Текст книги "Хризантема императрицы"

Леночка

Квартира Дарьи Вацлавовны была огромна. Она занимала весь третий этаж, и даже часть четвертого, о чем, розовея и стесняясь, сообщила сама хозяйка. Но Леночку поразили отнюдь не размеры – атмосфера места.

Переступив порог, она разом позабыла о пережитом страхе, о том, что коленки трясутся, руки дрожат, сердце в груди трепыхается заячьим хвостом. Вместо этого Леночка вспомнила вдруг о внешности, о том, что она ненакрашенна, непричесанна и вообще одета неподобающе. Разве подобные места посещают в спортивном костюмчике легкомысленного бирюзового цвета с еще более легкомысленной розовой маечкой, облегающей и грудь, и талию, и, чего уж греха таить, складочки на талии? Нет, в такие апартаменты попасть можно лишь по приглашению, предварительно посетив массажиста, парикмахера, маникюршу, облачившись во что-нибудь длинное, строгое и приличное.

– Ну, проходи, чего стала, – невежливо буркнул Герман. Но Леночка не обиделась, он вообще хороший и Вельского прогнал, и на нее не кричал, и вообще нормальным человеком казался. – Третья дверь по коридору.

Коридор был огромен – высоченные потолки, лепнина с завитками и медальонами, порой опускавшаяся до самого пола, разграничивая стены вязью узоров, медные канделябры – Леночка тайком потрогала один, и Герман за спиной хмыкнул. Ему, наверное, привычно здесь, и портреты не пугают – темные полотна в тяжелых рамах, с которых разглядывают посетителей дамы и кавалеры ушедших веков. Вот у той старухи, с борзыми, особо надменное выражение лица, и выглядит она почти живой.

– Спокойно, – шепнул на ухо Герман. – Это наша прабабка.

– Ваша? – также шепотом переспросила Леночка.

– Дарьи Вацлавовны.

Надо же, а у Леночки прабабкиного портрета не было, фотография только, желто-коричневая, с зубчатым краем и датой внизу.

Точно такой высовывался из сомкнутых страниц Феликсового альбома. Но Феликса не существует!

– Сюда проходи, – велел Герман, указывая на арку. Двери не было: стрельчатый проем, декоративные колонны и горбик невысокого порожка.

Само же пространство комнаты, огромное и светлое, разделялось китайскими ширмами, уходящими в потолок книжными полками, бархатными шторами, частью опущенными, а частью приподнятыми, позволяющими разглядеть то уголок тяжелой рамы, то матовое сияние мраморной статуи, то еще что-то, непонятное и оттого притягательное.

Мебели же как таковой почти и не было: низкая софа, несколько кресел, стол из черного стекла, вызывающе современный, да у стены пузатые тумбы на гнутых ножках. Громко тикали часы, пахло сушеными розами и лавандой, а по блекло-розовому паркету скользили солнечные зайчики.

– Здравствуй, Леночка, я так рада, что вы решили принять приглашение! – Дарья Вацлавовна сидела у окна, на коленях ее лежали круглые пяльцы с натянутой основой, на широком подлокотнике инвалидного кресла стояла корзинка, из которой выглядывали разноцветные хвостики ткани. – Признаться, я опасалась, что Герман своей неуклюжестью все испортит. Нет, нет, не спорьте, у него отвратительные манеры! Я бы сама вас пригласила, но увы, увы... Геночка, убери это. Поставь... ну, ты знаешь, куда поставить. А вы, милая, садитесь. Да куда удобнее, туда и садитесь.

Леночка осторожно присела на краешек софы, тайком потрогала ткань – скользкая, а вышитые цветы, наоборот, шершавенькие.

– Не стесняйтесь, чувствуйте себя, как дома. Геночка, дорогой, будь добр, сделай нам чаю. Леночка, вы ведь не против немножко потерпеть и попить чаю с болтливой старухой?

– Нет.

– Вот и замечательно, вот и превосходно. А на Гену внимания не обращайте, у него образ такой, мрачного гения. Иди, иди, чай делай. Кстати, вы не представляете, сколько мне пришлось намучиться, прежде чем он научился правильно заваривать чай!

Леночка зажмурилась. Ей почему-то показалось, что Герман сорвется и наорет на Дарью Вацлавовну, которая так вольно о нем рассуждает. Но нет, ничего не случилось, Герман ушел, а Дарья Вацлавовна, подъехав чуть ближе, доверчиво сказала:

– Вы себе не представляете, до чего же я рада вас видеть! Здесь так мало людей... а еще меньше – людей интересных. Мы с вами подружимся, обязательно подружимся.

* * *

– Ох, Леночка, милая моя, люди никогда не бывают такими, каковыми кажутся. Вот взять хотя бы Германа, он мил, вежлив, предупредителен, со стороны, верно, кажется заботливым внуком при впадающей в маразм старушке. Спасибо, Геночка, с чаем ты управился, а теперь, будь добр, сделай тосты, только, прошу тебя, не как в прошлый раз...

Герман, сердито зыркнув на Леночку, будто она в чем-то виновата, вышел из комнаты, а старушка звонко рассмеялась.

– Мне нравится его злить, увы, грешна, грешна, люблю изводить людей.

– Зачем?

– Просто так, – Дарья Вацлавовна взяла чашечку. Хрупкий фарфор в хрупкой ладошке, хрупкое желтоватое кружево, черная ягода жемчужины в белом ободке колечка. – Это интересно, а еще – полезно. Много нового узнаешь. Пейте чай, милая, не бойтесь, не отравлен.

Леночка вздрогнула, но чашку взяла. Напиток бледно-золотого, совсем не чайного, оттенка имел горьковатый привкус и резковатый цветочный аромат.

– Люди позволяют себе судить о других людях, – продолжила Дарья Вацлавовна. – Но очень не любят, когда кто-то другой берется судить о них. Увы, но сколько бы ни говорили об объективности, у каждого минимум две меры – для себя и для прочих. Иное же – ложь и лицемерие.

– А Герман? Вы ведь начали про Германа рассказывать.

Леночка оглянулась на дверь, ей было немного стыдно за любопытство, которое Герман точно не одобрил бы.

– Герман, Герман, Герман... – пропела Дарья Вацлавовна, чашку она поставила на столик и сама к чаю не притронулась. – У Германа свои причины быть здесь. К счастью, он достаточно умен, чтобы не прятаться за маской благотворительности. А вот и он! Дорогой, ты вовремя, мы как раз о тебе беседуем.

Под мрачным, не предвещающим ничего хорошего взглядом Германа, Леночка совершенно стушевалась, щеки ее вспыхнули, а на глаза навернулись слезы. Ну не виновата же она! Дарья Вацлавовна первая заговорила про своего внука, который на проверку совсем не внук, а Леночка просто поддержала разговор. И вообще любопытство, конечно, грех, но не такой, чтоб вот так смотреть, будто... будто он ей шею мысленно сворачивает.

– Ну, Геночка, что ты застыл? – в голосе Дарьи Вацлавовны появились капризные нотки. – И не смущай девочку. Он всех, ну просто всех отпугнул, обрек меня на одиночество. А все почему?

– Почему? – послушно спросила Леночка, отводя взгляд.

– Потому, что ревнует. Не меня, нет, коллекцию. Геночка очень на нее рассчитывает.

– Вам с джемом или с маслом? – сухо поинтересовался Герман. На столике, который он вкатил в комнату, стояла тарелка с треугольными тостами, несколько вазочек с разными сортами джема, блюдце с маслом, и другое – с сыром, бумажные салфетки в серебряных колечках и даже вазочка с цветами.

– Мне ничего, Леночке сделай. Милая, вам с чем? Рекомендую клубничный джем, хотя апельсиновый тоже хорош. Во всяком случае, Геночка уже научился разбираться в сортах джема, вы не представляете, какую мерзость он приобрел в первый раз. Признайся, дорогой, общение со мной пошло тебе на пользу.

Герман кивнул, резко, так, что сразу стало понятно – согласие его лишь способ отвязаться от Дарьи Вацлавовны. Он ловко намазал тост и, не глядя, протянул Леночке.

– Спасибо.

– Всегда пожалуйста.

– Не обращай внимания, милая, он все еще пытается строить из себя дикаря. Но грубость, хамство и откровенное наплевательство на правила приличия – лишь последствия тяжелого детства, плохого воспитания и искаженных представлений о том, каким должен быть мужчина.

– Дарья Вацлавовна!

– Что, дорогой?

– Давайте о чем-нибудь другом поговорим.

– Давайте, – охотно согласилась старушка и подмигнула Леночке. Так значит, она нарочно? Но зачем? И как, наверное, тяжело Герману приходится. Но с другой стороны, он же не родственник Дарье Вацлавовне, и находится здесь, потому что рассчитывает получить коллекцию, так она сказала. Но можно ли верить? Наверное, можно. Почему-то в коллекцию верилось легче, чем в благородство. И почему-то этот факт огорчал.

От огорчения, наверное, Леночка не заметила, как съела тост, и второй, услужливо протянутый Германом, и остывший чай допила.

– Давайте поговорим о Леле, – предложила Дарья Вацлавовна. – По-моему крайне занимательная тема, тем более, все присутствующие в курсе, объяснять никому ничего не придется. Леночка, ты же не против?

Против! Она не хочет больше говорить про тот вечер, потому что она два дня только о нем и рассказывала, и запуталась, и уже не знает, где правда, а где выдумка, тем более, что Феликса не существует, а значит, она, Леночка, – сумасшедшая.

– Ну что ж ты, милая, не стоит волноваться. Ничего страшного не случилось, смерть вполне естественна и пугать должна бы меня, потому что я, с точки зрения нормального человека, гораздо ближе к границе жизни.

– Я...

– Тебе кажется, что ты стала свидетелем чего-то ужасного? Глупости. Посмотри на это с другой стороны, редко кому удается присутствовать при убийстве, хотя каждый хоть раз в жизни мечтал сыграть в детектива. Так стоит ли бросаться случаем? Есть преступление, есть подозреваемые... – Дарья Вацлавовна коснулась рычажка на подлокотнике, и кресло, почти бесшумно сдвинувшись с места, подъехало ближе. – А страх... страх – это то, что движет людьми. Или останавливает. Или заставляет врать. Или наоборот, говорить правду. Без страха жизнь невозможна. Но стоит ли делать его основой жизни.

– Не обращай внимания, Дарья Вацлавовна любит пофилософствовать.

Ну как им объяснить, что Леночка не боится, точнее, боится, но совсем не того, о чем они думают. А еще, что верить ей нельзя, она сама себе не верит.

– Есть одно обстоятельство, которое, признаться, меня очень беспокоит, – мягко добавила Дарья Вацлавовна, глядя в глаза. И Леночка не сумела отвернуться, наоборот, поймала себя на мысли, что ей очень, ну просто до невозможности приятно смотреть в серые, светлеющие к зрачку и обведенные по краю радужки темной ленточкой, глаза. Редкие ресницы, черная линия подводки, темно-зеленые тени оставались где-то вовне, как и дряблая, цвета гречишного меда, кожа, старое кружево и черный бархат жилета.

– Лелю отравили моими таблетками. Значит, кто-то проник в квартиру, украл нужное мне лекарство, а потом использовал для убийства. И возможно, использует еще. Да, да, милая, таблеток было много больше. То, что так ловко попало к Вельскому – жалкие остатки. Считай сама, в стандартной упаковке шестьдесят штук, мне нужно одна в сутки, и то порой, я использую половину. Ведь так?

– Так, – подтвердил Герман.

– Одна упаковка закончилась и я открыла вторую, откуда взяла три... или четыре? Максимум пять. Впрочем, не так важно. Важно, что это – сильнейший кардиостимулятор, и для Лели хватило бы двух-трех таблеток. В аннотации к лекарству несколько раз подчеркивается опасность превышения рекомендованной дозы и последствия вплоть до летального исхода. Допустим, наш отравитель решил не рисковать и расщедрился на пять... или на десять.

– А почему не сорок сразу? – Герман обошел кресло и, подхватив со столика шаль, накинул на плечи Дарьи Вацлавовны. Этот небрежный, но в то же время показавшийся вдруг очень личностным жест донельзя смутил Леночку.

Коллекция, значит? Нет, не в коллекции дело... или она снова чего-то не понимает? Или вообще видит того, чего нет? С ней, как выяснилось, это часто случается.

– Сорок? Дорогой, ты представляешь, сколько это по объему? Ну да, они крохотные, но все же, все же... Одно дело незаметно подсыпать щепотку, и другое – столовую ложку порошка. И вкус блюда изменится... нет, полагаю, не больше десяти. Этот человек не настолько глуп, чтоб использовать лекарство наугад, думаю, он рассчитал дозу.

– Или она, – Герман сел в кресло напротив Леночки и принялся ее разглядывать. Нагло. Насмешливо. Так, как никто и никогда не осмеливался смотреть на нее. Ни Вовка из параллельной группы, который пялился на всех девчонок, а потом подкидывал глупые записки с приглашением «потусить на хате», ни Карен Львович с его пошлыми шуточками и несколькими откровенными предложениями «быть внимательнее к серьезному человеку», ни даже Милослав.

Леночка смутилась. Леночка разом забыла, чего ей следует бояться. Леночка испытала острое желание отвесить пощечину наглецу. Но он сидел далеко, да и вряд ли у нее смелости хватит. А потому лучше уж делать вид, что взглядов она не замечает, и вообще увлечена рассказом Дарьи Вацлавовны.

– Вполне возможно, что и она, – старуха вертела в пальцах колечко, не то, которое с жемчужиной, а другое, тонкое, кружевное, с синими капельками сапфиров. – Но также возможно, что это – он. Отравление зря считают женским способом, для мужчин оно тоже вполне подходит. Но мы пока о таблетках, которые исчезли, а потом нашлись. Сколько было в тубе?

– Н-не знаю.

Леночка пыталась вспомнить, вот туба из полупрозрачного пластика, сначала на полу, потом в руках Вельского. Содержимое... содержимое не видно.

– Немного, – более решительно ответил Герман. – Где-то на треть.

– То есть, штук двадцать. Ну что, надеюсь, теперь моя мысль понятна?

Понятна. И страшна. А если вдруг... если вдруг ее отравят? Вот завтра или послезавтра? Нет, конечно, ерунда полная, ну зачем кому-то травить Леночку?

Ответ пришел сразу: Вельскому, из мести.

– Поэтому, милые мои, дорогие, – Дарья Вацлавовна поправила шаль. – Давайте думать! Мне, несмотря на возраст, совершенно не хочется получить в подарок коробку отравленных конфет.

– Вы не едите конфеты, – ехидно заметил Герман.

– Зато ты ешь, а я к тебе привыкла, и мысль, что возможно придется привыкать к кому-то еще, меня тяготит. В моем возрасте сложно принимать перемены. Ну и опять же, тебе ли, дорогой, не знать, что человек, однажды решивший проблемы подобным способом, нимало не колеблясь, использует его снова. И уже не суть важно – отравление, удушение или пуля в голову. Он видел, как это бывает. И что вполне можно остаться безнаказанным.

– О да, Дарья Вацлавовна у нас эксперт по некоторым вопросам.

– А ты – идиот, не способный сообразить, когда следует оставить шуточки и заняться делом.

Наследник

Старуха изволит гневаться? И кажется, на этот раз всерьез. Неужели боится? Да конечно же, и как он сразу не заметил! Эти оттопыренные мизинчики, этот поджатый подбородок на постаменте кружевного воротника, растерянный взгляд... значит, не она, не Императрица!

Но кто тогда? Да проще поверить в мастерскую игру – сколько раз старуха умудрялась обвести его вокруг пальца – чем в ее внезапный испуг.

– Если размышлять логически, то начать стоит с жертвы, точнее с того, правилен ли был выбор жертвы как таковой. Яд, при всей надежности, неточен... Итак, имеем на восемь человек семь мясных блюд и одно диетическое, рыбное. Для кого?

– Для Лели, – пискнула Леночка.

– Нет, милая, неправильно. Ты знаешь, что рыбу ела Леля, но представь, что видя сидящих за столом, ты выходишь на кухню, видишь, что одно блюдо готовили отдельно. Оно рыбное, то есть диетическое.

А старуха, несмотря на вредность, здраво мыслит.

– Кому из присутствующих по умолчанию следует придерживаться диеты? И более того, все, кроме тебя, милая, знали, что я стараюсь не потребять мясного, тем более острого мясного. Следовательно, имеет место быть ошибка, и факт, что отравить хотели меня, а не Лелю. Опять же, лекарство использовали мое... а кого бы заподозрили в убийстве?

Леночкины ресницы дрогнули, глаза расширились, ротик приоткрылся. Правильно думает девочка – его бы заподозрили, Германа.

Кто состоит при особе Императрицы? Он. Кто имел возможность стащить таблетки? Он. Кто желал и желает старой ведьме смерти? И кто, в конце концов, рассчитывает на наследство?

Твою мать!

– Я не вставал из-за стола.

Единственный его аргумент, но слабый.

– Не вставал, – согласилась Дарья Вацлавовна. – И в моих глазах этот факт тебя полностью оправдывает. Если бы ты вставал, ты мог бы ошибиться, но оставаясь рядом, ты, во-первых, не имел возможности незаметно подсыпать порошок. А во-вторых, зачем тебе травить Лелю? Это скорее ей следовало отравить тебя. Или ты и вправду рассчитывал на то, что она спокойно воспримет окончание вашего адюльтера? Причем по твоей инициативе? Гена, дорогой, нельзя бросать женщину, нужно, чтобы она бросила тебя, это избавит от многих проблем.

Звонкий смех императрицы, вспыхнувшие румянцем щеки Леночки и его такое привычное раздражение.

– Так вы значит... ой, – Леночка вовремя осеклась. Ну да, теперь она решит, что он не просто корыстолюбивая лицемерная сволочь, которая обхаживает старуху и терпит издевательства лишь бы заполучить коллекцию, но еще и подлый совратитель.

А что? Как в дамском романе, коварный тип соблазняет чистую и невинную героиню, чтобы потом бросить, беременную и беспомощную. В лучшем случае просто беспомощную.

Вот только Леля не была ни невинной, ни беспомощной, ни уж – упаси господи – беременной. Но Леночка, розово-белокурая Леночка скорее поверит в подлеца, сволочь и, раз на то пошло, убийцу.

Подлецы в романах тоже покушаются на героинь.

– Да, милая моя, Геночка и Леля были любовниками. Не спеши осуждать, дело более чем житейское, скорее уж необычен финал. И снова о старом, я охотно поверила бы в Лелину виновность, случись несчастье с Германом, но вот в обратное... зачем? Ни мотива, ни возможности... следовательно, остаются другие варианты?

– Вельский? – предположила Леночка, старательно разглядывая узоры на ковре.

– Нет, Вельский вряд ли. Он слишком сябелюбив, чтобы травить кого-то, не имеющего к нему отношения. Вот разве что Леля была еще и его любовницей... – старуха хитро поглядела на Германа. Надеется, что он опровергнет? Или распсихуется? Или вытворит еще что-нибудь интересное? Нет. Прошли те времена, когда он попадался на подобные уловки. Вот чему он научился у Императрицы, так это терпению.

– Вельский, милая, мерит все по себе. Но ты права, таблетки он нашел не случайно, и все это прекрасно поняли. Другой вопрос, для кого он их готовил? У меня один вариант – Женька.

– Его выпустили, – Леночка шмыгнула носом и посмотрела на Германа с благодарностью. Вот так, на него уже давно не смотрели с благодарностью. Да никогда, вообще никогда.

– Выпустили? – переспросила Дарья Вацлавовна. – Замечательно, все снова в сборе... тебе, милая, поберечься надо будет. Вельский – вспыльчив и злопамятен, а еще идиот. С другой стороны, именно это обстоятельство и позволяет мне вычеркнуть его из списка подозреваемых. Итак, остаются Евгения... к примеру, чтобы избавиться от опостылевшего мужа, тогда ей все равно кого было травить, главное, чтобы таблетки или флакон с отпечатками нашли у Вельского. Но он, как мы видим, сумел выкрутиться. Милослав, который очень давно и плотно интересуется моей коллекцией и имеет возможность оспорить завещание.

– Как?!

– Тише, Герман, не нужно нервничать, иметь возможность и оспорить – разные вещи. Ко всему Милочка имеет на меня давний зуб и вполне мог бы... – она задумалась и думала долго, и ни Герман, ни Леночка не решились прервать размышления.

– Пожалуй, Милослав очень вероятная кандидатура. Хитер, изворотлив, трусоват, но при этом в некоторых ситуациях готов идти до последнего. И да, Герман, он – мой родственник. К несчастью, довольно близкий. Брат, если быть точнее.

Милослав приходится Императрице братом? Родным братом? И она за несколько лет, которые Герман служит, ни разу не упомянула об этом? Да что упоминания, когда есть отношение – брезгливое, презрительное, сдобренной язвительными насмешками и явным нежеланием встречаться.

– Да, Милочка, пожалуй, мог бы... и Шурочка.

– Шурочка знал, для кого рыба, – тихо напомнила Леночка.

– Знал. Но кто сказал, что у Шурочки нет мотива отравить жену?

Брат

Девочки не было дома. Какое огорчение, какое огорчительное огорчение. Милослав расстроился ну просто до слез, он весь вечер представлял, как это будет, подымал телефонную трубку, прикладывал к уху, вслушиваясь в протяжные гудки, набирал номер... не полностью, на последней цифре клал трубку на место – еще не время.

Чуть позже.

Еще немного позже.

И еще.

А она все не возвращалась. Дрянная девчонка. Милослав ее накажет... это тоже интересно.

Вдруг, слабо тренькнул телефон, замолчал и, отойдя от удивления – в квартиру очень давно никто не звонил, – радостно задребезжал. Милослав с некоторым опасением поднял трубку, прижал ее к уху, зажмурился, наслаждаясь прикосновением теплого пластика, и спокойно, хотя сердце вдруг бешено заколотилось, произнес:

– Алло?

– А ты плохой мальчик! – радостно сообщил детский голосок. – Ты очень-очень плохой мальчик, ведь хорошие не подглядывают за девочками.

– Кто это?

– Какая разница? Главное, что я знаю. А представь, что узнает она. Или не она, а те, за кем ты подглядываешь, чтобы шантажировать? Нехорошо... опасно...