Текст книги "Музыкальная шкатулка Анны Монс"

Она только на другой бок перевернулась. На щеке, в кои-то веки лишенной косметического панциря, остался отпечаток подушки. Игнат испытал острое желание вернуться в кровать. Под одеяло. Закрыть глаза и послать все к лешему.

Зачем он вообще с конторой связался?

Не его же профиль. Не его люди.

Отец его попросил?

Ну, так нашел бы управляющего… Кстати, а это хорошая мысль. Найти кого-то и посадить в директорское кресло, пусть себе руководит этим дурдомом, а Игнат вернется к собственным баранам, которых тоже надолго бросать нельзя.

И мысль эта привнесла ноту оптимизма в его паршивое настроение. До офиса он добрался без проблем и, взглянув на часы, убедился – не опаздывает. Смешно было бы нарушать собственные правила.

Но оказалось, что Игнат – не первый.

– Здравствуйте, – сказала Ксюша, отвлекаясь от созерцания бумажных завалов. – Что вы мне тут натворили?

– Где?

– Тут, – ее пальчик уперся в груду папок… Ну да, Игнат там что-то искал. Что искал – он уже сам не помнил, и даже нашел ли… а папки убрать некогда было. Или – не его это дело? А потом были срочные документы… договора, акты, согласования…

– Извини, – он потер переносицу. – Как-то само собой получилось.

– И посуда грязная… и у вас, наверное, завал…

Полный.

– Открывайте кабинет, – Ксюша нахмурилась.

Забавная. Рыжая. Конопатая. Яркая, как апельсинка. И эти еще хвостики ее, совершенно дурацкие. А платье на сей раз желтое, с рисунком в виде бабочек. И совсем в дресс-код не вписывается. Но, может, лесом бы шел этот дресс-код?

Пусть себе носит что хочет.

– У тебя все нормально? – почему-то ему стало стыдно, что он не позвонил. Конечно, Игнат не обязан был это делать, он вообще, что мог, устроил: вызвал мастера, дождался, пока замки сменят, проинструктировал ее, как себя правильно вести… а потом уехал и выкинул эту рыжую из головы.

– Да.

Хорошо, если так.

– Открывайте, – Ксюша указала на дверь. – Я бы убралась и без вас, но вы ключи забрали.

Потому что нечего ключам от кабинета директора висеть так, что каждый снять их способен. На крючочке, у двери. Что за детская безалаберность?

И, по-хорошему, следовало бы сразу замки и здесь поменять, но как-то оно завертелось вдруг…

Игнат в замок попал не с первой попытки, но таки попал, нажал на ручку, толкнул дверь и согнулся в шутливом поклоне:

– Прошу.

Ксюша только фыркнула и перешагнула через порог. И вдруг тут же отскочила назад.

– Там… – она вытянула руку. – Там!..

Очередная пакость. Игнат и не предполагал, насколько она пакостная: в отцовском кресле, массивном, обтянутом кожей оттенка бордо, сидел Стас. Расслабленно, так что казалось, будто он случайно сюда заглянул и задремал ненароком. Но вот рукоять ножа, торчавшая из его груди, несколько нарушала идиллическую картину.

– Вызывай полицию, – велел ей Игнат и, решившись, все же подошел к телу. Мало ли, вдруг Стас еще живой? Но шея его была холодной.

Значит, он не первый час так сидит.

Полиция прибыла быстро. И – завертелось! Нет, понедельник, конечно, день тяжелый, но чтобы настолько… Игнат отвечал на вопросы.

Потом отвечала Ксюша. Она то и дело всхлипывала, но в слезы не ударялась, только подол своего нарядного желтого платьица теребила.

Потом наступил черед остальных… и о работе можно было забыть.

– Значит, ключи мог сделать любой? – в десятый раз уточнил лопоухий паренек, занимавшийся опросом свидетелей. – Они просто висели? Вот тут?

Он ткнул пластиковой ручкой в крючочек.

– Да. Висели. Вот тут. Просто.

Головная боль то накатывала волной, и тогда Игнат давил в зародыше желание выгнать всех отсюда, то отпускала.

– Почему?

– Почему тут или почему висели?

Паренек смутился. Нет, он не виноват в том, что сейчас понедельник, что у них – труп, а у него, Игната, последствия вчерашней попойки; что отец его вряд ли обрадуется этой новости, еще и волноваться начнет, а ему вредно…

– Все «почему», – буркнул паренек.

– Крючок я сделала, – Ксюша подала голос. – Просто Алексей Петрович все время ключи бросал на столик, а получалось, что они за столик падали. И столик приходилось отодвигать, а еще они за ковер однажды завалились, и мы весь офис обыскали…

И поэтому Ксюша вкрутила вот в это место серебряный крючок, на который ключики от отцовского кабинета вешались, что никого здесь не удивляло.

Доверие, однако, исключительное!

– Алексей Петрович – мой отец, – пояснил Игнат. – Он отошел от дел. Болеет. Лечится. За границей. И вернуться… не вернется он.

Потому что Игнат грудью ляжет, но не пустит его сюда. Не хватало еще, чтобы отец в эти разборки влез!

– И – да, мой отец всецело доверял своим сотрудникам.

Лопоухий только хмыкнул и повернулся к Ксюше:

– А вы, значит, секретарша?

Прозвучало это двусмысленно, до того двусмысленно, что Игнату захотелось врезать этому типу. Игнат вообще легко выходил из себя, делал глупости, потом, конечно, сожалел об этом, обещал себе, что сдержится…

– Секретарь, – поправила типа Ксюша. – И – да, Алексей Петрович доверял своим сотрудникам…

Как показывает практика, совершенно зря.

– И по какой причине этого… – лопоухий пролистнул блокнот, – Станислава Федоровича Федоренко убили, вы, естественно, не знаете?

Ксюша мотнула головой.

– Стас… был очень хорошим.

В этот момент Игнат заподозрил, что в Ксюшином мире, нарядном и ярком, как это ее платьице, вообще нет плохих людей. Все хороши, каждый по-своему.

– И что он тут делал?

Похоже, подобная мысль пришла в голову не только Игнату. Лопоухий посмотрел на Ксюшу с насмешкой, как на идиотку: мол, хорошие люди не делают дубликаты ключей, не вламываются в директорский кабинет и уж точно не остаются там в виде трупов.

– Не знаю… может, он искал что-то?

– Что?

А ведь похоже на правду! Кабинет обыскивали, но аккуратно. Игнат помнил, что папку ту, синюю, он оставил на полке, а она оказалась на столе. И ящики выдвинуты, а он же их закрыл…

– Может, – робко предположила Ксюша, – ему понадобились документы? Срочно? Вдруг встреча назначена была, и… и он всегда на встречи приезжал вовремя, а тут ему понадобилось подготовиться. Или что-то уточнить. Или просто…

В принципе, это выглядело логично. Станислав приезжает в офис, чтобы подготовиться к этой грядущей, существующей лишь в теории встрече, но понимает, что ему нужны некие бумаги. И по странной случайности эти самые бумаги заперты в кабинете директора. Но – не беда. Так же – совершенно случайно – у Станислава оказываются под рукой дубликаты ключей… допустим, их когда-то сделали и положили в очередное тайное место, известное лишь своим. Итак, Станислав оказывается в кабинете, ищет нужные ему бумаги. Занимает кресло… в кресле пересматривать содержимое синей папки куда как удобнее. Увлекается. И не слышит, что в офисе появился еще кто-то.

Из своих.

Ну да, чужие здесь не ходят.

А этот свой тоже пробирается к кабинету, но вряд ли с намерением покопаться в бумагах. Тогда – зачем? Что этому неизвестному здесь понадобилось? Он открывает дверь, видит Станислава и… убивает его?

Зачем?

В убийстве нет смысла. Два человека из одной конторы, в неурочный час, в неурочном месте… достаточно легко придумать правдоподобное объяснение. Но тот, кто пришел следом за Станиславом, предпочел решить проблему иначе. И если так, то…

…и почему Стас не насторожился? Подпустил его к себе так близко?

Следовало бы выяснить, что именно искал Станислав. Может, тогда все и станет ясно?

А лопоухий убрался наконец. Тело унесли. Кабинет опечатывать не стали.

Игнат вышел к сотрудникам и, окинув их взглядом, подумал, что убить парня мог, в сущности, любой. Даже Ксюша… да, она милая. Очаровательная даже. Девочка-конфетка, но вот что под ее разноцветной оберткой прячется – вопрос!

– Его действительно убили? – поинтересовалась Эллочка, разглядывая акриловые ногти совершенной формы. А Игнат представил в этой холеной ручке нож. И почему-то картина эта не вызвала у него внутреннего протеста. Могла бы? Пожалуй. В пятницу – кофе сварить. В понедельник утром – заколоть.

Загадочная женская натура.

– Если речь о Станиславе, то – да. Он был убит.

– Бедный…

Виктория Павловна вздыхает и прижимает платочек к своей необъятной груди, в районе сердца.

Она на убийцу не похожа. Она ведь пирожки приносит, угощает ими всех, кроме Игната, и каждому спешит рассказать о своей дочери. Специалист хороший… бухгалтер… стальные нервы, бульдожья хватка.

И снова: на убийцу все же похожа и она.

Акулина безучастно пялится в окно, жевательную резинку жует, пузыри надувает. Логист. Хороший. А еще что? Ничего.

Дмитрий уткнулся носом в бумаги, даже сейчас его не отвлечь от любимого отчета…

Кто же из них?

– Сегодня, пожалуй, вам всем стоит вернуться домой. А завтра – жду вас в обычное время.

Сыщик из Игната аховый, но кое-что он сегодня проверит.

Вот только расходиться сотрудники не спешили. Виктория Павловна вспомнила, что надо бы собрать на венок и на похороны тоже, а Эллочка пробормотала, что у Стаса семья не из бедных, как-нибудь и без ее участия его похоронят, но деньги все равно дала.

Акулина по-прежнему надувала розовые пузыри, будто и не слышала ничего.

А Ксюша через приоткрытую дверь разглядывала стол. Войти в кабинет она не решалась.

– В синей папке – старые дела, – сказала она, когда Игнат подошел к ней. – Закрытые. И странно: зачем они Стасу?

Или не ему?

Еще кое-что разбивало прежнюю, вполне стройную теорию Игната.

– Во сколько ты приехала? – спросил он.

– К семи. Я… думала, что тут будет беспорядок. И я хоть немного приберусь.

А Игнат появился в половине восьмого. И тогда же открыл кабинет. И вошел, и проверил у парня пульс. А шея Стаса была холодной, следовательно, убили его не перед самым приходом Игната, а за несколько часов до него. Это было… в пять утра? В четыре? В три?

Не утром – ночю.

И никто ночью не готовится к деловой встрече. Еще можно поверить, что Стас отличался повышенной ответственностью, но не настолько же… и лопоухий сразу все понял, поэтому и над Ксюшей посмеивался.

Дурочка!

Ну да, а все вокруг – умные.

Вопрос: что же искал Стас в синей папке? И нашел ли? И не получится ли так, что тот, кто Стаса убил, забрал именно это, закрытое дело?

– Если хотите, я проверю, – Ксюша явно пришла к тем же выводам. – Я опись документов делала… если что-то пропало, я увижу.

– Хочу, – неожиданно для себя согласился Игнат.

Никогда еще Ксюша не испытывала такого всепоглощающего ужаса. Мама вообще считала, что Ксюша – на редкость сдержанное существо, не склонное к излишним эмоциям, а папа повторял, что оно и к лучшему, потому что в семье и так хватает, кому эти самые эмоции проявлять. А вот благоразумие – это редкость.

Но сегодня у Ксюши не получалось быть благоразумной. Она изо всех сил притворялась деловитой, отстраненной, такой, какой надлежит быть хорошей секретарше, пусть и в столь необычной ситуации, но не выходило. Стоило ей подумать про Стаса, и…

Выходит, его из-за нее, из-за Ксюши, убили?!

Ей звонили! Предупреждали. Разгромили квартиру. А теперь вот – еще и Стас!

Но она же ничего не брала! Как ей понять, что именно надо вернуть? И главное, как и кому? Если бы тот, позвонивший, взял и толком объяснил, что ему надо, разве Ксюша не попыталась бы помочь?

Она всем и всегда помогала…

А теперь Стаса убили.

Ножом. И оставили его в директорском кабинете, ключи от которого, как выяснилось, в силу Ксюшиной безалаберности могли быть у каждого. И, значит, каждый из их конторы мог Стаса убить.

Но Ксюша в такое верить не желала!

Это выходит, что она третий год кряду работает бок о бок с убийцей?! Ей казалось, что она знает каждого человека в конторе. И все – хорошие, каждый по-своему. Странные немного, ну так нет в мире не странных людей, однако хорошие… замечательные.

И – убили.

Она вернулась к бумагам, пытаясь сосредоточиться на делах. Глупость, кто такая Ксюша, чтобы преступников ловить? Но совсем ничего не делать – это предательство.

В папке лежали старые дела, не все, лишь те, что касались споров о вступлении в наследство. Естественно, первая страница с перечнем дел отсутствовала.

Выходит, что суть все-таки не в Ксюше, а в папке? Точнее, в каком-то из прошлых дел, которые вдруг понадобились Стасу, и настолько срочно, что он забрался в контору ночью? Про ночь Ксюше никто не говорил, она сама догадалась, чай, не совсем дурочка!

Ксюша включила компьютер и почти не удивилась, не обнаружив в архиве нужного файла. Выходит, убийца Стаса решил подстраховаться? И как ни печально, но следует признать: это сделал свой человек, который знал о Ксюшиной привычке сохранять копии документов на жестком диске. И о том, что на этом диске хранится много чего нужного… поэтому он и компьютер не унес, не уничтожил, что было бы проще.

Плохо!

Как Ксюше теперь приходить на работу, если ей все время будет казаться, что рядом – убийца? Она же каждого человека подозревать начнет!

– Ну, – Игнат вышел из кабинета и остановился у Ксюши за плечом. Вот зачем? Она же и так нервничает, а еще он тут! – Есть что-нибудь?

Ксюша рассказала ему про файл.

И еще про свою догадку… хотела было и о звонке упомянуть, но язык прикусила, так, на всякий случай: вдруг Игнат сочтет ее виноватой?

Нет, уволить он ее не уволит… а если и уволит, то невелика беда. Но вот не хотелось Ксюше, чтобы ее в чем-то обвиняли, хватит, она и сама теперь глаз не сомкнет, пока не узнает правду.

– Похоже, ты права, – Игнат положил руки на спинку Ксюшиного кресла, и ей пришлось сесть прямо. Не хватало еще начальству пальцы отдавить! – В таком случае я вне подозрений. Я точно понятия не имел, где у тебя там что хранится.

Судя по россыпи документов на рабочем столе, по куче копий, вытащенных неизвестно откуда, Игнат говорил сущую правду. Ну, или ловко притворялся.

– И вообще, – он будто догадался о Ксюшиных мыслях. – У меня алиби есть… я с невестой был.

С невестой… вдруг ей стало грустно. Нет, Ксюша – не Эллочка, которая в каждом мужчине видит потенциального жениха, если не для себя, то для подруги. Но – просто грустно.

Беспричинно.

Или оттого, что у всех есть любовь, даже у этого несимпатичного мрачного типа, а Ксюше – не везет.

– И у тебя, пожалуй, тоже алиби имеется, – продолжил Игнат. – Ты вряд ли свою квартиру разгромила. Признавайся: есть там копии файлов?

– Есть.

Ксюша знала, что так делать запрещено, что это – нарушение правил техники безопасности и корпоративной этики и еще – прав клиентов, потому что им гарантировано неразглашение, а Ксюша берет – и выносит документы. Но после того, как в прошлом году система вдруг рухнула, погребя под обломками все архивы, да и ладно бы – только их, Ксюша решилась на должностное преступление.

Она с ужасом вспоминала те две недели, когда всем вдруг понадобились канувшие в Лету документы. Нет, лучше уж тихонько, на флешку… и Алексей Петрович был не против.

– Я так и думал, – Игнат сделал собственные выводы. – И флешку украли?

– Нет.

Ксюша носила ее с собой, на кольце с ключами. Флешка была железной и забавной, она на брелок походила…

– Надо же, – Игнат, не спрашивая разрешения, забрал у нее ключи. – Любопытная штучка!

Ее Ксюше Алексей Петрович подарил.

– Она не включится у чужого человека. На отпечатки пальцев настроена, – тихо пояснила Ксюша, чувствуя, как сильно она краснеет. И взгляд, брошенный в зеркало, подтвердил – да, покраснела, как майская роза.

Это ведь просто сувенир.

Из Германии.

И Алексей Петрович никогда бы не позволил себе ничего, что бросило бы тень на Ксюшину репутацию…

– Дай-ка я догадаюсь: у тебя хватило мозгов никому про флешку не рассказывать?

Ксюша кивнула, проглотив обиду. Говорит так, будто она дура полная!

– Не обижайся, – Игнат притянул второе кресло и сел так, что Ксюше пришлось подвинуться. – Ты не дура, ты просто наивная. Людям веришь.

Сказано это было престранным тоном. Выходит, что в глазах Игната вера в людей – это недостаток?

– Заводи свою шарманку.

Ну да, конечно, лучше уж заняться делом, чем размышлениями о новом странном начальстве. Флешка Ксюшу «узнала» и дала добро на доступ к хранившейся на ней информации. Нужный файл не исчез, чему Ксюша вряд ли удивилась бы. Она распечатала страничку и предложила:

– Давайте я буду диктовать номера, а вы – отмечать?

Тогда станет ясно, чего именно в папке не хватает. Игнат не стал с ней спорить.

– А… разве мы не должны сообщить полиции? – на всякий случай поинтересовалась Ксюша, но в ответ дождалась только хмыканья, непонятно что выражавшего. Вряд ли готовность делиться с полицией столь важными фактами.

Папка оказалась не такой уж и толстой. Всего двадцать три дела, из которых в папке, как и предположил Игнат, остались двадцать два.

– Перевертень, – с затаенным удовольствием прочитал он фамилию истца. – А это что значит?

Игнат ткнул в метку, поставленную Ксюшей.

– Это значит, что дело закрыто за смертью истца. Ну, то есть человека, чьи интересы мы представляли. Такое порою случается.

– Помнишь это дело?

Ксюша пожала плечами: немного. На самом деле она далека от юриспруденции, и многие разговоры, которые в офисе ведутся, ей совершенно непонятны. Но вот истца она помнила распрекрасно. И Стасово нежелание связываться с этим делом… и еще что-то было.

– Тогда пошли, – Игнат выкатил Ксюшин стул из-за стола прямо с ней, сидевшей в нем.

– Куда?

– Обедать. Я тебе – обед. Ты мне – рассказ. Идет?

Вряд ли это было удобно и этично – обедать с начальством, но Ксюша представила, как вернется домой и будет бродить по квартире туда-сюда, размышляя о том, виновата ли она в смерти Стаса или нет?

– Согласна.

– Вот и умница.

Он захватил очередной свой ужасный пиджак, на сей раз – какого-то уныло-болотного оттенка, с желтыми пуговицами и желтой же оторочкой на карманах. Хотелось бы знать, где Игнат их берет!

И запретить ему заглядывать в это страшное место!

Но какое Ксюше дело? У него невеста есть, пусть она о внешнем виде жениха и заботится.

– Какую кухню предпочитаешь? – поинтересовался Игнат.

А машина у него была солидной, какой-то гладкой, обтекаемой и сияющей, словно только-только с конвейера сошла. Ксюша ничего в машинах не понимала, но ее собственный «Матиз» рядом с этим монстром выглядел детской игрушкой.

– Мне все равно.

– Не кокетничай.

Она не кокетничает, ей действительно все равно. Но если он спрашивает, то…

– Главное, чтобы не жирно и без извращений.

Игнат только хмыкнул.

В итальянском ресторанчике, несмотря на раннее время, царил романтический полумрак. На столах стояли свечи и живые цветы в полукруглых вазах. Пахло свежим хлебом и еще специями, деревом и вином.

От вина Ксюша отказалась.

Она сок будет. И суп какой-нибудь… и пасту, которую он ей посоветует. Она верит, что плохого ей не посоветуют. А еще – десерт. И не надо на нее так смотреть, она – нормальный человек, у которого день с утра не задался.

– Не на диете, значит, – сказал Игнат.

А что, по его представлению, все женщины должны на диетах сидеть? Чушь какая! И вообще, лучше бы он по делу вопросы задавал.

Ксюша закрыла глаза – бабушка говорила, что так воспоминания легче зацепить, – и представила себе человека со смешной фамилией Перевертень. Он возник в конторе за полчаса до открытия. Ксюша уже пришла, ей часто доводилось на работе появляться пораньше. Кажется, в тот день она собиралась заняться цветами… или еще чем-то в этом духе. Но, главное, она была одна. И очень испугалась, когда дверь в приемную вдруг открылась. Ксюша не слышала ни скрипа той, другой двери, ни голоса, который бы спросил, есть ли кто на месте, ни даже шагов.

И вот она подняла взгляд и увидела перед собой человека в поношенном сером плаще. Еще – пуговицы на плаще были огромными, костяными, кажется. А на рукавах пестрели черные пятна. В руке человек держал зонт, с которого на палас стекала вода.

– Здравствуйте, – сказал он очень тихим голосом.

– Здравствуйте, – Ксюша попыталась улыбнуться. – А вы к кому?

– Федоренко здесь работает?

У него было блеклое лицо, совершенно невыразительное, а сейчас и вовсе стершееся из ее памяти.

– Мне юрист нужен, – пояснил гость, перевешивая зонт с левой руки на правую. – Хороший. Мне сказали, что он – хороший.

– Извините, но пока его нет…

Ксюша еще подумала, что надо бы запирать двери, когда она приходит в офис, а то мало ли…

– Подождите, пожалуйста, – она попыталась скрыть дрожь в руках. – Вот там, на диванчике. Хотите, я вам чаю сделаю? На улице дождь, и вы, наверное, замерзли…

Когда Ксюша сильно волновалась, она много говорила. А сейчас она волновалась сильно, и с каждой минутой волнение ее лишь возрастало. Ну вот почему посетитель молчит? Вдруг он – маньяк? И думает не о своих проблемах, а о том, как бы половчее Ксюше горло перерезать?

Однако гость послушно направился к диванчику, зонт, правда, оставлять в стойке для зонтов он отказался. И плащ не снял, так и сидел, нахохлившись, будто мокрый сыч.

И Эллочкино появление никак не сгладило неловкую ситуацию, хотя Эллочка и старалась, но гость ее не замечал, лишь попросил:

– Мне бы именно Федоренко…

Ну, а затем пришел Стас, и Эллочка с преогромным удовольствием перепоручила гостя ему.

Ксюша рассказывала и ела, а Игнат смотрел на ее рыжую макушку и думал вовсе не о том, о чем должен был бы. Забавная у него секретарша! Рыжие косички торчат в стороны, рыжие завитки выбились из прически и касаются щек. И ресницы тоже рыжие, длинные.

Ленке секретарша не понравится, тут и гадать нечего. По Ленкиному глубочайшему убеждению, секретарю надлежит быть или старой бабой, или страшной бабой, а лучше, если и то, и другое сразу. Ксюша была молоденькой и симпатичной. Какой-то гладкой, ладно скроенной, правильной. И в то же время очень яркой. Белокожая, синеглазая, она не стеснялась демонстрировать эмоции. И ела, не разыгрывая спектакль о потере аппетита и великом одолжении миру. И почему-то, глядя на Ксюшу, Игнат успокаивался. Хотя какое тут спокойствие?

Понедельник. Похмелье. Труп в кабинете. В его, Игната, кабинете! Нагло восседавший на его, Игната, стуле. И с его, Игната, ножом в груди.

Папочка! Дело-то пропащее!

Странность на странности и странностью погоняет. А Ксюша знай себе ложку уже не облизывает – грызет.

– Стас сразу сказал, что шансов нет, бесполезно в суд подавать. А этот – уперся. И платить был готов, – на ее лбу нарисовалась складочка. – Он так и сказал, что, мол, деньги – не вопрос, он любые заплатит. И вообще ему вся доля от наследства не нужна…

– А что нужно?

– Музыкальная шкатулка.

– Что?! – Игнат готов был услышать про дом, или предприятие, или еще о чем-то серьезном, но вот… музыкальная шкатулка?! Это вроде из тех, что на рынке продают? Крышку подымаешь, а оттуда песенка пиликает.

– Шкатулка, – повторила Ксюша, принимаясь за десерт. Она сняла с пирожного черную ежевичину и отправила ее в рот. – Музыкальная. Старинная.

А, если старинная, тогда понятно. Небось стоит немереные деньги. И, соответственно, та, другая сторона со шкатулкой расставаться – что закономерно – не желала.

– Это вроде бы подарок его матери… а той – от ее матери досталось… и вообще, долго ее передавали из рук в руки. Он еще говорил, что дал ее бывшей супруге на хранение… – Ксюша нахмурилась. – Да, точно. Стас еще ворчал, что надо было в банке ее хранить, а не в серванте у жены, к тому же бывшей. И без расписки. И теперь Перевертень свою шкатулку вряд ли назад получит.

– А что с женой его случилось?

– Умерла, – ответила Ксюша. – Точно! С этого и началось! Он уезжал куда-то… не Стас, а клиент. И шкатулку доверил жене. Не хотел оставлять ее в квартире, боялся, что обворуют его. А жена возьми и умри. И получилось, что он на это наследство никакого права не имеет.

То есть некоторое время тому назад возник клиент, желавший подать в суд на наследников покойной супруги, с тем чтобы вернуть в собственность старинную музыкальную шкатулку?

Уже интересно!

И шансов было мало, но… суд – это прежде всего время. И репутация. Ни один приличный аукцион не свяжется с вещью, право на владение которой оспаривается в суде. Значит, этот Перевертень просто-напросто перекрыл наследничкам доступ к реальным деньгам.

– А шкатулка дорогая была?

– Не знаю, – пожала плечами Ксюша. – Реликвия.

Дорогая, из-за дешевой нет смысла огород городить. Но Перевертень умер, и дело закрыли. Убрали в архив. Вероятно, вычеркнули его из памяти.

А Стас вдруг заинтересовался его обстоятельствами – если, конечно, он искал в папке именно эти данные – и погиб. Вряд ли суть в совпадении или в том, что Стасу понадобилось какое-то другое дело, и именно тогда, когда убийца вытащил из папки нужное ему… Значит, Перевертень и шкатулка.

– Вы тоже думаете, что из-за шкатулки его и убили? – поинтересовалась Ксюша, собирая мизинцем крем с пирожного. – А почему сейчас? Не раньше?

Потому что имело место некое событие, о котором Игнат пока не знает, но событие это сделало старое дело вновь актуальным.

В любом случае копнуть стоит, только от Ксюши надо избавиться…

– Давай я тебя до дому подкину?

Она все поняла правильно.

– Лучше до стоянки. И… Игнат, Элла тогда Стасу помогала. Они вообще дружили… ну, просто дружили. У них общего много. Если спросить ее…

Спросить-то можно, но Игнату Эллочка-людоедочка вряд ли что-то ответит.

– Я могу.

Добровольческая дружина готова к подвигу. Отказаться? Это глупо, поскольку вряд ли рыжая его послушает, все равно сделает по-своему. Согласиться? А если Эллочка нож в грудь давнему дружку и воткнула? И тогда лезть к ней с вопросами – небезопасно.

– Только если по телефону, – Игнат принял-таки решение.

– Вы и Эллочку подозреваете?

Он всех подозревает. Ну или почти.

– Ксюшенька, – он проникновенно посмотрел ей в глаза. – Девочка моя…

Она порозовела и потупилась.

– Мне одного трупа в конторе более чем достаточно! И если тебе охота посплетничать – пожалуйста. Но вот нарываться на неприятности не стоит. Возвращайся домой. И не высовывайся без особой на то надобности и охраны…

Спорить не стала, насупилась только, наверное, хотела что-то сказать, умное, колкое, но все же – передумала. И умница.

Ксюшу Игнат высадил на стоянке. И дождался, пока ее машинка, игрушечная и яркая, как и сама секретарша, покинет паркинг.

Остальное – дело техники.

Перевертень в списке покойников числился в единственном числе. Зато он имел совершеннолетнюю дочь, двадцати шести лет от роду, обитавшую не так уж и далеко от конторы.

Игнат не стал ей звонить, решил наведаться сюрпризом.

Светлана Перевертень жила на проспекте Космонавтов, который застраивался в пятидесятые годы прошлого века. Впрочем, дом номер один выделялся среди прочих еще большей дряхлостью и своим внешним видом, который никак не вписывался в концепцию социалистического конструктивизма. Это двухэтажное здание с деревянными колоннами, деревянными же, изуродованными статуями львов и парадной лестницей, вымощенной современной плиткой ядовито-зеленого колера, давно уже разменяло добрую сотню лет, а то и полторы, но держалось с прежним, пусть и подутерянным, апломбом.

В просторном холле нашлось место для кадки с фикусом, десятка колясок, велосипеда, тачки и старой стремянки, к которой привязывали входную дверь.

Скрипучая лестница вывела его на второй этаж.

Светлана была у себя.

– Здравствуйте, – сказала она, распахнув дверь.

– Здравствуйте. А вы всегда так беспечны?

Светлана лишь пожала плечами: мол, какая разница? Брать у нее все равно нечего.

– Вы по делу?

– По поводу вашего отца…

На миг ему показалось – сейчас она захлопнет дверь, но нет, Светлана явно умела сдерживать свои порывы. Она посторонилась и велела:

– Проходите. Только переобуйтесь, я полы вымыла.

Тапочки были старыми и чистыми.

– Отцовские, – сказала она. – Ему уже все равно. А у меня денег нет на новые.

За дверью начиналась комната, узкая и длинная. Желтая тряпичная занавеска, сдвинутая в сторону, формально отделяла часть комнатушки под коридор. Окно на той стороне было далеким и каким-то обрезанным. А потом Игнат понял, что оно и вправду обрезанное – комнату разделили пополам гипсовой перегородкой.

– Это папа придумал, когда я подросла, – Светлана поправила кружевную шаль, лежавшую на плечах. – Ее сломать надо бы, да некогда… ну, и мало ли что.

С первого взгляда становилось ясно, что брать в квартире действительно нечего.

Выцветшие обои. Посеревшие от возраста гардины, на которых кое-где проступал исконный набивной рисунок. Затертый до дыр ковер на полу. И мебель – древняя, не антикварная, а просто разваливающаяся в силу возраста.

– Садись куда-нибудь, – Светлана плюхнулась в кресло и закинула ногу на ногу. Подол дешевого халатика задрался, но в позе этой не было ничего эротичного. – И говори, чего надо. Если шкатулку, то у меня ее нет. – Она как-то сразу перешла на «ты».

– А у кого есть?

Из кармана халата появились сигареты, тонкие, длинные, с ванилью.

Не из дешевых.

– Девки в клубе подогнали, – ответила на незаданный вопрос о сигаретах Светлана. – А шкатулка… или у Виолки, или у Германа, или у бабки…

– Это – твои…

– Сестрица с братцем, – Светлана скривилась. – От второго брака. А бабка у нас общая, только они – любимые-разлюбимые внуки, я же – так, жертва обстоятельств. И вообще, не будь меня, маменька не стала бы с папенькой связываться, он же неудачник.

Светлана откинулась на спинку кресла, прикрыла веки и начала рассказывать.

На свет она появилась в местном роддоме, из которого переехала вот в эту самую квартирку, где и живет по сей день. Помимо Светки, в квартире обитали мама и папа.

Детство ее было обыкновенным: ясли, сад и семейные вечера с семейными же ссорами. Мать уставала, отец тоже, они ругались, точнее, ругалась всегда она, требуя чего-то, а он вздыхал и хмурился.

Потом в квартире стала появляться женщина, очень красивая, как показалось Светке, но злая. В первый раз она вошла, брезгливо отодвинув краем сумочки занавеску, осмотрелась и сказала:

– Вот, значит, до чего ты докатилась. А я ведь тебя, Оленька, предупреждала!

Оленькой звали Светкину маму. И гостье она отнюдь не обрадовалась.

– Зачем ты здесь?

– Пришла взглянуть на внучку. Или запретишь?

Женщина смотрела на маму с вызовом и откровенной насмешкой.

– Смотри.

Светка сидела на горшке и грызла пластмассовый совок. Нет, она, конечно, не так отчетливо все помнит, скорее уж ей потом все рассказали, а воображение дорисовало все остальное. И веревки, натянутые от стены до стены, и детскую одежду, которая никак не просыхала, потому что в доме было сыро. И лук на подоконнике…

– В ней нет ничего от тебя, – острый ноготок женщины уперся в Светкин подбородок. – Обычно маленькие дети красивы, но эта… по-моему, на редкость невыразительна.

– Мама, перестань!

– Я принесла тебе деньги, – женщина вытащила из сумочки конверт и положила на стол. – Решила – понадобятся. Все-таки ты моя дочь. И если бы ты дала себе труд тогда подумать…