Текст книги "А над Дубками все спокойно. Деревенский мини-сериал"

Заклятые соседки

Еще пару лет назад Зоя и Рита не значились подругами. Было время – злющими врагами они считались, хоть и жили всю сознательную жизнь по соседству. В отличие от своей напарницы и третьей подруги Любы Сойкиной, замуж они выскочили рано и родили, едва ли им по двадцать стукнуло. Только вот обеим пришлось детей в одиночку воспитывать, да в разведенках числиться. Ненавистью и презрением плевались две соседки друг в друга через огороды. А в один замечательный день жизнь расставила все по местам. Дело это давно минувших дней…

…Зоя развешивала мокрое белье на длинные веревки, протянутые вдоль всего двора, и с недобрым прищуром выглядывала из-за белоснежного покрывала. В сторону соседской территории был направлен весь ее интерес. А за незамысловатым, с человеческий рост штакетником, Рита постигала кусты бирючины. Она с тем же ехидством поглядывала из-под панамы на свою соседку, развешивающую белье в соседнем дворе. Женщины по неведомой никому причине ненавидели друг друга много лет и своих чувств не скрывали, каждая норовила насолить другой. А в последнее время у них появилась новая причина для ссор, пожалуй, самая весомая.

– Скажи своему слюнтяю, чтобы в сторону моей Маринки даже не смотрел! – высказала Зоя накануне свое недовольство Рите.

– Да твоя тихоня сама крутится возле моего Мишки, – возразила ей соседка. – Воспитанием дочери лучше займись, как бы она на «кривую» не вышла, пока ты тут языком чешешь.

– Ну зараза, – прошипела Зоя, уткнув кулаки в костлявые бедра. – Я тебе устрою!

Рита продолжала полоть клубнику и бухтеть себе под нос недовольства. А Зоя, плюнув в ее сторону, пошла в дом. Их дети были ровесниками, обоим по пятнадцать стукнуло. Для кого-то этот период опасный, а для Марины с Мишей – время первой любви. Ребята были смышленые и слишком хорошо воспитаны, чтобы оказаться в полной власти своих чувств, им ведь еще школу надо окончить, насладиться студенческой жизнью, работу достойную найти, а уж потом жениться. Мыслили они не по-детски рационально и сдержанно, потому и не понимали переживаний своих мам. Но заклятым ненавистным соседкам лишний повод для скандалов не помешает.

– Ты мне за помидоры ответишь! – грозила пальцем Зоя, когда уже начинало темнеть. – Я, если надо, и к участковому пойду, чтобы на место тебя поставить!

– Какие еще помидоры? – разогнулась удивленная Рита, весь день простоявшая на своей грядке.

– Те, что ты вырвала на моем огороде! Это ж надо, какая бессовестная, и кусты все пораскидала, словно у себя дома! Не отнекивайся! И на Митьку Лихачева, алкоголика, не греши! Это ты была, я знаю!

– Да нужны мне твои помидоры! – возмутилась Рита. – Своих полный огород! А вот ты мне, коли я пойду к участковому, новое постельное белье купишь, да подороже!

– С чего бы это?

– Не прикидывайся дурочкой! Да как тебе в голову пришло ночью пробраться на мой участок и измазать все мои простыни грязью! Ну что, скажешь, это все тоже Митька Лихачев?

Женщины ругались, спорили и махали кулаками, стоя на своих участках, до самого темна. Мимо проходящие жители села уже не обращали на них внимания – привычное дело для улицы Майской. Мишка тем временем стоял под окном Марины. Девушка сидела на подоконнике, глядя на парня сверху вниз и упрашивала его завтра после обеда пойти на реку. Там большая компания должна собраться, все будут рыбачить, купаться и загорать – все же лучше, чем слушать постоянную ругань мамы Зои и мамы Риты.

***

День обещал быть жарким, но уже не таким длинным – конец августа, как-никак, первое дыхание осени ощущалось. В этот период школьники потихоньку вспоминают о насущных проблемах, но всячески отгоняют от себя тяжелые мысли, снова возвращаясь в беззаботность. Именно такими, ничем не обремененными, отправились в тот день на долгую рыбалку Марина с Мишей, не предупредив об этом своих эмоциональных родительниц.

К ужину домой они так и не вернулись, а когда солнце начало розоветь и приближаться к западному горизонту, Зоя забила тревогу. Рита в это время была обеспокоена не меньше, и каждая уже не в силах была носиться в панике по своему дому, одиноко перенося переживания.

– Это все твой слюнтяй виноват! – сетовала Зоя, топчась у двора. – Охмурил мою девку, а мне бегай за ними, ищи по всему поселку!

– Да если бы не твоя вертихвостка, Мишка бы дома сейчас сидел! – ответила ей Рита. – Девки нынче похлеще парней, и твоя не из робкого десятка.

– Молчала бы! – не унималась Зоя. – Вот явятся, я свою дома закрою, а ты своего чтобы и близко не подпускала к нашему двору!

– Он не собака, чтобы его на привязи держать! – повысила голос Рита. – Воспитанием бы лучше вертихвостки занялась.

Нескончаемая ругань перестала приносить женщинам удовольствие, когда на поселок стала надвигаться темнота, а детей все не было. У Зои сердце сжалось от мысли, что Марина весь день ничего не ела. Женщина накинула легкую кофту и отправилась в сторону леса и реки. Рита хваталась за сердце и все всматривалась вдоль улицы, не идет ли ее Мишенька с рыбалки И тогда она тоже, как и ее соседка, пошла искать сына в сосновую рощу, которая обрывалась прямо на том месте, где молодежь любила рыбачить.

Зоя и Рита пошли разными тропинками, но в одном направлении, поэтому вскоре они ненароком встретились на пляже, где все еще догорал небольшой костер, а в воздухе витали ароматы жареных карасей.

– И ты тут! – укоризненно сузила глаза Зоя.

– А то! – ответила Рита. – Я вообще-то сына ищу.

– Как видишь, нет здесь ни твоего сына, ни моей дочери, – развела руками Зоя.

Женщины по привычке стали обвинять друг друга в том, что у каждой пропал ребенок. Но уже бранились не с таким пылом, как обычно. Два материнских сердца начала окутывать тревога и паника. Обе сначала всматривались в поверхность воды, словно там можно было отыскать подсказку, куда им двигаться дальше. Но река давно затихла, пляж опустел, предоставив территорию настоящим ее хозяевам – лягушкам. И тогда встревоженные матери решили прочесать лес, пока еще отблески солнечных лучей позволяли это сделать.

***

– Мамка меня убьет! – хихикала Марина. – Я никогда так поздно не возвращалась домой.

– Ничего, – улыбнулся Миша, – пусть привыкает, как и моя. Мы ведь взрослые, и ничего противозаконного не сделали.

Ребята еще несколько минут постояли у калитки Марины и разошлись по домам. Но вскоре оба были удивлены отсутствием своих матерей, и почему-то интуиция подсказала им сразу забить тревогу. От местных жителей удалось узнать, что женщины отправились в сторону реки поодиночке. Понимая, что такой поступок не свойствен ни маме Зое, ни маме Рите, ребята сразу догадались, что женщины отправились на их поиски.

– Они ведь сосновую рощу совсем не знают, – волновалась Марина. – Заблудятся, так еще и ночь на дворе!

– Не переживай так, найдутся! Вот увидишь, скоро они появятся на горизонте, и мы все вместе пойдем по домам, – успокаивал ее Миша, но сам переживал не меньше, ведь знал, что женщины скорее всего уже заблудились.

И парень не ошибся. Зоя и Рита уже около часа бродили по лесу и аукали. Они теперь не знали, о чем стоит переживать больше, о детях или о том, что их самих скоро съедят комары.

– В хвойных лесах их гораздо меньше, чем в лиственных, – заверила Рита.

– Ты знаешь, а я уже замерзла, – призналась Зоя.

– Я тоже…

Прошел еще один час, когда уставшие женщины сидели на сухом бревне в кромешной тьме.

– Вот если Мишка не найдется, я себе этого не прощу, – рассуждала Рита. – Он ведь у меня умный, в школе хорошо учится, и физически подготовлен, но от страха у него приступ астмы может начаться. Бедненький мой.

Сердце Зои в этот момент сжалось, и она прониклась к страданиям соседки, хотя свои переживания были не менее мучительными.

– Я часто вспоминаю, как стояла на коленях у Маринкиной кроватки и молилась, чтобы та выжила. Горела она вся, в жару была, – Зоя вдруг заплакала. – Я тогда поклялась оберегать ее, лелеять. Потому и бегаю за ней, пылинки сдуваю, боюсь за нее вечно. А тут упустила…

Когда женщины выплакались, Зоя наполовину сняла кофту и накрыла плечи Риты. Теперь заклятые соседки сидели совсем близко, замерзшие, искусанные комарами и встревоженные. И по-другому они уже смотрели на эту жизнь. Так всегда бывает, когда человеческое сердце начинает оттаивать, только сердца этих женщин всегда были мягкими добрыми и любящими. Правда, немного обозленными, скорее, на самих себя.

– Рита, я тебе те помидоры даже простить готова, – дрожащим голосом сказала Зоя.

– Не трогала я твои помидоры, – ответила Рита. – А вот за простыни я может где-то и благодарна тебе. Давно пора было новое постельное белье купить, а не старое крахмалить.

– А я ведь твои простыни тоже не трогала.

Женщины внимательно посмотрели друг на друга в темноте и подумали об одном и том же – это же все алкоголик Митька Лихачев! Его проделки! От приглушенного женского смеха в ту ночь на макушках могучих сосен встрепенулись засыпающие птицы.

***

– Не переживай, Марина, – говорил Миша, – светать начинает в половину четвертого утра, спасатели уже вовсю прочесывают лес.

– Миша, я боюсь, – плакала Марина. – Вдруг их волки покусали!

– Дуреха, у нас нет волков, – подбадривал ее парень, а сам тревожно поглядывал в сторону сосновой рощи.

Вдруг на горизонте показались две знакомые фигуры. Женщины сразу заприметили издали своих детей и с облегчением вздохнули.

– Живы, здоровы! Ну слава Богу! – воскликнула Зоя.

– Я даже ругаться не буду, – вслух решила Рита и спокойно улыбнулась.

– После ночки с комарами мне теперь совсем не до ругани.

– Во, как нас жизнь проучила! – подытожила Рита, и женщины рассмеялись, чем сильно удивили своих встревоженных, всю ночь не спавших детей.

– Мама? – хором спросили ребята, в недоумении глядя то на Зою, то на Риту. Эти заклятые соседки теперь улыбались, искренне и по-настоящему.

В то утро на две семейки, наведшие столько шума в Дубках, глядела вся улица Майская.

– Неужто пошли все вчетвером к Зойке в дом чаевничать? – любопытствовала баба Нюра, копая картошку с самого рассвета.

– А то! – радовался ее сосед, дед Семен. – Жизнь-то не резиновая, чтобы годами жить в ссорах и ненависти. Поглядим, увидим, две заклятые соседки, может быть, еще и подругами станут!

– Заклятыми! – расхохоталась баба Нюра.

В поселке начинался последний летний день, а в чьих-то домах – новая жизнь, только уже без злости, ненависти и обид.

Не в деньгах счастье

Прохлада осеннего деревенского вечера тянула людей домой, к печи, к чайнику, в обжитый суетливый очаг. Многие проводили время у телевизора, но не у всех в Дубках он имелся. Баба Нюра, одинокая вдова преклонных лет, любила, когда к ней гости жалуют. Приходят они не просто старушку проведать, а ко времени начала сериала полюбившегося, иностранного, про сытую и безбедную жизнь.

Собралось в хате порядка десяти человек, среди которых семь баб и три мужика. Расселись, кто на диване, кто на печи, а кто-то и на полу местечко облюбовал. Митька Лихачев пришел из интереса, поглядеть, чем все интересуются, и почему так кино любят про сказочную заморскую жизнь. У него эти имена латиноамериканские смех вызывали, особенно Хулио-Педрито. Баба Нюра часто бухтит на кухне, переживает, все о событиях сериала рассказывает, а Митька лежит на печи, усмехается и у виска крутит.

– И где ж его снимали-то, в Бразилии или в Киргизии? – серьезно хмурил брови Серега Миронов, сидя на полу. – Рожи все не нашенские, угловатые, смуглые.

– Да будет тебе! – пресекла его Зойка. – Для них и наши рожи не такие, не родные.

– А это и есть ваш Хулио-Педрито? – рассмеялся Митька, когда на экране появился чернявый паренек.

Бабы переглянулись, кривя улыбку, мол, ничего наши мужики в горячей любви мексиканской не понимают, как и те в русской. Принялись дальше внимательно слушать актерские речи. Вдруг на экране появился солидного возраста мужчина, строго и дорого одетый. Он метался по своему кабинету, потом садился в кожаное кресло и рвал на себе волосы, постоянно выкрикивая: «Мои деньги! Я лишился всего состояния!». Бабы охали и качали головой, а мужики лукаво посматривали то на экран, то на односельчанок. Наконец Василь Сойкин не выдержал и спросил с напором:

– Вы чего так распереживались-то, бабы?

– Человек всех своих сбережений лишился! – ответила баба Маня, – Как тут не переживать? Страшно представить, если бы в жизни так пришлось.

– Гляди, как мечется, ой бедолага! Что ж дальше будет-то? – раскраснелась баба Нюра.

И тут Васю понесло. Понял он суть заморских мыльных опер. Что, если они заморские, то за морем и понимание к таким сюжетам должно прийти в первую очередь. Что истинной русской душе все это чуждо. И взорвался он, потянуло его на красноречие.

– Да откуда вам, бабоньки наши милые, знать, что чувствует этот человек? Разве мы, простой деревенский народ, держали когда-то в руках баснословные суммы денег? Разве жили мы в хоромах? Сидели на диванах из буйволовой кожи? Курили настоящий кубинский табак?

– Вась, ты чего это разошелся? – вытаращила глаза Зойка.

– Откуда вам знать, что у него в душе? – не унимался он. – Чтобы понять этого мужичка, нужно самому на те деньги пожить хоть денек! В ресторане дорогие блюда отведать, на машине золотой прокатиться, да на шелковой постели перележать!

– Васька, так это ж сериал всего-то на всего! – усмехнулась Ритка.

– То-то и оно! Сериал, а вы его глотаете, как настоящую жизнь! – Василий встал с пола и поднял палец к потолку. – Где это видано, чтобы в настоящей жизни слуги с подносами по твоему дому ходили и чай разносили? Может, до Ленина, до раскулачивания такое и было где-то, но не у простого человека в доме! Жизнь – она другая!

Женщины молчали, сериал был им уже не интересен. И не потому, что с Васей Сойкиным были все согласны, а потому что настрой он всем подпортил своими откровениями философскими.

– Ерунда этот ваш сериал! Тьфу! – подытожил Вася и ушел, махнув рукой на женщин. – Я это вам по-доброму сказал, вы не подумайте, что я очерствел. Мы ж все взрослые люди, жизнь какую-никакую прожили.

Его голос все отдалялся в полумраке сенцев, но фразы доносились до ушей телезрительниц. Они какое-то время побухтели о том, что мужики ничего не понимают в мексиканском кино и продолжили просмотр мыльной оперы. Серега Миронов и Митька Лихачев тоже интерес к фильму потеряли, ушли, сославшись на дела домашние. Люба Сойкина сто раз пожалела, что привела мужа в дом бабы Нюры.

***

– И чего ты так разъерепенился? – Люба с недовольным видом подавала на стол ужин, когда Вася откладывал в сторону газету.

– А что, неправду что ли сказал? Зачем они русскому простому народу показывают бразильско-киргизских бизнесменов?

– Мексиканских, – поправила Люба.

– Почему мы должны понимать их трудности? Мы их миллионов в глаза не глазели, а тут должны, видать, посочувствовать?

– И тут начинаешь! – раздосадовалась женщина и стала агрессивно нарезать хлеб. – Садись ешь, да помолчи. Или завидуешь ты тому мужику, Гонсалесу?

– А-ха-ха! – рассмеялся Вася. – Ты еще и имя его помнишь? Я бы в век не запомнил!

– Не имя это, а фамилия! – деловито ответила Люба.

– Да все оно одно для меня! Ты вот что, жена, послушай меня внимательно! Не завидую я твоему Гонсалесу. У каждого своя судьба, каждому Бог дает свой путь – кому-то денежный, а кому-то попотеть надо, чтоб копейку заработать.

– Вот и работай, кто тебе не дает! На ферме по осени работы непочатый край.

– Нееее, Любашка, на Бога надейся, но сам не плошай.

– Это ты к чему?

– А задумался я вдруг, когда до пенсии мне ого-го, сколько годков еще осталось. Силы есть, потому и разбогатеть мне внезапно захотелось. Не как Гонсалес твой, конечно, но разве золото когда-то лишним было? У нас страна только прикидывается бедной труженицей, а ведь она богата, Россиюшка! – Вася в свое манере поднял указательный палец вверх. – Может быть, богаче твоих бразило-киргизов! Знаешь, какие залежи железа в одном только Черноземье?

– К тебе-то это какое отношение имеет? – недоверчиво спросила Люба.

– А я, может, и сам хочу что-нибудь откопать! Клад, например!

– Не дури! – отмахнулась и скептически сморщилась женщина. – Давай ужинай и спать ложись! Клад он вздумал откопать. Ей-Богу, как маленький…

Люба продолжала причитать, а Василь уплетал картошку и смотрел в окно. Он вдруг вспомнил Митьку Лихачева, который много лет назад в своем дворе нашел в земле за сараем шкатулку с золотыми украшениями. Как утверждал сам Митька, с царских времен она там пролежала. Вот повезло другу-алкоголику! И к Василию вдруг пришла идея перекопать весь свой двор до последнего сантиметра. Авось и ему повезет? Загорелось в нем это желание, закипело, да так, что отпуск пришлось взять на недельку, да о тракторе до поздней пахоты забыть.

***

– Ой, дурааак! – вздыхала Люба и обреченно садилась на крылечко, закрывая лицо руками. – Да лучше бы я тебя не водила к Нюрке этот сериал смотреть. Ты ж теперь совсем из ума выжил! Ну кто тебе сказал, что в нашем дворе клад отыщется?

– Сердцем чую, – вытирал пот со лба Василий, работая лопатой второй час. – Ходим мы по этой земле, а под ней какое-никакое, богатство веками лежит, своего часа дожидается.

– Какое богатство?! Мой отец тут трактором в молодости еще бороздил, землю выравнивал, потом здесь баня была, ее снесли. Оххх, до чего додумался!

– Василь, в колхозе твой трактор простаивает, а ты дурью маешься! – щебетала Люська через забор по-соседски, она еще утром от Любы узнала о затее Василия.

– Женский разум до такого не додумается, – с умной интонаций высказался он. – А у меня чуйка работает! Есть тут что-то драгоценное.

Вася продолжал копать, а Люба не понимала, где теперь будет вытоптана новая тропинка к сараю. Вся земля во дворе была вспахана вручную, словно от дома к хозяйственным постройкам прошелся бульдозер. Женщина обреченно побрела в дом, сынишка тут же проснулся и расплакался.

– Ванюша, – причитала она, – батя твой с ума сошел, не приведи Господь тебе перенять его дурную генетику!

Вечером следующего дня пришел к Сойкиным сосед, Серега Миронов, он же Люськин муж и Василия лучший друг, помимо Митьки Лихачева. Увидев развороченную землю во дворе, он громко и эмоционально присвистнул, но труд и упорство друга оценил. А Вася сидел на крыльце с поникшим видом и уныло смотрел на консервную банку и ржавый гаечный ключ. Это все, что ему удалось найти в земле своего участка.

– Дело-то конечно, хорошее, – рассуждал Серега Миронов, – Только с чего ты, Василь, взял, что в твоем дворе найдется какое-то богатство?

– А с чего бы ему тут и не быть? – словно сам себя обнадеживал Василий. – Неужели наши Дубки никогда не были богатыми? Иль помещики тут не жили до коммунизма?

– Хе-х! – усмехнулся Серега, сел рядом и закурил. – Они, может, и жили, только это же как иголку в стоге сена искать. Надо же, додуматься весь двор перекопать ради гаечного ключа и консервной банки, – сосед с трудом сдерживал смех.

– Но ведь Митька Лихачев тогда нашел шкатулку с драгоценностями? Помнишь? Вся деревня гудела про тот случай. Царские монеты, кольца!

– Видимо последние гудки до тебя так и не дошли, – вскинул брови Серега. – Это поначалу Митьку гордость брала, а потом он от стыда из хаты месяц не выходил.

– А я о таком не слыхал, – удивился Вася и тоже закурил.

– То-то же! Это мать его свое золото в земле припрятала, чтоб сынок не пропил. А только не помогло это, нашел он золотишко! И пропил, – Серега вновь рассмеялся. – Царские! Куды ж там! Прямо из кошелька Николая второго! Ха-ха!

***

Целый вечер просидел Василий на холодном крыльце в раздумьях, рассматривая свои труды, которые ни к чему не привели. Разве что, весь оставшийся отпуск придется наводить порядок во дворе, чтобы не злить Любу. Ох, Любашка, даже в дом теперь стыдно заходить, в глаза ей смотреть.

– И что же ты ужинать не идешь? – раздался вдруг за спиной у Васи ее голос.

– Да мне после такого только на сеновале спать без ужина, – виновато ответил он.

Люба села рядом с мужем, и оба завороженно смотрели на догорающий октябрьский закат.

– Тебе ведь уже почти сорокет, Вася, – сказала женщина. – А самого главного в этой жизни ты так и не понял.

– И что же в ней самое главное?

Люба тяжело вздохнула, ведь ответить на этот вопрос не так просто. Но для Василия у нее припаслись нужные слова.

– Ты ведь на самом деле богат, только замечать того не хочешь.

– Это как же, богат? – с иронией посмотрел Вася на консервную банку и гаечный ключ.

– А вот так! Руки, ноги есть, глаза видят, уши слышат, здоровья у тебя, дай Бог! Вон, целый двор перекопал, – Люба улыбнулась и продолжила, – крыша над головой своя, добротная, не протекает, жена жива, здорова, щи тебе свежие готовит, работа есть, уважение, друзья имеются. Сын у тебя растет, Васяяяя! – она остановилась, и в это момент Василий с большим интересом посмотрел на нее. – В твоем доме всегда шум, гам, жизнь кипит, и все горячо друг друга любят, а в праздники так вообще на ушах все стоят. Разве не в этом богатство?

По груди у Василия разлилось невероятное тепло, аж дух захватило. Только в этот момент он понял, насколько его Люба права, мужчина словно прозрел в темноте осеннего вечера.

– А у Гонсалеса нет никого, – грустно сказала Люба, – Жена его бросила, а дети отвернулись, забыли его. И остался он один среди роскоши, никому не нужный, в своем галстуке стоимостью, как наш дом. Оттого и жаль его по-русски, а не по-мексикански. Не в деньгах счастье, Вася! – жена взъерошила волосы мужа как когда-то в давней молодости. И не знали они тогда богатой жизни, как не знают и сейчас. Зато душа у обоих полна драгоценностей, нажитых годами и не истраченных впустую.

– Пойдем ужинать, скоро боевик начнется!

– Тоже бразило-киргизский?

– Нет, на этот раз российский!

С приближением ночи над Дубками закружили по-зимнему холодные ветры, небо заволокло свинцом, а над крышами домов проносились белые струйки дыма. Гасли желтые огни подмороженных окон.