоматчик ездит. На всякий случай.

Есть зоны, куда водители грузовиков вообще не суются. Полбеды, если только сам сгинешь, так ведь и машину жаль.

– Все, ребят, дальше сами.

– Вперед, – скомандовал Стэн.

Дорога изменилась. Буквально несколько метров – и заросли по обочинам гуще, и трещин в асфальте больше. Хотя, казалось бы, хуже должна быть та дорога, которой пользуются. Впрочем, все странно. И чувство опасности – холодком по спине. Здесь земля чужая…

Очертания бывшего рабочего поселка с трудом угадывались в заросших развалинах. Кажется, поляна в невысоком подлеске, а присмотришься – небольшой скверик перед каким-то учреждением, от которого остался только обглоданный фундамент. И вот тогда все встает на свои места. И камень, попавший под ноги, оказывается остатками бордюра, а тот самый подлесок – некогда ухоженной живой изгородью. И даже проглядывающий под слоем палой листвы асфальт кое-где можно разглядеть. Всего шесть лет прошло, а такое ощущение, будто все двадцать. Я невольно вздрагиваю, вспоминая, как пожирало дома взбесившееся время.

– Сюда, – негромко окликает Джетт. Он опустился на колено и торопливо разбрасывает листья под одним из деревьев. Из начавшей жухнуть травы нам щербато улыбается человеческий череп.

Всего скелетов оказывается четыре. Двоих мы находим в неглубокой канаве, укрытых тем же саваном из опавших листьев, и одного – в кабине проржавевшей насквозь легковушки. Чтобы открыть дверь, приходится срубить саперной лопаткой небольшой куст, проросший рядом с машиной.

Нерешительно переглядываемся. С одной стороны, мы – боевая группа, а не похоронная команда, с другой – бросать останки непогребенными как-то не по-людски.

– Похороним чуть дальше, в лесу, где место чистое, – решает Стэн. – Посмотрите какие-нибудь личные вещи или жетоны.

Жетоны обнаруживаются только у тех, кого мы нашли в канаве. Я смотрю на даты рождения, выбитые на прямоугольниках нержавеющей стали, и где-то внутри холодеет. Мальчишки. Видимо, солдаты-срочники. То ли охраняли здесь что-то, то ли к эвакуации их подключили. Когда все началось, им было лет по девятнадцать. Будь я чуть постарше, тоже мог бы попасть в армию и оказаться на одном из таких объектов. Но я выжил. Вырос. И эти двое для меня теперь – вечные мальчишки.

Рядом с останками из машины нашли наградной кинжал с выбитой у рукояти надписью «За доблесть, проявленную в бою за форт Хейл». Если какие-то документы и были, они давно рассыпались в пыль, как и одежда.

– Пробьем через архивы, – предложил я. – Вряд ли таких было много.

Никаких следов ранений на останках мы не обнаружили. Конечно, на то, чтоб устраивать судмедэкспертизу, времени не было, но у меня сложилось впечатление, что эти люди просто упали и умерли. Идиотское объяснение, согласен, но другого просто нет.

– Вряд ли это последние, – качает головой Стэн. – Я слышал, здесь началась эвакуация, но всех вывезти явно не успели.

Серые корпуса завода стоят почти нетронутые, возвышаясь над остатками городка, как рыцарский замок над деревенькой.

– Там еще подземные цеха, – говорит Стэн.

– Откуда ты знаешь?

– Доводилось бывать. Не на этом, на похожем. Хуже всего, что с трудом представляю, с чем придется столкнуться. Впервые тащу людей на такую вылазку. Ты был прав, когда отговаривал Рин ехать с нами.

Имя царапает проволочкой по нервам. Разум напрасно прокручивает одни и те же доводы: здесь слишком опасно, люди на Базе защитят Рин куда лучше, чем я, вынужденный отвлекаться на то, что Стэн в отчетах называл «неучтенными факторами». Нашел же слово, а? Напрасно. Где-то в подсознании свербит иррациональное, вынесенное то ли из глубины веков, то ли из собственного бродяжьего опыта. Все, что остается за спиной, ты рискуешь больше никогда не увидеть. Людей. Города. Дороги. Даже несколько лет стабильной и относительно мирной жизни не выбили из меня этот страх.

– Наверное. Если что, ночью дежурю первым.

Миновали заводские ворота и небольшую площадку перед главным корпусом. Кто-то из парней держал на прицеле проемы разбитых окон – на всякий случай. Широкие двери проходной, разумеется, не были заперты, хотя пружины, закрывающие их всякий раз, как кто-то входил или выходил, давно лопнули. Пришлось подпереть обломками кирпича, чтобы внутрь проникало хоть немного света.

– Дэй, Эвретт, – вперед.

Мы осторожно переступили порог, разрывая лучами налобных фонарей давнюю, словно слежавшуюся, темноту.

– Стэн, тут…

– Я же говорил, эти – не последние.

Света стало больше – от фонарей остальной команды.

Проходная была завалена останками. Вся.

Я не берусь даже предположить, сколько их было. Тут уже бесполезно искать личные вещи или жетоны. Костяки рассыпались на части, перемешались, как подвески ожерелья, созданного безумным ювелиром.

– А с этими что?

– Сжечь, – коротко бросил Стэн.

Нам пришлось разделиться, иначе обследовать целый комплекс зданий не получилось бы. Разбивались на тройки, не расставались с рациями. Не то это место, где следует расслабляться. Не то.

Следующей гадостью оказался неточный план завода. Несколько подземных этажей на нем просто не были указаны. Похоже, у предыдущего владельца бумаг оказался не тот уровень допуска.

Масштабы предприятия поражали. Цеха, исследовательские лаборатории, склады для готовой продукции. Забавно, только после конца света я смог оценить размах нашей военной промышленности. Нет, я понимаю: сначала готовиться к войне, а потом в процессе обеспечивать армию всем необходимым – для этого нужны колоссальные мощности и затраты. Внушает уважение, знаете ли. Особенно если учесть, что, не будь по всей стране оружейных складов, наши шансы на выживание оказались бы существенно ниже. Так что есть повод сказать спасибо сгинувшему правительству.

– Остался еще один неисследованный этаж, – Стэн огрызком карандаша вносит поправки в документ.

– Завтра займемся, – я не позволяю себе обрадоваться и начать мечтать о благополучном исходе дела – верный способ гробануться. Не мое наблюдение – народная примета. Работающая.

В котелке весело бурлит вода, напоминая, что задание заданием, а ужин по расписанию. Стэн задумчиво водит по плану завода карандашом.

– И что – никак? – спрашиваю я.

– Вот тут – завал, – грифель скользит по сероватой бумаге.

– И что у нас на этом уровне?

– Не знаю, – качает головой Стэн. – Возможно, лаборатории – во всяком случае, какие-нибудь опасные исследования я бы проводил именно там. Если вдруг что случится, можно просто запечатать до скончания веков весь уровень.

Не знаю, какая у них система безопасности была, может, тогда действительно считалось нормальным спрятать за кучей замков и допусков что-то потенциально опасное и спокойно работать, зная, что под полом цехов и кабинетов похоронена тайна. Переложить ответственность на руководителя проекта, куратора из министерства обороны…

Вот только у нас такого права нет. Если мы признаем объект или район безопасным, мы должны облазить каждый угол. И не важно, что в этом углу – пыль и черепки или что-то похуже.

– А это что?

– Лифтовая шахта.

– Так может, через нее попробовать? – мне невольно вспомнились просмотренные в детстве боевики.

– Лифт оборвался, она частично забита. Никто из наших бойцов там попросту не пролезет.

– Что, даже я? – сдержать усмешку не удалось. Меня никогда не задевали всерьез из-за роста, да и метр семьдесят – это совсем не коротышка. Пытались подкалывать – да, это было. Просто так сложилось, что большая часть парней в команде выше меня. Подозреваю, чтобы подрасти, надо было в четырнадцать – пятнадцать лет лопать витамины, да и вообще нормально питаться. Но – чего не было, того не было. В конце концов, когда ты одного роста с любимой девушкой, это тоже неплохо. Да и при нашей работе куда удобнее, когда ты невысокий и гибкий, – в какие только норы не приходится залезать. Как сейчас, например.

– Слушай, я не могу отдать такой приказ. Не имею права отпускать тебя одного. Ты же знаешь правила. На объектах с таким уровнем опасности ходить группами меньше, чем по три человека, нельзя. А в одиночку так вообще строжайше запрещено. Кто будет тебя страховать?

Знаю, конечно. Часть этих правил вообще возникла на наших глазах. Не работать группами меньше чем по два-три человека. Не оставаться на ночь в заброшенных зданиях, если территория еще не зачищена. Ну и основное, известное даже непосвященным: горит все. Если не горит, значит, ты плохо стараешься.

– Подожди, – я придвинулся ближе, – но раньше-то на этот уровень как-то попадали?

– Да. Вот здесь и вот здесь – двери. Электроника, сейчас они заблокированы. Должен быть способ открыть их изнутри.

– Тогда все просто, по-моему. Мне нужно спуститься туда и организовать всем остальным теплый прием.

– Ладно, не беги впереди паровоза, – Стэн демонстративно свернул карту, – утром решим.

Раздвижные двери лифта парни наполовину сняли, наполовину выломали, не особенно церемонясь. Кто-то посветил вниз фонариком, луч заплясал по стенам шахты, выхватил из темноты какие-то обломки.

– На связь выходи каждые десять минут. Если не ответишь, мы тебя сразу вытянем. Как только выберешься из шахты, иди прямо по коридору, – инструктировал меня напоследок Стэн. – Дойдешь до конца, там будет большая лаборатория. Должно уцелеть аварийное освещение, электрощит на стене у входа, включишь его и попытаешься с пульта разблокировать ведущие на уровень двери. Ничего не предпринимай, никуда не лезь, дождись нас, ясно?

– Ясно, – в сотый раз повторил я, закрепляя на поясе сложную конструкцию из ремней и карабинов, – каждые десять минут говорить тебе что-нибудь, шахта, коридор, электрощит, пульт, двери, дождаться вас. Что я упустил?