Текст книги "Детдом"

Их преподавательница этикета происходила из старинного, но странного рода. Только в России, наверное, бывают такие роды, которые в течении 200 лет, несмотря на все перемены, остаются в непререкаемой, отдающей высокомерием оппозиции существующему государственному устройству. Возможно, их нелепые на первый взгляд усилия каким-то причудливым образом компенсируют особенности толпы, охотно и плавно, как водоросли, колеблющейся вместе с модой и линией правящей партии. Декабристы – народовольцы – эсеры – большевики – диссиденты и т.д.

Анна Сергеевна носила длинные черные юбки без разреза, умела ставить границы и всегда выглядела так, как будто бы еще в детстве случайно проглотила линейку, но за много лет приспособилась вполне к своему положению. С нелегкой руки Владимира все сказанные ею слова музыканты ансамбля «Детдом» воспринимали как прорицания оракула.

Они всё поняли и какое-то время все пользовались этим. Потом Женя и Егор устали и сократились. А Ольга, Владимир и Дмитрий продолжали называть друг друга полными именами. И все окружающие их тоже так называли. Они сохраняли границы, но иногда не могли вспомнить, зачем это нужно. Вот как, например, сейчас.

После окончания коррекционной школы государство признало их вполне самостоятельными гражданами и выделило им на пятерых три комнаты в пятикомнатной коммуналке на Нарвском проспекте, в третьем от улицы проходном дворе. Все думали, что Ольга и Владимир поселятся вместе, потому что еще в интернате было очевидно, что они – пара. Но получилось иначе. Ольге выделили отдельную комнату, самую маленькую и светлую. Владимир поселился в одной комнате с Дмитрием, а Егор – с Женей. Соседи – строительный рабочий-пенсионер и супружеская пара немолодых бухгалтеров, узнав, что в освободившиеся комнаты въедут пятеро бывших детдомовцев, да еще и музыканты – обреченно затихли. Но скоро поняли, что все их опасения были напрасны. Вселившиеся ребята не устраивали никаких дебошей, не включали современную музыку и с сумрачной регулярностью и тщательностью роботов убирали места общего пользования. Вычурная вежливость старшего из них иногда просто пугала. Впрочем, с соседями детдомовцы почти не общались, а все попытки любопытных стариков влезть в их быт пресекали вежливо, но неукоснительно. Чуть податливее других казался соседям увалень Егор. Через него они и узнавали новости из жизни квартирной молодежи. Однако, на самый животрепещущий вопрос: «Какие, собственно, отношения между вашим „старшим“ и девушкой?» – не мог ответить и он.

– Владимир, может быть, нам и не надо ничего этого? – спросила Ольга. – Мы могли бы тоже устроиться куда-нибудь, как Женя с Егором. Или еще как. И жить спокойно.

Помимо всех музыкальных упражнений, репетиций и концертов, Женя с Егором работали дворником на одно место на площадке возле автомобильного салона. По очереди по утрам подметали площадку, сгребали листья или убирали снег. Опустошали урны, чистили газоны. Деньги на двоих платили небольшие, но верные и нелишние. Инициатором этой деятельности был Женя. Он уверял, что ему, чтобы «не психовать», нужна какая-то осмысленная физическая активность, например, наводить чистоту. А Егору та же активность нужна для того, чтобы, наоборот, когда-нибудь не заснуть и не отключиться окончательно.

– Я не хочу, Ольга, чтобы ты работала дворником.

– Да. Я, наверное, могу выучиться на секретаря. Помнишь, у меня получалось с компьютером. И ошибок в письме я никогда не делаю. Если бы я окончила курсы…

– Ты не хочешь петь?

– Да. Я могла бы петь для вас… для друзей… просто так… А чего хочешь ты, Владимир?

– Как только я сам буду знать, я скажу тебе – первой. Аркадий Николаевич говорит, что у человека есть врожденная потребность в самореализации. Я, кажется, забыл фамилию ученого, который ее открыл. Возможно, его звали Ламарк.

– Он что-нибудь тебе посоветовал? Прочитать книги Ламарка?

– Нет. Он сказал, что сам не знает, а нам надо отыскать человека, в бескорыстии которого можно быть уверенными, и поговорить с ним о нашей дальнейшей судьбе.

– Да. Такие люди существуют? Я много раз слышала, что все продается.

– Ты сама знаешь, что это не так. Аркадий Николаевич порекомендовал мне обратиться к одной женщине. Он сказал, что она очень умна и во всей этой ситуации наверняка станет исходить из наших, а не из своих собственных интересов. До того, как продали и расселили их коммуналку, он жил с ней в одной квартире. Мы приходили туда и я ее, кажется, даже смутно помню. Такая высокая, с пышными волосами.

– Да! – оживленно воскликнула Ольга. – Я тоже ее помню. У нее тогда почему-то жили морские свинки. Штуки четыре или даже пять. Ужасно глупые и симпатичные. Они пахли опилками и сеном. Она давала их мне поиграть. Как ее зовут? Где она теперь живет?

– Аркадий Николаевич дал мне ее новый адрес. Ее зовут Анжелика Андреевна Аполлонская.

* * *

– Антонина, у меня такое впечатление, что ты хочешь не то о чем-то меня попросить, не то что-то спросить. Решайся, пока самолет еще не прилетел, – сказала Анжелика, рассеянно скользя взглядом по табло прибытия.

Со времени, когда она смотрела на него прошлый раз (несколько секунд назад) на табло ничего не изменилось. Самолет из Франкфурта (именно там, в Германии находилась самая удобная развязка для перемещения из Мексики в Россию) по прежнему задерживался.

– Да, мама, – слегка улыбнулась Антонина. – Я была бы тебе очень признательна, если бы ты теперь перестала кидать вокруг себя эти дезинфицирующие взгляды.

– Дезинфицирующие? – подняла бровь Анжелика.

– Ну да. Видела по телевизору рекламу про то, как какое-то средство убивает микробов в унитазе? Так вот мне кажется, что тебе сейчас достаточно на этот унитаз просто посмотреть – и все микробы в нем сдохнут от ужаса.

– Я не совсем понимаю, о чем ты говоришь, но могу, наверное, просто почитать книгу. Пойдем, сядем. А где Виталий?

– Виталик пошел в зал отправления играть на автоматах, – объяснила Антонина. Велел позвонить ему по мобильнику, когда объявят прибытие. Впрочем, в том зале его тоже, кажется, объявляют.

– Не понимаю, зачем ты вообще притащила его с собой? Если бы вы были женаты, это еще туда-сюда, сразу представить прибывшему отцу своего мужа… А так… Какое дело Олегу до твоего бой-френда, а Виталию – до твоего как бы отца? Что они будут друг другу говорить?

– Не знаю, – Антонина пожала широкими плечами. – А на твой вопрос отвечу, если ты объяснишь мне, зачем ты привезла с собой тетю Лену.

– Может быть, ты заметила, что это не я ее, а она меня привезла сюда на своей машине. У нас, как ты знаешь, машин нет. Я не знаю, сколько у Олега и Кеши багажа…

– Я уверена, что они вполне могли бы разориться на такси…

– Что же касается твоего намека относительно того, что я взяла Лену для моральной поддержки, – невозмутимо продолжила Анжелика, как будто бы ее и не перебивали. – Это абсолютно справедливое предположение. Но в моем случае это объяснимо – нас с Олегом связывают все-таки непростые отношения с давней историей. Что же касается тебя, то у тебя с ним никаких отношений попросту никогда не было.

– Зато у тебя нет с ним кровного родства, – отпарировала Антонина. – А у меня – есть.

– То есть, ты хочешь сказать, что твой Виталик каким-то образом будет охранять тебя от неуместных реплик со стороны пресловутого «голоса крови»? – уточнила Анжелика. – Спорное предположение, но за неимением лучшего…

– А куда, кстати, подевалась тетя Лена? – спросила Антонина.

– Она снаружи, в машине, говорит по телефону. Как только закончит, подойдет сюда.

– А мы все с ихним предполагаемым багажом в ее машину поместимся? – подозрительно спросила Антонина. – Насколько я помню, мой папаша довольно крупный. Да и Кешка обещал быть немаленьким…

– В ее машине девять посадочных мест, – сказала Анжелика. – Она специально, по моей просьбе, взяла «Фольксваген», в котором они на дачу ездят и возят вещи. У самой Лены совсем маленькая машинка, я не помню марку…

– Ты пока читай, а я, пожалуй, тоже выйду наружу, прогуляюсь, – сказала Антонина.

– Когда вернешься, снова придется проходить досмотр, – напомнила Анжелика.

– Ничего, пройду, – мотнула головой Антонина. – Оружия я с собой не ношу… Если что прояснится, сразу звони.

На автомобильной стоянке Антонина сразу приметила фургончик маминой подруги, но не торопилась к нему подойти. Смотрела вокруг, крутила головой, втягивала воздух большими ноздрями. На окружающих международный аэропорт полях все еще кое-где лежал снег, но сами поля уже неуловимо изменили цвет. К серо-желтой зимней гамме прибавилось чуть-чуть розового. На заросшие деревьями и кустами холмы Пулковской обсерватории легла голубоватая, почти прозрачная вуаль. В стеклянном небе бессмысленно на первый взгляд выписывали круги белые чайки, всю зиму столовавшиеся на окологородских свалках и помойках. Воробьи отчаянно орали в чахлых декоративных кустах, окружавших автостоянку. Весна вышла на старт и теперь, в спокойном предвидении неизбежного, безмятежно потягивалась, лениво наслаждаясь последними безработными днями.

– Ну что там мама? – спросила Лена, едва увидев подходящую к ней Антонину. – Не очень… того? Я уже закончила и иду к ней…

– Почему – мама? – немедленно надула губы Антонина. – Почему никто не спросит: как там я?

Капризы в исполнении огромной Антонины всегда смотрелись прекомично, и Лена и теперь не удержалась от улыбки.

– Пусть твой Виталик спрашивает, – усмехнулась она. – Где он, кстати? Неужели нашел в аэропорту бильярд?

– Нет, удовлетворился игральными автоматами.

– Самолет еще не прибыл?

– Нет. Раз мама не звонит, значит – нет.

– Слушай, Тоня, а ты вообще помнишь этого мальчика, Кешку? – спросила Лена. – Хотя какой он теперь мальчик! Ему теперь… ему теперь лет двадцать шесть, да?

– Насчет лет точно не знаю, – сказала Антонина. – А так, конечно, помню. У меня же, в отличие от него, нет амнезии…

В кармане Антонининой куртки заиграли первые такты мелодии из кинофильма «Крестный отец».

– Угу! – сказала Антонина, не доставая телефон. – Уже идем.

Лена с Анжеликой и Антонина с Виталиком парами стояли в небольшой толпе встречающих. Многие держали перед собой карточки с легко прочитывающимися, и более или менее замысловатыми по содержанию надписями латиницей. «Господин Отто Шуленберг» «Отель Москва» «Конференция по болезням эпигастральной области» «Герменевтика» «госпожа Анна Амейн и Ко» «ЦНИИГООП»… Чтобы отвлечься от ожидания, Анжелика и Лена негромко спорили, пытаясь угадать, кто из выходящих в зал к какой вывеске направится. Лена угадывала чаще и откровенно торжествовала победу над психологом-профессионалом. Анжелика в свое оправдание ворчливо попрекала Лену ментовским прошлым. Разнополую компанию небрежно одетых молодых людей обе согласно отнесли к вывеске недорогого отеля «Москва». К немалому изумлению дам вся компания сгрудилась вокруг загадочной «герменевтики». К «эпигастральной области» с ослепительной улыбкой подошел импозантный негр лет пятидесяти с небольшим чемоданчиком из крокодиловой кожи и в таких же, в тон, туфлях.

– Тоник, а ты его вообще-то узнаешь? – спросил Виталик. – Может, нам тоже надо было карточку написать.

– Узнаю, – мотнула головой Антонина. – Я сегодня с утра специально на фотографию посмотрела.

Казалось, все пассажиры франкфуртского рейса уже прошли таможню и разъехались, а Олега с Кешкой все еще не было.

– Может быть, он привез что-нибудь археологическое в подарок здешним коллегам и его задержали? – предположила Лена.

– Это на вывозе могут задержать, чтобы не увозили национальное достояние, – возразила Антонина. – А на въезде-то что?

– Если, конечно, он мумию не привез, или еще что-нибудь в этом роде, – сказал Виталик и сам засмеялся собственной шутке.

Все четверо увидели их одновременно. Легко шагая через толпу, они оба выделялись своим совсем не немецким, не зимним загаром. Оба несли на плече одинаковые сумки, кажущиеся небольшими и легкими. Они были почти одного роста. Юноша казался чуть светлее глазами и кожей, и двигался с трудно описываемой, но сразу же улавливаемой подсознанием грацией. Если наблюдение удавалось вывести в сознание, то сначала непременно возникала мысль о танцовщиках и спортсменах. Потом эта мысль отбрасывалась, и оставалось опасливое недоумение. Верхняя часть лица молодого человека скрывалась в тени полей широкополой шляпы.

– Анджа, смотри! – потрясенно прошептала Лена. – Олег-то… совсем седой!

– А мы-то с тобой – что? – не глядя, огрызнулась Анжелика. – Ты-то хоть крашеная…

По контрасту со светло-кирпичным загаром, который никакими усилиями нельзя заполучить в солярии, волосы Олега действительно казались очень яркими и серебристо-голубоватыми. Светлые глаза сияли в предвкушении. Типичная «заграничная» улыбка оживлялась и углублялась чисто русской и не особенной скрываемой растерянностью, которая в контексте прочего выглядела почти трогательно. Пара привлекала внимание.

– Черт побери, Тоник! – прошептал Виталик, дергая Антонину за рукав. – Однако, эффектный у тебя папаша!

– А то! – ответила Антонина. – Фирма веников не вяжет.

В этот момент Олег увидел Анджу, хотя вообще-то первой (хотя бы из-за роста) он должен был увидеть Антонину. Тут же его взгляд словно расплавился, и на какое-то мгновение всем заинтересованным лицам помстилось одинаковое, жуткое, почти научно-фантастическое: из глаз Олега исчезли зрачки, то есть черные дырки как будто бы закрылись, оставив только ослепительно-льдистое бледно-голубое сияние. Казалось, что на встречающих взглянуло какое-то древне-ацтекское божество (прим.авт. – Бог древних ацтеков, прибытия которого они ожидали из-за океана, мыслился ими светлокожим и голубоглазым.)

– Не может быть! – сказала Ленка.

Анджа качнулась навстречу и одновременно сделала шаг назад. Антонина осторожно поймала мать за рукав пальто и держала, как будто бы та могла убежать.

Тем временем юноша подошел к встречающим, поставил на землю сумку (она впечаталась в пол так, как будто была наполнена кирпичами), сдернул с головы шляпу, отвесил всем общий, какой-то очень латиноамериканский поклон, выпрямился, а потом, снова склонившись, поцеловал руку Антонине. Поскольку все это было проделано молча, с серьезным выражением лица, то, несомненно, произвело достаточно сильное впечатление.

– Не обращайте внимания, – сказал, подходя, Олег. – Кай перестанет стесняться и тогда его манеры будут менее экзотическими… Здравствуйте!

Современная цивилизация, несмотря на весь свой индивидуализм (а может, именно благодаря ему) очень положительно относится к невербальным контактам. Только что на глазах всей компании переобнимались и перецеловались целый самолет немцев и их друзей, родственников, дальних и ближних знакомых. Однако, на мгновение все застыли.

Потом Лена решительно шагнула вперед и обняла Олега. Он благодарно чмокнул ее в лоб, и попытался в свою очередь облапить Анджу. От созерцания этой картины трем разным людям одновременно (Виталику, Лене и Антонине) пришла в голову мысль, в которой фигурировал образ телеграфного столба.

– Здравствуй, отец. Здравствуй … Кай, – сказала Антонина.

– Здравствуйте. Как погода в Мексике? – спросил Виталик.

– Спасибо. Погода в Мексике прекрасная, – ответил Олег. – Ясно и солнечно.

Кай щелкнул каблуками остроносых, ручной работы ботинок и приветственно оскалился в сторону Виталика.

– Ваше общение похоже на тренинг социальных навыков в сумасшедшем доме. Полет над гнездом кукушки, – сказала Лена. – Пойдемте в машину. По дороге все придут в себя.

В машине Кай сел на место рядом с водителем, Анджа – с Олегом, а Антонина с Виталиком разместились сзади. Сумки прибывших, которые оказались просто парадоксально тяжелыми, положили в багажный отсек.

– Мы с Каем забронировали отель, – сказал Олег.

– Замечательно, – сказала Анджа и, кажется, облегченно вздохнула. – Но потом, когда вы положите вещи, приведете себя в порядок и все такое, милости прошу ко мне. Мы с Леной приготовили стол…

– Непременно. Спасибо.

– Кеша… то есть, Кай, а ты помнишь русский язык? – спросила Лена, не отрывая взгляд от дороги.

– Си, – с готовностью ответил молодой человек и снова дружелюбно оскалился.

Лена только тяжело вздохнула.

* * *

– Можно войти? Я не помешал? – после стука дверь отворилась и на пороге комнаты показался высокий белокожий юноша, похожий на оживший корень сельдерея. Несмотря на наличие всех положенных членов, высматривалась в его фигуре какая-то внешняя бесформенность, являвшаяся, по-видимому, лишь отражением происходящих внутри процессов. – Если помешал, я могу на кухне посидеть или у Егора.

– Ну что ты, Дмитрий! Как ты можешь нам помешать – ведь это твоя комната, – обстоятельно возразила Ольга, для убедительности даже исключив из речи свое обычное «да». – Заходи. Мы рады тебя видеть. А если бы мы с Владимиром хотели уединиться, пошли бы ко мне.

– Правильно, – подумав, согласился Дмитрий, прошел в комнату, сел на свою тахту и оглядел друзей таким взглядом, как будто их разлука длилась не несколько часов, а несколько месяцев или даже лет, и теперь он искал следы произошедших в них перемен. Ничего не обнаружив (что не удивительно), Дмитрий сплел длинные пальцы, прикрыл глаза и сказал. – Слова – удивительная вещь. Они как будто живые. Я вам сейчас скажу просто слова, а вы попробуйте угадать, про что это. Хорошо?

– Хорошо, – разом сказали Ольга и Владимир и приготовились слушать, развернувшись в сторону друга и вроде бы совершенно не удивившись предложению Дмитрия.

 
– Навстречь,
Бесперечь,
В печь! В печь!
Речь,
Обречь,
Меч,
Нет свеч,
Сберечь,
Лечь! Лечь!
Извлечь
И сжечь
Стеречь,
Увлечь
С плеч! С плеч! –
 

Дмитрий замолчал и смотрел на юношу и девушку, не торопя их даже взглядом.

– Да. Я думаю, это про то, как кто-то хотел от чего-то отвертеться, но у него не очень-то получалось, – сказала, наконец, Ольга. – Он уж и так, и эдак, а оно все равно тут.

– Я полагаю, лирический герой хотел избавиться от части себя, – добавил Владимир. – Но это – невозможно.

– Здорово, спасибо, – сказал Дмитрий. Видно было, что он не понял абсолютно ничего из сказанного. – А ведь это просто слова. Занятно, правда?

– Безусловно, занятно, – кивнул Владимир.

* * *

Антонина и Виталий увезли бывшего Кешку на экскурсию по вечернему Петербургу.

Все, включая самого Виталия, были уверены, что сегодня вечером Виталий отправится играть на бильярде. Однако, действительность оказалась иной. В награду – одинаковые иронические усмешки матери и дочери. Этот странный молчаливый Кай с его похожими на оскал готовыми улыбками казался опасным. Он был намного выше Антонины ростом, двигался по тротуару, как будто крался по лесу, и шляпа закрывала его глаза. И красивый отец Антонины, и дурацкий Кай – они оба были похожи на разбойников, флибустьеров из детских фильмов и книжек. Это тревожило Виталика.

Лена убежала домой фактически от полного стола, по звонку, который сама организовала столь очевидно, что это могло бы показаться даже грубым стороннему наблюдателю. Тому, кто плохо знал отношения подруг.

Олег сидел за столом и медленно, аккуратно, но непрерывно ел и пил. Анжелика давно наелась и стояла у окна.

– Почему ты не ешь? – спросил Олег. Она все еще не могла привыкнуть к тому, как он говорит по-русски. Грамматически правильно, но с отчетливым акцентом. – Ты сидишь на какой-нибудь диете? Сберегаешь фигуру? Я знаю: в Европе и Америке это модно. А в Мексике модно быть толстой. Мне нравится.

– Я уже наелась. Ты забыл: я всегда ела много, но быстро. Поэтому всем казалось, что я ем мало. Если тебе нравятся мексиканские стандарты, ты будешь очарован теперешней Светкой. Помнишь ее?

– Конечно, помню. Света всегда казалась мне привлекательной.

– Теперь ее привлекательность потяжелела килограмм на пятнадцать. А почему «Кай»? – спросила Анжелика. – Он же вообще-то Иннокентий. Можно было бы Кен…

– Кен – слишком по-американски. Он сам выбрал. Кай – из «Снежной королевы» Андерсена. Странник по звездам с берега северного моря, игравший льдинками в вечности, забывший свое прошлое. По-моему, очень романтично…

– Пожалуй, хотя отчетливо попахивает твоей, а не его фантазией. И кому уготована роль Герды?… Расскажи мне о нем. Что с ним было за эти годы? Что он такое теперь?

– Он очень сильный, по-своему умный и совсем не несчастный, – объяснил Олег. – В строгом медицинском смысле называть его нормальным человеком, наверное, нельзя. Речь у него так полностью и не восстановилась. Тут, конечно, очень помешало то, что я его тогда увез из России, и ему пришлось сразу привыкать к испанскому, английскому…

– Ну, это трудно, конечно, но все же – жизнеспособно, – пожала плечами Анжелика. – А вот если бы ты его не увез, здесь его просто убили бы или, в крайнем случае, изувечили…

– Да, разумеется, – кивнул Олег. – Он закончил там специальную школу для глухонемых…

– Почему для глухонемых?! – изумилась Анжелика. – Он же слышит не хуже любой собаки!

– После приезда он, естественно, ничего вокруг не понимал и не почти не мог говорить, даже по-русски. Культурный шок. Я посоветовался по его поводу с тамошними психиатрами, и один из них – темпераментный латинос – дал мне дельный совет: обучить Кешку универсальному языку жестов, как обучают глухонемых детей. Традиции имплантации в общество глухонемых людей есть в каждой стране – сказал он. А потом, мол, поглядим. Я посоветовался с самим Каем и он воспринял эту идею на ура. Говорить жестами ему очень нравилось с самого начала пребывания в городе. Я нашел соответствующую школу в Мехико и устроил его туда. Он обучался великолепно, учителя просто не могли им нахвалиться. А учитывая, что он слышал всех окружающих, а я сначала старался говорить с ним по-английски, чтобы приучить его к международной речи… В общем, года через два-три он уже великолепно понимал испанский, умел на нем читать и писать, и кое-как понимал английскую речь, если говорил не носитель языка. В это же время он закончил школу для глухонемых. Мексика – страна еще более изворотливая, чем Россия. В Университет на исторический факультет Кай поступал как глухонемой. Мы все врали, что он не слышит, но умеет читать по губам. В кабинетах чиновников я в красках рассказывал сериал про его происхождение (Тарзан, льды, волки, Петербург, русская мафия), они качали головами, цокали языками, охали, ахали… В конце концов отыскали какую-то квоту для инвалидов и приняли его на бесплатное место и фактически без экзаменов. Проучиться он сумел только два года, потом – ушел. Не мог высидеть на лекциях, не успевал конспектировать. Не мог прочитать нужное (очень большое) количество исторической литературы. Не мог общаться со сверстниками, жить студенческой жизнью. Я не стал его заставлять. Что поделать, если ему – не дано? Потом он работал со мной в экспедициях. Я его, конечно, кое в чем поднатаскал, но многое в нем было от природы, точнее, от предыдущих этапов биографии. Прекрасный проводник, очень надежный товарищ, очень внимательный археолог-практик, на замечательном уровне – археологическая интуиция, иногда просто пальцем указывает, где нужно копать и – угадывает. У меня у самого такое появилось только лет через пятнадцать после начала работы в раскопе. Плюс, конечно, его прямо-таки невероятное чутье на лес и всяческую опасность. Несколько раз он фактически спасал жизни моих людей. Один раз и меня самого – тоже…

– Замечательно. Стало быть, не зря ты с ним столько возился… У тебя там, в Мексике, есть дети?

– Нет, – ответил Олег. – Только Антонина. И Кай. Но он, скорее, младший товарищ.

– А что же с его памятью?

– Я не считал нужным торопиться. На него и так слишком много всего свалилось за короткий промежуток времени. Шутка ли сказать? Ведь не случайно же он все это забыл – понятно, что мозг защищается. Ну я и боялся, как бы у него мозги не перегрелись. Да и говорить он почти не мог. Хотя еще в Мексике все тот же психиатр, который про глухонемых посоветовал, мне сказал: для того, чтобы была такая жуткая многолетняя реакция с полной амнезией, должно быть что-то еще, кроме перевернувшейся лодки. Слишком уж устойчивая, как выяснилось впоследствии, личность, чтобы мозг так долго прятался от уже известного Каю факта гибели родных. Но я не теребил его.

А потом он наловчился говорить по-английски, я поднакопил денег и в прошлом году мы поехали в Цюрих, к тамошним психоаналитикам. Анализ длился всего три месяца (это очень мало по тамошним меркам). Потом Кай от него отказался. Поскольку платил за все я, да и англоязычный Кай все-таки производит впечатление существа не до конца вменяемого, этот психоаналитик согласился со мной побеседовать. И сказал мне следующее: травма и амнезия Кая связана не с самой перевернувшейся лодкой, а с выбором, который пришлось сделать девятилетнему мальчику. Дело в том, что, когда лодка перевернулась, отца, по-видимому, ударило не то бортом, не то веслом, он сразу потерял сознание и утонул. А Кешка и его мать всплыли и держались на воде. Мать держала на плаву трехлетнюю сестру, которую она не выпустила в момент катастрофы. Кай уже и тогда был не по годам силен и прекрасно плавал. Он мог не только доплыть до берега, но и спасти девочку. Или попытаться спасти мать. А главное – он должен был сделать выбор…

– Боже мой… – прошептала Анджа.

– Вот именно… – откликнулся Олег.

Некоторое время оба молчали.

– И что же произошло дальше? – наконец, спросила женщина. – Он вспомнил?

– Об этом мы можем только догадываться. Погибающая мать, только что потерявшая мужа, скорее всего, повинуясь материнскому инстинкту, умоляла сына спасти дочь. Он… мне даже трудно представить себе…

– Так что же с девочкой?

– Я же сказал: мы можем только догадываться, что он теперь вспомнил и знает. Скорее всего, он вытащил девочку на берег, но не сумел ее выходить. Она, наверное, умерла у него на руках от переохлаждения или еще чего-нибудь в этом роде. Ведь три года – это очень мало. А мать он оставил погибать в волнах…

– Какая трагедия, страшно даже думать об этом. Понятно, почему он столько лет ничего не помнил… Но почему же вы приехали именно теперь?

– Кай попросил. Он ничего не объяснял мне, но я подумал: может быть, теперь, вспомнив, он хочет навестить могилу сестры и хотя бы символически проститься с матерью и отцом? Согласись, это вполне естественное желание…

– Ну конечно! Значит, вы поедете на Белое море?

– Не знаю. Мы еще не обсуждали с Каем наших здешних планов. Знаю только, что мне наверняка придется уехать на несколько дней в Москву. Там 25-27 мая будет конференция по археологии Мезоамерики. У меня доклад.

– Наверное, тебе захочется побольше пообщаться с Антониной…

– Сейчас мне хотелось бы побольше пообщаться с тобой. Но ты явно не горишь желанием… Кстати, этот Антонинин молодой человек… Он кто?

– Он – Виталик, продавец в магазине электроники. Она с ним живет уже несколько лет. Думаю, что вместе они по-своему счастливы.

– Почему-то мне кажется, что скоро этому счастью придет конец.

– Олег! Что за странные намеки?!

– Никаких намеков. Просто, да будет тебе известно, в древнеамериканских культурах очень много времени уделяли предсказаниям. Вот я и нахватался…

– Странно… и неприятно…

– Прости. Скажи, Анджа… А у тебя сейчас кто-нибудь есть?

– Олег, это просто смешно… И какое тебе до этого дело? Я же не спрашиваю тебя, как устроена твоя личная жизнь с привлекательными мексиканками приятной полноты…

– Ты могла бы спросить…

– Не буду. Это глупо. Вспомни, в конце концов, сколько мне лет.

– Я старше тебя на полтора года.

– Но, кажется, гораздо лучше сохранился. Во всех смыслах. Здоровый мексиканский климат…

– Белка, зачем ты хочешь меня обидеть? Неужели ты все еще не простила…

– Не называй меня Белкой. В нашем возрасте это смешно и глупо.

– Хорошо. Тогда скажи мне сразу, – возле носа, рта, на загорелом лбу Олега внезапно обозначились морщины, которые сразу сделали его старше лет на десять. Голос зазвучал резко и властно. – А что не смешно и не глупо? Что еще позволено в нашем возрасте и в нашем положении? Я буду знать и буду поступать в соответствии. В конце концов, я здесь – в квартире, в городе, вообще в стране – в гостях. А ты – хозяйка. Негоже гостю… Но мне хотелось бы сразу знать правила.

– Что б тебе этот вопрос задать лет эдак двадцать пять назад, – усмехнулась Анжелика. – Многое тогда могло бы сложиться по-другому.

– Да! – с вызовом подтвердил Олег. – Могло. Но ты не захотела. Никак не хотела смириться с тем, что другие люди могут быть другими, могут не желать жить по заранее, раз и навсегда установленным и подробно оговоренным правилам.

– Но так же удобнее, – с ноткой растерянности проговорила Анжелика. – Удобнее для всех. Меньше разочарований, обманов, непонимания.

– Видишь ли, милая Анджа, – Олег словно вспомнил о чем-то и голос его слегка смягчился. – Люди все-таки устроены чуть-чуть посложнее, чем правила дорожного движения и инспекция ГАИ, за их соблюдением наблюдающая. Хотя цель, конечно, та же самая – удобнее для всех.

– Возможно. Допустимо. Замечательно, – произнесла Анжелика, внимательно взглянула прямо в глаза Олега и с силой сплела длинные пальцы, словно удерживая себя от какого-то слова или шага. – Я – догматик, ретроград, примитивная натура, которая всю жизнь пытается гармонию алгеброй… и так далее. Готова со всем этим согласиться, тем более, что не один ты мне это говоришь. Все не могут ошибаться, где-то, конечно, они правы. Но ты-то, ты-то сам… Как ты себе все это представлял? Являешься спустя много лет такой загорелый, импозантный, улыбающийся, хвост колечком… дружелюбный, как бродячая дворняжка… и все раскрывается тебе навстречу, одна сплошная радость и счастье? Ты-то ведь (мы уже это допустили) натура не примитивная!

– Нет, – вздохнул Олег. – Имея дело с тобой, ни на что легкое и воздушное я не рассчитывал… Мне жаль только, что ты так настроила Антонину…

– Ерунда! – Анжелика энергически взмахнула рукой. – Никак я ее не настраивала. Наоборот, я была бы счастлива, если бы она воспользовалась твоими предложениями, посмотрела мир, поехала бы куда-нибудь учиться. Она же фактически так и не имеет никакого образования, если не считать этих секретарских курсов. Неужели ты думаешь, что я от этого в восторге?

– То есть, ты хочешь сказать, что она сама, без твоих рекомендаций, отказалась и от моей помощи, и от моего участия в ее судьбе?

– Да разумеется! Я же тебе уже сказала, она сделала это вопреки моим рекомендациям!

– А как же она тебе это объяснила? Должна же была как-то…

– Ссылкой на Туве Янссон.

– ?!

– Это такая скандинавская писательница. Про муми-троллей, помнишь?