Текст книги "Искусство (не) бояться"

Сменить форму

– Мы с вами в некотором смысле коллеги…

– Вы психолог? Практикующий?

– Нет, я эколог. Ну, вы же раньше тоже биологом были… Я по первому образованию программист, сначала занималась разработкой программ экологического мониторинга, потом погрузилась в эту тематику, поучилась еще, пошла на повышение, потом у нас было два крупных проекта на Востоке, сейчас я уже, можно сказать, скорее чиновник, чем практик-программист, но это все действительно мое, там, знаете, огромное количество проблем, но очень многое можно сделать, если по уму взяться…

Некоторое время я не без интереса слушала об истории вопроса и сравнительных способах решения экологических проблем Камчатки и полуострова Таймыр, узнала много нового. Но, разумеется, некоторое удивление присутствовало: эта очень высокая, энергичная, с крупными чертами лица женщина зачем вообще ко мне пришла-то?

– Простите, а… – наконец не выдержала я.

– Ой, это вы простите! – Она тут же всплеснула большими ладонями и даже, кажется, немного зарделась от смущения. – Я тут болтаю и болтаю о том, что мне интересно, и…

– Но…

– Я по поводу дочери. Точнее, по поводу нашей семьи. Точнее, скорее всего, по поводу себя. А может быть, все дело в моей подруге…

«Лесбиянка, – мысленно решила я. – Поймала общественную волну, осознала себя недавно, вышла на тропу войны, но еще немного стесняется, воссоединилась с подругой, теперь волнуется за психическое здоровье дочери».

– Сколько лет вашей дочери? Ваша семья – это вы, она?

– Я и она, Ева. Двенадцать лет, скоро будет тринадцать. И она мне иногда напрямую говорит, что она меня ненавидит.

– А ваша подруга?

– О, это долгая история…

– Ну уж расскажите.

– Мы с Лилей вместе сначала в математической школе, а потом в институте учились. Она и сейчас программист. Полгода здесь живет, полгода в Корее, иногда еще в Китае и Париже. Мы с ней всегда такие амбициозные были, друг с дружкой мерились – кто круче. С мальчишками не конкурировали, они другие и о другом, а девочек у нас мало было, и они, все остальные, нам… ну, в общем, мы были круче всех. Я еще в горы ходила и яхтингом занималась, а Лиля – горными лыжами, потому что альпинизм и яхтинг – это силовые виды, а я крупнее и сильнее все-таки. Но мы и вместе ездили. И все у нас получалось, интересно, хотя и сложно. А потом мои родители, и ее родители, и вообще все вокруг сказали: а вы вообще что себе думаете? До скольких лет вы так собираетесь дурью маяться? Когда у вас нормальная-то жизнь начнется? Лиля это все как будто мимо ушей пропустила, а я, наверное, была более внушаемая и задумалась: и правда, когда? И с кем? У нас были, конечно, всегда вокруг какие-то парни, но они все на «нормальную жизнь», как я ее себе по книжкам и рекламе представляла, не тянули. Я заоглядывалась вокруг. Лиля как-то и говорит: «У тебя в глазах самочий поисковый рефлекс проклюнулся. Отвратительно выглядит!» – и прямо на землю сплюнула. Ну и, конечно, почти сразу тут и образовался он, Марат. Он тогда был женат, но ему жена уже надоела (он прямо так и говорил), а я его просто «очаровала и взяла в плен». Мне он тоже показался подходящим, да и мама сказала: «В наше время и в нашей стране редко встретишь нормального мужчину, который был бы выше тебя ростом, так что давай, не зевай». С женой Марат развелся, и мы сразу поженились, он всем друзьям меня так представлял: «Вот, знакомьтесь, это моя новая большая жена!» Лиля сказала: ты не пожалеешь? А я подумала, что она мне завидует, мы с Маратом эффектно смотрелись, на нас люди на улице оборачивались и улыбались. Потом Ева родилась, а я совершенно была не готова к тому, что дети плачут все время, что у них то понос, то золотуха, а главное – что я теперь не программирую, а слюнявчики стираю, коляску качаю и обед грею. Лиля тогда как раз в Корею первый раз уехала и мне сказала: «Если сумеешь вынырнуть, приезжай, я помогу оформить, будем опять вместе».

Все делись куда-то, наверное, я сама всех отпугнула. Лиля одна меня не бросала: писала, разговаривала, даже совета просила по работе, а я по ночам, когда Ева уснет, мозгами шевелила – чтоб перед Лилей лицом в грязь не ударить. Я вышла на работу сразу, как смогла дочку в садик устроить, – это была такая отдушина. Но про горы и яхтинг пришлось забыть. Ева меня с самого начала раздражала, я себя за это корила, пыталась заставить себя играть, заниматься, развивать ее. Она, естественно, чувствовала и болела все время – как будто мстила. Я вот сижу вечером, строю всякие планы, что мне завтра на работе сделать, а она приходит ко мне и с такой улыбочкой: «Мамочка, ты знаешь, у меня, кажется, опять температура и горлышко болит…» Конечно, вы скажете, ничего такого не может быть, это я себя накручиваю. Да я и сама так думаю – не может. А чувствую по-другому. Получается, ни ребенок, ни семья мне никогда не были нужны. А разве Ева виновата? Она должна была во второй класс пойти, и вот Марат пришел и говорит: «Знаешь, мне последнее время с тобой как-то скучно стало – у тебя работа, ребенок и ничего больше, никакого праздника. Так что я ухожу, спасибо за все и не поминай лихом. Позванивай иногда». Собрал вещи (немного) и ушел. А Ева, когда узнала, мне сказала: папа хороший, а ты – глупая корова. И потом плакала двое суток с перерывом на сон. Лиля тогда приехала и у меня месяц или больше (я тогда время не чувствовала) жила. Она меня не жалела и с Евой не сюсюкалась, сказала мне: ты все это сама устроила, с этим и живи. Просто варила еду, прибиралась, Еву отправляла в школу, меня заставляла вставать и идти на работу. Постепенно все выправилось как-то, она сразу в Париж уехала. Марат снова женился на отставной балерине, и она ему сына родила. Писал в «Инстаграме»: это моя новая балетная жена. Ева к ним ездит и говорит, что вот они правильно живут, у них все красиво, и тетя Люба ухоженная, и уроки делать не заставляют, и домработница убирает, а у нас как в сарае и я – корова и распустеха, правильно папа сделал, что ушел, она бы тоже ушла, да некуда (она все же понимает, что отец ее хоть и любит, как может, но так-то она ему тоже не больно нужна). Марат неплохо зарабатывает, они с женой то и дело за рубеж ездят, и он каждый раз при встрече Еве какую-то мелочовку дарит. Но зарплата у него, видимо, серая, потому что алименты мне на Еву переводят шесть тысяч рублей в месяц. А у нее запросы: купи вот такие кроссовки.

– Этого мы себе позволить не можем.

– Мы что, нищеброды?

Каждый день – на работу как на праздник, а домой как на каторгу. Думаю, она – так же. Мне ее жалко и себя жалко. Я терплю, а она в таком возрасте, когда терпеть трудно. А впереди еще долгие годы. Боюсь и за нее и за себя. Она недавно руку себе бритвой порезала. А у меня фиброаденоматоз в груди такой, что уже три раза к онкологу направляли. Последний раз онколог спрашивает: «У вас напряженная работа? Там у вас какие-то длительные стрессы?» Если бы… Делать-то мне что?

– А Лиля что говорит? – почему-то спросила я.

– Лиля говорит: сама решай, большая уже девочка.

Некоторое время мы обе молчали. Потом я спросила:

– Как вы думаете, за что Ева на вас злится?

– Потому что Марат ушел?

– Ну это же он ушел.

– Что я ей не купила что-то?

– Она не идиотка и прекрасно знает, сколько у вас на самом деле денег.

Думайте.

– …Что я ее не люблю?

– Это может расстраивать ребенка, но уж никак не злить.

– Ну скажите уже, я не знаю.

– Она злится потому, что вы ей с самого начала врете. Фальшивая игра, в прямом и переносном смысле, с первых дней ее жизни. Ее отец – пустоватый обаятельный эгоист, но он никогда ничем другим и не притворялся. Вы – другое дело… Вы же фактически ее обвиняете в том, что она, ребенок, разрушила вашу счастливую жизнь. Она отвечает вам тем же – обвиняет вас. Она предпочла бы открытую ненависть фальшивой любви и лицемерному «терпению».

– И что же мне теперь – начать ее открыто ненавидеть?!

– А вы правда ненавидите?

– Нет, конечно.

– Тогда – что?

– В общем-то, равнодушие. Увы. То есть, когда что-то серьезное действительно случается, я, разумеется, включаюсь и готова все делать и даже сочувствовать. А так, в обычном режиме…

– Ну так тому и быть.

– Я должна стать равнодушной?

– Вы должны стать честной. Перед собой и перед Евой. Наконец-то.

– Конкретнее, пожалуйста.

– Ок. Вы хотите жить такой же жизнью, как Лиля. Плюс яхтинг и горы. Так?

– Так.

– У вас есть юридические обязанности по отношению к рожденному вами ребенку. Кормить, одевать и все такое. Вы готовы их исполнять?

– Ну, разумеется, готова!

– Все. Никаких эмоциональных обязанностей – ну типа целовать своего ребенка на ночь, обнимать, когда он уходит в школу, три раза в день говорить, что вы его любите, играть с ним в ладушки и т. д. – у вас не было и нет.

– Вы просто переворачиваете все с ног на голову!

– Или обратно? Ведь когда вы пытались все это из себя «выжать», получалось только хуже, не так ли?

– В общем-то да…

– Значит, вы живете так, как вы хотите, по минимуму исполняете свои материнские обязанности и ни словом, ни тем более чувством не врете Еве.

– Я могу уехать в горы?

– Ну разумеется. Оставите Еву отцу, бабушке или отправите в лагерь.

– И в гости к Лиле, в Корею?

– Еще лучше. Лиля с детства оказывает на вас формирующее влияние, а вам как раз пора несколько сменить форму.

– Сменить форму. Кажется, поняла. – Женщина смотрела внутрь себя. – Я, кажется, все время пыталась поменять содержание, а это – малореально. Содержание прежнее, форму – меняем. Буду пробовать.

* * *

Спустя несколько лет я видела ее еще раз, уже с дочкой. Ева за это время успела увлечься корейской эстрадой, выучила язык и уезжала в Корею под крыло к Лиле. Моя посетительница сделалась довольно крупным чиновником от экологии и, кажется, собиралась баллотироваться в местные депутаты.

– Ева тогда сразу смягчилась, как ежик колючки сбросил. А Лиля знаете что мне сказала? «Ты не представляешь, как я тебе завидовала. И одновременно злилась на тебя. Ты решилась, а я – нет. А потом мне казалось, что ты все профукаешь. И свою жизнь, и Евину. Но слава богу, что нет». Ева говорит, что ей с Лилей проще, чем со мной. Но это понятно – Лиля никогда никому не врала.

Зачем они приходили? Ева думает, что она, возможно, лесбиянка. Или вообще асексуал. Я честно призналась, что плохо во всем этом разбираюсь, и в доказательство рассказала, как когда-то приняла за лесбиянку Евину мать. Мы все трое посмеялись, а Ева сказала, что ей было любопытно на меня поглядеть, потому что мама рассказывала. На том и расстались.

От чего люди «тащатся»

Дети, и особенно подростки, очень любят все классифицировать. Люди в целом бывают такие и эдакие. Девушек можно разделить на такие категории, учителей на другие. Даже вымышленные существа вроде драконов тоже делятся на классы, и эти классы надо заучить и помнить наизусть. Когда я сама была ребенком и подростком, я увлекалась биологией и у меня от зубов отскакивала (разбуди ночью – скажу!) внутренняя систематика класса млекопитающих: все эти семейства, подсемейства, роды и виды. Сама по себе эта детско-подростковая особенность понятна и несомненно адаптивна. С ее помощью человеческие детеныши справляются со сложностью еще не познанного ими мира и лавиной непереваренной информации, которая ежедневно обрушивается на них в семье, в школе, из книг, а теперь (уже преимущественно?) из интернета. Если все разделить на категории, информация в мозгу укладывается не в пример легче. Может быть, из-за того что я когда-то была ученым и преподавателем, любовь к классификациям сохранилась у меня на всю жизнь. И когда ко мне изредка приходят подростки и запрашивают именно классификацию (раньше это бывало чаще, теперь реже, вероятно, интернет с его поисковыми системами научился удовлетворять и эту потребность), я радуюсь – мне интересно классифицировать вместе с ними. Бывает, что классификацию запрашивают слушатели на цикле лекций – это мне тоже нравится.

Девочка назвалась Ксюшей и выглядела несколько младше своих шестнадцати лет.

– Я учусь в десятом классе. Моя мама говорит, что я не тем интересуюсь.

– А чем ты интересуешься? Мама не одобряет все твои интересы в целом или какой-то один конкретно?

– Она говорит, что все это совершенно никчемные дела: ходить гулять с подружками в торговый центр и на школьное крыльцо, читать романы про любовь и про вампиров, смотреть мюзиклы, слушать попсу, играть в компьютерные игры, общаться в социальных сетях и даже встречаться с Витей – он в соседней школе учится, но мы с ним сначала в интернете познакомились, потому что играли в одну игру.

– А с Витей-то почему встречаться никчемно? – удивилась я (все остальное, после того как я поставила себя на место незнакомой мне Ксюшиной мамы, у меня никаких особых вопросов не вызвало). – Тебе же шестнадцать лет, самое время, на мой взгляд. А Вите сколько?

– Вите пятнадцать. Мама говорит, что он еще ребенок и вообще раздолбай, замуж я за него все равно не выйду (и тут я с ней, пожалуй, согласна) – только зря время на него теряю.

– Так. С этой стороны все более-менее понятно. Давай взглянем с другой. Что же тогда, если все это дела никчемные, нужно делать девушке в шестнадцать лет? С точки зрения твоей мамы, разумеется. Ты спрашивала?

– Да ее и не надо спрашивать! – с горечью воскликнула Ксюша. – Она по сто раз на дню это повторяет. Ее послушай, так она в моем возрасте только и делала, что к экзаменам готовилась, книги умные читала и бабушке по хозяйству помогала. Иногда гуляла в парке с собакой и общалась там с другими собачниками по вопросам дрессировки и ветеринарии.

– А бабушка жива? Ты ее не спрашивала?

– Спрашивала. Она только ухмыляется и говорит, что, как бы то ни было, она не будет авторитет матери в глазах дочери ронять. Она от нас отдельно живет. С третьим мужем.

– Понятно. А ко мне-то ты с чем?

– Я понимаю, что вы мою маму переделать не можете. Я сама для себя хочу понять. Может, она права и это я какая-то неправильная? Все мои подружки говорят: забей, не думай, все родаки одинаковые, все всегда одно и то же говорят – про книжки, экзамены и помощь по дому. Если их слушать, лучше сразу с тоски удавиться. Папа говорит: слушайся мать, она тебе дурного не посоветует. Витя – он только целоваться, играть или музыку вот обсуждать, или наших знакомых. Ну вот я и пришла хоть к кому-то поговорить… То есть простите, не к «кому-то», конечно, вы специалист, психолог, я не хотела вас обидеть…

Я рассмеялась. Ксюша мне нравилась. У нее был живой ум и грамотная речь (видимо, сказывались прочитанные в большом количестве любовные романы). Хотелось ей чем-то помочь.

– Ты пыталась объяснить маме, почему ты делаешь именно то, что делаешь?

– Я пыталась, но у меня не получилось, – честно призналась Ксюша. – Я говорю: понимаешь, мне все это просто нравится. А она говорит: «Ну и что? Мало ли что мне нравится! А делаю я всегда то, что нужно». И весь разговор. Я не понимаю: она хочет, чтобы я все время делала то, что мне не нравится? Но почему? Скажите, есть вообще такие люди, которым в шестнадцать лет нравится готовиться к экзаменам и пыль протирать, а гулять с друзьями или музыку слушать – не нравится совсем? Вы таких видели? То есть я ведь и готовлюсь иногда, и пыль протираю, конечно, но мама говорит, что у меня неправильные ориентиры и я с ними в жизни никогда ничего дельного не добьюсь. А что такое это «дельное»? Мне всегда казалось, что это – делать то, что тебе нравится. Нет? Я, наверное, тут запуталась и вас запутала. Да?

– Нет. Ты очень последовательно для своих лет рассуждаешь. Давай рассуждать дальше.

– Ой, давайте! – обрадовалась Ксюша. – Я за этим к вам и пришла, потому что у нас никто не хочет.

– Как ты сейчас понимаешь, «нравится» – это вообще что такое? Как оно устроено в природе?

– В природе? Ну, это когда человеку или животному что-то доставляет удовольствие, то есть он с этого тащится… Это разное может быть. Я где-то читала, что в это время в мозгах выделяются специальные вещества…

– Эндорфины.

– Точно! Они! И человек или животное стремится туда, где они выделяются, и избегает, чтобы наоборот. И вот мне иногда даже кажется, что у всех родителей выделяются эти эндорфины, когда они своих детей пилят. Может такое быть? С точки зрения психологии?

Ксюша нравилась мне все больше.

– Давай попробуем классифицировать.

– Что вообще людям нравится? Давайте. Мне начать?

– Давай. Сначала нижний этаж, то, что мы унаследовали от животных.

– Секс?

– Обязательно. Все, связанное с эротикой и сексом, нравится, привлекает нас бо́льшую часть жизни.

– Да… – Ксюша зажмурилась и облизнулась. Я почему-то знала, что с Витей они еще не пошли дальше объятий и поцелуев. – Еще двигаться, на качелях качаться, плавать, я еще люблю очень по деревьям лазать, Витя говорит, что я как обезьянка, это ведь тоже от животных, да?

– Несомненно. Секс, радость движения. Сюда же, ко второму пункту, танцы.

– Обожаю!.. А если прибираться? Я же вижу: мама, как приберется, правда радуется. Это уже от человека?

– Гм. Не знаю точно. Но вот представь барсука: он только что вырыл себе чистую уютную нору с двумя запасными выходами, натащил себе туда чистой подстилки… Стоит, смотрит…

– Радуется! Поняла, радуется, конечно! Эндорфины в его барсучьих мозгах выделяются. И бобер еще, когда дерево свалил, они у нас на даче на речке живут…

– Секс, активное движение, радость от хорошо выполненной тяжелой работы. Еще?

– Пожрать, разумеется. Чтобы вкусно. Гамбургер с кока-колой. Я понимаю, что вредно… Но я вообще-то и салаты, и ягоды люблю…

– Еда, безусловно. Вообще-то это инстинкт. Но выбрать, что повкуснее, и съесть – особое удовольствие. Я видела, как сытые медведи на Сахалине, во время нереста красной рыбы, выедали только икру, а остальное бросали…

– Губа у них не дура, как моя бабушка говорит! – рассмеялась Ксюша. – Еще общаться, да?

– Да, это свойственно всем коллективно живущим видам. А мы, люди, – несомненно общественные животные.

– Ну вот. А моя мама говорит: ну чего вы там часами балду пинаете? Лучше бы посуду помыла или физику на четверг повторила. А я как приду на крыльцо, как своих увижу, еще даже и не сказала ничего и не услышала, а уже настроение поднялось… Но послушайте, – между бровями девочки образовалась трогательная тревожная морщинка, – а человеческое-то у нас что-нибудь вообще есть? Или все хорошее от животных? А от людей – только вот это самое чувство долга?

– Думай. Мы сейчас собираем все, от чего люди получают удовольствие, «тащатся», по твоему выражению.

– Власть. Власть над другими. У нас есть одна учительница… и еще одна девочка в классе была… ну ладно, проехали. Но это ведь у животных тоже есть? Я смотрела фильм про сурикатов…

– Да, власть, конечно. Борьба за место в иерархии, если ты поднялся на одну ступеньку, порция эндорфинов обеспечена. Это у нас от животных, несомненно. У достигших «вершины» павианов отрастает грива, чтоб всем было заметно, какие они крутые. У вылезших во власть людей тоже немедленно что-нибудь вырастает: горностаевая мантия, или дружина, или хоть одежда и часы какого-нибудь бренда.

– Но человеческое что-то есть у нас? – В голосе Ксюши слышались умоляющие нотки.

– Желание приобретать ненужное? – улыбнулась я. – В природе может быть только у сорок… Ходить в торговый центр…

– Да! – азартно блеснула глазами девочка. – Я бы там и это купила, и это, и вот это еще. И если есть деньги – покупаю обязательно. Это удовольствие. Только оно кратковременное. Потом, через неделю или через месяц, смотришь и думаешь: ну вот зачем деньги потратила, лучше бы то, другое, купила… А еще?

– Что ты сейчас делаешь? Тебе интересно, нравится?

– С вами разговариваю. Да.

– Но ты же не просто языком мелешь?

– Я… я думаю, размышляю. Может быть, интересно мыслить, осознавать, как устроено, да?

– Именно. Исследовать мир, размышлять о его устройстве, строить гипотезы, проверять их, оформлять в алгоритмы, теории – одна из самых сильных и неизменных радостей познающего человеческого разума.

– Кто это делает? Ученые? – очень серьезно спросила Ксюша.

– В какой-то степени сейчас – мы с тобой.

– Поняла. Это важно. А еще?

– Оглянись. Что ты видишь?

– Полки с игрушками. Мебель. Ковер.

– Какое из них можно извлечь удовольствие?

– Игра.

– Да. Это к нашему кластеру про животных. Они тоже играют, ты знаешь. А еще?

– Эта игрушка. Медведь. Кукла. Головоломка. Развивающий центр для маленьких. Их же когда-то не было… Поняла! Их кто-то придумал и сделал. Он нарисовал эту куклу или, может, увидел ее во сне, проснулся и обрадовался…

– Ты романтична, как и положено в шестнадцать лет. Но ты поняла?

– Да. Придумать и создать. Это называется творчество, да? Это человеческое, и от этого тоже удовольствие.

– Да. Что ты скажешь маме?

– А нужно что-то сказать?

– Конечно. Ты расскажешь ей. Что?

– Не знаю. Она хочет, чтобы я была как барсук…

– А современное общество подталкивает тебя быть как сорока или павиан.

– А на самом деле чем больше всего разного…

– Именно так! Чем больше разных источников удовольствия человек освоил, тем интереснее его жизнь и тем лучше рядом с ним другим людям.

– Простите, но я не уверена, что смогу поговорить об этом с мамой. Может быть, когда-нибудь… Но вот своим детям я точно расскажу – обещаю!

– Ну что ж, пусть хоть так… – вздохнула я.